Сосед который слишком горяч

Niktorina Milevskay

Сосед который слишком горяч

Ночь вторжения

Тишина была не просто отсутствием звука. Для Софии она была материальной, почти осязаемой субстанцией. Ее можно было лепить, наполнять ею пространство, как дорогими духами, и наслаждаться ее чистой, холодной гармонией. В двадцать три часа пятницы эта гармония достигала своего апогея.

Приглушенный свет бра падал на страницу книги ровным золотистым кругом. Пар от чашки с мятным чаем вился в воздухе причудливыми кольцами, растворяясь в идеальной, выверенной до миллиметра тишине ее квартиры-студии. Все было на своих местах: диванные подушки взбиты и разложены под правильным углом, кухонный фартур блестел, отдавая встроенным светом, а планнер на завтрашний день лежал рядом с карандашом, готовый к новым свершениям. Это был ее храм. Ее крепость. Единственное место в этом непредсказуемом и шумном мире, где она имела стопроцентный контроль.

София сделала глоток чая, ощущая, как тепло разливается по телу, и погрузилась в повествование. Слова на странице складывались в четкие, логичные образы, не нарушая внутреннего равновесия.

Идиллию разорвали в клочья.

Сначала это был глухой, проникающий удар баса. Он не просто был слышен. Его можно было почувствовать кожей – низкочастотная вибрация, прошедшая сквозь стену, пол, ножки дивана и вонзившаяся прямо в ее копчик. За ним последовал оглушительный аккорд гитары, грохот ударных и хриплый мужской вокал, выкрикивающий что-то неразборчивое и агрессивное.

София вздрогнула так, что чай расплескался на идеально отглаженную блузку. Капля, горячая и коричневая, легла прямо над сердцем, словно клеймо этого внезапного вторжения.

«Нет», – прошептала она, застыв.

Но хаос за стеной не собирался ограничиваться одним лишь звуковым нападением. К музыке присоединились голоса – несколько мужских и женских, громкий смех, который больше походил на визг, топот ног, звон разбитого стекла. Казалось, за этой тонкой, некогда такой надежной перегородкой, происходило не шумное веселье, а полноценный погром.

Она зажмурилась, пытаясь вернуться в книгу, вцепившись в нее пальцами так, что костяшки побелели. «Игнорировать. Просто игнорировать. Они уйдут. Они устанут». Это была ее мантра. Ее щит.

Но щит трещал по швам. Каждый новый взрыв смеха, каждый новый удар барабанов был похож на молоток, бьющий по натянутым струнам ее нервной системы. Она попыталась дышать глубже, как советовала ее приложение-медитация, но вместо умиротворения в легкие врывался лишь отголоски чужого веселья, смешанные с запахом пыли, поднятой со стены от вибрации.

Это было физическое насилие. Хаос, грубый и бесцеремонный, вломился в ее упорядоченную вселенную и принялся крушить все на своем пути. Ее покой, ее концентрация, ее священный вечерний ритуал – все было растоптано грязными ботинками какого-то неведомого варвара.

Гнев поднимался по ней горячей волной, смывая первоначальный шок и отчаяние. Он подступал к горлу горьким комом, заставлял сердце биться часто-часто, как у загнанной птицы. Она встала и начала метаться по комнате, не в силах усидеть на месте. Ее взгляд упал на стену, источник всех бед. Она представила себе, что там творится. Горы мусора, лужи алкоголя, полуголые, незнакомые ей люди, которые валялись на ее – нет, на его! – диване, ставили стаканы без подставок на ее – на его! – полированный стол.

А он. Сосед. Хозяин этого безумия.

Ее воображение, подогретое яростью, тут же нарисовало портрет: мужчина лет тридцати, огромный, медведеподобный, с отвисшей челюстью и маленькими, тупыми глазами. Одетый в грязную майку, с банкой дешевого пива в волосатой лапе. Ходячая катастрофа. Олицетворение всего, что она презирала в этом мире – неорганизованности, бескультурья, безответственного прожигания жизни.

«Уважаемая управляющая компания…» – начала она мысленно, и слова понеслись сами, отточенные и ядовитые. – «Сообщаю Вам о регулярном нарушении общественного порядка и тишины жильцом квартиры… В ночное время систематически проводятся шумные мероприятия, препятствующие отдыху… Прошу принять меры…»

Она представляла, как это письмо, напечатанное на идеально белом листе ее принтера, ляжет на стол какому-нибудь важному чину. Как ее соседа-варвара оштрафуют. Как он, наконец, поймет, что нельзя вот так просто врываться в жизнь других людей и крушить ее своим топорным присутствием.

Но сейчас, в этот самый момент, никакая жалоба не могла остановить адский грохот. Музыка не стихала, смех становился только громче. София подошла к стене и прижала к ней ладонь. Штукатурка была теплой от жизни, кипевшей по ту сторону, и от ее собственного разгоряченного тела.

Бессилие снова накатило на нее, смешавшись с яростью. Она схватила с кровати подушку, прижала ее к уху, свернулась калачиком под одеялом. Это было детское, беспомощное движение. Но другого выхода не было.

Глухой бас пробивался даже сквозь перьевую преграду, отдаваясь внутри черепа назойливым, монотонным стуком. В ушах стоял звон от внезапной тишины, которую она сама себе создала, но сквозь него все равно прорывались приглушенные крики и смех.

Она лежала с широко открытыми глазами, вглядываясь в темноту, которую нарушали отблески уличного фонаря за окном. В груди клокотала ненависть. Не к конкретному человеку – она его даже не видела – а к тому хаосу, который он собой олицетворял.

«Хорошо, – прошептала она в подушку, и слова звучали как клятва. – Хорошо. Война так война».

И когда она, наконец, провалилась в беспокойный, прерывистый сон, ее последней осознанной мыслью было то, что завтра она купит самые лучшие, самые дорогие беруши в городе. И напишет не одну, а целых три жалобы. В разные инстанции.

Лицо врага

Ровно в 8:01 утра София, держа в одной руке чашку кофе с собой, а в другой – кожаную папку с планами на день, вышла из квартиры. Воздух в коридоре все еще пахнет пылью после вчерашней ночной бури, смешанной с едва уловимым запахом сигаретного дыма. Она поморщилась. Еще одно напоминание о варваре за стеной.

Война, объявленная ею вчера в подушку, требовала тактики и хладнокровия. Первым пунктом в новом, внеплановом списке «Борьба с соседом» значилось: «Установить визуальный контакт для последующей идентификации в жалобах». Нужно было знать врага в лицо.

Она нажала кнопку лифта, отряхивая невидимую пылинку с рукава своего бежевого тренча. План был прост: добраться до офиса, утонуть в рутине, а вечером, вернувшись, составить максимально детализированное и разгромное письмо в УК. Мысль об этом действовала успокаивающе, как лекарство.

Двери лифта с тихим шелестом разъехались, открыв пустую, блестящую кабину. София сделала шаг внутрь, повернулась к панели и уже протянула руку, чтобы нажать «1», когда снаружи донесся быстрый, тяжелый топот.

– Эй, погодите! – прокричал мужской голос, глухой и немного хриплый.

Сердце Софии предательски екнуло, предвосхищая то, что она уже поняла. Она замерла, надеясь, что двери захлопнутся быстрее, но сенсоры сработали безупречно, отъезжая обратно с назойливой вежливостью.

И он появился в проеме.

Он был высоким, на голову выше ее, и его плечи почти заполнили собой все пространство двери. София инстинктивно отступила на шаг, прижимая папку к груди, как щит.

Ее мозг, настроенный на режим идентификации угрозы, начал сканировать объект с бешеной скоростью.

Внешний вид: на нем были потертые, испачканные чем-то темным джинсы и простая серая футболка с закатанными рукавами, на которой красовалось смутно знакомое лого какой-то рок-группы и разводы, похожие на машинное масло. Волосы, темно-каштановые и слегка вьющиеся, были растрепаны так художественно, будто над ними трудился целый стилист, стремящийся достичь эффекта «только что встал с постели после бурной ночи». Лицо… Лицо не вписывалось ни в одну из приготовленных ею категорий.

Оно не было грубым или тупым. Скошенный подбородок, покрытый темной щетиной, прямой нос и широкий лоб. Но главное – глаза. Карие, почти янтарные, с густыми ресницами, которые бы ей позавидовала любая девушка. И в них не было ни капли утренней сонливости. Они были настороженными, пронзительными, и в их глубине плескалась удивительная, живая энергия. Взорвавший ее тишину демон обладал лицом падшего ангела.

И этот ангел смотрел прямо на нее, и в уголках его глаз залегли смешинки.

– Спасибо, что подождали, – сказал он, и его голос вблизи оказался еще более густым и бархатистым, чем крик в коридоре. Он шагнул в кабину, и пространство лифта мгновенно сжалось, наполнившись его присутствием. Пахло он не сигаретами, как она ожидала, а бензином, кожей и чем-то пряным, мужским – дешевым одеколоном или дорогим мылом, она не могла определить.

Двери закрылись. Лифт плавно тронулся вниз.

София стояла, выпрямив спину, глядя в металлическую дверь, на которой отражалась его фигура. Он прислонился к противоположной стенке, скрестив руки на широкой груди. Она невольно отметила мощные предплечья, покрытые темным волосом и узором татуировок. На правой руке – какие-то геометрические орнаменты, переплетающиеся с крыльями, на левой – надпись на латыни, которую она не успела прочесть. Руки человека, который работал ими, а не клацал по клавиатуре.

– Новенькая? – прервал он тишину. – Я вас раньше не видел.

– Я живу здесь уже год, – ответила она, делая ударение на «год», чтобы дать понять весь масштаб его невнимательности.София медленно, с холодным достоинством, повернула к нему голову.

– Серьезно? – он удивленно поднял брови, и тогда она разглядела шрам. Тонкая, белая линия, рассекавшая левую бровь и уходившая чуть вверх, к виску. Небольшая, но говорящая. История, написанная на его лице. История, в которой явно были кулаки, битое стекло или ножи. Ее пальцы непроизвольно сжали папку крепче.

– В квартире 7Б? – спросил он, и в его глазах вспыхнуло понимание. А затем – та самая обаятельная, наглая ухмылка, которую она уже успела мысленно приписать ему. – А, так это вы моя соседка. Приятно познакомиться. Я Дамир.

Он не предложил руку для рукопожатия, за что она была ему безмолвно благодарна. Вместо этого он просто кивнул, и его ухмылка стала еще шире.

– Взаимно, – буркнула София, глядя куда-то в область его подбородка.

– Тихий вы какой-то сосед, – продолжил он, и в его тоне явно сквозила насмешка. – Я аж иногда прислушиваюсь, все ли у вас в порядке. Ни музыки, ни вечеринок. Скучно.

В ее висках застучала кровь. Скучно. Это он, чья квартира прошлой ночью превратилась в филиал рок-клуба, смеет говорить ей о скуке?

– Я ценю тишину, – сказала она, вежливо, но с ледяной сталью в голосе. – Это признак цивилизованного сосуществования.

– Цивилизованного? Ну, если вы про тишину, как в библиотеке, то мне кажется, это больше похоже на кладбище. Живые люди шумят. Дышат. Слушают музыку. Падают со стульев от смеха, – он бросил на нее быстрый, оценивающий взгляд. – Вы вообще когда-нибудь падали со стула от смеха, соседка?Он фыркнул, словно она сказала что-то забавное.

– София, – отрезала она, не в силах больше терпеть это «соседка». – Меня зовут София. И нет. Я считаю, что мебель предназначена для другого.

– Жаль, – он покачал головой, изображая легкую грусть. – Многое теряете. А как насчет музыки? Что вы слушаете, кроме звука собственного дыхания? Классику? Джаз? Эмбиент?

Он произнес последнее слово с преувеличенной серьезностью, и она поняла, что он смеется над ней. Прямо здесь, в лифте.

– Мой музыкальный вкус не имеет отношения к нашим соседским отношениям, – парировала она, чувствуя, как жар поднимается к ее щекам. – Которые, я надеюсь, будут ограничиваться кивком при случайной встрече.

– Оу, – он притворно огорчился, прижимая руку к сердцу. – То есть никаких совместных чаепитий? А я уже представлял, как вы меня учите, в какой кружке какой чай нужно пить. У вас же там, наверное, все по полочкам разложено? Буквально.

Его взгляд скользнул по ее безупречному тренчу, по идеально уложенным волосам, собранным в низкий пучок, по строгой папке в ее руках. Он видел. Он видел ее всю, снаружи, и его вердикт был ясен: скучная, занудная, правильная.

София почувствовала острое, почти физическое желание выйти. Лифт двигался мучительно медленно.

– У меня есть работа, – сказала она, глядя на табло с цифрами. «3… 2…»

– Ага, ясно, – кивнул он. – Бежать в свою упорядоченную жизнь. Понял. Ну, не скучайте там без меня.

Она не ответила. Наконец, с мягким звонком, лифт достиг первого этажа. Двери открылись, впуская свежий воздух из холла.

София вышла первой, не оглядываясь, и направилась к выходу. Ее каблуки отбивали четкий, сердитый ритм по мраморному полу.

– До скорого, София! – донесся сзади его голос, слишком громкий для утренней тишины фойе. – Услышимся!

Она сжала зубы. «Услышимся». Это была не просьба и не пожелание. Это было обещание. Или угроза.

Выбравшись на улицу, она сделала глубокий вдох, пытаясь очистить легкие от его запаха – смеси бензина, дерзости и чистой, неразбавленной мужской энергии. Она шла по тротуару, но видела не его, а его лицо. Пронзительные глаза, смотрящие на нее с любопытством и насмешкой. Шрам на брови. Уверенную ухмылку. Сильные, татуированные руки, которые, вероятно, умели ломать и крушить, но вчера ночью, судя по звукам, еще и неплохо играли на гитаре.

Он был хуже, чем она представляла. Хуже, потому что он не был безликим чудовищем. Он был живым, притягательным, сложным. И поэтому – еще более опасным.

Ее план «Беруши и жалоба» внезапно показался детским и наивным. Этот человек не из тех, кого остановит бумажка из УК. С ним нужна была другая тактика. Более изощренная. Более жестокая.

София достала телефон и открыла заметки. Пункт «Установить визуальный контакт» был выполнен. Она удалила его и вместо этого набрала новый, с холодной яростью выстукивая буквы:

«Найти его слабые места. Узнать, где работает. Ударить туда».

Враг обрел лицо, имя и голос. И теперь война из абстрактной стала личной.

Жалоба №1

Офисное кресло с тихим шуршанием принимало ее вес, словно возвращая на привычную, предсказуемую орбиту. Сквозь панорамное стекло открывался вид на просыпающийся город – упорядоченный, деловой, лишенный хаоса ночных кошмаров. Здесь, на двадцатом этаже, в стерильном воздухе, пахнущем кофе и лазерной печатью, Дамир с его шумом и татуировками казался призраком из другого, дикого измерения.

Но призрак был навязчив.

В течение всего утра София ловила себя на том, что вздрагивает от слишком громкого смеха коллег или от случайного хлопка дверцы кулера. Каждый резкий звук заставлял ее сердце на мгновение замирать, прежде чем разум успевал идентифицировать источник. Она чувствовала себя идиоткой. Ее нервы, всегда такие крепкие и послушные, теперь походили на оголенные провода, и виной тому был один-единственный человек.

Обеденный перерыв она провела за компьютером, не прикасаясь к салату в пластиковом контейнере. Вместо этого она открыла чистый документ и уставилась на ослепительную белизну экрана. Курсор мигал, словно подгоняя ее.

«Уважаемая управляющая компания «Эталон-Сервис»…»

Начало было простое, официальное. Дальше нужно было лишь изложить факты. Но пальцы застыли над клавиатурой. Внутри нее разгорался маленький, но жаркий внутренний спор.

Голос Разума (ее собственный, спокойный и логичный): «Это необходимо. Ты имеешь право на отдых в своей собственной квартире. Закон о тишине существует не просто так. Это не стукачество, это защита своих гражданских прав».

Голос Страха (новый, противно ехидный, почему-то с хрипотцой Дамира): «А что, принцесса, бумажкой решила проблему решить? Думаешь, он получит твое письмо, хлопнет себя по лбу и скажет: «Ой, а ведь соседка права, буду с этого дня тише воды, ниже травы»? Он будет смеяться. Он посмотрит на эту бумажку, на эти казенные фразы, и он будет смеяться тебе в лицо».

София с силой ткнула пальцем в клавишу, выводя следующую фразу:

«Сообщаю Вам о регулярном нарушении режима тишины и покоя в ночное время жильцом квартиры № 7А…»

Совесть, та тихая, неприятная мушка, зажужжала где-то на задворках сознания. Она представила его лицо, когда придет уведомление о штрафе. Не ту ухмылку из лифта, а другое – уставшее, может быть, раздраженное. Вспомнила обрывки ночного спора, его голос, полный боли. А что, если у него действительно проблемы? Что если эти шумные вечеринки – всего лишь способ заглушить что-то?

Голос Разума (уже менее уверенно): «Его личные проблемы не дают ему права нарушать твой покой. Ты не его психотерапевт. Ты – его соседка, которой мешают спать».

Голос Страха (ехидный): «Он назвал тебя по имени. «До скорого, София». Ты для него теперь не просто «соседка». Ты – София. Та, что пишет жалобы. И он придет выяснять, почему».

Она сжала виски пальцами. Это было абсурдно. Она, София Орлова, старший аналитик, женщина, которая могла одним взглядом заставить трепетать стажеров, сидела и тряслась от мысли о возможной встрече с собственным соседом. Это унизительно.

Желание вернуть себе контроль, свое священное право на тишину, перевесило. Оно было сильнее призрачных угрызений совести и иррационального страха. Она вдохнула и принялась печатать быстро, почти яростно, выплескивая на экран всю накопившуюся ярость, придав ей форму сухих, официальных фраз.

«…В ночь с пятницы на субботу, примерно с 23:00 до 03:00 часов, в указанной квартире на постоянной основе проводилась шумная вечеринка с использованием усилителей звука, что сопровождалось громкими криками, нецензурной бранью, топотом и звуками бьющегося стекла. Указанные действия препятствовали отдыху и сну…»

Она не писала, что слышала отчаянный спор. Не упоминала гитару. Это было слишком лично. Она описывала только факты, звуковое загрязнение, нарушение санитарных норм. Она требовала принять меры, провести разъяснительную беседу и привлечь к административной ответственности.

Прочитав написанное, она почувствовала странное опустошение. Словно выпустила ядовитую стрелу, но не видела цели. Распечатав письмо на идеально белом листе, она подписала его своим четким, красивым почерком. «С уважением, София Орлова, кв. 7Б».

Конверт стал финальным аккордом. Безвозвратным. Бросив его в почтовый ящик УК в своем же подъезде, она ощутила не облегчение, а тяжелый камень в желудке. Теперь оставалось только ждать.

Вечер следующего дня выдался на удивление тихим. Слишком тихим. Вернувшись с работы, София первым делом замерла в прихожей, прислушиваясь. Ни музыки, ни смеха. Лишь гул холодильника и отдаленный гудок машины с улицы. Ее план сработал? Неужели все было так просто?

Она решила проверить почту. Спускаясь по лестнице (лифта она теперь избегала), она мысленно составляла список дел на вечер: принять ванну, досмотреть сериал, лечь спать ровно в одиннадцать.

Именно в тот момент, когда она поворачивала ключ в своем почтовом ящике, дверь со стороны 7А скрипнула и открылась.

Сердце ушло в пятки. Она застыла, не в силах пошевелиться, с глупым конвертом с рекламой скидок в руке.

Дамир вышел в коридор. Он был в тех же рабочих джинсах, но футболка была чистой, темно-синей. Волосы были слегка влажными, будто он только что вышел из душа. Он пах не бензином, а свежестью и тем же пряным одеколоном.

Их взгляды встретились. Он заметил ее первым, и его глаза сузились. Не со злостью, а с… интересом? Он медленно направился к своему ящику, который, по иронии судьбы, находился прямо рядом с ее.

София пыталась делать вид, что занята, лихорадочно перебирая кипу макулатуры в своем ящике, чувствуя, как жар заливает ее щеки. Она была как школьница, пойманная на списывании.

– Интересное кино сегодня разворачивается.Он открыл свой ящик, достал пару газет и деловым тоном произнес, глядя куда-то перед собой:

Она не ответила, надеясь, что он просто констатирует факт.

– В управляющей компании, – уточнил он, медленно поворачиваясь к ней. Его взгляд был тяжелым, изучающим. – Там, говорят, на меня жалуются. Шум, мол, устраиваю. Антисоциальный элемент.

София почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она знала, что жалобы не анонимны, но не ожидала, что информация дойдет до него так быстро. Она пыталась что-то сказать, издать какой-нибудь нейтральный звук, но горло пересохло.

Дамир сделал шаг в ее сторону, сократив дистанцию до минимума. Он не вторгался в ее личное пространство, но его присутствие ощущалось физически – большим, теплым, подавляющим.

– Как вы думаете, София? – спросил он, и его голос стал тише, интимнее. В его глазах плясали чертики. – Кто это мог быть? Может, старушка с третьего этажа, которую я якобы ночью разбудил? Или тот парень с пятого, которому моя машина у подъезда не нравится?

Он наклонился чуть ближе, и его дыхание коснулось ее кожи. София замерла, как кролик перед удавом.

– Надеюсь, не вы, принцесса, – выдохнул он, и в этих словах не было вопроса. Это было утверждение. Обвинение. – А то я уже начал думать, что мы как-то по-соседски договориться можем. Без вот этого всего.

Он легким движением пальца указал на нее, потом на себя, а затем метафорически разорвал невидимую связь между ними.

Она чувствовала себя абсолютно, до мозга костей, пойманной. Прозрачной. Ее идеально составленная жалоба, ее попытка вести войну на расстоянии, с помощью официальных бумаг – все это рассыпалось в прах перед его прямым, наглым взглядом. Он видел ее насквозь. Видел ее страх, ее неуверенность, ее мелкую месть.

– Я не в курсе, о чем вы, – выдавила она, и ее голос прозвучал слабо и фальшиво.Она нашла в себе силы поднять подбородок, пытаясь сохранить остатки достоинства.

– Конечно, не в курсе. Вы же только вчера вечером слушали, как я там буянил, верно? Должно быть, очень мешало. Прошу прощения.Дамир усмехнулся – коротко, беззвучно.

Его «прошу прощения» было настолько фальшивым, настолько язвительным, что в ней вскипела ярость. Он не извинялся. Он издевался.

– Да, мешало, – прошипела она, внезапно обретая дар речи. Глаза ее вспыхнули. – Если вам нужно устраивать концерты в три часа ночи, покупайте себе дом в поле. А не поселяйтесь в многоквартирном доме, где живут нормальные люди.

Ее слова повисли в воздухе, острые и ядовитые. Она ждала ответной вспышки, грубости.

– Понял. Нормальные люди. Ясно.Но Дамир лишь внимательно посмотрел на нее, его ухмылка потухла. Он кивнул, больше себе, чем ей.

– Не буду вам больше мешать. Доброй ночи, нормальная соседка.Он отступил на шаг, и в его позе вдруг появилась усталость, которую она уже видела мельком в лифте.

Он развернулся и ушел в свою квартиру, закрыв дверь с тихим, но окончательным щелчком.

София осталась стоять одна в тихом коридоре, сжимая в руках смятый рекламный листок. Победа не ощущалась победой. Она чувствовала себя мелкой, гадкой и чертовски одинокой. И хуже всего было то, что в его глазах в последний момент она прочитала не злость, а… разочарование.

Она выиграла этот раунд, но почва под ее ногами стала зыбкой и ненадежной. Война только начиналась, и она уже совершила свою первую, возможно, роковую ошибку.

Осада тишины

Тишина обрушилась на ее мир внезапно, как обвал в шахте. Не та, желанная, наполненная смыслом тишина библиотеки или уединенного парка, а гнетущая, звенящая пустота.

Первые два дня София ощущала лишь головокружение от успеха. Ее жалоба сработала. Официальная бумага, холодный, бездушный язык бюрократии оказались сильнее дикого хаоса. Она могла спокойно читать вечерами, не вздрагивая от каждого хлопка. Она спала всю ночь, не просыпаясь от грохота басов или взрывов смеха. Ее крепость была отбита, порядок восстановлен.

Она пила утренний кофе, растягивая удовольствие, и мысленно хвалила себя за стойкость. Вот так и надо, – думала она, с наслаждением окунаясь в тишину, которая на третий день начала меняться.

К вечеру четверга она впервые за долгое время услышала, как тикают настенные часы. Ровный, методичный звук, который она сама же и выбрала за его ненавязчивость, теперь казался назойливым, почти агрессивным. Он отмерял секунды пустоты.

Она попыталась включить джаз, но мягкие саксофонные пассажи не заполнили пространство, а лишь подчеркнули его безжизненность. Выключив музыку, она села на диван и замерла, непроизвольно затаив дыхание.

Ее слух, обостренный неделями постоянной обороны, теперь, лишенный явной угрозы, начал искать врага в тишине. Она прислушивалась. Не было ни музыки, ни голосов. Но были другие звуки. Глухой скрип, который мог быть шагом. Едва уловый стук – может быть, поставленной на стол чашки. Шорох, похожий на перебирание бумаг.

Они были такими тихими, приглушенными, что она не могла быть уверена, не плод ли это ее воображения. Но чем больше она вслушивалась, тем отчетливее становились эти фантомные шумы. Ее мозг, настроенный на отслеживание Дамира, теперь выискивал малейшие признаки его присутствия за стеной.