Сквозь боль и тишину 2

– Ты счастлива? – спросил он тихо, почти шепотом, так что музыка почти заглушила его слова.

Я замерла. Этот вопрос… Он был как удар под дых. Я хотела соврать. Хотела сказать «да, конечно, безумно счастлива!». Но не смогла. Не смогла солгать ему в этот момент. Не смогла солгать себе.

– Я… я хочу быть счастливой, Сереж, – прошептала я в ответ. – Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы мы были счастливы… вместе.

Он не ответил. Просто крепче прижал меня к себе. Его рука легла на мою спину – осторожно, бережно, как будто я была хрупкой вазой, которую боятся разбить.

– Я тоже этого хочу, Лена, – сказал он наконец. – И я… благодарен тебе. За всё.

Благодарен.

Слово повисло между нами, как проклятие. Я почувствовала, как слезы подступают к горлу. Я сглотнула их. Нельзя. Нельзя плакать. Не в этот день. Не перед всеми.

Я отстранилась, улыбнулась ему – той самой, натянутой, театральной улыбкой.

– Пойдем, поздороваемся с гостями, – сказала я, взяв его под руку. – Твои родители зовут.

Он кивнул. Мы пошли. Я шла рядом с ним, его женой, и чувствовала себя… не в своей тарелке. Как будто надела чужое платье, которое жмет в самых неподходящих местах. Как будто играю роль в чужом спектакле, где моя героиня должна быть счастлива, а я… я просто актриса, которая забыла слова.

Гости поздравляли нас. Обнимали. Целовали. Говорили теплые слова. Я принимала их, улыбалась, благодарила. А внутри всё кричало: «Он не твой! Он никогда не будет твоим по-настоящему! Он принадлежит ей – той, что ушла! Той, что живет в его глазах, в его молчании, в каждом его вздохе!»

Я посмотрела на него. Он улыбался. Вежливо. Отстраненно. Его взгляд скользнул мимо гостей, мимо зала, мимо меня – куда-то вдаль. Туда, где его сердце осталось навсегда.

Я вернула его тело. Я собрала осколки. Я склеила их.

Но его душа… Его душа всё еще там. С ней.

И я знала: пока она где-то жива, пока где-то в мире бьется ее сердце – мое счастье будет ненастоящим. Как декорация. Как маска.

Как эта свадьба.

Я сжала его руку. Моя рука в его руке. Моё кольцо на его пальце.

Но между нами – пропасть. И в этой пропасти – ее тень. Всегда.

Марина

А потом – звонок.

Директор. Хриплый, взволнованный.

– Марина Викторовна, у нас тут… ситуация. В вашем родном городе, в гимназии «Гармония», – вы же там учились? – произошёл скандал. Уволились все старые учителея. Директор – мой старый друг. Умоляет: «Пришли хоть кого-то толкового!» Я вспомнил про вас. Вы – идеальный кандидат. Опыт, образование, золотая медаль… Они готовы предоставить жильё, надбавку, всё, что угодно. Это… ваш шанс вернуться. На ваших условиях.

Я замерла. Родной город. Те самые улицы. Та самая школа. Те же люди, которые шептали за спиной: «Вот она, та, что нашла Ксюшу…»

– Я… не знаю, – выдавила я.

– Подумайте, – сказал директор. – Артём… он ведь кажется из вашего края, да? Я слышал, он оттуда. Может, ему тоже пора домой?

Я положила трубку. И посмотрела на Артёма, который сидел на кухне и чинил мою сломанную настольную лампу.

– Ты… хочешь поехать со мной, домой? – спросила я.

Он поднял глаза. Улыбнулся – той самой улыбкой, от которой тает лёд.

– Дом – это не место, Марина. Дом – это там, где ты. Но… если ты захочешь вернуться – я поеду с тобой. Буду твоим телохранителем от скучающих мамаш и непослушных пятиклашек. Обещаю.

Так мы и решили. Мы едем обратно. Вместе.

Москва остаётся позади – как этап, как испытание, как боль, которую я научилась носить, не сгибаясь. Впереди – неизвестность. Там, где всё напоминает о потерянном. Где на каждом углу – призрак Ксюши. Где в тени школы, возможно, до сих пор стоит он.

Сергей.

Я не знаю, как я буду смотреть ему в глаза. Не знаю, что скажу. Не знаю, смогу ли пройти мимо, не вспомнив вкус его губ, тепло его рук, его шёпот: «Ты моя».

Но я знаю одно: я не одна. Рядом со мной – Артём. Мой спасательный круг.

Артём

Я поехал с ней, потому что увидел, как она дрожит, когда услышала, что переезжает обратно. Увидел, как она сжимает кулаки, пытаясь справиться с паникой. Увидел, как она смотрит на чемоданы – не как на начало новой жизни, а как на возвращение в тюрьму. И я не мог оставить её одну. Не мог позволить ей идти туда, где каждый камень, каждый звук, каждый запах будет напоминать о боли. Я поехал, чтобы быть её опорой. Её тихой гаванью. Её «домом», как она иногда называет меня.

Я поехал, потому что верю в нас. В то, что мы построили. В то, что мы можем быть счастливы – здесь, сейчас, вместе. Даже если рядом будет тень прошлого. Даже если однажды она встретит его взгляд. Я не боюсь сравнений. Я знаю, что я – не он. Я не учитель, в которого она влюбилась в юности. Я не мужчина, ради которого она сжигала мосты. Я – просто Артём. Тот, кто любит её сейчас. Тот, кто принял её такой, какая она есть. Тот, кто готов идти с ней – куда угодно. Даже в ад. Потому что с ней – даже ад становится терпимым.

Я поехал, потому что это мой выбор. Не жертва. Не подвиг. А осознанный, глубокий, искренний выбор. Выбор быть с ней. Каждый день. Каждую минуту. Каждое дыхание.

Что дальше?

Я не знаю, что будет завтра. Не знаю, встретит ли она Сергея. Не знаю, сможет ли она простить его. Не знаю, останется ли она со мной – или уйдёт, когда её сердце снова заговорит по-другому.

Но я знаю одно: я не отпущу её. Не потому что боюсь потерять. А потому что люблю. По-настоящему. Глубоко. Навсегда.

И если однажды она скажет: «Мне нужно уйти», – я отпущу. Без слёз. Без проклятий. С улыбкой. Потому что я люблю её. Не себя. Не своё счастье. А её. Её счастье. Её выбор. Её жизнь. Видел, как она замирает, когда слышит имя Сергей. Как её пальцы сжимаются в кулаки, когда проходит мимо школы и слышит звонкий смех. Как её взгляд становится пустым, когда кто-то случайно упоминает имя Ксюша. Она думает, что скрывает это хорошо. Но я – не кто-то. Я – Артём. Тот, кто смотрит на неё не глазами, а сердцем.

Я не ревную. Не к прошлому. Не к Сергею. Я просто… боюсь. Боюсь, что однажды она посмотрит на меня и скажет: «Спасибо, Артём, ты был моим спасательным кругом. Но теперь я научилась плавать. Мне не нужен круг». Боюсь, что её прошлое вернётся – в лице Сергея, в лице воспоминаний – и я окажусь лишним. Не потому что она плохая. А потому что любовь – она не выбирает по заслугам. Она выбирает по сердцу. И её сердце… оно до сих пор принадлежит ему.

Но знаете что? Даже этот страх – он не заставляет меня бежать. Он заставляет меня бороться. Бороться за неё. За нас. За то тихое, настоящее счастье, которое мы построили вместе.

Глава 3. Первые встречи

Марина

Поезд въезжал в город под тот же серый, моросящий дождь – точно такой же, как в день моего бегства. Пять лет. Пять лет я строила стену из учебников, лекций, московского шума, чтобы заглушить голоса, которые звучали здесь. Голос Ксюши. Голос… Сергея. Я никогда не произносила его имени при Артёме. Ни разу. Для него моё прошлое – это просто «боль и трагедия», туманная тень, от которой я сбежала. Он не знает, что в центре этой тени стоит мужчина. Учитель. Любовь. Потеря.

Артём сидел рядом, читал какую-то статью на телефоне, изредка поглядывая на меня с той спокойной, уверенной улыбкой, которая стала для меня якорем.

– Нервничаешь? – спросил он, отложив телефон.

Я кивнула, не отрывая взгляда от окна. За стеклом мелькали знакомые силуэты – речной вокзал, старый кинотеатр «Спутник», парк с его вечными липами. Каждый дом, каждый поворот – как страница из дневника, который я сожгла.

– Это просто город, Марина, – сказал он мягко. – Не тюрьма. Не музей боли. Просто место, где ты будешь работать. И жить. Со мной.

«Со мной». Эти два слова были моим щитом. Я повернулась к нему, взяла его руку – большую, тёплую, надёжную. Руку человека, который не знал моей тьмы, но принял её, не задавая лишних вопросов.

– Спасибо, что поехал со мной, – прошептала я.

– Куда же мне деваться? – усмехнулся он. – Кто будет тебя спасать от навязчивых мамаш и непослушных пятиклашек?

Поезд остановился. Мы вышли на перрон. Воздух пах дождём, рекой и… детством. Я глубоко вдохнула. Больно. Очень больно. Но я не упала. Я стояла. Рядом со мной – Артём.

Мы сели в такси. Водитель, пожилой мужчина с добрыми глазами, улыбнулся:

– Давно не были, да? Узнаю по глазам. Все, кто уезжает, возвращаются с такими же.

Я не ответила. Просто смотрела в окно. Вот улица Ленина. Вот аптека, где мы с Ксюшей покупали леденцы. Вот сквер, где я впервые увидела его… и где впервые поняла, что влюбилась не в мальчика, а в мужчину. Сердце сжалось. Я закрыла глаза. Хватит. Не сейчас.

– Остановите здесь, пожалуйста, – сказала я водителю, когда мы подъехали к дому, который снимал для нас директор. Это был не наш старый дом, а уютная двухкомнатная квартира на втором этаже, с балконом, выходящим на тихий двор.

Артём вытащил чемоданы, я – сумку с ноутбуком и… коробкой. Той самой коробкой, где лежала золотая медаль. Теперь она была наверху. Я не прятала её. Я носила её с собой, как напоминание: я выжила. Я победила. Почти.

Квартира была чистой, светлой, с новой мебелью. На кухне – букет полевых цветов и записка от директора: «Добро пожаловать домой, Мариночка! Чайник на плите, чай в шкафу. Отдыхайте. Завтра – первый день».

Артём сразу занялся распаковкой, включил чайник, напевая себе под нос. Я же прошла в комнату, которую выбрала себе – с окном на юг. Поставила коробку на тумбочку. И подошла к окну.

Внизу, во дворе, дети играли в догонялки. Их смех, такой беззаботный, такой… живой, резанул по сердцу. Я закрыла глаза. И услышала её смех. Ксюшин. Звонкий, немного хрипловатый, такой, что заражал всех вокруг.

«Марин, глянь, уже слюни пускает!» – её голос, полный иронии, когда она показывала мне на Аню, которая не сводила глаз с Сергея в первый день сентября.

«Ну что, сделала?» – её шёпот, когда я вернулась домой после прогулки с Сергеем по набережной, вся в розовых облаках.

«Ты в порядке?» – её вопрос, когда я увидела Сергея с Леной.

И последнее… «Не теряй Сергея. Держись за любовь… А я… просто выбрала не того человека. Прости, что не смогла быть сильной до конца».

Я открыла глаза. Слёзы стекали по щекам, но я не вытирала их. Пусть текут. Это не слабость. Это… очищение.

– Эй, ты чего там? – раздался голос Артёма. Он стоял в дверях, с двумя кружками чая. – Чай остывает.

Я обернулась. Улыбнулась сквозь слёзы.

– Всё в порядке. Просто… вспомнила.

Он подошёл, протянул мне кружку. Его взгляд был мягким, понимающим. Он не спрашивал, что именно я вспомнила. Он просто был рядом. Он никогда не спрашивал о деталях. И я любила его за это. За то, что он не лез в мои раны. За то, что давал мне дышать.

– Вспоминать – это нормально, – сказал он. – Главное – не застревать в прошлом. Ты здесь. Сейчас. И у тебя впереди – новая жизнь. С новыми учениками. С новыми победами. – Он сделал паузу, посмотрел мне прямо в глаза. – И со мной.

Я кивнула. Прижала кружку к груди, чувствуя тепло.

Артём молчал. Потом положил руку мне на плечо и поцеловал в висок.

В этот момент раздался звонок в дверь. Мы переглянулись. Кто это может быть? Мы только приехали.

Артём пошёл открывать дверь. Я осталась у окна, сердце заколотилось.

– Марина Викторовна? – раздался голос за дверью. Знакомый. Хрипловатый. Голос директора.

Я замерла. Алевтина Степановна.

– Да, здравствуйте! – отозвался Артём.

– Здравствуйте, молодой человек! – послышался голос, полный тёплой энергии. – Алевтина Степановна, директор. Решила лично поздороваться с нашей звездой! – Она вошла, не дожидаясь приглашения, как всегда. Маленькая, подвижная, с седыми волосами, собранными в аккуратный пучок, и глазами, которые видели всё. Всё.

Она обняла меня, как родную, не обращая внимания на мою скованность.

– Ох, Мариночка, как же ты выросла! И какая красавица! – Она отстранилась, держа меня за плечи, и посмотрела мне прямо в глаза. Её взгляд был… пронзительным. Знавшим. – Мы так по тебе скучали. Школа – не школа без тебя. Ты – наша золотая медалька, наша гордость.

– Спасибо, Алевтина Степановна, – выдавила я. – Очень приятно снова вас видеть.

– А это твой… друг? – спросила она, поворачиваясь к Артёму с любопытной улыбкой.

– Артём, – представился он, пожимая её маленькую, но крепкую руку. – Буду работать учителем физкультуры.

– Прекрасно! – воскликнула она. – Нам как раз не хватает энергии! – Она снова посмотрела на меня, и в её глазах мелькнуло что-то – понимание? Предупреждение? – Марина, дорогая, я знаю, что возвращение – это всегда… волнительно. Особенно сюда. Но ты сильная. Ты справишься. И… – она понизила голос, почти шепнула, так что Артём, стоявший у окна, не мог расслышать, – он, кажется, собирается уезжать. Вчера ходили слухи, что он подал рапорт. Сегодня – его последний день, говорят. Так что… дыши спокойно, дитя моё. Дыши.»

Она снова посмотрела на меня. Её взгляд был полон… сочувствия? Или чего-то большего? – Он… он часто спрашивал о тебе, Мариночка. Эти пять лет. Каждый год, в сентябре, подходил и спрашивал: «А Марина Зацепина… Что нибудь слышно про неё?» – Она вздохнула. – Жаль, что не успели попрощаться. Но, может, так и лучше? Меньше боли.

Моё сердце остановилось. Он уезжает. Сергей. Уезжает. Сегодня.

– Что с ним? – спросил Артём, услышав последние слова, но не поняв контекста.

– Ах, да! – громко сказала Алевтина Степановна, как будто ничего не произошло. – Сергей Романович, наш учитель истории, подал заявление. Решил сменить обстановку. Молодец, конечно, но… мы по нему будем скучать. Я не могла говорить. В горле стоял ком. Я кивнула, глядя в пол.

– Ладно, не буду вас задерживать, – сказала Алевтина Степановна, направляясь к двери. – Отдыхайте. Завтра – в девять. Всё будет хорошо. – Она остановилась в дверях, обернулась и посмотрела на меня с такой теплотой и… знанием, что мне стало не по себе. – И помни, Марина… иногда уход – это не конец. Иногда – это просто пауза. Чтобы потом… начать по-новому. По-настоящему.

Она ушла. Я закрыла дверь. Оперлась на неё спиной. Артём молча смотрел на меня.

– Он уехал, – прошептала я про себя.

Артём смотрел на меня а потом улыбнулся. Подошёл и обнял.

– Вот и славно, – сказал он. – Значит, завтра – первый день новой жизни. А пока… давай-ка пить чай. И смотреть, как дети во дворе играют. Они – наше будущее. Настоящее. А прошлое… – он поцеловал меня в макушку, – …пусть остаётся в прошлом.

Я прижалась к нему. Снаружи всё ещё шёл дождь. Но внутри… внутри было тепло. И, может быть, впервые за пять лет – спокойно.

Сергей уехал. Но я вернулась. И Алевтина Степановна, как всегда, знает больше, чем говорит. Она – хранительница всех тайн этого города. И, кажется, она только что дала мне не просто информацию, а… благословение. На новую жизнь. С Артёмом. И, возможно, на что-то ещё… что пока скрыто за туманом.

Елена

Пять лет. Пять лет я строила наше счастье на песке. Пять лет я клеила, штопала, вышивала золотыми нитями то, что было разбито. Три с половиной года я была его женой, его опорой, его тихой гаванью. И вот – одно сообщение, и весь этот хрупкий мир рушится, как карточный домик под порывом урагана.

Сообщение пришло от Алевтины Степановны – нашей директорши, женщины, чьи глаза видели всё: и первую любовь, и первую боль, и первую ложь.

«Лена, дорогая, у нас отличные новости! В школу возвращается Марина Зацепина. Преподавать историю. Приказ уже подписан. Она будет работать в вашем кабинете – пока не освободится место в соседнем. Ждём её через две недели. Позаботьтесь, чтобы всё было готово.»

Я перечитала его десять раз. Каждое слово жгло, как кислота. «Возвращается Марина Зацепина. Преподавать историю. В вашем кабинете.»

Эти слова – как приговор. Как звон колокола, возвещающего о конце света. «Через две недели». Особенно – «в вашем кабинете». Там, где я провожу каждый день. Где в столе лежат наши фотографии – свадебные, с корпоративов, с летних выездов на природу. Где пахнет моим кофе и его одеколоном.

Он вошёл в кухню, как всегда – спокойный, слегка уставший после работы. Улыбнулся мне своей вежливой, отстранённой улыбкой.

– Привет, Лен. Что готовим? – спросил он, заглядывая в кастрюлю.

Я повернулась к нему. Посмотрела прямо в глаза. И сказала, будто резала стекло:

– Марина возвращается. Через две недели. Будет преподавать историю. В моём кабинете.

Его улыбка замерла. Потом медленно сошла с лица, как маска. Он побледнел. Глаза – серые, всегда такие спокойные – вдруг стали огромными, испуганными. Как у мальчика, которого поймали на месте преступления.

– Что?.. – выдохнул он. – Откуда ты…?

– Алевтина Степановна написала, – ответила я, не отводя взгляда. – Приказ подписан. Она будет работать рядом. Очень рядом.

Он отвернулся. Подошёл к окну. Стоял, сжимая край подоконника, так, что костяшки пальцев побелели. Я видела, как по его спине пробежала дрожь. Как он сглотнул. Как внутри него что-то сломалось – снова.

– Я… я знаю, – прошептал он. – Алефтина сказала вчера.

– Ты всё знаешь? – спросила я, и в моём голосе прозвучала ледяная насмешка. – Ты каждый год спрашивал о ней. В надежде. Или просто надеялся, что она исчезнет навсегда, чтобы не напоминать тебе, кто ты есть на самом деле?

Он резко обернулся. В его глазах – не гнев. Не обида. А боль. Глубокая, старая, незаживающая боль.

– Лена… – начал он.

– Не смей, – перебила я, поднимая руку. – Не смей произносить моё имя, пока она где-то там, живая, и собирается сюда ехать, чтобы снова стать частью твоей жизни. Ты думаешь, я не знаю? Я всё знаю. Знаю, как ты смотришь в окно, когда дождь. Знаю, как ты иногда замираешь, слушая какую-то старую песню. Знаю, что ты хранишь её старую фотографию – ту, где она смеётся, – в самом потаённом ящике своего стола. Я знаю всё, Сергей. Всё эти пять лет я знала, что живу с призраком. С призраком её.

Он молчал. Опустил голову. Его плечи опустились, как будто на них легла невыносимая тяжесть.

– Я не виню тебя, – сказала я, и это была правда. – Ты не мог её забыть. Она – твоя любовь. Твоя боль. Твоя вина. Твоя… жизнь. Я это понимаю. Но я не отдам тебя ей. Никогда. Она не будет работать в моём кабинете. Она не будет сидеть за моим столом. Она не будет смотреть на тебя каждый день с моего места.

Он поднял на меня глаза. В них мелькнуло что-то – удивление? Надежда? Или просто ужас?

– Лена, она просто будет преподавать… – начал он.

– Преподавать? – рассмеялась я, горько, безрадостно. – Ты наивный, Сергей. Она возвращается не преподавать. Она возвращается к тебе. Потому что она знает – ты всё ещё здесь. В том городе. В той школе. В той квартире. С той женой, которая собрала тебя по кусочкам, когда ты был никем. Она возвращается, потому что считает, что ты – её. Что ты всегда был её. Что я – просто временная помеха, которую нужно убрать. И теперь у неё есть для этого идеальный повод – работа. Каждый день. Рядом. В моём пространстве.

Я подошла к нему. Так близко, что почувствовала его дыхание. Положила руку на его грудь. На сердце, которое билось так часто – для неё.

– Послушай меня, – сказала я, и мой голос был твёрд, как сталь. – Я люблю тебя. Не идеального. Не счастливого. Не того, кто ты был до неё. Я люблю тебя. Того, кто есть сейчас. Кого я вытащила из ада. Кого я каждый день возвращаю к жизни. И я не позволю ей забрать тебя. Я не позволю ей снова разбить то, что мы построили. Я не позволю ей снова превратить тебя в того молчаливого призрака, который сидел у окна и смотрел в пустоту.

Он смотрел на меня. Его глаза были полны слёз. Не от жалости. От боли. От осознания.

– Что ты хочешь? – прошептал он.

– Я хочу, чтобы ты выбрал, – сказала я. – Выбрал меня. Здесь. Сейчас. Окончательно. Перед её приездом. Или… – я сделала паузу, и в горле у меня стоял ком, – или я уйду первой. Я не буду свидетельницей твоей новой трагедии. Я слишком тебя люблю для этого.

Я отстранилась. Пошла к двери. Остановилась на пороге.

– Две недели, Сергей, – сказала я, не оборачиваясь. – У тебя есть две недели, чтобы решить. Кто ты. И кто тебе нужен. Потому что когда она приедет… я не буду той, кто отступит. Я буду сражаться. За тебя. За нас. За всё, что мы имеем. За мой кабинет. За нашу жизнь.

И я вышла. Закрыла за собой дверь. Не хлопнула – просто закрыла. Тихо. Окончательно.

Я не плакала. Слёзы были бы слабостью. А я не могла себе этого позволить. Не сейчас. Когда тень возвращается, чтобы забрать моё солнце.

Я люблю его. И я не отдам его Марине. Никогда.

Пусть она приезжает. Пусть смотрит на него своими большими, невинными глазами. Пусть шепчет ему о прошлом, о любви, о потерянных годах. Пусть сидит за моим столом и дышит моим воздухом.

Я буду стоять рядом. Улыбаться. Держать его за руку. Напоминать ему, кто он. Кто мы.

Потому что я – не просто жена. Я – его спасительница. Его творение. Его настоящее.

И я не позволю призраку украсть у меня будущее.

Сергей

Я сидел в учительской, листая журнал, когда в дверь заглянула Алевтина Степановна. Её лицо было серьёзным, почти торжественным.

– Сергей Романович, минутку? – спросила она, и в её голосе была какая-то странная интонация – смесь сочувствия и… предупреждения.

Я кивнул, отложил ручку. Она вошла, закрыла за собой дверь и подошла к моему столу.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она, хотя сидел я уже. – Есть новости. Хорошие, для школы. И… сложные, для некоторых.

Она сделала паузу. Я почувствовал, как внутри всё сжалось. Что-то пошло не так. Что-то важное.

– Мы получили запрос из Москвы, – начала она. – От директора гимназии. Они рекомендуют нам одного из своих лучших молодых педагогов. С золотой медалью, с отличными отзывами, с опытом работы… – Она замолчала, посмотрела на меня. – Это Марина Зацепина.

Мир остановился.

Марина.

Имя, которое я не произносил вслух почти два года. Имя, которое жило внутри меня, как шрам – болезненный, но знакомый. Имя, которое я вычеркнул из своей жизни, потому что оно было связано с болью, с потерей, с предательством.

– Она… здесь? – выдавил я, и голос сорвался.

– Пока нет, – ответила Алевтина Степановна. – Она ещё в Москве. Завершает дела. Но… она согласилась. Будет работать у нас. Учителем истории. В вашем кабинете. С вашими учениками.

Я не мог говорить. Не мог дышать. В голове крутилась одна мысль: Она возвращается. Она возвращается ко мне. Или… мимо меня?

– Я знаю, что это… неожиданно, – тихо сказала Алевтина Степановна. – И я знаю, что между вами… была связь. Но Марина – отличный специалист. Она – наша гордость. И я… я очень рада, что она решила вернуться домой.

Она положила руку мне на плечо – лёгкое, тёплое прикосновение.

– Думайте не о прошлом, Сергей Романович. Думайте о будущем. О школе. О детях. И… о себе. Может, это шанс? Шанс начать всё заново. По-новому.

Она ушла. Я остался один. В тишине. С именем, которое разрывало мне опять сердце.

Я сидел так, наверное, час. Или два. Время потеряло смысл. В голове – только она. Её смех. Её глаза. Её губы. Её запах. Её предательство. Её бегство. Её тишина.

Она возвращается. И я… я не знаю, готов ли к этому. Готов ли смотреть ей в глаза. Готов ли слышать её голос. Готов ли… простить.

Гл

ава 4. Столкновения

Марина

Я не планировала ехать сюда. Совсем.

Москва, новый учебный год, Артём рядом – всё это было моим бронежилетом, моей крепостью. Я думала, что если не буду смотреть назад, боль со временем притупится, станет фоновым шумом, как дождь за окном. Но Ксюша была не шумом. Она была песней, которую я пыталась забыть, но которая звучала внутри, даже когда я закрывала уши.

И вот, спустя пять лет, я снова в родном городе. Не для того, чтобы остаться. А чтобы… Начать жить. По-настоящему.

Артём хотел поехать со мной. Я отказалась. Это было то, что я должна была сделать одна. Он понял без слов. Просто обнял меня крепко, поцеловал в макушку и сказал: «Я буду ждать тебя здесь. В нашей новой квартире.»

Я приехала на такси. Попросила остановить у ворот. Шла пешком по знакомой аллее, мимо старых, скрипящих под ветром деревьев. Каждый шаг давался с трудом, будто земля тянула меня вниз, в прошлое. Сердце билось где-то в горле, холодный пот выступил на лбу, хотя день был пасмурный, но не холодный.

И вот она. Маленькая, аккуратная могилка. Надгробие из белого мрамора, на котором вырезано её имя, которое я не произносила вслух пять лет: Ксения.

Я опустилась на колени прямо на мокрую от дождя траву. Положила букет белых хризантем – её любимых. Руки дрожали. Я не плакала. Не могла. Слёзы застыли где-то глубоко внутри, как лёд.

– Привет, Ксюш, – прошептала я, касаясь пальцами холодного камня. – Я вернулась. Прости, что так долго. Прости, что сбежала. Я… я не знала, как иначе выжить.