Габриэла, гвоздика и корица

После победы Советского Союза в войне политика Варгаса меняется на 180 градусов: он устанавливает дипломатические отношения с нашей страной, объявляет амнистию и назначает выборы в новый парламент. Впервые БКП легально участвует в выборах. В партийном списке Жоржи Амаду, избранный в Национальный комитет компартии, значится 2-м номером, после Луиса Карлоса Престеса. Также вместе с Монтёру Лобату он возглавляет Институт культурных связей Бразилия – СССР.

В 1945 году столицей страны был Рио-де-Жанейро. Именно туда для работы в парламенте переезжает писатель. Он добивается принятия ряда законов, первый из которых – о свободе религиозных культов, что означало легализацию кандомблэ, которые ранее были под запретом. Но писатель не забывает о своём главном оружии – литературе: в 1946 году он публикует новый роман «Красные всходы».

За два года легальной деятельности авторитет компартии значительно вырос, как и число её членов, и заслуга Амаду в процессе демократизации страны очень велика, однако в 1948 году компартию снова запрещают, мандаты депутатов-коммунистов аннулируют. Книги Амаду объявлены подрывными, и сам он подвергается преследованиям. По решению компартии он уезжает в эмиграцию в Париж, но и там занимается политической деятельностью, в частности, возглавляет бразильскую делегацию на конгрессе деятелей науки и культуры и становится организатором и постоянным членом Всемирного Совета Мира.

Этот год знаменателен ещё и тем, что любовь Амаду к Советскому Союзу наконец-то становится взаимной: его книги стали издавать на русском языке. Теперь Жоржи Амаду уже не начинающий, а всемирно известный писатель, видный деятель международного коммунистического движения. Советское правительство видит в нём активного проводника политики СССР и коммунистической идеологии. Его приглашают в Советский Союз и активно печатают его политические статьи. В период с 1948 по 1967 год Амаду приезжал к нам 12 раз, поездки длились по несколько месяцев. В советской печати с 1948 по 1955 год были опубликованы 32 статьи Амаду, названия которых говорят сами за себя: «Борьба за независимость», «Надежда человечества», «Вместе с народом», «Оплот мира и прогресса», «Народы завоюют себе счастье». И, наконец, в «Издательстве иностранной литературы» выходит перевод романа «Город Ильеус», озаглавленный «Земля золотых плодов». Теперь, по мнению советских идеологов, Амаду заслужил честь печататься в Советском Союзе, поскольку «одновременно с идейным ростом писателя крепло и его художественное мастерство. Ж. Амаду удалось преодолеть многие недостатки, свойственные его прежним произведениям»[9].

На первый взгляд выбор именно этого романа для перевода на русский язык кажется нелогичным и случайным. Книга вырвана из контекста творчества Амаду: «Земля золотых плодов» – вторая часть трилогии, которая к 1948 году уже была закончена. Однако первой перевели именно вторую часть трилогии, а не более ранние романы байянского цикла, не первую часть трилогии и даже не книгу о генеральном секретаре Бразильской компартии Луисе Карлосе Престесе, и причина такого выбора вполне объяснима, поскольку главное в этой книге – её антиимпериалистический пафос. В недавно начавшейся «холодной войне» врагом номер один Советского Союза становится американский империализм. Поэтому произведение, раскрывающее механизм «захватнического натиска американского капитала, осуществляемого при угодливой поддержке трусливой и жадной правящей клики и несущего с собой ещё более бесчеловечную эксплуатацию», полностью отвечало идеологическим задачам советского руководства. Судя по рецензиям тех лет, «Земля золотых плодов» – не художественное произведение, а учебник политэкономии. На самом деле книга обладает огромной художественной силой. Золотые плоды – это плоды какао, но получили они это название не только из-за жёлтого цвета, но в первую очередь потому, что приносили баснословные барыши владельцам плантаций. Достигалось это богатство за счёт нечеловеческой эксплуатации батраков. В дождливый период какао-бобы сушат в специальной печи. Чтобы бобы не сгорели и фазендейро не понесли убытки, в печь посылают работника, а потом он выходит под дождь и падает замертво. Первый раз я прочла эту книгу сорок лет назад и до сих пор не могу проглотить ни глотка какао, такое впечатление она на меня произвела. И пусть первый перевод был несовершенен, а текст сокращён почти на треть, книга не осталась незамеченной. Мощь литературного дара писателя, его творческий темперамент прорвались к советскому читателю даже сквозь посредственный перевод и редакторские купюры. Много лет спустя в статье, посвящённой семидесятилетию Амаду, известный литературовед Вера Кутейщикова так описала свои впечатления от прочитанной книги: «…Подобно тропическому шквалу, обрушилась на нас тогда неведомая жизнь далёкой страны Нового Света, от бурь и страстей которой буквально захватывало дух»[10].

В следующем, 1949 году на русском языке выходит вторая книга Амаду, «Красные всходы», которую читатели принимают с ещё большим воодушевлением. В то время в Советском Союзе отсутствовало само понятие «рейтинга продаж», однако о популярности книги свидетельствует тот факт, что томик «Красных всходов» имелся в любой сельской библиотеке. Истрёпанная, часто без обложки книжка – лучшее доказательство того, что Амаду был принят советскими читателями. И главная причина такого «принятия» – несомненный талант её автора. Как живые, встают перед читателем герои этого произведения: крестьянин Жеронимо, старая Жукундина, сумасшедшая Зефа, семилетняя Нока, так трогательно привязанная к своей кошке. Даже ослик Жеремиас – реальный, живой. Никого не могут оставить равнодушными страдания этих людей. Изгнанные из своих домов владельцем поместья, бредут они через пустынную каатингу[11] в поисках лучшей жизни и умирают один за другим: сначала дети, потом взрослые – от голода, укусов ядовитых змей, лихорадки, истощения. Тысячи гибнут на «дорогах голода», и тысячи каждый год пускаются в путь. Люди, согнанные с земли владельцами латифундий и засухой. Отовсюду с северо-востока они отправляются в это страшное путешествие. Тысячи и тысячи беспрерывно бредут друг за другом. Этот поход начался уже давно, и никто не знает, когда он кончится.

Без натяжки можно предположить, что советским читателям той поры, большая часть которых – недавние выходцы из деревни, описываемые события и судьбы героев не просто понятны и близки. Люди, пережившие коллективизацию и голод 30-х годов, военное лихолетье и послевоенную разруху, воспринимали «Красные всходы» как книгу о своей собственной жизни, о своей судьбе, находили в ней то, чего не было и не могло быть в современной советской литературе.

В том же 1948 году Жоржи Амаду впервые приезжает в Советский Союз. Впечатления от этой поездки, которые иначе, как восторженными, назвать нельзя, отражены в поэме «Песнь о советской земле» и книге очерков «В мире мира». Выход этих книг упрочил репутацию Амаду как верного друга СССР и неутомимого борца за мир.

Надо признать, что даже сегодня, несмотря на явную тенденциозность и невысокое качество перевода, стихи удивляют небанальной трактовкой темы, искренностью и не вызывают внутреннего неприятия. Даже если в 1949 году подобное произведение раздражало немногочисленных убеждённых диссидентов, оно не могло не польстить чувству патриотизма миллионов простых читателей:

Советская земля!.. О да, мы знаем:Бессмертна ты в веках, непобедима!Живёшь ты в сердце каждого из нас!Твои пределы шире рубежейЗемель твоих, обильных и счастливых.Народы мира – вот твои пределыБезбрежные. Им нет конца и края.И если мы живём ещё, то жизньюОбязаны тебе. И даже хлеб,Что мы едим, – он твой. Ты за негоТяжёлою ценою заплатилаМиллионов жизней. И вода, что пьём мы,—Она твоя… Её живой родникСвоим штыком открыла ты для нас.Ты, сыновья твои, твои солдатыНам подарили жизнь и то «сегодня»,Которым мы живём, и утро новой,Прекрасной жизни, о которой грезим.Советская земля! Ты – наша мать,Сестра, любовь, спасительница мира!

Советский Союз и – мать, сестра, любовь – какое поэтичное видение мира, какой яркий живой образ, какое оригинальное раскрытие столь затёртой темы. Так официальные власти, исходя из посылок идеологических и политических, открыли многомиллионной советской читающей аудитории незаурядный и самобытный талант бразильского писателя.

В 1951 году Жоржи Амаду за «выдающиеся заслуги в деле борьбы за укрепление и сохранение мира» была присуждена международная Сталинская премия. Подобное событие не могло остаться не замеченным советской прессой. Практически все центральные издания опубликовали статьи о жизни и творчестве лауреата. Все они написаны в откровенно комплиментарном, восторженном тоне. Теперь для всех литературоведов и критиков на всех этапах и всех поворотах советской истории Жоржи Амаду останется самым знаменитым представителем современной латиноамериканской литературы, который сочетает крупный талант художника с неутомимой энергией выдающегося политического деятеля, посвятившего все свои силы великому делу мира, свободы и социальной справедливости, он певец бразильского народа, своими произведениями борющийся за лучшее завтра своей родины и всей Латинской Америки, за дружбу между народами всего мира.

В 1951 и 1952 годах на русском языке в журналах «Огонёк» и «Смена» публикуются отрывки нового романа Амаду «Подполье свободы». На первый взгляд событие кажется вполне заурядным, на самом же деле оно со всей очевидностью позволяет понять, какую роль отводила Жоржи Амаду советская идеологическая машина. Не так уж часто в Советском Союзе переводились произведения, ещё не изданные на родине автора, а уж незаконченные – и того реже.

Вероятно, причина такой оперативности в том, что это произведение в Советском Союзе давно ждали. Советским идеологам нужна была книга латиноамериканского писателя, овладевшего методом социалистического реализма. О необходимости такой книги Амаду намекали и говорили прямо, к созданию такой книги его подталкивали. Присуждение Сталинской премии было одним из стимулов для создания такого произведения. Все творчество Ж. Амаду, предваряющее «Подполье свободы», рассматривалось советскими литературоведами как этапы овладения методом соцреализма, как некие подступы к созданию «правильного» романа. Наконец этот роман вышел и был встречен с единодушным восторгом, поскольку свидетельствовал о победе коммунистической идеологии во всемирном масштабе. Овладение методом социалистического реализма всеми прогрессивными писателями мира, по мнению советских идеологов, – такая же историческая закономерность, как и переход от капитализма к социализму. При этом национальные и культурные особенности конкретных стран не учитываются; скроенные по одной мерке, соцреалистические произведения заведомо лишаются любых национальных черт. Сам Амаду, однако, выступал против унификации и обеднения литературы, против её отрыва от национальных корней. Об этом он говорил на Втором съезде советских писателей: «Писателям-коммунистам Бразилии надо всегда помнить, что литература социалистического реализма является социалистической по содержанию и национальной по форме… Для того, чтобы наши книги – романы или поэзия – могли служить делу революции, они должны быть прежде всего бразильскими: в этом заключается их способность быть интернациональными»[12]. Как мы видим, о проблеме национальной самобытности Жоржи Амаду задумывается даже в период наибольшей политической ангажированности; такое понимание сущности литературы дало Амаду возможность создать через несколько лет подлинные шедевры бразильской и мировой литературы.

В середине 50-х от Амаду ждут новых книг. Уже анонсировано продолжение трилогии: «Подполье свободы» оканчивается 1940 годом, в следующей части – «Народ на площади» – писатель должен рассказать о борьбе бразильского народа в годы Второй мировой войны. А в третьей части – «Агония ночи» – о борьбе в послевоенный период. Но в 1956 году состоялся знаменитый ХХ съезд, и трилогия так и не была закончена. Жоржи Амаду пережил глубокий кризис и в течение трёх лет ничего не писал. В 1990 году он так вспоминал об этом периоде: «Для меня этот процесс был чрезвычайно болезненным и таким ужасным, что я не хочу даже вспоминать. Потерять веру в то, во что верил раньше, за что боролся всю свою жизнь, боролся со всем благородством, пылом, страстью и отвагой. И всё это рухнуло. А тот, на кого мы смотрели, как на бога, не был богом, он был всего лишь диктатором… восточным деспотом»[13].

Мне было 18, когда я узнала об этом периоде в жизни писателя, и тогда Жоржи Амаду казался мне юным Артуром из «Овода», разбившим распятие: «Я верил в вас, как в бога, а вы обманывали меня всю жизнь». Однако теперь я понимаю, что обмануть сорокалетнего человека можно, только если он сам хочет быть обманутым. Во всей этой истории Амаду скорее соучастник, чем жертва, – в создании международного имиджа «отца народов» есть и его вклад. В конце концов, вряд ли кто-то заставлял его писать вот это:

Я скоро уезжаю из Москвы.Мне не придётся большеХодить по Красной площади,Смотреть на Мавзолей,Что светит, как маяк,Народам мира…Средь кремлёвских оконЯ не могу искать влюблённым взоромОкно той комнаты, где строит СталинГрядущее для сына моего,Для всех детей земли, для всей планеты…[14]На то была его добрая воля                                     (но я всё равно его люблю).

Да, Амаду пережил серьёзный кризис, но вопреки сложившемуся мнению он никогда не отказывался от идеалов юности, не пересматривал своё прошлое, никогда не выходил из компартии и не был из неё исключён. Жоржи Амаду отошёл от активной политической деятельности в качестве партийного функционера, но связей с компартией не прерывал. Никаких демаршей против Советского Союза Амаду не предпринимал, поддерживал отношения с советскими друзьями, и в 1957 году приезжал в Москву на фестиваль молодёжи и студентов. Об этом писатель неоднократно заявлял в статьях и интервью. Вот, например, что он говорил в 1987 году: «В течение многих лет я был членом партии, а свыше десяти – её активным борцом. Я счастлив и горжусь этим… Я перестал принимать активное участие в деятельности компартии, когда увидел, что не могу одновременно быть её высоким представителем и действующим в её же интересах писателем. Именно поэтому я решил сменить оружие борьбы, выбрав наиболее для меня подходящее, но я никогда не был ренегатом»[15].

Нельзя не отметить мудрость советской власти по отношению к Жоржи Амаду: в его адрес не было высказано ни одного упрёка; о переживаемом писателем кризисе не упоминается вообще, так что советский читатель и понятия не имел о каком-то охлаждении Амаду к Советскому Союзу. В течение трёх лет в советской печати не появляется ни одной статьи об Амаду, вероятно, чтобы не касаться больной темы. А после 1960 года, когда Амаду с энтузиазмом приветствовал кубинскую революцию и наши успехи в космосе, о нём опять стали писать с тем же восторгом и восхищением, что и до 1956 года. Более того, если ранее в адрес Амаду иногда высказывались отдельные критические замечания, касающиеся в основном идеологической зрелости автора, то после 1956 года всякая критика, даже относительно художественных достоинств произведений Амаду, прекратилась. Создаётся впечатление, что советская власть, потеряв после разоблачений ХХ съезда значительную часть своих друзей за рубежом, боится оттолкнуть оставшихся критическими замечаниями в их адрес. Советские почитатели творчества Амаду не имели представления о том, какой разнузданной, злобной и несправедливой критике подвергался Амаду у себя на родине: правые клеймили его как «агента Кремля», левые – как ренегата, и одни и те же люди обвиняли его сначала в ангажированности, а затем в псевдонародности (в Бразилии это называется «макумба для туристов») и примитивном популизме. С другой стороны, критические замечания Амаду о нашей стране (например, протест против введения советских войск в Чехословакию) также не пропускались на страницы советской печати. Таким образом, у советского читателя складывается образ идеальных, ничем не замутнённых отношений Амаду с Советским Союзом. Доказательством развития этих отношений стала публикация «Издательством иностранной литературы» нового романа Жоржи Амаду «Габриэла, гвоздика и корица».

В Бразилии «Габриэла» вышла из печати в 1958 году и произвела эффект разорвавшейся бомбы: за две недели было продано двадцать тысяч экземпляров и сто двадцать тысяч за год – цифры для Бразилии невиданные. Книга получила двенадцать литературных премий и вызвала жесточайшие споры, восторг одних и полное неприятие других. При этом его хвалили и ругали за одно и то же: за то, что порвал с реализмом, осознал прежние заблуждения, обрёл своё место в лагере чистой поэзии, выскочил на ходу из трамвая, оставив определённый метод художественного творчества. В Советском Союзе об этих баталиях знала только кучка латиноамериканистов, а миллионы читателей ни о чём подобном не подозревали, а просто с нетерпением ждали новую книгу любимого автора. После того, как в 7-м номере «Иностранной литературы» за 1959 год была напечатана заметка о выходе книги в Бразилии, редакция была завалена письмами из всех уголков Советского Союза, индивидуальными и коллективными, с требованием публикации «Габриэлы»[16].

На русском языке роман вышел в 1961 году и был с восторгом встречен читателями. По словам друга Амаду Ильи Эренбурга, «Габриэлу» читают у нас, не отрываясь от книги. Мы любим Жоржи Амаду и верим в него»[17]. Надо сказать, что советские критики и литературоведы проявили в оценке романа гораздо больше прозорливости, чем их бразильские коллеги. Они с самого начала доказывали, что «Габриэла» – не результат кризиса, вызванного разоблачением «культа личности», и не демарш против СССР, а естественное развитие творческого пути писателя.

Сам Жоржи Амаду называл «полной глупостью» теорию о том, что его творчество делится на два этапа: до «Габриэлы» и после. «Нет, моё творчество едино, с первого до последнего момента…» «“Габриэла” появилась как определённый этап, но этот этап никак не соотносится с отходом от политической линии»[18].

Что же касается «чистого искусства», то Амаду его не просто отрицал, он его ненавидел. Вот что он сказал в интервью западногерманской газете «Дойче фольксцайтунг»: «Меня возмущает безответственная болтовня тех, кто не видел слёз ребёнка, на глазах которого убили его мать. Меня возмущает, когда подобные знатоки жизни призывают: “Ах, не пачкайте литературу описанием таких кошмарных подробностей, литература – святое дело! Ах, эти подробности не имеют никакого значения перед лицом вечности”. Для меня такая болтовня – проявление подлости, ибо я как писатель вижу перед собой в первую очередь человека, его страдания. Не существует никакой вечности, которая была бы важнее человека, важнее его судьбы. Мне наплевать на такую вечность… Настоящая литература – это оружие народа. Я был и остаюсь писателем, который чувствует себя обязанным своему народу и его борьбе сегодня и до конца своих дней»[19]. Вот так: здесь и про чистое искусство, и про этапы, и про отказ от метода. Лучше не скажешь.

Как явствует из выступления на II съезде советских писателей, Амаду размышлял о национальной форме художественного произведения даже в пору «овладения методом социалистического реализма». И если выстроить в ряд все его произведения от «Страны карнавала» до «Открытия Америки турками», то видно, что из этого ряда выбивается как раз не «Габриэла», а «Подполье свободы». Но даже в этом романе, сознательно подогнанном под определённую схему, на страницы выплёскивается живая душа народа, разрушая искусственные ограничения. Например, негритянка Инасия как будто попала на страницы «Подполья свободы» из ранних романов Жоржи Амаду. Но с такой же долей вероятности эта героиня могла оказаться на страницах «Габриэлы»: Инасия даже пахнет как Габриэла – гвоздикой и корицей. Эта деталь, безусловно, доказывает, что образ «дочери народа» жил в творческом сознании писателя ещё в пору работы над «Подпольем свободы».

С другой стороны, можно ли считать «Подполье свободы» отрицательным опытом? Думаю, нет. Может быть, благодаря этому опыту он понял, что миссия писателя – раскрыть миру душу своего народа. В новом романе выразителем черт национального характера стала главная героиня – Габриэла. Она искренна, простодушна, бескорыстна, она любит жизнь во всех её проявлениях. Габриэла, как солнце, дарит тепло своего сердца окружающим, для простых людей она – песня, радость и праздник. За эти душевные качества героиню романа полюбили не только в Бразилии, но и в других странах. Нарисовав на страницах романа образ жизнерадостной и свободолюбивой мулатки Габриэлы, Амаду раскрыл душу бразильского народа для всего мира. Благодаря его таланту особое бразильское восприятие жизни стало такой же принадлежностью мировой литературы, как и «загадочная русская душа». В этом вклад Жоржи Амаду в мировую культуру.

В связи с «Габриэлой» нужно отметить ещё один факт. В этой книге со всей полнотой раскрылся неповторимый «амадовский» стиль, изящный и ироничный. Написанное сочным языком, повествование вьётся, словно изысканное кружево, и проникает в душу.

Что касается нашей страны, то Жоржи Амаду со своим новым романом органично вписался в контекст советской литературы. Атмосфера книги соответствовала ощущению свободы, которое витало в тот период в воздухе: книга вышла в 1961 году, на пике «оттепели», когда на XXII съезде был сделан ещё один шаг в разоблачении сталинизма. Но притягательность «Габриэлы» для русского читателя в другом, она глубже, фундаментальнее. Неправда, что мы с бразильцами похожи. Мы отличаемся главным – восприятием мира. Для бразильцев мир полон радости – мы воспринимаем жизнь трагически и устаём от самих себя, от этой ежедневной трагедии. Это и понятно, попробуйте оставаться оптимистом на бескрайних заснеженных просторах, где по полгода не бывает ни одного солнечного дня. Не случайно во все века на Руси больше всего любили скоморохов, юмористов и КВН: они, как и водка, помогают нам забыть о безысходности существования. А бразильцев не нужно веселить: радость живёт в них от рождения. В чём похожи наши народы, так это в равнодушном отношении к деньгам. Но причины этого равнодушия прямо противоположные. Мы не стремимся зарабатывать, потому что понимаем, что никакие деньги не сделают нас счастливыми; а бразильцы – потому, что и без денег счастливы.

Расскажу одну быль. В начале 90-х новорусский бизнесмен приехал в Бразилию, чтобы закупить большую (ну очень большую) партию обуви. И угодил как раз к карнавалу. А поскольку время для него – деньги, он хотел, чтобы обувь отгрузили как можно скорее. Но тогда бразильцам пришлось бы работать во время карнавала. Наш бизнесмен предлагал любые суммы, лишь бы заказ был выполнен. Так вот, ни один человек не согласился. Возможность потанцевать для них оказалась важнее толстой пачки долларов. И это в цивилизованном, затронутом глобализацией Рио-де-Жанейро. Чему же удивляться, что Габриэла отказалась от обеспеченного брака ради удовольствия плясать босиком на улице.

Выход «Габриэлы» на русском языке свидетельствовал, что краткая размолвка Амаду с Советским Союзом забыта. Писатель снова любим читателями и властями, и его книги на русском языке выходят одна за другой: «Старые моряки», «Кастру Алвес», «Пастыри ночи», «Дона Флор и два её мужа», «Лавка чудес», «Тереза Батиста, уставшая воевать». Все книги «нового» Жоржи Амаду с энтузиазмом приняты советскими читателями и критиками. На фоне общих восторгов незамеченным остался тот факт, что Амаду неодобрительно отзывался о вводе советских войск в Чехословакию. По всей видимости, сам Жоржи очень серьёзно относился к своему поступку и двадцать лет, с 1968 по 1987 год, не приезжал в нашу страну. Советская сторона, однако, этого демарша вовсе не заметила, продолжая печатать книги Амаду и восторженные статьи о нём. Как говорится, «мужик на барина сердился, а барин и не знал». Похоже, советская власть, как мудрая мать, не обращала внимания на шалости ребёнка. Пошалит – и успокоится.

В отличие от советских товарищей, бразильские однопартийцы Амаду яростно нападали на него, обвиняя в отступничестве и прочих смертных грехах. Удивляюсь я БКП. За весь период своего активного существования Бразильская коммунистическая партия только два года, с 1945 по 1947-й, работала легально. Всё остальное время она подвергалась жесточайшим репрессиям. Казалось бы, у руководства должны быть проблемы поважнее, чем следить, о чём пишут да что рисуют рядовые коммунисты. Однако члены ЦК находили время контролировать даже дипломные работы бразильских студентов, посланных компартией на учёбу в творческие вузы СССР!

В 1970 году в издательстве «Прогресс» выходит наконец роман «Дона Флор и два её мужа», о котором советская аудитория давно знала из статей в разных изданиях. Читатель ошеломлён и покорён. Покорён настолько, что «Дона Флор» стала в России самой читаемой посткризисной книгой Амаду. Об этом свидетельствуют как читательские формуляры в библиотеках, так и тот факт, что книга многократно переиздавалась и при советской власти, и после неё. В чём причина этой популярности? Ещё в 1954 году, принимая участие в работе II съезда советских писателей, Амаду говорил, что основной недостаток советской литературы – невнимание к человеческим чувствам. Однако пренебрежение определёнными чувствами характерно не только для советской, но и вообще русской литературы. Ставшая крылатой фраза о том, что «все счастливые семьи счастливы одинаково», говорит о многом. А именно о том, что счастливая взаимная любовь никогда не была интересна русским писателям. Писателям, но не читателям. Последние хотели читать не только о любви трагической, неразделённой, несостоявшейся, но и о любви торжествующей, всепобеждающей и, что весьма немаловажно, чувственной. А в романе Амаду «на всём его протяжении» звучат «светлые колокола страстной и чистой любви, приносящей людям неистощимые радости и ликование духа»[20].