Новое Начало

Юлия Нежная

Новое Начало

Прежде я редко задумывалась о смерти. Но в жизни каждого приходит миг, что переворачивает всё с ног на голову.

Мой миг – это высокие, вековые ели, пронзающих стылый воздух, багровый росчерк крови на снежной белизне и два пары детских глаз, полных бездонного отчаяния.

В тот день я ощутила себя гусеницей, грубо вырванной из шелкового кокона родительской любви и безмятежного детства. Маленьким, беззащитным существо, способным сломаться от малейшего прикосновения к суровой реальности.

Помню, как дрожала, судорожно сжимая веки, словно пытаясь спрятаться от надвигающейся тьмы. Боялась открыть глаза и увидеть, как мир навсегда утратил свои яркие краски.

Тогда я еще не знала, что настанет день, когда мои крылья, обожженные скорбью, обретут такую ослепительную красоту, что под их сиянием мир заиграет совершенно новыми, невообразимыми переливами. Цветами искупления, надежды и безграничной любви.

Глава 1

«В каждом конце

скрывается новое начало».

За окном, как кадры старой, потрескивающей кинопленки, проплывали до боли знакомые пейзажи. Величественный хвойный лес, где старые ели, поросшие изумрудным бархатом мха, тянулись в голубую, бездонную высь. Они казались мне стражами вековых тайн, шепчущими секреты, погребенные под толщей времени. И слышался не скрип ветвей, а тихий ропот древних гигантов, недовольных нашим вторжением в их царство.

Их густые кроны, усыпанные тонкими зелеными иголочками, сейчас были припорошены ослепительной снежной шапкой. Белизна, пронзительная и нестерпимая, заставляла щуриться.

Девственная чистое покрывало устлало дорогу, скрывая все изъяны земли. Лишь грубые протекторы нашей машины нарушали эту невинность, оставляя глубокие шрамы в нетронутом покрове. В этом бескрайнем царстве тишины и покоя казалось, что мы совершенно одни.

Я открыла окно, и пьянящий аромат хвои, смешанный с морозной свежестью, тут же наполнил мои ноздри. Каждый вдох дарил ощущение невероятной силы, пробуждая чувства и стирая границы между мной и природой. Этот запах был для меня родным с самого дества.

Я выросла в маленькой деревушке, затерянной в паре километров отсюда, в окружении неприступных гор и густых лесов. Добраться сюда можно, лишь проехав по узкому тоннелю, пробитому прямо в горной породе. Я до сих пор не понимаю, зачем кому-то понадобилось строить поселение в таком уединенном месте. Безумец, уставший от городской суеты? Беглец, пытающийся затеряться в глуши, сбежав от теней прошлого? Или, быть может, несчастный, которого измучили безжалостные банкиры с их вечными требованиями?

Попивая свой утренний кофе, папа часто ворчал, что "наша экономика оставляет желать лучшего". Так что вполне возможно, что эту деревеньку, состоящую всего из пятидесяти домов, действительно основал неудачник, угодивший в цепкие лапы выбивателей долгов.

Как бы то ни было, я любила место, где жила. Наш дом, построенный из бруса вековых сосен, всегда наполняли запахи маминой сладкой выпечки и смолистого дерева. Моя комната на втором этаже, пусть и самая маленькая, обладала сокровищем – потолочным окном. Через него можно было часами любоваться россыпью звезд и следить за медленным танцем облаков.

Мне было достаточно этой жизни. Я, мама с папой и близнецы. Никогда не хотелось уехать в город или в поселок побольше. Лес был всем, что мне нужно.

Правда, изредка нас все же вырывали из объятий деревенской тиши к тете в город, или пару раз в год праздники манили огнями и суетой. Но, как правило, стоило солнцу коснуться горизонта, мы спешили обратно, словно привязанные невидимой нитью к родному очагу. Ночевать вне дома казалось немыслимым, будто бы это значило, нарушить древнее заклинание.

Из мыслей меня вырвал мамин голос:

– Джули, немедленно закрой окно! Близнецов продует!

Вся сказочная атмосфера зимнего леса мгновенно рассеялась, и в мое сознание ворвался звонкий спор близняшек.

– Нет, это моя пачка мармеладок! Свои, Бен, ты съел еще пять минут назад!

– А вот и нет, Мири, где же тогда пустая упаковка? Это моя, отдай!

И Бен попытался выхватить пакетик из рук сестры.

– Нет, это моя! Мам!

Я закатила глаза. С ними порой так тяжело. Они шумные, неугомонные и постоянно спорят. Кажется, что брат с сестрой молчат, только когда спят. Им всего по шесть, но энергии в них будто на все двадцать.

Как гром среди ясного неба, прозвучал голос отца:

– Хватит ссориться, дети!

Я нутром почувствовала: что-то не так. Обычно папа разряжал обстановку шутками, травил байки про жадных кроликов или подкидывал поучительные истории. Он никогда не повышал голоса, предпочитая мудрость старых сказок и добрый смех.

Но сейчас… Костяшки его пальцев побелели, впиваясь в руль. Взгляд прикован к дороге, губы сжаты в тонкую, тревожную линию.

Сердце забилось быстрее. Я нырнула рукой в карман куртки и нашарила початую пачку мармелада.

– Бэн, держи, – протянула брату.

Он, словно тоже ощутив нависшую в воздухе тяжесть, молча взял угощение. Лишь Мира, наша беспечная и невнимательная сестренка, с победным видом открыла свою пачку. Напихав за щеки сладостей, она захныкала:

– Пап, ну расскажи сказку! Нам же еще далеко…

– А куда мы едем? – выпалила я, и голос дрогнул. Внутри нарастало беспокойство, как зловещая тень, выползающее из глубин души.

– Сказку так сказку, – отозвался отец, и это было хуже всего. Он никогда раньше не игнорировал меня. Мы были не просто отец и дочь, а два самых близких друга, связанные невидимой нитью общих секретов.

Я – папина дочка. С самого детства мы с ним сбегали от мамы в лес, пропадали там целыми днями, ощущая себя Робинзонами, исследующими неизведанный остров. Ловили рыбу, бродили по горам в поисках волшебных полян, собирали ароматные ягоды. Он научил меня любить природу, показал ее невыразимую красоту, помог увидеть волшебство в каждом лепестке цветка и услышать шепот ветра в кронах деревьев. Все свои тайны и переживания я доверяла только ему, зная, что он поймет и не осудит.

И вот, папин голос, обычно такой зычный и уверенный, зазвучал, начиная сказку, и мы все замерли, казалось боясь даже вздохнуть, словно опасались что можем, спугнуть волшебство. Даже я, знавшая все его истории наизусть, слушала с затаенным вниманием, замечая новые оттенки в давно знакомом голосе.

– Не все люди на свете одинаковы. Есть хитрые и пронырливые, как лисицы, скользкие и лживые, готовые предать ради собственной выгоды. Другие держатся большими семьями, словно стая волков, готовые разорвать любого, кто угрожает их близким. Некоторые склонны к предательству и стяжательству, собирают объедки, подобно крысам, прячущимся в темных углах. Есть и те, чьи речи – словно мед, сладкие и льстивые, словно мурлыканье кошки. Но с ними нужно быть особенно осторожными, ведь под пушистой и гладкой шерсткой скрываются острые когти, готовые вонзиться в самое сердце.

Но самые сильные люди – те, что похожи на медведей. Сила, выносливость, бесстрашие и преданность семье – вот их главные качества, вот то, что делает их настоящими защитниками.

Жил-был юноша, похожий на медведя, и не было никого сильнее его во всем мире… Но однажды случилось…

Отец внезапно умолк, прервав нить повествования. Мы все знали, что последует дальше, слышали эту историю не раз, но недосказанность повисла в воздухе, как давящая тишина перед бурей. Мира тут же начала канючить:

– Пап, ну дальше!

– Не сейчас! – резко оборвала ее мама, в голосе которой прозвучали стальные нотки.

Я не понимала, что происходит, но внутри будто зажглись красные лампочки с надписью «Опасность», пульсирующие и назойливые. Все нутро съежилось в предчувствии беды.

Мышцы онемели. Слух обострился, казалось, каждый волосок на теле встал дыбом, улавливая малейшие изменения в окружающей обстановке.

– Пап… – начала я дрожащим голосом, но не успела договорить, словно кто-то зажал мой рот невидимой рукой.

С чудовищной силой что-то врезалось в бок машины, оглушая и дезориентируя. Нас закружило на скользкой дороге в бешеном танце, в котором смерть кружила вокруг, выбирая жертву. Каким-то чудом отцу удалось выровнять видавший виды минивэн, обуздав взбесившегося металлического зверя.

Скрежет тормозов, полоснул тишину ночи.

– Нет! – отчаянный крик матери, эхом разнесся в замкнутом пространстве салона.

Я не видела, а лишь слышала, как с лязгом открылась дверь, выпуская на свободу роковую неизбежность.

И слова отца, словно осколки стекла, вонзились в сознание, разрывая его на части: – Нам не убежать… Я должен…

Шок сковал меня, превратив в каменную статую, мир вокруг расплывался в тумане, отказываясь подчиняться зрению, превращаясь в кошмарный сон.

– Джули, Джули! Посмотри на меня! – истеричный приказ матери вырвал из оцепенения.

С трудом выныривая из ледяной комы, встретилась с ее взглядом отчаянной решимости.

– Слушай, я сейчас пойду за папой. Ты должна спасти малышей, понимаешь? Тетя скоро приедет, помощь близко. Мы их задержим, вы просто продержитесь.

– Мамочка, что происходит? – захныкала Мира.

– Джули, – мама провела ладонью по моей щеке. – Я люблю вас всех, – прошептала она с нежностью. – Лягте на пол и постарайтесь крепко закрыть глаза и уши. Не позволяй им ничего увидеть, – умоляюще сказала она, а затем, с невероятной силой, распахнула дверь, чуть не сорвав ее с петель.

Пронизывающий ветер ворвался в салон, принеся с собой жуткое рычание, от которого кровь стыла в жилах.

– На пол! – были ее последние слова.

Прежде чем успела сообразить, я схватила малышей за руки и потянула их вниз, накрывая собой.

Раздался треск разбивающегося стекла, и новая волна холода ударила в машину. Металл вздрагивал в предсмертной агонии, а Мира, моя маленькая Мира, в испуге зажимала ладошками ушки, пытаясь заглушить звуки кошмара.

В глазах Бена плескался первобытный, животный ужас. Зрачки, словно две черные дыры, поглотили весь свет, оставив лишь застывший, немой вопрос. Инстинктивно потянулась к нему, закрывая ладонями его уши, пытаясь оградить от этого ада.

Брат посмотрел на меня, и я шептала одними губами, без надежды быть услышанной:

– Все будет хорошо.

Но эти слова – лишь пустой звук, фальшивая нота в симфонии тьмы. Жаль, но они не могли рассеять клубящийся вокруг страх.

– Просто закрой глаза, закрой! – в отчаянии просила я, и он повиновался.

Дикий рев сотрясал воздух, и удары по нашей машине становились все яростнее. У меня лишь две руки, и ими я пыталась оградить Бэна. Поэтому оглушительные звуки творящегося хаоса, беспрепятственно вторгались в мое сознание. Глаза закрылись непроизвольно, боясь увидеть то, что происходит снаружи.

Страх, словно рой ледяных игл, вонзился в самое сердце, заставляя отгораживаться от реальности, бежать в спасительную темноту. Но темнота – не равнозначна неведению.

Когти скребли по боку машины, словно сама смерть пыталась прорваться внутрь. Рев приближался, становясь все более утробным и зловещим, и вот сокрушительный удар сотряс дверцу нашего минивэна. Издалека до меня донесся скулеж, полный боли, будто бы одному из адских псов пришлось не по нраву происходящее. Затем вой, зловещий и протяжный, возвещающий о прибытии мохнатых хищников.

Тяжелые шаги, приближающиеся к машине, застыли в нерешительности. Я чувствовала, как подле нас замерли два огромных зверя. Слышала их прерывистое, тяжелое дыхание. Преодолев первобытный ужас, я приоткрыла глаза, пытаясь заглянуть в тьму, окружающую нас. Но, лежа на полу, я все еще ничего не могла рассмотреть.

Взгляд упал на близнецов. Брат и сестра, два маленьких комочка отчаяния, съежились в моих объятиях, ища защиты от неминуемой гибели.

Вдруг реальность разорвалась чередой оглушительных выстрелов, сливаясь в единую какофонию смерти.

А затем леденящий рев разнесся совсем рядом, заставив содрогнуться каждую клеточку тела. Я услышала грохот, словно что-то огромное рухнуло на землю, сотрясая все землю вокруг. Кажется, пуля настигла одного из тех, кто осаждал нашу машину, оборвав его злобное существование.

И снова волчий вой, казалось, на этот раз слившийся с яростным рычанием целой стаи хищников. От этого жуткого хора кровь стыла в венах, сковывая каждое движение, заставляя чувствовать себя беспомощной жертвой. Веки невольно сжались, словно отгораживаясь в бесполезной попытке спрятаться.

А затем… хруст. Я никогда не знала, что такое сломанная кость. Но этот звук… этот звук сломанного позвоночника врезался в сознание, будто клеймо. В тот момент с абсолютной ясностью почувствовала: случилось непоправимое.

И если бы кто-то осмелился спросить, какие кошмары картинки терзают меня, я бы ответила – Ничего. Лишь беспросветная, давящая тьма. И этот звук… этот невыносимый, всепоглощающий хруст.

Мир вокруг вспыхнул кристальной ясностью, словно пелена спала с глаз, открыв невиданную остроту зрению. Что-то явно ненормальное происходило со мной. Напряжение, подобно стальному обручу, сковало мышцы, требуя немедленного выхода. Реальность стала резче, контрастнее, ярче…И если бы не голос Миры, вырвавший из этого оцепенения, возможно, я бы уже тогда заглянула за завесу привычной реальности.В тот самый миг, когда я осознала, что что-то сломалось навсегда и безвозвратно, меня охватило нечто необъяснимое. Сначала тело пронзила ледяная волна, а затем от кончиков пальцев рук и ног начал разлился нестерпимый жар. Внезапно я ощутила новое, неизведанное чувство, которое, заставило вновь открыть глаза.

– Я не дам вас в обиду! – вырвался из груди полурык, утробный и яростный.– Джули… – тоненький, дрожащий голосок сестры прозвучал для оглушительнее, чем сирена. Вздрогнула, словно очнувшись от гипноза, и сфокусировала зрение на ее бледном, испуганном лице сестры.

Даже если бы сюда ворвались все звери этого леса – я была готова защитить детей любой ценой, отдать жизнь, лишь бы они остались в безопасности.

Оглушительный рокот двигателей разнесся по всей окрестности, нарушая зловещую тишину. Вслед за ним послышался пронзительный визг тормозов, словно сталь скрежетала о сталь. Вскоре к этому хаосу присоединились низкий, утробный рык, протяжный рык, полный первобытной мощи, и глухой, тяжелый топот удаляющихся гигантских лап, сотрясающий землю.

А затем… наступила абсолютная, гнетущая тишина. В этой внезапно воцарившейся пустоте, эхом забытых звуков, прозвучал взволнованный голос тети, такой родной и долгожданный:

– Они должны быть там…

Этот голос – моя самая дорогая мелодия с самого детства. За все эти годы она была единственной родной душой, которая не забывала о нас. Телефонные разговоры с ней были настоящим глотком свежего воздуха, наполненные искренним смехом и самыми теплыми словами, которые согревали душу. Есть ли у нас другие родственники, я не знаю, но тетина любовь всегда была для меня очень важна. А ее подарки… о, это было настоящее чудо! Каждый раз она привозила самые невероятные, самые желанные сюрпризы, которые превращали мое детство в настоящую сказку.

"Слава богу," – вырвался тетин всхлип, когда она, открыв дверь машины, увидела нас, живых и невредимых. И в тот же миг я ощутила тепло ее рук, крепко обнимающих меня, возвращающих в безопасность.

"Джули, родная, все закончилось. Отпусти их," – ее голос звучал успокаивающе, как колыбельная после долгого и ужасного сна.

Только сейчас до меня дошло: все это время я, словно страж, не позволяла малышам подняться.

Мои руки ослабли, и тетя тут же притянула к себе, окутывая своим теплом.

Толпа людей окружала нашу изувеченную машину, от стекол которой остались лишь жалкие осколки, напоминая о пережитом апокалипсисе.

Кто-то помогал брату с сестрой выбраться, их успокаивали и, отгородив от ужаса, унесли прочь.

Я, все еще цепляясь за тетю, выбиралась из минивэна. На белом снегу алели капли крови.

Нет, не так.

Алые лужи крови, словно дьявольская акварель, растеклись по безупречной зимней глади.

– Не смотри, – голос тети прозвучал будто издалека. – Я отведу тебя в машину, и мы поедем ко мне.

Я слышала, но не слушала. Не могла.

Возле покореженной машины, прямо под моими замерзшими ногами, лежала женщина. Ее мертвые, застывшие глаза были устремлены в холодное небо. Голова лежала вывернутая под неестественным, пугающим углом, а изо рта тонкой, змейкой струилась багряная кровь.

Я не могла оторвать взгляд от земли, будто предчувствуя неотвратимую катастрофу, если увижу картину целиком. Но это не очень помогло, потому что следующее, что попалось на глаза – это рука, а на ней браслет с серебряным сердечком.Мой разум отказывается верить увиденному. Откуда здесь взялись люди? Ведь я слышала лишь рычание хищников. Сделав ещё пару шагов, увидела гильзы от пуль, усеявшие снег.

Тот самый, что был всегда на маминой руке, сколько я себя помню.

Я затряслась в рыданиях, позволив себе утонуть в этом плаче, и от же меня самый миг захлестнула ярость. Снова почувствовала странные по переменно окатывающие волны холода и жара. Меня затрясло от гнева и отчаянья словно атомная бомба разрывалась изнутри от бури чувств."Мам, мам…" – вырвалось у меня, и я, словно обессиленная, бросилась на колени, прижимаясь к ней, пытаясь разглядеть хоть малейший признак жизни на лице. Оно было таким же прекрасным, как всегда, даже в этой жуткой тишине. Но теперь его фарфоровая бледность была омрачена зловещим алым. Светлые, некогда сияющие волосы, казались темными, пропитанными густой, липкой кровью. По безупречной коже, словно россыпь жутких рубинов, рассыпались капли, каждая из которых отзывалась болью в каждой клеточки моего тела. На груди, там, где раньше билось такое родное и любящее сердце, теперь зияли раны.

Вскочила на ноги и, наконец, позволила своим глазам увидеть все. Некогда стерильная белизна этого снежного утра отныне была навсегда осквернена тем, что произошло здесь.

Вокруг – несколько незнакомых мне мертвых людей. У всех сломаны конечности и перегрызены глотки. У некоторых разорваны тела и одежда, видны следы от огромных когтей.

Но мне почему-то было плевать. Меня даже не пугало это.

Среди всего этого хаоса я искала его. И нашла.

Он лежал посреди поляны. Его тело не было запятнано кровью. Я, словно обезумевший ветер, бросилась к нему.

– Джули, постой! – услышала я голос тети. – Не надо!

Но я уже была рядом с отцом.

Он был неестественно бледен и холоден, казался похожим на изваяние. Но вдруг, будто сквозь толщу воды, до меня донесся слабый звук его дыхания.

– Папа? – робко позвала я, кладя ладонь на его ледяной лоб. Горячие слезы хлынули из глаз, обжигая щеки.

Его ресницы едва заметно дрогнули, а затем, как будто налитые свинцом веки, медленно и мучительно приоткрылись.

– Крошка… – прохрипел он. – Вы живы… – и слабая улыбка коснулась папиных губ, тут же исказившись гримасой боли.

– Значит, я смог… – прошептали его пересохшие уста.

– Мы сейчас поможем тебе, папочка, папочка… Он жив! – закричала я на всю поляну: – Помогите!

– Джули… – прошептал отец, словно из последних сил. – Что бы ни случилось с тобой, прими это…и..

Меня оттащили в сторону. И я увидела, как он закрыл глаза, будто устав от всего и наконец отпустив этот мир.Внезапно его свел мучительный кашель, из горла хлынула кровь, а я оказалась в пучине отчаяния. Подбежали люди, кто-то сделал отцу укол, кто-то начал реанимацию.

Вот как выглядит момент, изменивший мою жизнь. Вот как начинается моя история.

Глава 2

«В морщина старого камня

живет память столетий».

Сегодняшний день предвещал не возвращение к жизни, а скорее отчаянный, почти безумный бросок в ее омут. Успехом это назвать язык не поворачивался.

Бесчисленные дни, сотканные из густой, липкой ткани эмоций, требовали вмешательства целой армии психологов. Горе и скорбь прорыли в моей душе такую бездонную пропасть, что я почти потеряла слабую надежду когда-нибудь вновь стать той беззаботной Джулией, какой раньше была в свои семнадцать.

Неотступное чувство вины терзало изнутри, словно ядовитая змея. Могла ли я что-то изменить? Почему погибли они, а не я? Ярость, дикая и необузданная, жажда мести пробуждали во мне самые темные, дремавшие доселе уголки души.

Но больше всего сковывал леденящий страх. Неизвестность давила, словно надгробная плита, заставляя в панике искать ответы в пугающей тишине. Я умоляла тетю рассказать, что же произошло в ту роковую ночь. Кто забрал жизни моих родителей? Чьи изуродованные тела были разбросаны на той проклятой поляне?

Она лишь повторяла, как заезженная пластинка о том, что психологи настоятельно рекомендовали сначала пережить потерю, и лишь после подвергать меня новым потрясениям. Я ощущала всем своим нутром, сокрыто слишком многое, и эта зловещая недосказанность пугала до озноба. С того снежного дня я не выходила из дома без пистолета – зловещего «подарка» от заботливого нового мужа тёти. Впрочем, мои выходы ограничивались лишь редкими сеансами у безликих психологов, где я чувствовала себя скорее подопытным кроликом, нежели пациентом.

Я пропустила последние шесть месяцев учебного года и осталась на второй, в отличие от близняшек. Несмотря на то, что в их глазах навечно поселилась тень утраты, и с тех они ни на шаг не отходили друг от друга, дети смогли понемногу прийти в себя и вернуться к занятиям.

Как и во все дни после трагедии, сегодня у меня не было ни малейшего желания выползать из-под спасительного одеяла. Но новенькая форма, заботливо вывешенная тетей на спинке стула, укоризненно напоминала, что сделать это все-таки придется.