Змеиные Сны. Книга Вторая. Храм Хатшепсут

Яков Равиц

Змеиные Сны. Книга Вторая. Храм Хатшепсут

Невкратис

Ночь прошла спокойно. Северный ветер впрягся в наши паруса и уверенно тащилнас на Юг, корабль легонько поскрипывая от настойчивых порывов ветра, скользилпо чёрной глади.

На второй день мы обогнули побережье Карии и оставили за кормой Родос. Неделяпрошла в размеренном ритме корабельной жизни и к полудню девятого дня, нагоризонте показались силуэты других судов — греческие, финикийские, египетские.По мере приближения к дельте Нила море оживало: здесь пересекались пути купцовсо всего света.

Утром, вдалеке показались первые дельтовые острова, заросшие камышом. Водастала мутнее, а над ней, то там то тут, появлялись стаи белых птиц.

— Невкратис, — сказал Матан, кивая на огоньки, что вспыхивали на горизонте.— Там нас ждёт земля Египта.

Привет тебе, страна сфинксов и пирамид, ароматных благовоний и масел,красоты и женского изящества, источник величайшей мудрости, поднимающейся к намиз глубины многих тысячелетий, — торжественно произнес Шварценблюм.

Мы вошли в устье широкой речной протоки, и вскоре, в нежных лучахвосходящего солнца, на горизонте выросли стены Невкратиса. Они казалисьнеобычными после греческих городов: ниже, толще, больше похожие на земляные,хотя обложенные камнем. За стенами поднимались деревянные мачты и крышискладов, а выше всех возвышался храм, белевший в утреннем свете.

— Вот он, Невкратис, — сказал Матан с оттенком уважения. — Египетский городдля чужеземцев. Здесь у каждого народа — свой квартал, свои храмы и своизаконы.

Дымка утреннего тумана вдоль берега растаяла, и чем ближе мы подходили, темяснее становилось, что перед нами не тихий торговый город, живущий размереннойжизнью, а огромный военный лагерь, похожий на потревоженный муравейник.

Пристани были забиты до предела. Средиамфор с вином и тюков с зерном громоздились связки копий, щиты, горы стрел.Кузнецы прямо на берегу разводили костры и били по раскалённому железу, приводяв порядок помятые доспехи и щиты, звон их молотов перемежался с крикамипогонщиков и свистом тростниковых флейт.

Пришвартовавшись у пристани, мы осторожносошли на берег, и огляделись вокруг. Толпы наёмников в разношёрстных доспехахтолкались плечами: греки с круглыми щитами, фракийцы с тяжелыми топорами,критяне с изогнутыми тесаками. Кто-то уже напился до бесчувствия и валялся надосках причала, кто-то азартно бросал кости на крышку амфоры, споря озавтрашней добыче.

Драка, неожиданно, вспыхнула у самыхсходней: два финикийца, насмерть сцепились из-за женщины-рабыни, и их с трудомразняли копейщики фараоновой стражи. Тем пришлось провести небольшоевоспитательное мероприятие, пустив в ход кулаки, древка копий и тяжелые шиты.

— Невкратис, — передразнил Матан Шварценблюмас мрачной усмешкой. — Город-ворота в страну мудрости, изящества, красавиц и сфинксов?Что-то не похоже, это сейчас кузница войны.

Мы осторожно пробирались вдоль причала, стараясьне попасть ненароком в какую ни будь пьяную драку, ведь нам предстояло отгадыватьзагадки Вселенной и спасать Мир, а не ввязываться в эти безобразия.

Нас заметили почти сразу. К нам двинуласьфигура — человек в медном панцире, с копьём в руке и обветренным лицом.

— Новые? — спросил он на грубом греческом.— Милет? Отлично! Фараон платит звонким золотом. Две луны похода — и мыразобьем нубийцев и вернёмся богатыми. Пойдем со мной, не пропадете, вон тамзаписывают ко мне в лохос, скажите, что Герон принял вас в свой отряд,

Он ткнул копьём в сторону ближайшейплощади, где толпа наёмников жадно окружала писцов, вписывавших имена в длинныесписки. Там звенели монеты, раздавались обещания и присяги, и казалось, будтовесь Невкратис дышит только этим: войной, блеском золота и надеждой на удачу.

Я почувствовал, как взгляды десятков людейупали на нас: одни с интересом, другие с хищным прищуром. В этом городе чужакне мог остаться незамеченным.

Фалес тихо сказал мне:

— Здесь не думают о смысле. Здесь думают о золоте.И если мы хотим пройти дальше, нам надо немедленно отсюда выбраться, давайпойдем записываться, и незаметно сбежим.

Но едва мы тронулись с места, как к намшагнул другой человек — высокий, плечистый, в синей хламиде с золотой фибулойна плече. На боку у него висел длинный меч, а в руке он держал кубок, изкоторого, при каждом его шаге хлестало вино.

— Не слушайте его, — сказал он, указывая напервого вербовщика. — Этот пес тянет людей в поход, а сам ни разу не виделнастоящей войны.

Толпа загудела, кто-то кивнул, кто-тозасмеялся.

— А я, — продолжал он, поднимая кубок, —служил в Сирии, где стены городов выше мачт, а копья врагов сыплются, какдождь. Я прошёл через это и вернулся живым, с золотом и славой. Я знаю, каквести людей в бой. Со мной вы не будете рубленным мясом, а воинами, которыевернутся героями.

Он расправил плечи, и наёмники вокругодобрительно загудели. Некоторые уже потянулись ближе к нему, отталкиваяплечами людей первого вербовщика.

Тот, побагровев, шагнул вперёд:

— Лжец! Сирия осталась позади, а что тызнаешь о пустынях Нубии у истоков Нила! там пустыня и смерть! И кто поведёт вас— пьянчужка с кубком? С ним вы погибнете!

Второй рассмеялся, плеснув вином на доскипричала:

— Смерть ждёт тех, кто идёт за дураком! Яже знаю, как добыть победу даже в проклятой пустыне. Кто со мной — тот вернётсяпод солнцем славы!

Толпа гудела, как улей. Первый вербовщикткнул копьём в нашу сторону:

— Вот, смотрите! Свежие, крепкие. Милетяне!С ними мы выступим завтра и сокрушим нубийцев, и фараон наградит нас золотом!

— Милетяне? — громко переспросил второй,качнув кубком так, что вино пролилось на доски. — Эти люди достойны не слепоговожака, который первый раз видит войну, а командира, прошедшего Сирию! Сколькотвоих бойцов вернулось живыми, скажи?

Толпа загудела, кто-то выкрикнул: «Правдуговорит!», кто-то зашипел в ответ.

Первый покраснел, шагнул ближе и рявкнул:

— Молчи, пьяница! Эти идут со мной. Фараонвелел набирать лучших, и я первый их заметил!

Второй рассмеялся, выплеснув остатки винапрямо у его ног:

— Заметил? Значит, и право твоё? Ха! Правона них — выбирать того, кто поведёт их к победе, а не к гибели!

Он резко повернулся к толпе, указывая нанас:

— Скажите, под чьим знаменем они пойдут?Под моим или его?

Десятки глаз жадно смотрели на нас, словномы уже не люди, а трофей, приз, за который дерутся.

— Решайте! — крикнул второй, глядя прямо наменя. — Кому вы доверите свою жизнь: мне, ветерану, или этому неучу, что ведётвас в смерть?

Толпа гудела, как потревоженный улей.Кто-то смеялся, кто-то скандировал имя первого вербовщика, другие подхватывали имявторого. Одни махали кубками, разливая вино, другие уже ставили ставки: «Этитрое — к Герону!» — «Нет, к Гераклиту, у него рука твёрже!»

На нас смотрели десятки глаз, но не как налюдей, а как на приз — словно мы были козлами на рынке. Толпа потихоньку вбиралав себя энергию спорщиков, умножала ее и приходила в веселое настроение, требующее,для разрядки, что-нибудь учудить.

Друзья, сказал Фалес, призывая вербовщиковпроявить разум, - у нас есть письмо из Милета, - показывая свиток с печатьюгорода, - и мы едем ко двору фараона с важным известием, не останавливайте нас.

«Письмо с Печатью Милета», —развязнопроизнес Гераклит, откидывая синюю хламиду и протягивая руку, — «давай сюда, яего для вас сохраню. У меня оно будет целее.»

Но тут раздался громкий, насмешливый голос,неожиданно разрядивший атмосферу:

— Кого я вижу, ну вот вы и попались,голубчики!

Эти люди пойдут не на войну, а в тюрьму — онимои должники!

Мы обернулись: через толпу проталкивалсяХаракс, тот самый, которого мы встретили в море — всё такой же нахальный, схитрой ухмылкой и золотой серьгой в ухе, шрам через все лицо уже начал заживатьи придавал ему особый, мужественный шарм. За ним, распихивая плечами наёмников,шли Ксанф и ещё двое его дружков. У Ксанфа на поясе болтался короткий меч, а вруках — дубина, явно не для красоты.

Харакс вытащил из за пазухи помятый,пожелтевший свиток папируса, и размахивая им в воздухе так, чтобы было видновсем, громко крикнул, я разыскиваю этих проходимцев уже два месяца, вот бумагаот судьи, она дает мне право хватать их и тащить в суд, и не вздумайтепротивиться, выкрикнул он, обращаясь к нам, а не то я призову стражниковфараона, и поверьте, это лишь отяготит вашу участь. Советую меня не злить, весьЕгипет знает, что с Хараксом лучше не связываться, Харакса лучше обходитьстороной, а пытаться меня обмануть – это верная смерть.

— Да какие из них воины, вы что, слепые?Эти трое взяли у меня шесть бочек вина и еще парочку расписных глиняныхкувшинов и смылись, не уплатив! Какой, к чёрту, поход, какие нубийцы — пустьсперва долги отдадут, или пойдут грести на галеры!

— Эй! — закричал первый вербовщик,багровея. — Убирайся, пьянчужка, пока тебя самого не вписали в списки и неотправили в цепях в Мемфис!

— В цепях? — Харакс изобразил испуг, тут жеотпил из кубка и прыснул смехом. — В цепях держат рабов, а я — уважаемыйчеловек! Вот свидетели, — он обвёл толпу рукой, — я вам всем должен денег! Ктосо мной спорить посмеет?

Харакс вальяжно махнул рукой, и за егоспиной выстроились два десятка карийцев в полной боевой оснастке, ребятадержали себя сдержанно, даже скромно, но что-то в их виде, в тойнепринужденности, с которой они несли на себе броню, размеренности ислаженности их движений, продуманности и точности дистанции, которую онидержали подсказывало знатоку, что это совсем не те ребята, с которыми стоитсвязываться.

Толпа замолкла. Имя Харакса мало кому былознакомо, но сказано было так уверенно, что многие невольно отступили.Вербовщики переглянулись и, сплюнув, бросили:

— Пусть эти проходимцы получат по заслугам.

Харакс, не теряя момента, схватил Фалеса залокоть, подтолкнул меня и шепнул

— Двигай ногами, философ. Не хлопай клювом.

Мы быстрым шагом выскользнули из кольца.Ксанф и его дружки прикрывали спину.

— Быстрее, — бросил Харакс, — пока этиидиоты не передумали. Во-первых, их много, а во-вторых, просто по-человеческижаль дураков.

Мы свернули в узкий переулок, оставивпозади крики и звон оружия. Когда шум гавани затих, Харакс остановился, иухмыльнулся:

— Ну что, должники, теперь вы можете меняотблагодарить, я ведь, как и ты, Матан, тоже ничего не делаю даром, работа уменя такая. Ты же не маленький и я не должен тебе объяснять, то ты попал вкампанию нехороших людей, а я тебя из этого дерма вызволил.

Первым делом, угости нас, пойди с ребятами к кораблю, выкати им еще трибочки того вина, оно оказалось совсем недурным, - Харакс, довольный своейвыходкой, вытер пот со лба, вытянул из-за пояса флягу, сделал глоток и передалКсанфу. Тот не спеша отхлебнул, потом бросил на нас тяжёлый, испытывающийвзгляд и сказал

Но это не все, есть у меня к тебе еще одно дельце. Вечером, мы принесемтебе кое-что на корабль, небольшой груз, этому никак нельзя оставаться в Египте,потому что, египтяне ищут его днём и ночью. Если они поймают — нам конец. Ноесли мы успеем — у нас будет золото, много золота.

Шварценблюм хмуро спросил:

— И что за груз?

Харакс ухмыльнулся, прищурившись, и его голос стал тягучим, почтизаговорщицким:— Груз из святая святых. Скажу одно: если египтяне узнают, что он в ваших руках— вам лучше самим броситься в Нил.

Фалес нахмурился, его глаза блеснули в темноте:

— Значит, это связано с храмами…

Харакс только подмигнул.

— А вот это, философ, ты узнаешь позже. Пока решите: идёте с нами илиостаётесь беззащитными. В Невкратисе чужаки без друзей долго не живут.

О Боги, — воскликнул Матан, — как низко я пал. Я превратился в грабителя храмови гробниц. Простите меня, я никогда бы даже не помыслил о подобном, будь у менявыбор, простите и им, они не ведают, что творят. Знаете ли вы, какое наказаниеждет нас, если краденное будет обнаружено, обычно воров сжигают живьем.

О времена, о нравы – грустнопродекламировал Шварценблюм.

Да ладно, ребята, – словно извиняясь,сказал Харакс, – вы прямо как моя мама, не крал я этих вещей, они достались мнекак трофей, а хозяин уже мертв и с него ничего не возьмешь. Вы же не хотите,чтобы я явился с этим мешком перед стражниками фараона, тогда уж меня точносожгут живьем. Кстати, тогда и вам не поздоровится, заодно.

Передвигаться по Египту с этим нельзя, – размышлял вслух Матан, – если выдействительно принесете этот ужас на мой корабль я отплываю в ту же минуту иплыву в Шикмону, там я, под покровом ночи, под полом своего дома рою ямуглубиной в 10 локтей и никому об этом не рассказываю и сам забываю об этомнавсегда. Я вспомню об ужасном мешке, только если кто-то из вас придет егозабрать.