Сосед который слишком горяч

Niktorina Milevskay

Сосед который слишком горяч

Ночь вторжения

Тишина была не просто отсутствием звука. Для Софии она была материальной, почти осязаемой субстанцией. Ее можно было лепить, наполнять ею пространство, как дорогими духами, и наслаждаться ее чистой, холодной гармонией. В двадцать три часа пятницы эта гармония достигала своего апогея.

Приглушенный свет бра падал на страницу книги ровным золотистым кругом. Пар от чашки с мятным чаем вился в воздухе причудливыми кольцами, растворяясь в идеальной, выверенной до миллиметра тишине ее квартиры-студии. Все было на своих местах: диванные подушки взбиты и разложены под правильным углом, кухонный фартур блестел, отдавая встроенным светом, а планнер на завтрашний день лежал рядом с карандашом, готовый к новым свершениям. Это был ее храм. Ее крепость. Единственное место в этом непредсказуемом и шумном мире, где она имела стопроцентный контроль.

София сделала глоток чая, ощущая, как тепло разливается по телу, и погрузилась в повествование. Слова на странице складывались в четкие, логичные образы, не нарушая внутреннего равновесия.

Идиллию разорвали в клочья.

Сначала это был глухой, проникающий удар баса. Он не просто был слышен. Его можно было почувствовать кожей – низкочастотная вибрация, прошедшая сквозь стену, пол, ножки дивана и вонзившаяся прямо в ее копчик. За ним последовал оглушительный аккорд гитары, грохот ударных и хриплый мужской вокал, выкрикивающий что-то неразборчивое и агрессивное.

София вздрогнула так, что чай расплескался на идеально отглаженную блузку. Капля, горячая и коричневая, легла прямо над сердцем, словно клеймо этого внезапного вторжения.

«Нет», – прошептала она, застыв.

Но хаос за стеной не собирался ограничиваться одним лишь звуковым нападением. К музыке присоединились голоса – несколько мужских и женских, громкий смех, который больше походил на визг, топот ног, звон разбитого стекла. Казалось, за этой тонкой, некогда такой надежной перегородкой, происходило не шумное веселье, а полноценный погром.

Она зажмурилась, пытаясь вернуться в книгу, вцепившись в нее пальцами так, что костяшки побелели. «Игнорировать. Просто игнорировать. Они уйдут. Они устанут». Это была ее мантра. Ее щит.

Но щит трещал по швам. Каждый новый взрыв смеха, каждый новый удар барабанов был похож на молоток, бьющий по натянутым струнам ее нервной системы. Она попыталась дышать глубже, как советовала ее приложение-медитация, но вместо умиротворения в легкие врывался лишь отголоски чужого веселья, смешанные с запахом пыли, поднятой со стены от вибрации.

Это было физическое насилие. Хаос, грубый и бесцеремонный, вломился в ее упорядоченную вселенную и принялся крушить все на своем пути. Ее покой, ее концентрация, ее священный вечерний ритуал – все было растоптано грязными ботинками какого-то неведомого варвара.

Гнев поднимался по ней горячей волной, смывая первоначальный шок и отчаяние. Он подступал к горлу горьким комом, заставлял сердце биться часто-часто, как у загнанной птицы. Она встала и начала метаться по комнате, не в силах усидеть на месте. Ее взгляд упал на стену, источник всех бед. Она представила себе, что там творится. Горы мусора, лужи алкоголя, полуголые, незнакомые ей люди, которые валялись на ее – нет, на его! – диване, ставили стаканы без подставок на ее – на его! – полированный стол.

А он. Сосед. Хозяин этого безумия.

Ее воображение, подогретое яростью, тут же нарисовало портрет: мужчина лет тридцати, огромный, медведеподобный, с отвисшей челюстью и маленькими, тупыми глазами. Одетый в грязную майку, с банкой дешевого пива в волосатой лапе. Ходячая катастрофа. Олицетворение всего, что она презирала в этом мире – неорганизованности, бескультурья, безответственного прожигания жизни.

«Уважаемая управляющая компания…» – начала она мысленно, и слова понеслись сами, отточенные и ядовитые. – «Сообщаю Вам о регулярном нарушении общественного порядка и тишины жильцом квартиры… В ночное время систематически проводятся шумные мероприятия, препятствующие отдыху… Прошу принять меры…»

Она представляла, как это письмо, напечатанное на идеально белом листе ее принтера, ляжет на стол какому-нибудь важному чину. Как ее соседа-варвара оштрафуют. Как он, наконец, поймет, что нельзя вот так просто врываться в жизнь других людей и крушить ее своим топорным присутствием.

Но сейчас, в этот самый момент, никакая жалоба не могла остановить адский грохот. Музыка не стихала, смех становился только громче. София подошла к стене и прижала к ней ладонь. Штукатурка была теплой от жизни, кипевшей по ту сторону, и от ее собственного разгоряченного тела.

Бессилие снова накатило на нее, смешавшись с яростью. Она схватила с кровати подушку, прижала ее к уху, свернулась калачиком под одеялом. Это было детское, беспомощное движение. Но другого выхода не было.

Глухой бас пробивался даже сквозь перьевую преграду, отдаваясь внутри черепа назойливым, монотонным стуком. В ушах стоял звон от внезапной тишины, которую она сама себе создала, но сквозь него все равно прорывались приглушенные крики и смех.

Она лежала с широко открытыми глазами, вглядываясь в темноту, которую нарушали отблески уличного фонаря за окном. В груди клокотала ненависть. Не к конкретному человеку – она его даже не видела – а к тому хаосу, который он собой олицетворял.

«Хорошо, – прошептала она в подушку, и слова звучали как клятва. – Хорошо. Война так война».

И когда она, наконец, провалилась в беспокойный, прерывистый сон, ее последней осознанной мыслью было то, что завтра она купит самые лучшие, самые дорогие беруши в городе. И напишет не одну, а целых три жалобы. В разные инстанции.

Лицо врага

Ровно в 8:01 утра София, держа в одной руке чашку кофе с собой, а в другой – кожаную папку с планами на день, вышла из квартиры. Воздух в коридоре все еще пахнет пылью после вчерашней ночной бури, смешанной с едва уловимым запахом сигаретного дыма. Она поморщилась. Еще одно напоминание о варваре за стеной.

Война, объявленная ею вчера в подушку, требовала тактики и хладнокровия. Первым пунктом в новом, внеплановом списке «Борьба с соседом» значилось: «Установить визуальный контакт для последующей идентификации в жалобах». Нужно было знать врага в лицо.

Она нажала кнопку лифта, отряхивая невидимую пылинку с рукава своего бежевого тренча. План был прост: добраться до офиса, утонуть в рутине, а вечером, вернувшись, составить максимально детализированное и разгромное письмо в УК. Мысль об этом действовала успокаивающе, как лекарство.

Двери лифта с тихим шелестом разъехались, открыв пустую, блестящую кабину. София сделала шаг внутрь, повернулась к панели и уже протянула руку, чтобы нажать «1», когда снаружи донесся быстрый, тяжелый топот.

– Эй, погодите! – прокричал мужской голос, глухой и немного хриплый.

Сердце Софии предательски екнуло, предвосхищая то, что она уже поняла. Она замерла, надеясь, что двери захлопнутся быстрее, но сенсоры сработали безупречно, отъезжая обратно с назойливой вежливостью.

И он появился в проеме.

Он был высоким, на голову выше ее, и его плечи почти заполнили собой все пространство двери. София инстинктивно отступила на шаг, прижимая папку к груди, как щит.

Ее мозг, настроенный на режим идентификации угрозы, начал сканировать объект с бешеной скоростью.

Внешний вид: на нем были потертые, испачканные чем-то темным джинсы и простая серая футболка с закатанными рукавами, на которой красовалось смутно знакомое лого какой-то рок-группы и разводы, похожие на машинное масло. Волосы, темно-каштановые и слегка вьющиеся, были растрепаны так художественно, будто над ними трудился целый стилист, стремящийся достичь эффекта «только что встал с постели после бурной ночи». Лицо… Лицо не вписывалось ни в одну из приготовленных ею категорий.

Оно не было грубым или тупым. Скошенный подбородок, покрытый темной щетиной, прямой нос и широкий лоб. Но главное – глаза. Карие, почти янтарные, с густыми ресницами, которые бы ей позавидовала любая девушка. И в них не было ни капли утренней сонливости. Они были настороженными, пронзительными, и в их глубине плескалась удивительная, живая энергия. Взорвавший ее тишину демон обладал лицом падшего ангела.

И этот ангел смотрел прямо на нее, и в уголках его глаз залегли смешинки.

– Спасибо, что подождали, – сказал он, и его голос вблизи оказался еще более густым и бархатистым, чем крик в коридоре. Он шагнул в кабину, и пространство лифта мгновенно сжалось, наполнившись его присутствием. Пахло он не сигаретами, как она ожидала, а бензином, кожей и чем-то пряным, мужским – дешевым одеколоном или дорогим мылом, она не могла определить.

Двери закрылись. Лифт плавно тронулся вниз.

София стояла, выпрямив спину, глядя в металлическую дверь, на которой отражалась его фигура. Он прислонился к противоположной стенке, скрестив руки на широкой груди. Она невольно отметила мощные предплечья, покрытые темным волосом и узором татуировок. На правой руке – какие-то геометрические орнаменты, переплетающиеся с крыльями, на левой – надпись на латыни, которую она не успела прочесть. Руки человека, который работал ими, а не клацал по клавиатуре.

– Новенькая? – прервал он тишину. – Я вас раньше не видел.

– Я живу здесь уже год, – ответила она, делая ударение на «год», чтобы дать понять весь масштаб его невнимательности.София медленно, с холодным достоинством, повернула к нему голову.

– Серьезно? – он удивленно поднял брови, и тогда она разглядела шрам. Тонкая, белая линия, рассекавшая левую бровь и уходившая чуть вверх, к виску. Небольшая, но говорящая. История, написанная на его лице. История, в которой явно были кулаки, битое стекло или ножи. Ее пальцы непроизвольно сжали папку крепче.

– В квартире 7Б? – спросил он, и в его глазах вспыхнуло понимание. А затем – та самая обаятельная, наглая ухмылка, которую она уже успела мысленно приписать ему. – А, так это вы моя соседка. Приятно познакомиться. Я Дамир.

Он не предложил руку для рукопожатия, за что она была ему безмолвно благодарна. Вместо этого он просто кивнул, и его ухмылка стала еще шире.

– Взаимно, – буркнула София, глядя куда-то в область его подбородка.

– Тихий вы какой-то сосед, – продолжил он, и в его тоне явно сквозила насмешка. – Я аж иногда прислушиваюсь, все ли у вас в порядке. Ни музыки, ни вечеринок. Скучно.

В ее висках застучала кровь. Скучно. Это он, чья квартира прошлой ночью превратилась в филиал рок-клуба, смеет говорить ей о скуке?

– Я ценю тишину, – сказала она, вежливо, но с ледяной сталью в голосе. – Это признак цивилизованного сосуществования.

– Цивилизованного? Ну, если вы про тишину, как в библиотеке, то мне кажется, это больше похоже на кладбище. Живые люди шумят. Дышат. Слушают музыку. Падают со стульев от смеха, – он бросил на нее быстрый, оценивающий взгляд. – Вы вообще когда-нибудь падали со стула от смеха, соседка?Он фыркнул, словно она сказала что-то забавное.

– София, – отрезала она, не в силах больше терпеть это «соседка». – Меня зовут София. И нет. Я считаю, что мебель предназначена для другого.

– Жаль, – он покачал головой, изображая легкую грусть. – Многое теряете. А как насчет музыки? Что вы слушаете, кроме звука собственного дыхания? Классику? Джаз? Эмбиент?

Он произнес последнее слово с преувеличенной серьезностью, и она поняла, что он смеется над ней. Прямо здесь, в лифте.

– Мой музыкальный вкус не имеет отношения к нашим соседским отношениям, – парировала она, чувствуя, как жар поднимается к ее щекам. – Которые, я надеюсь, будут ограничиваться кивком при случайной встрече.

– Оу, – он притворно огорчился, прижимая руку к сердцу. – То есть никаких совместных чаепитий? А я уже представлял, как вы меня учите, в какой кружке какой чай нужно пить. У вас же там, наверное, все по полочкам разложено? Буквально.

Его взгляд скользнул по ее безупречному тренчу, по идеально уложенным волосам, собранным в низкий пучок, по строгой папке в ее руках. Он видел. Он видел ее всю, снаружи, и его вердикт был ясен: скучная, занудная, правильная.

София почувствовала острое, почти физическое желание выйти. Лифт двигался мучительно медленно.

– У меня есть работа, – сказала она, глядя на табло с цифрами. «3… 2…»

– Ага, ясно, – кивнул он. – Бежать в свою упорядоченную жизнь. Понял. Ну, не скучайте там без меня.

Она не ответила. Наконец, с мягким звонком, лифт достиг первого этажа. Двери открылись, впуская свежий воздух из холла.

София вышла первой, не оглядываясь, и направилась к выходу. Ее каблуки отбивали четкий, сердитый ритм по мраморному полу.

– До скорого, София! – донесся сзади его голос, слишком громкий для утренней тишины фойе. – Услышимся!

Она сжала зубы. «Услышимся». Это была не просьба и не пожелание. Это было обещание. Или угроза.

Выбравшись на улицу, она сделала глубокий вдох, пытаясь очистить легкие от его запаха – смеси бензина, дерзости и чистой, неразбавленной мужской энергии. Она шла по тротуару, но видела не его, а его лицо. Пронзительные глаза, смотрящие на нее с любопытством и насмешкой. Шрам на брови. Уверенную ухмылку. Сильные, татуированные руки, которые, вероятно, умели ломать и крушить, но вчера ночью, судя по звукам, еще и неплохо играли на гитаре.

Он был хуже, чем она представляла. Хуже, потому что он не был безликим чудовищем. Он был живым, притягательным, сложным. И поэтому – еще более опасным.

Ее план «Беруши и жалоба» внезапно показался детским и наивным. Этот человек не из тех, кого остановит бумажка из УК. С ним нужна была другая тактика. Более изощренная. Более жестокая.

София достала телефон и открыла заметки. Пункт «Установить визуальный контакт» был выполнен. Она удалила его и вместо этого набрала новый, с холодной яростью выстукивая буквы:

«Найти его слабые места. Узнать, где работает. Ударить туда».

Враг обрел лицо, имя и голос. И теперь война из абстрактной стала личной.

Жалоба №1

Офисное кресло с тихим шуршанием принимало ее вес, словно возвращая на привычную, предсказуемую орбиту. Сквозь панорамное стекло открывался вид на просыпающийся город – упорядоченный, деловой, лишенный хаоса ночных кошмаров. Здесь, на двадцатом этаже, в стерильном воздухе, пахнущем кофе и лазерной печатью, Дамир с его шумом и татуировками казался призраком из другого, дикого измерения.