Стая

Свердрупа эта тема, казалось, забавляла все больше.

– Если черви, которых открыла Тина, живут в симбиозе с бактериями, пожирающими метан…

– То мы должны спросить, для чего предназначен этот арсенал из челюстей и зубов, – кивнул Йохансон. – Сейчас станет еще интереснее. Таксономы нашли второго червя, которому такая структура челюстного аппарата подходит. Его зовут nereis, хищник, который обитает на всех глубинах. Маленький Тинин любимец имеет челюсти и зубы nereis’а, правда, выраженные так, что приходится скорее думать о далеких предках nereis’а – так сказать, о tirannereis rex.

– Как страшно.

– Это бастард. Нам придется подождать микроскопического и генетического анализов.

– На континентальных склонах бесконечное количество гидрата метана, – сказала Лунд. Она задумчиво пощипывала нижнюю губу.

– Подождем, – Йохансон откашлялся и оглядел Свердрупа. – А чем занимаетесь вы, Каре? Тоже нефтяными разработками?

– Нет, – радостно сказал тот. – Меня просто интересует все, что можно есть. Я повар.

– Необыкновенно приятно! Вы даже не подозреваете, как это утомительно – изо дня в день иметь дело с ученым людом.

– Он готовит фантастически! – сказала Лунд.

Наверное, не только готовит, подумал Йохансон. Но для него же лучше. Тина Лунд привлекала его, но, как только она за порог, он всякий раз с облегчением благодарил судьбу. Для него это было бы слишком обременительно.

– И как вы познакомились? – спросил он, хотя это не так уж и интересовало его.

– В прошлом году я стал директором «Фискехузе», – сказал Свердруп. – Тина несколько раз бывала здесь, но мы только здоровались. – Он обнял ее за плечи, и она приникла к нему. – Но неделю назад все изменилось.

– Да, будто молния ударила, – подтвердила Лунд.

– Это заметно, – произнес Йохансон, глядя в небо. Издалека послышалось тарахтение мотора.

Полчаса спустя они летели в вертолете вместе с дюжиной рабочих-нефтяников. При таком шуме не поговоришь, и Йохансон молча смотрел в иллюминатор. То и дело они пролетали над танкерами, сухогрузами и паромами. Потом показались платформы. С тех пор, как американцы в 1969 году обнаружили в Северном море нефть, оно превратилось в причудливый промышленный ландшафт, установленный на сваях и протянувшийся от Голландии до причалов Тронхейма. В ясные дни с любой лодки были видны разом десятки гигантских платформ. Хотя с вертолета они казались игрушками великанов.

Их цель, Гульфакс, был группой платформ, которые принадлежали государственной нефтяной компании «Статойл». Гульфакс-С был одной из самых крупных платформ на верхнем краю Северного моря – 280 человек, целый поселок. По правилам, Йохансон не имел права там высаживаться. Несколько лет назад он сдал экзамен на допуск к платформам, но с тех пор правила безопасности ужесточились, однако Лунд подключила свои связи. Ведь, по сути, они лишь делали там пересадку, чтобы тут же отправиться на борт «Торвальдсона», который стоял в добром часе езды от Гульфакса.

От сильной турбулентности вертолет провалился в воздушную яму. Йохансон вцепился в подлокотники кресла. Больше никто не отреагировал. Пассажиры, главным образом мужчины, привыкли и не к таким штормам. Лунд повернула голову, ненадолго открыла глаза и подмигнула ему.

Повезло же Каре Свердрупу. Но сумеет ли этот счастливчик поспеть за темпом жизни Лунд, покажет время.

Вскоре вертолет пошел на снижение. Море метнулось навстречу. В какой-то момент весь Гульфакс-С стал виден в боковой иллюминатор. Колосс на четырех железобетонных колоннах, весом в полтора миллиона тонн, общей высотой метров четыреста. Более половины этой высоты скрывалось под водой, где колонны поднимались сквозь лес цистерн. Белый дом – жилой корпус – был лишь маленькой частью гиганта. Основная часть представала перед глазами дилетанта в виде нагромождения палуб, набитых техникой и загадочными машинами, связанными толстыми пучками кабелей, по бокам стояли грузовые краны, а венчал все это храм нефтяников – буровая вышка. На острие гигантского стального выноса, уходящего далеко в море, горел неугасимый факел – газ, отделенный от нефти.

Вертолет опустился на посадочную площадку над жилым корпусом. Пилот посадил машину удивительно мягко. Лунд зевнула, потянулась, насколько позволяла теснота пространства, и ждала, когда винты остановятся.

– Полет был очень приятный, – сказала она.

Кто-то засмеялся. Открыли выходной люк, и все выбрались наружу. Йохансон подошел к краю вертолетной площадки и глянул вниз. В ста пятидесяти метрах под ним пенилось море. Резкий ветер стегал по его комбинезону.

– А может ли что-нибудь опрокинуть это сооружение?

– Нет ничего, что нельзя было бы опрокинуть. Идем, – Лунд схватила его за руку и потащила вслед за другими пассажирами.

У лестницы стоял невысокий плотный человек с бородой и махал им рукой.

– Тина, – позвал он, – что, соскучилась по нефти?

– Это Ларе Йоренсен, – сказала Лунд. – Он отвечает за вертолетное и судовое движение у Гульфакса-С. Он тебе понравится, он отличный шахматист.

Йоренсен шел им навстречу. На нем была форменная куртка «Статойла», и Йохансону он показался похожим на заправщика.

– Я по тебе соскучилась, – засмеялась Лунд.

Йоренсен улыбнулся. Он прижал ее к груди, и это привело к тому, что его светлая шевелюра оказалась под ее подбородком. Потом он пожал руку Йохансону.

– Вы выбрали неудачный день, – сказал он. – В хорошую погоду видна вся гордость норвежской нефтяной индустрии. Остров за островом.

– Работы много? – спросил Йохансон, спускаясь по винтовой лестнице.

Йоренсен помотал головой.

– Не больше, чем обычно. Ты хоть раз бывал на платформах? – Как большинство скандинавов, Йоренсен быстро переходил на «ты».

– Давненько не был. Много нефти достаете?

– Боюсь, все меньше. На Гульфаксе с давнего времени стабильно, ровно двести тысяч баррелей из двадцати одной скважины. Собственно, неплохо. Но мы недовольны. Потому что виден конец. – Он показал в сторону моря. В нескольких сотнях метров Йохансон увидел танкер, стоящий на причале у буя. – Только что заправили его. Придет еще один – и это все на сегодня. Запасы иссякают, ничего не поделаешь.

Места добычи находились не непосредственно под платформами, а в некотором отдалении. Подняв нефть, ее очищали от воды и соли, отделяли от газа и размещали в цистерны вокруг подножия платформ. Оттуда нефть откачивали через нефтепровод в буи. Вокруг платформ на 500 метров была зона безопасности, которую не имело права пересечь ни одно судно, за исключением ремонтных катеров, обслуживающих платформу.

Йохансон заглянул за перила.

– Разве «Торвальдсон» не здесь? – спросил он.

– У другого буя. Отсюда не видно.

– Даже исследовательские суда не подпускаете?

– Нет, хватит с нас рыбаков, которых то и дело приходится отгонять.

– Что, много неприятностей от рыбаков?

– Да не так чтобы много. На прошлой неделе пришлось воспитывать одних, они загнали косяк рыбы аж под платформу. На Гульфаксе-А недавно было хуже. Маленький танкер с повреждением мотора. Дрейфовал прямо на них. Мы послали туда пару наших людей, чтобы отогнать танкер, но потом они сами справились.

То, что рассказывал Йоренсен, в действительности описывало потенциальную катастрофу, которой боялись все. Если полный танкер оторвется и его принесет к платформе, ее может расшатать, но куда больше при этом опасность взрыва. И хотя платформа оснащена противопожарной системой, которая при малейшем намеке на огонь выбрасывает тонны воды, взрыв танкера означает для нее конец. Такие несчастья случаются редко и скорее в Южной Америке, где требования безопасности выполняются из рук вон плохо. В Северном море придерживаются предписаний. Если, например, дует сильный ветер, то танкер просто не загружают.

– Что-то ты похудел, – сказала Лунд, когда Йоренсен открыл перед ней дверь. Они вошли внутрь жилого корпуса и шли по коридору с одинаковыми дверями, ведущими в одинаковые квартиры. – Что, вас плохо кормят?

– Даже слишком хорошо, – захихикал Йоренсен. – Повар у нас отменный. Тебе надо заглянуть в нашу столовую, – продолжал он, обращаясь к Йохансону. – Отель «Ритц» супротив нее – халабуда. Нет, просто директор нашей платформы ополчился против пузатых североморских животов и отдал распоряжение сбросить все лишние килограммы, иначе увольнение.

– Что, серьезно?

– Директива «Статойла». Не знаю, доведут ли они угрозу до исполнения, но она подействовала. Никто не хочет терять работу.

Они дошли до лестничной клетки и спустились. Навстречу им шли рабочие-нефтяники. Их шаги гулко отдавались в стальной шахте.

– Так, конечная станция. У вас есть выбор. Пойдете налево – тогда поболтаем еще полчаса и выпьем кофе. Направо – к шлюпке.

– Я бы выпил кофе… – начал Йохансон.

– Спасибо, – перебила его Лунд. – У нас нет времени.

– «Торвальдсон» без вас не уйдет, – выразил недовольство Йоренсен. – Мы могли бы спокойно…

– Я не хочу запрыгивать на борт в последнюю минуту. В другой раз будет больше времени, обещаю. И снова привезу Сигура. Кто-то же должен обыграть тебя в шахматы.

Йоренсен засмеялся и, пожав плечами, вышел наружу. Лунд и Йохансон последовали за ним. В лицо ударил ветер. Они находились у нижнего края жилого блока. Пол перехода, по которому они двинулись дальше, был сварен из толстых стальных решеток. Сквозь ячейки виднелось волнующееся море. Здесь было куда больше грохота, чем на вертолетной площадке. Йоренсен подвел их к оранжевой шлюпке, висевшей на кране.

– Что будете делать на «Торвальдсоне»? – спросил он между прочим. – Я слышал, «Статойл» хочет продолжать строительство?

– Может быть, – ответила Лунд.

– Платформу?

– Заранее нельзя сказать. Может, и СВОП.

СВОП – это было сокращение от Single Well Offshore Production System. При бурении на глубине от 350 метров устанавливали такие СВОПы – корабли, похожие на гигантские нефтяные танкеры, соединенные с головкой скважины посредством гибкой буровой нитки. Они откачивали с морского дна сырую нефть и одновременно служили для нее промежуточным складом.

Йоренсен потрепал ее по щеке.

– Тогда смотри, малышка, чтобы тебя не укачало на борту.

Они поднялись в шлюпку. Кроме них на борту был только рулевой. Кран спустил шлюпку на поверхность воды. В боковые иллюминаторы было видно, как они опускаются мимо пористых бетонных стен. Потом их закачало на волнах.

Йохансон встал позади рулевого. Ему стоило усилий удержаться на ногах. Вдали показался «Торвальдсон». Корма научного судна была снабжена характерными выносами, с которых в море спускали исследовательские приборы и батискафы. Подниматься на борт пришлось по отвесной лесенке, защищенной со всех сторон. Мучаясь со своим чемоданом, Йохансон подумал, что, наверное, это была не такая уж хорошая идея – прихватить с собой половину гардероба. Лунд, поднимавшаяся первой, обернулась к нему.

– У тебя такой чемодан, будто ты собрался в отпуск.

Йохансон покорно вздохнул.

– А я уже думал, что ты больше вообще ничего вокруг не замечаешь.

Любое побережье в мире окружено зоной сравнительно мелких вод – областью шельфа, с максимальной глубиной до двухсот метров. В принципе шельф – не что иное, как подводное продолжение континента. В некоторых частях мира шельф короткий, в других регионах он тянется на сотни километров, пока дно не обрывается в глубину – где внезапно и круто, а где террасами и постепенно. По ту сторону шельфа начинается неведомая вселенная, о которой наука знает еще меньше, чем о космосе.

В отличие от глубоководья, шельф люди держат под контролем почти полностью. Хотя мелкое море занимает лишь восемь процентов всей водной площади, почти весь мировой улов рыбы происходит оттуда. Сухопутное животное человек во многом живет за счет моря, поскольку две трети его представителей селятся на узкой шестидесятикилометровой прибрежной полосе.

Перед Португалией и северной Испанией регион шельфа на океанографических картах выглядит узкой полоской. Британские острова и Скандинавия, напротив, окружены таким широким шельфом, что оба региона переходят один в другой, образуя Северное море, в среднем глубиной от двадцати до ста пятидесяти метров, то есть достаточно мелкое. На первый взгляд, нет ничего особенного в небольшом море, которое в теперешнем своем виде существует лишь десять тысяч лет. А ведь оно имеет центральное значение в мировом хозяйстве. Это одна из самых оживленных транспортных зон Земли, с высокоразвитыми индустриальными государствами и самым крупным портом всех времен и народов – Роттердамом. Тридцатикилометровой ширины пролив Ла-Манш – одна из транспортных жил мира. Грузовые суда, танкеры и паромы маневрируют здесь в большой тесноте.

Триста миллионов лет назад огромные болота связывали континент с Англией. Океан то надвигался, то снова уходил. Могучие реки несли в северный бассейн ил, растения, останки животных, и все это со временем образовало осадочные слои километровой толщины. Возникали угольные пласты, между тем как местность все глубже погружалась в воду. Все новые слои надвигались друг на друга и спрессовывали нижележащие пласты в песчаник и известняк. Вместе с тем глубины согревались. Органические остатки в камнях подвергались сложным химическим процессам и превращались под действием давления и температуры в нефть и газ. Частично просачиваясь сквозь пористый камень к морскому дну и пропадая в воде. А по большей части оставаясь в подземных залежах.

Миллионы лет шельф пребывал в покое.

Нефть совершила переворот. Норвегия, пребывая в упадке как рыбодобывающая нация, набросилась на вновь открытые месторождения полезных ископаемых и за тридцать лет превратилась во второго в мире по величине экспортера нефти. Ровно половина всех европейских ресурсов размещалась под норвежским шельфом. Такими же богатыми оказались и запасы норвежского газа. Платформы строились одна за другой. Технические проблемы решались без оглядки на то, чего это стоило окружающей среде. Бурили все глубже, простые конструкции первых буровых вышек уступили место сооружениям высотой с «Эмпайр Стейт Билдинг». Идеи о подводных, автоматически управляемых платформах постепенно становились действительностью. Оставалось только ликовать.

Но ликование кончилось быстрее, чем можно было ожидать. Улов рыбы шел на убыль во всем мире; точно так же обстояло дело и с добычей нефти. То, что возникало в течение миллионов лет, иссякло за какие-нибудь сорок. Многие месторождения шельфа были уже исчерпаны. Забрезжил призрак колоссальной свалки ненужной техники – опустевших платформ, демонтировать которые миру было не по силам. Лишь один путь мог вывести нефтедобывающие нации из тупика. По другую сторону шельфа, на континентальных окраинах, на бескрайних глубоководных пространствах залегали нетронутые запасы. Обычные платформы здесь исключались. Те, что планировала группа Лунд, чтобы использовать эти запасы, были сооружения другого рода. Склон далеко не везде был обрывистым. Были и террасы, они-то и представляли собой идеальные площадки для подводных фабрик. В связи с риском, связанным с глубоководными работами, число обслуживающего персонала должно было сводиться к минимуму. С уменьшением нефтедобычи закатывалась и звезда рабочих-нефтяников, которые в семидесятые и восьмидесятые годы привыкли очень хорошо зарабатывать. На Гульфаксе-С планировалось сократить персонал до нескольких десятков. Более новые платформы, как «Человек на Луне» – проект века на газовых месторождениях норвежского склона, – работали в почти автоматическом режиме.

Так или иначе, североморская нефтяная индустрия становилась убыточной. Правда, прекращение добычи представляло собой еще бóльшую проблему.

Когда Йохансон вышел из своей каюты, на борту «Торвальдсона» царило спокойствие. Он подошел к поручням и глянул вокруг. За прошедшие два часа они оставили позади поселок платформ, и теперь корабль находился за краем шельфа. Вдали еще виднелись отдельные силуэты буровых вышек, но в остальном здесь все уже походило на настоящее море, а не на затопленный индустриальный район. Под килем было около 700 метров глубины. Континентальный склон был промерен и картографирован, но о зоне вечной темноты сведений почти не было. Луч мощного прожектора вырывал из темноты то одну, то другую картинку, однако это давало так же мало представления о целом, как свет одного уличного фонаря обо всей Норвегии ночью. Йохансон вспомнил о бутылке бордо и о наборе французских и итальянских сыров в своем чемодане. Он отправился на поиски Лунд и застал ее за проверкой робота. Это был прямоугольный ящик, сваренный из трубок, высотой метра три, начиненный техникой. На закрытой верхней стороне стояло имя робота – «Виктор». В передней части ящика Йохансон увидел камеры и манипулятор. Лунд просияла, увидев его.

– Ну как?

Йохансон из уважения оглядел «Виктора» со всех сторон.

– Большой желтый пылесос, – сказал он.

– Пораженец ты.

– Ну ладно. На самом деле я впечатлен. Сколько эта штука весит?

– Четыре тонны. Эй, Жан!

Худощавый человек с рыжими волосами выглянул из-за кабельного барабана. Лунд подозвала его.

– Жан-Жак Альбан – старший офицер на этой ржавой посудине, – представила рыжего Лунд. – Слушай, Жан, мне еще нужно кое-что утрясти. А Сигур ужасно любопытный, он хочет все знать о «Викторе». Будь добр, позаботься о нем.

Она убежала. Альбан смотрел ей вслед с выражением веселого бессилия.

– Как я понимаю, у вас есть дела поважнее, чем рассказывать мне о «Викторе», – предположил Йохансон.

– Ничего-ничего, – Альбан улыбнулся. – Тина в один прекрасный день перегонит сама себя. А вы из НТНУ, правильно? Вы исследуете червей.

– Я только высказал свое мнение на их счет. А почему эти создания так вас беспокоят?

Альбан махнул рукой.

– Нас беспокоит скорее строение дна на склоне. А червей мы обнаружили случайно, они занимают главным образом фантазию Тины.

– А я думал, вы спускаете робота ради червей, – удивился Йохансон.

– Это Тина вам сказала? – Альбан взглянул на автомат и покачал головой. – Нет, это лишь часть миссии. Разумеется, мы ничем не можем пренебречь, но главным образом мы готовимся к установке долговременной измерительной станции. Прямо над разведанными залежами нефти. Если мы придем к выводу, что место надежное, то впоследствии здесь будет подводная станция добычи нефти.

– Тина мне что-то говорила о СВОПе.

Альбан глянул на него так, будто не знал, что на это ответить.

– Вообще-то, нет. Подводная фабрика уже, считай, готова. Если в планах что-то изменилось, то это прошло мимо меня.

Ага. Значит, плавучей платформы не будет. Может, было лучше не углубляться в эту тему. Йохансон стал расспрашивать Альбана о роботе.

– Это «Виктор-6000», – объяснил Альбан. – Он может погружаться на глубину шесть тысяч метров и работать там несколько дней. Мы управляем им отсюда, сверху, и получаем общие результаты в реальном масштабе времени, все через кабель. На сей раз он останется под водой 48 часов. Попутно нагребет и червей. «Статойл» хочет избежать обвинений в том, что нарушает биологическое равновесие экосистемы. А вы что думаете про этих червей?

– Ничего, – уклончиво ответил Йохансон. – Пока.

Прозвучал сигнал запуска. Йохансон увидел, как выносная стрела пришла в движение и подняла «Виктора».

– Идемте, – сказал Альбан. Они двинулись к пяти контейнерам в человеческий рост, поставленным посреди палубы.

– А что в этих контейнерах?

– Гидравлика для лебедки, агрегаты, весь этот хлам. А в переднем находится контрольный пульт. Не стукнитесь головой.

Они вошли через низкую дверь. В контейнере было тесно. Йохансон осмотрелся. Половину помещения занимал пульт с двумя рядами экранов. Некоторые мониторы были выключены, другие показывали навигационную информацию. Перед экранами сидели несколько человек. Лунд тоже была здесь.

– Вон тот человек посередине – пилот «Виктора», – тихо объяснял Альбан. – Справа рядом второй пилот, который обслуживает манипулятор. «Виктор» – машина чувствительная и точная, но требует и соответствующей сноровки в управлении. Следующее место принадлежит координатору. Он поддерживает связь с вахтенным офицером на мостике, чтобы корабль и робот действовали в оптимальном контакте. По другую сторону сидят ученые. Там и Тина. Она будет обслуживать камеры. Ну что, все готово?

– Можете начинать спуск, – сказала Лунд. Один за другим включились оставшиеся мониторы.

– Теперь вы видите то, что видит «Виктор», – объявил Альбан. – У него восемь видеокамер. Одна основная с объективом Zoom, два пилотных объектива для навигации и пять дополнительных камер. Качество изображения очень хорошее, даже на глубине в несколько тысяч метров мы получаем резкое изображение в цвете.

Перспектива перед объективами изменилась. «Виктор» погружался. Мониторы показывали зелено-голубой подводный мир, который постепенно мутнел.

– Включить прожекторы, – сказал координатор.

Разом пространство вокруг «Виктора» осветилось. Зеленая голубизна побледнела и уступила место освещенной черноте. В поле зрения попадали мелкие рыбы, потом все заполнилось крохотными воздушными пузырьками. Йохансон знал, что в действительности это планктон, миллиарды крохотных живых существ. Красные и прозрачные рифленые медузы проплывали мимо.

– Что именно будет делать «Виктор», когда опустится? – спросил Йохансон.

– Он возьмет пробы воды и осадочного слоя, нагребет всякой живности, – ответила Лунд, не оборачиваясь. – А главным образом добудет видеоматериал.

На экране возникло что-то вроде ущелья. «Виктор» спускался вдоль отвесной стены. Красные и оранжевые лангусты помахивали длинными усами. Там, внизу, было уже темно, но прожекторы и камеры передавали естественные цвета живых существ поразительно интенсивно. «Виктор» продвигался дальше мимо губок и голотурий, потом склон постепенно стал более пологим.

– Приехали, – сказала Лунд. – 680 метров.

– О’кей, – пилот подался вперед. – Сделаем круг.

Отвесный склон исчез. Какое-то время они снова видели свободное пространство, потом в черно-синей глубине обрисовалось морское дно.

– «Виктор» может перемещаться с миллиметровой точностью, – сказал Альбан с видимой гордостью. – Вы можете поручить ему вдевать нитку в иголку.

– Спасибо, с этим справляется мой портной. А где именно робот сейчас находится?

– На одном из плато. Под ним залегает несметное количество нефти.

– И гидрат метана?

Альбан задумчиво взглянул на него:

– Да, конечно. Почему вы спрашиваете?

– Просто так. И здесь «Статойл» собирается поставить фабрику?

– Хотелось бы. Если не возникнет никаких препятствий.

– В виде червей.

Альбан пожал плечами. Йохансон заметил, что французу неприятна эта тема. Они смотрели, как робот облетает по кругу чужой мир, обгоняя нескладных пауков и рыб, которые рылись в осадке. Камера выхватывала колонии губок, светящихся медуз и мелких каракатиц. Море было населено здесь не особенно густо, зато было много придонных жителей. Через некоторое время ландшафт стал корявым. По дну протянулись полосы.

– Это осадочные оползни, – сказала Лунд. – На норвежских склонах уже кое-что ползет.

– Что это за рифленые структуры? – спросил Йохансон.

– Это из-за течений. Мы подруливаем к краю плато, – Лунд сделала паузу. – Недалеко отсюда мы и обнаружили червей.

Все уставились на экраны. В свете прожекторов появилось что-то новое. Светлые, обширные линялые пятна.

– Лужайки бактерий, – заметил Йохансон.

– Да. Признак гидрата метана.

На экране появились потрескавшиеся белые пятна. Замерзший гидрат залегал прямо на дне. Внезапно Йохансон увидел что-то еще. В пультовой воцарилась тишина.

Части гидрата скрылись под розовой копошащейся массой. Вначале еще можно было различить отдельные существа. Затем огромное количество извивающихся червей стало необозримым. Розовые трубочки с белыми кустиками щетины ползали друг по другу в несколько слоев.

Кто-то за пультом издал возглас омерзения. Люди так устроены, подумал Йохансон. Нам отвратительно все, что ползает и копошится, а ведь это совершенно нормальная картина. Мы бы к самим себе испытывали омерзение, если бы могли видеть, какие орды клещей шевелятся в наших порах, поедая жир кожных выделений, как миллионы крошечных паучков распространяются в наших матрацах, а миллиарды бактерий – у нас в кишечнике.

Но ему и самому не нравилось то, что он видел. Полученная им в университете картинка из Мексиканского залива изображала популяции, похожие на эти, но те черви были меньше размером и вели себя довольно пассивно в своих ямках. А здешние беспокойно извивались и шевелились на льду – гигантская дрожащая масса, целиком покрывающая дно.

– Курс зигзагом, – попросила Лунд.

Робот проделывал размашистый слалом. Картина не изменилась. Черви, куда ни глянь.