Повесть «Цветок, гонимый ветром».

Нина Пономарёва

Повесть "Цветок, гонимый ветром".

Цветок прекрасен, но беспомощен. Его может унести порывом ветра, он может оказаться под копытами лошади. Так, порой, и судьба человека, одного из уникальнейших созданий Мироздания.

Главная героиня повести, Светлана, тоже напоминает цветок, уносимый ветром. На свои непростые жизненные вопросы и вопросы научного поиска она находит ответы не где-нибудь, а в другом времени и другом пространстве, а, попросту, – «на том свете». Помогают ей в этом светлые души, практически, – умершие люди. Именно там она узнаёт об истинных причинах всех своих неудач. Она узнаёт о себе такое, чем ни с кем не может поделиться. Легкомысленная ошибка почти убивает любовь Светланы, которая живёт в её сердце с самого раннего детства.

Однако цветок не только беспомощен, но и прекрасен. Красота, как известно, тоже немалая сила. Сила красоты души и сердца главной героини повести спасает не только её любовь, но и саму жизнь.

Часть 1. На линии фронта

Светлана лежала на диване на спине уже довольно долго и почему-то совсем не двигалась. Затекла спина. Ну и пусть затекла! Всё равно всё плохо! Света слушала голос своего дома: казалось, что она присутствует на поле боя. Вот сейчас на кухне открыли сражение мама и старшая сестра. Мама – экономист на большом предприятии: высокая и красивая женщина с фигурой Венеры. Она считает, что отец загубил её красоту, молодость, да что там – и саму жизнь.

А старшая сестра – студентка медицинского ВУЗа: высокая, угловатая, ноги утюжком, худая, не в меру умная и нервная, но всё равно родная. Сестра настойчиво хочет повторить путь мамы, но мама не одобрила выбор сестры, а жених и не стал настаивать. Вот теперь нет никакого.

– Дай мне миллион рублей, и я сразу найду себе принца на белом коне! – кричала старшая сестра, – нет у тебя миллиона – так и нечего было встревать! Хоть какой, но был жених, а вот теперь по твоей милости – никакого! Я никому не нужна! Одна – одинёшенька!

– Вот именно, хоть какой! А, вернее сказать, – никакой!

Время от времени слышался стук колёс. Это недалеко на улице проходила трамвайная линия. Казалось, что колёса дразнили спорщиц, потому что после тирады каждой на особенно высоком звуке они будто говорили поощрительно – иронично:

– Так, так, так. Дальше, дальше, дальше.

– Получается странное многоголосие, – подумала Светлана. – А, даже помню, как это называется – полифонизм.

Иногда сигналили машины, или громко тормозили колёса и, что удивительно, – тоже после особенно высоких нот.

– Все едут и едут куда-то. Одна я никуда не иду и не еду. Ну, и ладно. Мне просто некуда ехать или идти. Никто меня нигде не ждёт. И, вообще, – мне плохо, да, – очень плохо! У меня депрессия! Вот, вот, правильное слово подобрано – депрессия, – мысли безрадостно и тяжело ворочались в голове. – А как хочется, чтобы было всё хорошо! Какая я всё-таки несчастливая!

Мама попыталась открыть второй фронт. Слышно было, как она распахнула дверь в соседнюю комнату:

– А ты что молчишь? Ты что здесь окопался? Ты слышишь, что несёт твоя дочь?!

– А что несёт мамина старшая дочь, – рассеянно подумала Света, – ах, да, – про женихов. Это всем известно, ничего нового.

Выяснилось, что папа, как всегда, абсолютно ничего не слышал. Скорее всего, потому, что опять был занят чертежами. Работа не отпускала его даже дома, правда, к хорошей зарплате тоже даже и не думала подпускать. Но сейчас – о другом. Папа, наверное, всё-таки думал, что, если мама расторгла с ним брак, то он не может вклиниваться в её разговоры. Хотя с детьми он, конечно, брак не расторгал.

– В чём дело? – спросил папа, оторвавшись, наконец-то, от чертежей. Папа щурился, близоруко, непонимающе смотрел на маму. Казалось, что он с трудом понимает, что от него надо.

Мама оптимистично думала, что бывший муж из принципиальных соображений не открывает второй фронт. А тут дело было ещё хуже: он не слышал, как всегда, ничего вокруг, погрузившись во втулки, сгоны, резцы и свёрла. Так мама называла его инженерные занятия на дому. Со вторым фронтом, явно, – не получилось.

– Будет ли открываться третий фронт? – подумала про себя Светлана. А он почему-то настиг младшую дочь, мамину жилетку для слёз, – сразу же, без промедления.

Мама обессиленно и сиротливо села в кресло. Свете стало жаль маму.

Вот до чего доводят баталии на кухне: бледная, уставшая, поникшая, какая-то вся погаснувшая, как перегоревшая электрическая лампочка, раненая в кухонной битве, мама даже и не попросила дочь, как всегда, подвинуться или вообще встать с дивана, поскольку, она тоже устала и тоже хочет лечь. Мама не спросила младшую дочь, почему та молчит. Не упрекнула её в том, что ей всё равно, что происходит в семье, что она жестокосердная и никого не любит. Напротив, мама молчала, хотя в этом тоже не было ничего хорошего.

Сестра за стенкой плакала. Её тоже было жаль. Линия фронта, кухня, была свободной.

– Самое время пойти перекусить, – подумала Светлана.

– Света, Свет, – тихонько позвала мама, – а ты не знаешь, какой это миллион Галя с меня просит? Я так расстроилась, что и в толк не возьму.

Мама смотрела на свою младшенькую дочь так, как смотрят на взрослых дети, когда не знают куда им идти и что делать.

– А это она, наверное, хочет семье вернуть миллион, который мы всей семьей, наверняка, уже потратили на неё, обучая её девятый год в другом городе. Спроси, может и правда – отдаст нам миллион.

Мама горестно покачала головой, прижала обе руки груди, принимая самый несчастный в мире вид:

– Светочка, ты в уме? Дочка, что ты такое говоришь? Это же твоя родная сестра! Как так можно рассуждать? Почему же вы все чёрствые такие и не любите друг друга?

Света встала наконец-то с дивана, села в кресло, свернув ноги калачиком, по-восточному. Мама тут же легла, вытянув руки вдоль туловища, как солдатик. Было ясно, что сил у неё больше ни на что не осталось, как у сдутого на ветру воздушного шарика.

– Мама! А почему вы с папой не любите друг друга и живёте уже который год на два хозяина? – спросила младшенькая, рассматривая мамину любимую вышивку. Мама не запретила в этот раз трогать её вышивание, это обозначало, что она уже почти без чувств. Немного помолчав, будто давая понять, что на глупые вопросы мама вообще-то отвечать не собирается, слабым голосом, чуть слышно мама продолжила:

– Света! Доченька, мы затопили соседей, проржавела труба в туалете. Надо снимать плитку с огромной стены. Представляешь, сколько это всё стоит? Сломалась пластиковая дверь на балкон, полетел двигатель на моей машине, и всё это – всё вместе и сразу! Светочка, где будем брать деньги, что нам с тобой делать? Я в ужасе.

– Подумаешь, новость великая, невидаль какая! У нас всегда с деньгами был и есть аврал!

– Это точно: не одно – так сразу другое или третье. Здесь ты права, ничего не скажешь.

– Бери больше: и четвёртое, и пятое, и десятое.

– Опять твоя правда, Света. А Артур Гале не звонит?

– С чего бы это? Он женился, у него родился сын. Счастлив, доволен жизнью. Зачем ему звонить Гале? С какой стати?

– Жаль, что Гале поставили диагноз – бездетность. Всё дело, я думаю, в этом.

– А я вот по-другому думаю: нечего было незамужних подружек приваживать и в свою семью затаскивать. Надо было поумнее и похитрее быть.

– Тоже правильно! А тебе твой Арсентий не звонил?

– Мама, ну, какой он мой? Мы давно расстались! Не начинай! Мне и так тошно от всего этого и больно.

– Прости, дочка! Прости, пожалуйста.

Мама притихла. Фронтовые действия на сегодня, видно, были завершены. Не победил никто.

– С Арсентием, конечно, нехорошо получилось, – подумала Светлана. Она тяжело вздохнула и снова впала в безразличие.

– Не было бы никакой депрессии и в помине, если бы не разрыв с Арсюшей. Какая же я всё-таки негодница и балда! Так мне и надо. Светлане хотелось и дальше продолжить самобичевание, но нужные слова куда-то делись и как-то не шли на ум.

– Да, такие глупые ошибки никогда ни к чему хорошему не приводят, – всё-таки подумала Светлана. – Ну, и что! Не всякий же раз я творю одни глупости! Подумаешь, может быть, это в первый и последний раз в моей жизни такая ошибка совершилась, – защищала себя Светочка. – Вот именно, последний раз. Никто не собирается тебя прощать и правильно делает, – вновь нападала на себя Светланка.

Светлана и Арсентий были знакомы с первого класса. Учительница любимая и первая, Любовь Николаевна, большая умница, красавица и модница, посадила их вместе в первый же день. Большая молодец! Ну что тут скажешь! Всех как-то бесконечно рассаживали и пересаживали, а вот их пара по парте – сохранилась до конца обучения в школе. Отдельное за это спасибо небу. Значит, – так надо. Сверху – виднее.

Света всегда опекала Арсюшу потому, что он был чересчур умственным и не замечал очевидного – практически, ничего вокруг себя.

Свете даже казалось, что она всегда, сколько себя помнит, была влюблена в Арсентия. И ещё ей с детства казалось, что она обязательно выйдет за него когда-нибудь замуж. Светочке представлялось, что она ещё в первом классе выбрала Арсюшу навсегда. Что же – если он её судьба. Так, верно, и должно быть. Кроме того, она посчитала, что на первом курсе в институте не только можно, но и нужно влюбляться. Теперь уже они не школьники, а взрослые люди. Пора.

Правда, Светлана не знала, как перевести их дружеские, детские, школьные многолетние отношения в нескольку другую плоскость. Она, конечно, и читала об этом, и фильмы видела, но это было с другими людьми, а тут совсем другое дело. Кроме того, Арсентий, как всегда, не замечал никакие намёки, а Светлане хотелось, чтобы Арсентий как-то по-другому посмотрел на неё. Светланке хотелось, чтобы Арсюша ухаживал за ней. А, может быть, даже признавался в любви, дарил цветы, конфеты, делал комплименты. Словом, вёл себя как влюблённый, чтобы попросту – влюбился.

Когда она сказала об этом Арсентию, то тот согласился. Он всегда и во всём соглашался со Светланой, но ничего при этом не изменилось, потому что кроме истфака, Арсюша учился ещё на юридическом и философском факультетах.

Наука была, похоже, его возлюбленной. И пока только ей он признавался, как было видно, в любви. Надо сказать, здесь Арсентий значительно преуспел: на всех трёх факультетах у него были одни пятёрки.

– И как ему это удаётся? – думала Светлана, – тут с одним-то факультетом еле управляюсь. Правда, и у меня пятёрки. Но сразу три факультета – я бы не потянула. Арсюша, конечно, – особый человек. Тут уж ничего не скажешь. Годами ничего в жизни не менялось. А, может быть, ещё и потому, что Светлана немного боялась этой взрослой, новой свободы и не форсировала события. Пусть идёт, как идёт.

Светлана и Арсентий по-прежнему везде были вместе, везде неразливайкой, везде вдвоём, везде за ручку.

Как-то само собой получилось, что Света переехала к Арсентию. Тут, конечно, случай помог. Родители Арсюши уехали работать за границу и оставили сына в огромной квартире одного. Если бы не Света, он неизвестно чем бы питался и зарос бы весь в пыли и грязи. Света не раз его так упрекала, а Арсентий и не спорил. Правда есть правда.

Дедушка Арсентия был академиком. Наверное, поэтому вся квартира вдоль стен была уставлена важными, старинными, красного дерева книжными шкафами.

Света спросила Арсюшу один раз – сколько там экземпляров книг, но Арсентий сам не знал точно и сказал, что, вероятно, очень много.

Шторы кругом были плотные, тяжёлые, академические, тёмные, но какие-то благородные. Свете иногда казалось, что они испытующе и строго смотрят на неё. Тогда Светлана выпрямляла спину и думала про себя: «Не хуже других! Подумаешь какие! Выставились! Я тоже не худого десятка!»

Диванам, наверное, тоже было достаточно много лет, но все они были изысканно красивые, обтянутые настоящей натуральной кожей! Казалось, что на них никто никогда и не сидел, и не лежал. Они блистали какой-то вечной новизной и каким-то вечным совершенством. Светлане иногда казалось, что диваны ей говорили:

– Стоим здесь сто лет и ещё будем столько стоять, и это наше право.

– Стойте, стойте, кто вам не даёт, – мысленно отвечала задирам девушка, очередной раз смахивая с зазнаек пыль.

В квартире Арсентия было настолько много комнат, что Света всё время забывала – сколько именно. Ну и ничего страшного, всё равно уборку Света делала всегда легко и быстро, качественно и на совесть. Дом всегда блистал чистотой и свежестью.

Кухню здесь Света тоже очень любила. Она готовила вкусно, в крайнем случае, – Арсентию нравилось. Света и стирать любила: Арсентий всегда был одет с иголочки её самоотверженными стараниями.

А вот теперь в эту шикарную квартиру, ставшую родной, Свете дорога была заказана, потому что ей было стыдно. Но что теперь поделаешь? Так получилось! А всё -Светкино легкомыслие.

Света невольно думала о том, что без неё всё в квартире заросло пылью. Невесть во что одет Арсентий, невесть, что кушает. Потом Света одёргивала себя и переставала думать об Арсюше. Правда, вскоре всё повторялось снова: не думать об Арсентии – это было выше её сил.

Вместе с Арсюшей и Светой учились ещё два их одноклассника. Они были единственными в классе, кто родился с золотыми ложками во рту. И, конечно, – мимо друг друга не прошли, хотя их отношения больше, по правде говоря, походили на коммерческий проект их богатых родителей. Сами же Владислав и Диана вели рассеянный, мягкого говоря, образ жизни и оба находили в этом большое удовольствие.

На одной из вечеринок в их шикарном супружеском доме Диана – охотница охотилась, как она сама говорила во всеуслышание, за новеньким, невесть откуда явившимся, красавчиком – пустозвоном. Так его про себя назвала Света. Но об этом, конечно, никто не догадывался.

Владислав уболтал зачем-то Свету, весь вечер за ней волочился, и всё дело завершилось каким-то лишним, дурацким, никому ненужным поцелуем. Как назло, в этот самый момент вошёл Арсентий. Света ничего объяснять не стала и гордо переехала назад от Арсентия к своим родителям.

Арсентий несколько раз пытался поговорить, но Светочка зачем-то держала какую-то неизвестную «марку». А теперь и вовсе Арсентий звонить перестал. Света переживала о том, что в его шикарной, огромной квартире кто-то может появиться, потому что Арсюша, – ну, никак один жить был не приспособлен. Гордыня не позволяла, и Светлана не знала никаких подробностей.

Самое интересное было в том, что Арсентий не сразу бы и заметил, что в квартире кто-то есть, кроме него. Он был полностью занят наукой, главнейшим делом в его жизни. Света Арсюшу не осуждала – увлечённый человек, что тут поделаешь. Но Арсентий легко мог быть обманут, потому что он был уверен, что все люди честные и порядочные. Судил, обо всех, наивный, – по себе. Свете было жаль Арсюшу, поэтому она переживала. А, может быть, на это были ещё и другие какие-нибудь причины. Об этом Светлана точно пока не знала, однако без Арсентия ей было очень и очень плохо.

– Ничего, ничего, скоро пройдёт, – успокаивала себя Света, – у всех проходит – и у меня пройдёт.

Однако у всех проходило, а у Светочки – ничего не проходило, а, напротив, становилось всё хуже и хуже.

– Света, посмотри – что я нашла! Какие же есть умные люди! Астролог! Это надо же, в наше время – и астролог! Сходи, Света! Вот адрес, – говорила, как будто бы сама с собой, мама.

– Не выдумывай! Какой ещё тебе астролог? – недовольно проговорила Света.

Мама почему-то в этот раз спорить не стала, а только сказала:

– Как хочешь, дочка. Ты уже взрослый, самостоятельный человек. Как хочешь.

Света глубоко и горестно вздохнула и пошла на кухню.

– Астролог, астролог. На полном серьёзе, что ли? – подумала Светлана, разворачивая газету. – Ну, да, вот и адрес есть. Точно, астролог.

Надо было уже хоть что-то, хоть сколько-нибудь покушать, но Света очередной раз кушать не хотела. А вот думать об астрологе ей почему-то захотелось:

– Что и говорить! Астролог, наверное, – одна из самых древних профессий в мире. А что, схожу и не когда-нибудь, а прямо сейчас! Нечего тянуть!

Света быстро принарядилась и отправилась к астрологу.

– Бабулька, наверное, какая-нибудь. Прирабатывает к пенсии. Ну, ничего, посмотрим. Даже интересно стало: что же там за астрология?

Как полезно всё-таки выйти из дома, когда тебе плохо. Невольно забываешь о своих неприятностях, потому что наглядно видишь, что жизнь-то вокруг продолжается и никуда вовсе не делась. Вон какое море разливанное народу, и все деловые, спешат куда-то. У всех дела. Ветер треплет рекламные растяжки, волнует верхушки деревьев, ставит дыбом волосы людям. Тоже при деле, молодец.

Витрины сияют красотой и дороговизной. Тоже занятие нужное. Как всегда, – торгуют мороженым. Правильно делают, потому что лето. Жарко.

– А не съесть ли мне какую-нибудь вкусненькую мороженку, не смотря на депрессию? – подумала Светлана. – Ну, а что тут такого? Депрессия – депрессией, а уж мороженое, конечно, – мороженым. Светлана быстро управилась со сливочной вкуснятиной. А вот и офис астролога.

Офис был небольшой, но оформлен со вкусом: всё удобно, красиво, современно, уютно, по-деловому.

Астрологом оказалась совсем не бабулька – пенсионерка, а, напротив, молодая, красивая женщина с голубыми глазами. В них хотелось почему-то смотреть и смотреть и ни о чём больше не думать. В них точно можно было утонуть без остатка.

– Проходите, – сказала хозяйка приветливо, открывая дверь своего кабинета.

– Вот здорово, – подумала Света, уставившись в голубые, бездонные глаза обладательницы астрологического кабинета. – И антидепрессантов не надо. Посмотрел – и всё, и готово дело, почти здоров, депрессии – как не бывало.

Астролог выглядела ровно так, как выглядят люди, которых называют породистыми.

– Это же надо – таким совершенством уродиться! – подумала Светлана. Ничего себе, даёт астрология!

Света, как могла, рассказала для чего пришла. Астролог назначила через неделю повторную встречу. Света почему-то так её ждала, что еле-еле дождалась. Вот они вновь говорят – Света и красавица – астролог. То, что специалист по астрологии и, видно, не только, сказала Свете столько о ней самой, её не только это удивило, а очень сильно удивило.

Астролог рассказала Свете о ней всё так подробно, что некоторые детали о себе Света уже и подзабыла. Так ей напомнили. Красавица – астролог не ошибалась ни в чём, но объяснила Свете её незавидное положение во всём тем, что в предыдущей жизни она, Света, оказывается, была чернокнижницей, то есть тёмной колдуньей. Тогда, в прошлой жизни, Света – колдунья сделала очень много плохого людям. Теперь это плохое к ней и возвращается. Конечно, новость – не из приятных, поэтому Свете хотелось поскорее об этом забыть, что она успешно и сделала.

– Астролог – молодец. Всё правильно сказала, – думала Света. – Но вот насчёт чернокнижничества, наверняка, загнула лишнего. Ну какая Светка чернокнижница? Она об этом почти впервые слышит. – Света так думала специально, намеренно.

Честно говоря, Светланке было страшно от того, что она когда-то, пусть в другой жизни, но всё-таки была чёрной, злой, недоброй колдуньей. Самое главное, рассказывать о себе такое ей никому не хотелось:

– Будут ещё избегать меня, шарахаться от меня, остерегаться. Нет уж, лучше я промолчу. Таким ни с кем делиться нельзя. Чтобы не бояться дальше жить и изжить этот необычный страх, Света решила просто об этом пока не думать, пока забыть, а там – видно будет. А, может быть, и само рассосётся как-нибудь.

Прошло какое-то время, и Светланка вспомнила об этом. Вот при каких обстоятельствах: Светочке дали тему дипломной работы «Чернокнижники в мировой истории» и отправили в деревню Черняковки на полугодовую практику к местным колдунам – чернокнижникам, кем и славилась эта деревня. Света пыталась поменять тему диплома, но научный руководитель дипломных проектов не на шутку упёрлась: только эта тема и никакая другая! Пришлось согласиться. Не бросать же учёбу в шаге от диплома.

Когда Света явилась в поселковой совет со своими институтскими направлениями, её сразу определили на постой к бабушке Фатине. Свете долго не пришлось искать дом бабули. Оказывается, её здесь знали все – последний дом на последней крайней улице. Света тащилась с тяжёлой сумкой через всё огромное поселение.

– Да, а деревенька-то – не маленькая. Ладно хоть у каждого двора лавочка есть, где можно отдохнуть. А воздух-то какой! Воздух! Красота! А я ещё отказывалась! Ну и пусть чернокнижники, всё лучше, чем землю вёдрами тяжёлыми носить на археологических раскопках под палящим солнцем, под дождём, на ветру.

Пока Света сидела, отдыхала на чьей-то лавочке к ней подошёл маленький котёнок. Он вылез из цветов из палисадника, да и сам-то он был, как цветок: голубые глаза, беленькие носочки и грудка, оранжевая спинка и чёрный хвост.

– Здорово, друг! А чего это у тебя хвост чёрный? По названию деревни одеваешься? Рассказывай – как живёшь. Тебя не обижают? Молоко дают? А колбаску докторскую любишь? Ты, наверное, игрун?

Котёнок ничего не успел ответить, как из-под ворот вылез начальник охраны дома. Он был небольшого роста, но суровый. На своём собачьем языке он быстро объяснил котёнку, кто здесь хозяин, кто главный.

– А ты, случайно, дружище, не кусаешься? – спросила Света.

– Вот ещё чего не хватало! – хотел сказать пёс, но решил, что достаточно будет погладиться лбом об ногу красивой гостьи и лизнуть руку.

– Проводишь к бабе Фатине? – спросила Света.

Ничего не ответив, новый Светин друг побежал перед Светой по тропинке. Это, видимо, обозначало:

– Иди за мной. Отведу, куда надо.

Дом бабушки Фатины отличался от всех деревенских домов. Видно было, что он старой работы, но по какой-то причине строение нисколько не состарилось, а, напротив, выглядело даже лучше новостроя, как-то бодрее и интереснее.

Внутреннее убранство дома тоже было необычным: в одних комнатах было всё по-современному, а в других, наоборот, казалось, что попадаешь в крестьянскую избу восемнадцатого века. Однако, во всём огромном доме было безупречно чисто и уютно, пахло травами и ещё чем-то приятным и вкусным, каким-то особенным, редким запахом.

Свете в доме позволялось всё, но на одной из комнат висел огромный навесной замок.

– А что у Вас здесь? – спросила однажды Света, – замок-то вон какой здоровый!

– Сюда нельзя, – коротко ответила хозяйка. – Сюда нельзя никогда и никому.

Фатина внешне отличалась от деревенских женщин немногим. Та же немудрёная деревенская, простетская одежда, аккуратная и добротная. То же отсутствие макияжа. Только вот на голове бабушки Фатины вместо обычного деревенского головного платка был чепец с кружевами по краю. А очки были крохотные и круглые, как пенсне.

Когда-то в молодости хозяйка, наверняка, была очень красивой. Несмотря на возраст, она и сейчас, что называется, была при фигуре и при лице. Девятый десяток лет совершенно не подарил морщин миловидному лицу. Руки были красивые и молодые. На длинном, красивом указательном пальце красовался перстень с большим синим сапфиром, обрамлённым кленовыми золотыми листьями. В ушах были такие же серьги.

Светлана и поговорить-то толком с бабулей – чернокнижницей не успела. Узнала только о том, что единственный сын бабушки Фатины живёт далеко, на Севере. Приезжает с внуками крайне редко, и что она очень рада Светлане – практикантке, что хозяйство у неё небольшое: кошка Мурка, да она сама, бабушка Фатина. Правда, бабушка Фатина никогда ни в чём не нуждается, потому что люди всё, что надо, всегда принесут. Часто приходят односельчане (и не только) с просьбами, да не с пустыми руками.

На второй день пребывания Светланы в деревне хозяйка занемогла, заболела и слегла. Света ухаживала за ней, беспокоилась, поэтому привела деревенскую фельдшерицу, а та отправила беднягу бабулю в стационар, в город, на скорой помощи.

Света бродила по дому одна, как неприкаянная. На ручке двери висело большое кольцо с множеством ключей.

– А не посмотреть ли мне запретную комнату? – подумала Светлана. – Когда ещё такой случай представится? И от тайной комнаты не убавится! Что ей сделается, если я одним глазком только гляну?

Правда, сомнения были. Света вспомнила, как бабушка Фатина на её очередной вопрос по поводу закрытой комнаты сказала:

– Давай договоримся, что к этой теме мы больше не возвращаемся. Нельзя тебе в эту комнату – и всё тут! Запомни – нельзя! Для твоей же пользы!

Однако, соблазн – велик! Ну что это значит – нельзя? А если очень хочется?

Подобрать ключ не составило труда. Он как-то почему-то нашёлся быстро сам. Сразу Светлана открыла дверь, без труда вошла в тайную комнату.