Запретная любовь. Отец жениха

Он видел меня насквозь. Видел всю мою нищету, мой страх, мою сделка с совестью. И не осуждал меня. Он принимал это. Как данность. И в этом было что – то унизительное и невероятно освобождающее одновременно.

– Я… – я не нашлась, что сказать. Я просто смотрела на него, широко раскрыв глаза, как кролик перед удавом.

Анатолий Владимирович внимательно посмотрел на меня, потом его взгляд смягчился, стал почти жалостливым.

– Дом большой. Не сидите в четырех стенах. Библиотека вон там, – он кивнул в сторону коридора. – Там есть книги, которые могут вас заинтересовать. Не только про искренность, – в его голосе снова прозвучала легкая насмешка.

Анатолий развернулся и ушел, оставив меня в одиночестве с бешено стучащим сердцем и вихрем противоречивых чувств. Он не был груб. Он не был неприятен. Он был опасен. Опасен тем, что видел меня настоящую. И говорил со мной не как с ребенком или с невестой сына, а как с равной. Как со взрослой женщиной, которая сама сделала свой выбор. И это было самым страшным и самым пьянящим ощущением за все время моего пребывания здесь.

Я почти побежала в библиотеку. Не потому, что хотела читать. А потому, что он разрешил. Потому, что это было место, где он бывал. Где, может быть, осталась частичка его присутствия. Я стояла среди высоких стеллажей, дыша воздухом, пахнущим старым переплетом и его сигарами, и понимала, что жду. Жду следующей встречи. Жду следующего взгляда. Жду следующей фразы, которая обожжет и унизит. Я была пленницей. Но не этого дома. А того взгляда, что видел меня насквозь.

Глава 5

Анатолий

Виски не брали. Сигара не брала. Деловые отчеты плыли перед глазами, превращаясь в хаотичный узор. Во рту стоял привкус медной проволоки – вкус собственного напряжения. Все из – за нее. Из-за этой девочки с глазами испуганной лани, которая посмела заговорить со мной об искренности. Я знал, что она одна. Женя звонил из Москвы, что – то лопотал о фотографах, его голос был полон пустого возбуждения. А я видел ее в своем воображении: она бродит по дому, как призрак, касается пальцами корешков книг в библиотеке, смотрит в окно на мой парк. Мой. Все здесь было мое. И она теперь тоже была здесь. Под моей крышей. Невеста моего сына. Чертова искра любопытства, острая и нестерпимая, жгла изнутри. Чем она занимается? О чем думает? Спит? Читает?

Я вышел из кабинета, не отдавая себе отчета, куда иду. Ноги сами понесли меня по длинному, погруженному в полумрак коридору в ее крыло. Я оправдывал себя: я хозяин, я проверяю, все ли в порядке, комфортно ли гостье. Из – под двери в ее апартаменты пробивалась полоска света. И доносился тихий, едва слышный плеск воды. Кровь ударила в виски. Она в ванной. Разум кричал, что нужно развернуться и уйти. Немедленно. Но ноги приросли к полу. Рука сама потянулась к ручке. Дверь в будуар была не заперта.

Я вошел бесшумно, как вор. Воздух был влажным, густым, пахнущим чем – то цветочным и сладким – ее гелем для душа, ее шампунем. Ее запахом. Дверь в ванную комнату была приоткрыта. Я замер не в силах сделать ни шаг вперед, ни шаг назад. Люба сидела в огромной джакузи, откинув голову на мраморный край. Глаза были закрыты, на ресницах блестели капли воды. Длинные, влажные пряди волос темными змеями обвивали ее шею и плечи. Пар поднимался над водой, окутывая ее словно дымкой, скрывая и открывая самые сокровенные детали. Я видел изгиб ее ключицы, верхнюю часть груди с упругой, нежной кожей, на которую падали тени от свечей, расставленных по краю ванны. Хрупкий, почти девичий силуэт, и в то же время ослепительно женственный. Одна рука бессознательно скользила по поверхности воды. Она была погружена в свои мысли, абсолютно беззащитная и не подозревающая, что за ней наблюдают.

Жар прокатился по мне волной, сжимая низ живота стальными тисками желания. Таким примитивным, животным, всесокрушающим. Я хотел прикоснуться к этой коже. Провести пальцем по той капле, что скатилась с ее виска на щеку. Услышать, какой звук она издаст, если я внезапно явлюсь перед ней. Я сделал непроизвольный шаг вперед. Пол скрипнул. Ее глаза мгновенно открылись. Испуганные, огромные, как у ребенка, застигнутого на месте преступления. Она метнулась, пытаясь прикрыться, вода хлынула через край.

– Кто здесь? – ее голос дрожал.

Я вышел из тени в полосы света. Увидел, как ее лицо побелело, как зрачки расширились от чистого, неконтролируемого ужаса.

– Анатолий Владимирович! – Любовь ахнула, судорожно натягивая на себя воздушную пену, пытаясь стать как можно меньше. – Что вы… что вы здесь делаете?

– Я… – мой собственный голос прозвучал хрипло, чужим. Я не находил оправданий. Не хотел их находить. Я смотрел на нее, и все во мне горело. – Я услышал шум. Решил проверить.

– Выйдите! – ее шепот был резким, обрывающимся. – Немедленно! Женя ваш сын!

Именно это упоминание о сыне – стало тем крючком, который зацепил во мне не совесть, а ярость. Ярость на нее, на него, на всю эту дурацкую ситуацию. Сделал еще шаг, теперь я стоял прямо у ванной. Я видел каждую пору на ее испуганном лице, каждую каплю на ее ресницах.

– Женя, – прорычал я, и имя сына на моих губах звучало как ругательство, – Сейчас в Москве. Он выбирает оркестр для своей идеальной свадьбы. А его невеста принимает ванну в моем доме.

Я протянул руку, не касаясь ее, просто провел ладонью над поверхностью воды, над ее обнаженным плечом. Девушка замерла, не дыша, вся превратившись в один сплошной напряженный нерв.

– Вы боитесь меня, Любовь? – спросил я тихо, почти ласково. – Или боитесь себя? Того, что можете почувствовать?

– Это неправильно… – выдохнула она, но не отводила взгляд. Она смотрела на меня, загипнотизированная, как кролик.

– А что в этой бутафории правильно? – моя рука все же опустилась, и я коснулся мокрой пряди ее волос, откинув ее с плеча. Она вздрогнула, как от удара током. Ее кожа была обжигающе горячей. – Твой брак с моим сыном? Это правильно?

Люба не ответила. Ее губы дрожали. Я наклонился ниже, чувствуя, как теряю контроль. Пар от воды смешивался с моим дыханием.

– Я мог бы до тебя дотронуться сейчас, – прошептал я ей прямо в губы, не касаясь их. – И твое тело ответило бы мне. Оно уже отвечает. Я вижу.

Она вскрикнула – коротко, беззвучно – и резко выпрямилась, выплеснув на меня воду. На секунду наша кожа соприкоснулась – капли с ее плеча попали на мою руку, обжигая ее.

– Нет! – крикнула она уже громко, с истеричной ноткой. – Уйдите! Уйдите!

Девушка выбралась из ванны одним неловким движением, хватая с вешалки большое банное полотенце и кутаясь в него, спотыкаясь, падая. Вода с нее лилась ручьями на мой идеальный пол. Она была жалкой, испуганной, униженной. И невероятно прекрасной в этом своем животном ужасе. Я не стал ее останавливать. Я стоял и смотрел, как она убегает из ванной, как хлопает дверь в спальню, как щелкает замок.

Я остался один. В наполненной паром комнате, пахнущей ее телом. Мои руки дрожали. Внизу живота стояла тупая, нереализованная боль. На рукаве моего безупречного костюма расплылось мокрое пятно от попавшей на меня воды. От ее воды. Я поднес руку к лицу, вдохнул. Слабый, сладкий запах ее геля для душа смешался с запахом моего одеколона. Запах ее страха и моего греха. Я не испытывал ни стыда, ни раскаяния. Только всепоглощающую, дикую жажду. Я напугал ее. Унизил. И я знал, что теперь она будет бояться меня еще больше. Но в этом страхе теперь будет щекочущий, порочный интерес. И я, и она – мы это знали.

Я вышел из ее апартаментов, притворив за собой дверь. Дом был тих и пуст. Но теперь в его стерильном, холодном воздухе навсегда повисло эхо ее испуганного дыхания и моего невысказанного желания. Я проиграл сегодняшний раунд. Но война только начиналась. И я уже не мог, не хотел отступать. Она была моей. По праву того, кто сильнее. По праву того, кто первый увидел в ней не невесту, а женщину. И я заставлю ее признать это.

Глава 6

Любовь

Я заперлась. Щелчок замка прозвучал как выстрел, отгораживая меня от него, от того, что только что произошло. Я прислонилась спиной к холодной деревянной поверхности, вся дрожа, как в лихорадке. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, вот – вот выпрыгнет из груди и упадет на пол, залитый водой и стыдом. Вода. Полотенце промокло насквозь, прилипнув к коже ледяной саваном. По ногам струйками стекала вода, образуя на паркете лужу. Я смотрела на нее, не в силах пошевелиться, и в ушах стоял его голос. Низкий, хриплый, проникновенный.

– Я мог бы тебя коснуться сейчас. И твое тело ответило бы мне. Оно уже отвечает. Я вижу.

О, Боже! О, Боже! Я съежилась, обхватив себя руками. Мне было холодно, но внутри пылал пожар. Стыд. Дикий, всепоглощающий стыд. Он видел меня голой. Видел мой испуг, мое унижение. И… и что – то еще. Он видел то, в чем я сама боялась себе признаться. То предательское возбуждение, которое пронзило меня, когда его пальцы коснулись моих волос. Мимолетное, случайное прикосновение, которое обожгло сильнее, чем все целенаправленные ласки Жени.

Я бросилась в душ, сдирая с себя мокрое полотенце. Я включила воду почти кипяток, стараясь смыть с кожи его взгляд, его запах – тот густой, дымный аромат, что теперь, казалось, въелся в меня. Я терла кожу мочалкой до красноты, пока не стало больно, но ощущение его присутствия не уходило. Оно было внутри.

Он говорил о Жене с таким презрением. Таким холодным, безжалостным анализом. И он был прав. Он был абсолютно прав! И в этом была вся глубина моего падения. Меня чуть не изнасиловал отец моего жениха, а я лежу в ванной и думаю о том, что он прав в оценке собственного сына.

Слезы, наконец, хлынули из меня – тихие, горькие, безнадежные. Я рыдала, захлебываясь горячей водой из душа, пытаясь заглушить ими свой внутренний вой. Что со мной происходит? Я должна ненавидеть его. Бояться его. Бежать отсюда без оглядки. Но вместо этого я прислушивалась. Прислушивалась к шагам за дверью. Ждала, что он постучит. Что скажет что – то еще. Что потребует войти. Но было тихо. Абсолютно, зловеще тихо. Он ушел. Оставил меня одну с этим хаосом внутри.

Я не вышла к ужину. Сказала Лидии Михайловне, что плохо себя чувствую. Она принесла поднос с едой в комнату, ее лицо было, как всегда, невозмутимым. Она что – то знала? Слышала? Видела его выходящим из моего крыла? Эта мысль заставляла меня сжиматься от нового витка стыда.

Ночь была адом. Я ворочалась в огромной кровати, и каждый шорох заставлял меня вздрагивать. Мне чудились его шаги в коридоре, скрип ручки моей двери. Я представляла, как дверь открывается, и он стоит на пороге, темный и неумолимый. И в этом воображаемом сценарии я не кричала. Я смотрела на него. И ждала. Я ненавидела себя за эти мысли. Они были грязными, порочными, опасными. Я была обручена с одним мужчиной, а мое тело, мое предательское тело, жаждало другого. Его отца.

Под утро я, изможденная, наконец, провалилась в короткий, тревожный сон. И мне приснился он. Не Женя. Анатолий. Единственный раз во сне он не пугал меня. Он стоял ко мне спиной в своей библиотеке, а я подошла и обняла его сзади, прижавшись щекой к его спине. Он положил свою большую руку на мои пальцы и сказал: «Я знал». И это было так спокойно. Так по-семейному. Как будто так и должно быть.

Я проснулась с этим ощущением тепла и чудовищной вины. Солнце снова светило в окно. Дом был тих. Я боялась выходить из комнаты. Боялась встретить его. Боялась не встретить. Голод и жажда заставили меня набраться смелости. Я надела самый простой, самый закрытый халат и, крадучись, как преступник, вышла в коридор.

Он был пуст. Я почти пробежала на кухню, схватила бутылку воды и яблоко и уже хотела сбежать обратно, как услышала его голос. Он доносился из кабинета. Говорил по телефону, деловым, жестким тоном. Мое сердце заколотилось. Я замерла, прижавшись спиной к стене, и слушала. Просто слушала его голос. Этот низкий, властный тембр, который вчера шептал мне такие ужасные, такие пьянящие слова.

Я поняла, что жду, когда он закончит разговор и выйдет. Жду этой встречи. Жду его взгляда. Что он скажет? Как будет себя вести? Сделает вид, что ничего не было? Или одним взглядом напомнит мне о моем позоре? Телефонный разговор закончился. Я затаила дыхание. Послышались шаги. Он выходил из кабинета. Я не убежала. Я осталась стоять там, прижав к груди бутылку с водой, как щит. Он вышел в коридор и увидел меня. Его взгляд скользнул по мне, быстрый, оценивающий. Ни тени смущения, ни намека на вчерашнее. Только легкая, почти невидимая улыбка тронула уголки его губ.

– Любовь Викторовна. Я рад, что вы поправились, – произнес он своим обычным, ровным голосом. – Заходите ко мне в кабинет, когда освободитесь. Нужно обсудить кое-какие детали по поводу свадьбы. Женя прислал варианты меню.

И он прошел мимо, даже не остановившись. Как будто вчера не стоял надо мной в ванной. Как будто не касался меня. Как будто не говорил тех слов. И это… это было хуже всего. Хуже, чем если бы он стал меня преследовать. Он просто… вычеркнул это. Сделал вид, что ничего не было. Для него это было настолько незначительно, что даже не требовало обсуждения.

Остаток дня я провела в оцепенении. Я пыталась читать, смотреть телевизор, но ничего не доходило до сознания. Его равнодушие жгло сильнее, чем его настойчивость. Это значило только одно – для него это была просто прихоть, минутная слабость. Он поиграл с невестой сына, напугал ее и забыл.

К вечеру мой страх сменился обидой, а обида – странной, иррациональной злостью. Как он смеет? Как он смеет вот так вот взять и перевернуть мою жизнь с ног на голову, а потом сделать вид, что ничего не произошло? Я для него что, игрушка? Эта злость и дала мне смелости. Когда Лидия Михайловна передала, что Анатолий Владимирович ждет меня в кабинете, я не стала переодеваться. Я пошла в том же самом халате, с мокрыми после душа волосами, без макияжа. Пусть видит меня такой – испуганной, несчастной, неидеальной. Не «выгодным активом», а просто женщиной.

Я постучала и вошла без разрешения. Он сидел за своим столом, снова вглядываясь в бумаги. Он поднял на меня глаза, и я увидела в них мгновенную вспышку чего-то… удивления? Одобрения? Но оно тут же погасло, сменившись привычной холодной вежливостью.

– Садитесь, – он указал на кресло напротив. – Женя прислал…

– Мне все равно, что прислал Женя, – перебила я его, и сама удивилась своей резкости. Голос не дрожал.

Он медленно отложил ручку и сложил руки на столе. Его взгляд стал тяжелее, пристальнее.

– И что же вас интересует, Любовь Викторовна? – спросил он мягко, с опасной учтивостью.

Я вдохнула полной грудью, чувствуя, как трепещет все внутри.

– Вы. Ваше поведение. Вчера. Вы считаете, что после… после этого мы можем просто обсуждать меню для свадьбы?

Он помолчал, изучая мое лицо. Затем медленно поднялся и обошел стол, чтобы стоять рядом со мной. Он не прикасался ко мне, но его близость снова парализовала меня.

– А что вы предлагаете? – спросил он тихо. – Чтобы я извинился? Или чтобы я продолжил?

От его прямолинейности у меня перехватило дыхание. Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Вы хотите, чтобы я сделал первый шаг, Любовь? – он наклонился чуть ближе, и его дымный запах снова ударил мне в голову. – Или второй? После вчерашнего?

– Я… я не знаю, – прошептала я, и это была чистая правда. Все мои принципы, вся моя злость рассыпались в прах от его близости.

– Вот когда решите, – он выпрямился, и его лицо снова стало непроницаемым, – тогда и поговорим. А пока – давайте обсуждать меню. Ради Жени.

Он произнес имя сына с ледяной утонченностью, и это прозвучало как самая жестокая насмешка. И я поняла. Он играл со мной. И правила устанавливал тоже он. Всегда.

Глава 7

Анатолий

Она вошла в мой кабинет с вызовом во взгляде. В том самом простом халате, с мокрыми волосами, без притворства. Вся дрожащая от неоформленной ярости, как разъяренный котенок. И это было в тысячу раз сексуальнее, чем вся ее вчерашняя невинность в ванной. Она пыталась нападать. Спрашивала о моем поведении. И в ее глазах читался не только страх, но и жгучее, невысказанное любопытство. Она пришла не за извинениями. Она пришла за продолжением. Она сама этого не понимала, но я – то видел. Видел, как ее зрачки расширяются, когда я приближаюсь. Как учащается ее дыхание.

– Вы считаете, что после этого мы можем просто обсуждать меню для свадьбы? – спросила она.

Я чуть не рассмеялся ей в лицо. О, моя наивная, моя прекрасная глупышка. Меню? Я готов был сжечь весь этот мир ради того, чтобы снова провести пальцами по ее мокрой коже. Но я сдержался. Нужно было дать ей понять, кто здесь задает правила.

Я подошел близко. Напугал ее. Дал ей почувствовать всю силу моего желания, всю тяжесть выбора, который она теперь должна была сделать. И отступил. Отправил обратно в ее комнату, к ее мыслям, к ее метаниям. Пусть варится в этом котле стыда и желания. Это закалит ее. Сделает готовой к тому, что должно произойти. Потому что это произойдет. Я уже не сомневался.