Полная версия
Элегия о гауптвахте, или Сто сорок суток ареста
Элегия о гауптвахте, или Сто сорок суток ареста
Григорий Зарубин
© Григорий Зарубин, 2025
ISBN 978-5-0068-1490-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Все имена, фамилии, отчества, действия, события, – вымышленные.
Элегия – это печальное повествование.
Гауптвахта – специальное помещение (сооружение) или целый комплекс сооружений для содержания под арестом советских военнослужащих, совершивших проступок или даже преступление.
Гауптвахту на жаргоне часто именуют: «губа», «кича». Но мы, как люди воспитанные и образованные, в нашем рассказе так называть её не будем.
Ещё иногда, исключительно в редких случаях, военные допускают слабость – матерятся. Мы же будем стараться не пропускать нецензурные выражения. А в тех самых случаях, когда иным способом выразить яркую мысль невозможно, – напишем, всем известное, слово на букву «Б»: «блин». Это не слово-паразит, а, так сказать, выражение, – от чрезвычайно и бурно нахлынувших эмоций.
***
Целенаправленно не буду указывать род войск, место дислокации части, и даже постараюсь обходить косвенные ориентиры.
Поймите правильно: и страны той уже давно нет, и жили тогда люди, мягко сказать, «неодинаково». Кто-то любит Советский союз, кто-то нет. Кому-то понравилось в той армии служить, кому-то не очень. Кого-то вкусно кормили, добротно обували, одевали; возможно, и научили чему-то полезному, и правильно воспитали. Я не спорю. Повезло. Сам лично видел такие воинские части. Как правило (не утрирую) там служили прекрасные замечательные офицеры. Но мне не повезло…
Итак, дорога в армию.
Ехал я служить в воинскую часть на поезде. Ничего абсолютно, скажу я вам, особенного. Поезд как поезд, вагоны как вагоны. Наверняка, и вы когда-нибудь и куда-нибудь ехали на поезде. Всё то же самое…
Понятное дело, что в плацкарте. Бельё постельное, по объективным и субъективным обстоятельствам, не покупали. Гражданские пассажиры тоже ехали с нами в вагоне. Кстати сказать, они тоже не брали постельное. Проводница этим фактом коммерческим была очень недовольна.
В общем, ехали и ехали себе. Вагон скрипучий кренило на перегонах. Одни открывали окна, дескать, им было душно; другие – закрывали, чтобы сквозняка не было. Кто-то дико храпел, кто-то пакетами шуршал, кто-то и, простите, пукал. Курить ходили в тамбур (тогда ещё можно было), и запах табака разносился густо сквозь весь вагон. Пили водку и чай из стаканов гранёных. Кто-то играл в карты. Кто-то спал, взобравшись на верхние полки. Кто-то выломал дверную ручку в туалете, поэтому приходилось изнутри дверь постоянно чем-нибудь блокировать, или истошно визжать: «занято!!!».
А я, будучи «ботаником», так сказать, интеллигентно, сидя на «боковушке», читал томик прекрасных стихов Северянина, потягивая из фарфоровой чашечки, не менее прекрасный, дедовский крепкий, настоянный на кедровых орешках, самогончик…
– Бухаете, как скоты! – прибегал из другого вагона иногда сопровождающий нас нервный старший лейтенант, – а ну сдать мне немедленно все бутылки!!! Я вам устрою!!! Вот сидит человек, книжку читает! Берите пример!
Я, порядком захмелевший, покачивал головой в такт скрипучему вагону и добродушно ухмылялся. Нос мой раскраснелся неимоверно, очки запотели, стихи на фоне мелькавших ёлочек были восхитительны…
Первый день службы
В те далёкие свои молодые годы выглядел я следующим образом: рост – метр восемьдесят, шатен, два верхних правых зуба накануне удалены, худого телосложения, размер обуви – сорок второй.
Ничего примечательного. Таким и надо быть в армии, – ничем не отличаться от остальных. Иначе могут возникнуть проблемы.
А я носил очки. Это уже плохо. Вдобавок очки оттеняли мой длинный нос – это очень плохо. Нос часто от волнения потел и краснел – это бедствие.
К тому же фамилия моя – Оглоблин, имя – Авксентий, отчество – Харитонович: и это уже настоящая трагедия.
Уж скоромно умолчу о том, что мне нравилось слушать классическую музыку. Это вообще катастрофа…
– Оглоблин?! – в первую же минуту моего пребывания в родной части окликнул меня товарищ прапорщик.
– Я!
– Ты, знаешь ли, я к тебе отношусь, в целом, и пока что, неплохо, – начал «издалека» старшина, – ты скажи мне, как тебя называть, чтобы не обидеть, нечаянно исковеркав твоё имя, но и подходяще, так сказать, сподручнее было б тебя всё же материть?
– Можно Сева.
– Сева?
– Да.
– Это будет тебе не обидно?
– Нет.
– А меня зовут Виктор Сергеевич Мальцев.
– Очень приятно.
– Пошёл ты, Сева, «очень далеко»!
Красивая форма одежды красивого солдата.
В первый же день по прибытии с поезда выдали нам, салагам, форму со склада.
Да, раньше одевали солдат в самой части. А гражданскую одежду официально предлагали или выкинуть или отправить домой в посылке. Наверное, оттого и ехали служить в откровенном тряпье, точно нищие бродяги.
В комплект казённого обмундирования входило, как-то: зелёная пилотка со звёздочкой; ремень солдатский с бляхой со звездой; тонкий брючный ремешок; хлопчатобумажные зелёные «штаны», – или как они там называются, но что-то вроде «галифе». Напишите в комментариях, если кто знает. Такая же «куртка» дореволюционного покроя; сапоги кирзовые; портянки; чёрного цвета и огромного размера трусы. Собственно, весь гардероб.
Выдали также каждому: ложку алюминиевую, фляжку алюминиевую и солдатский котелок алюминиевый из двух отсеков в зелёном чехле.
– А, это самое, а нитки?!
– Товарищ, блин, солдат! Нитки, иголки, подворотнички, – купите в магазине в военторге. Куда вас всех после обеда организованно сводят, блин!
В это время дембеля с радостными злобными лицами уже заглядывали к нам в окна временного расположения со стороны улицы, несмотря на то, что расположили нас на пятом этаже. Каким образом они туда залезли, и за что там держались, – остаётся лично для меня загадкой…
– Эй, салаги! Часы есть у кого-нибудь?! – орали дембеля в щели ветхих ставен, – джинсы есть?! Кроссовки?!
Я открыл узкую форточку…
– Солдат, блин!!! – окликнул тотчас меня офицер, – отойди-ка от окна!!!
У меня и нечего было отдавать-то, я просто хотел помочь солдатам со стороны улицы ненароком не упасть.
– А ну «быстро слазьте и идите куда-нибудь далеко отсюда», скоты, блин!!! – заорал грозным матом на дембелей офицер.
Наглые «персоны» по ту сторону окон быстренько исчезли.
Баня.
Почему я начал излагать свою скромную «солдатскую элегию» с вопросов помывки? Да оттого, что с этого и началось, так сказать, глубокое «погружение» в жестокую солдатскую действительность.
Итак, бани в части не было.
Как-то немного позже возле клуба мы разбирали кирпичи, мусор всякий таскали, откопали какие-то бетонные блоки ненароком…
– Это бассейн, товарищи солдаты! – старшина зло прищурил левый глаз, оглядывая широкую плиту под своей ногой.
– А что с ним случилось, товарищ прапорщик? – хором спросили мы.
– Нету, – очень коротко и резонно заметил старшина.
То ли он был когда-то, этот бассейн, и с ним что-то стряслось; то ли его хотели построить, но ресурсов не хватило: лично я никогда не узнаю.
Если кто знает, пишите в комментариях.
– Товарищ прапорщик, разрешите перекур?!
– Валяйте, – снисходительно разрешил старшина.
Помывка первая.
Однако, на следующее утро, как мы прибыли в часть, нас повели в баню. В баню надо было идти примерно три километра, если по лесной дороге. Вот туда мы и пошли. У нас уже были индивидуальные белые вафельные полотенца. Мыло хозяйственное старшина выдал накануне: кусок на четверых.
– Так, рота, стой! Ать-два! – в начале дороги остановил нас прапорщик, – сняли полотенца, быстро! и спрятали за пазуху!
Мы послушно выполнили приказ. И двинули дальше, в предвкушении увидеть за поворотом в лесной чаще некое красивое, наверняка деревянное сооружение с дымящейся трубой. Где есть парилка, удобный трапик к речке, в холодильниках – квас, на лужайке в мангалах жарится шашлык, а кто захочет, может попытать удачу спиннингом выловить рыбину…
За поворотом мы увидели… в точности такое же, как и до поворота, продолжение хмурого леса. Однако узкая тропинка сворачивала направо прямо к речушке.
Злобная местная речка, – «баня»: была мелкой по колено и чрезвычайно холодной. Старенькая механическая машинка больно выщипывала наши «гражданские» кудри.
Как ни странно, никто не простудился. Наверное, находясь в состоянии стресса, наши организмы попросту не обратили внимания на посинение кожи.
Стриженые под ноль пацаны не узнавали друг друга. «Гы-гы-кали», подтрунивали, пихались. Старшина, судя по его взъерошенным усам, из последних сил сохраняя остатки спокойствия, терпеливо учил правильно наматывать портянки.
Портянки – это такие «тряпочки». Их нужно плотно, без лишних складок, правильно обмотать вокруг голой ступни. При соблюдении инструкции форма портянки внутри сапога не разваливалась. Соответственно, не натирала мозоли. Я, к счастью своему, слушал и смотрел внимательно.
На обратном пути терпение у прапорщика всё ж таки лопнуло, так сказать – «взорванной плотиной чувств и негативных эмоций». И на подходе к части, весьма погрустневшие и изрядно вспотевшие, мы сносно, но уже умели маршировать строевым шагом…
– Рота! Становись! Отставить! Приказ «Отставить» выполняется в три раза быстрее!!! Становись, блин!!! На месте, шагом… упор лёжа принять!!! Скоты, весело им тут, блин!!! Ать-два, ать-два!!! Становись!!! Шагом, марш!!! «Отставить»!!! … упор лёжа принять!!!
Помывка вторая.
Как-то привезли нас на грузовиках в городскую баню.
Баня как баня. В любом провинциальном городке такая есть. Помывочный комплекс обнаружился: серого мышиного цвета, что снаружи, что изнутри; ледяной каменный пол; в помывочной – один тазик на десятерых; из крана лился только кипяток.
Холодной воды почему-то не было.
Я не знаю, отчего так. Пишите в комментариях.
В общем, за четыре часа ожидания помылось процентов от личного состава – ноль… никто так и не помылся.
Зато на улице, в ожидании, бурлили неописуемые страсти! Несознательные солдаты, а проще говоря, и выражаясь сержантским языком: «скоты со свиными рылами» разбежались без разрешения по окрестным продуктовым магазинам. Покупали себе кульки с пряниками и конфетами, и «чавкали» их прямо на улице. Впрочем, и те, кто с разрешения ходил в булочную, – эстетическим поеданием хлеба не отличался.
Я? Что, я. У меня денег не было. Я сидел скромно на скамейке в тени тополя. Читал местную газету, любезно подаренную мне местным старичком—коммунистом. В газете, помимо обличения либералов и местной буржуазии, на последней странице был кроссворд, вдобавок, шахматная задачка…
Помывка третья.
Помывки третьей не было.
То есть, запланированных посещений бань, в том или ином виде, не было. Никогда!
Не знаю, кто, где, и когда мылся. Я лично ходил на речку пока снег не выпал.
Да, вру я вам! Какая речка? Ну, какая, блин, речка?!!! И кто меня туда отпустит?! Да и сам я не очень-то хотел! Быть чистым, – далеко не самая главная проблема у молодого солдата. Вы уж мне поверьте! Впрочем, до наступления зимы, в душ раза четыре я ходил в кочегарку, пока чумазые кочегары меня не отлупили и глумливо не выгнали голышом на улицу…
Покос травы.
Да, есть такое важное дело у людей – косить траву. В сельской местности, таким образом, заготавливают корм животным на зиму. И в городе убирают траву в парках, скверах, газонах. Наверное, – для красоты, я думаю.
В моей части тоже косили траву. Но цель, а в главной степени подход к делу, – совершенно иные.
Начну с «подхода». Для косьбы необходимо, как-то: человек с двумя руками; или конь; или трактор. Крайне необходим режущий инструмент: коса, серп или какая-нибудь механическая косилка. Впрочем, в крайних случаях можно косить и саблей или мачете.
Я уж молчу о том, что нужны вилы, грабли, волокуши, специальная одежда, холодный квас для утоления жажды. Но это, так сказать, вообще не существенные артефакты.
В армии из всего вышеперечисленного было в наличии исключительно только неуёмное горячее желание командиров найти субботнее развлечение для личного состава…
– Так, товарищи солдаты, косим всю эту траву вдоль забора!
– Товарищ прапорщик! Разрешите обратиться?!
– Да, Мохов, чего надо тебе?
– А чем косить?!
– Ты – дебил?! Мохов!
– Никак нет.
– Так смотри, блин, как твой товарищ Оглоблин делает!
– Так он её, эту траву, с корнем выкапывает!
– Значит, и ты так делай! Пользуйся, так сказать, – чужим интеллектом.
– Товарищ прапорщик, разрешите обратиться?!
– Мохов, блин! Чего тебе ещё от меня надо?!
– А где лопату взять можно?
– Мохов, скот ты, «сексуально озабоченный»!!! ты издеваешься?!!! Оглоблин – ко мне!
– Товарищ прапорщик, по ваш…
– Боец! – перебил меня Мальцев, – ты где лопату брал?!
– У меня нет лопаты, – я даже показал пустые грязные ладони.
– А чем ты траву выкапываешь?!
– Руками…
– А почему ты у меня не спрашиваешь, где, например, брать шанцевый инструмент?!
– Честно, товарищ прапорщик?
– Честно, честно, Оглоблин!
– Я думаю, что было бы это действие непродуманным с моей стороны проступком с неопределёнными печальными последствиями для меня.
– Молодец, Оглоблин! Помой-ка где-нибудь свои ручонки. На тебе денежку. Кладу в твой карман. Сбегай в киоск. И купи мне и себе по стаканчику мороженого. Так, Мохов! Упор лёжа принять!!! Раз – два, раз – два…
Отсидка на гауптвахте – первая
Первый раз в своей никчёмной солдатской жизни, буквально на первом месяце службы, водворён я на гауптвахту был в солнечный июльский жаркий денёк; где-то после обеда. Отчего так помню хорошо? Такое событие не забывается никогда.
Как глубокий шрам на лице. Обычно не обращаешь внимания на физический дефект, свыкнувшись жить с ним. Но, время от времени, да и вспомнишь, к примеру, бреясь и смотрясь в зеркало.
Попал я туда за дело. Оправдываться не буду. Самовольно оставил воинскую часть.
Дело в том, что от центрального КПП с распахнутыми зелёными железными воротами до гражданского ларька было метров десять не больше. Буквально через однополосную автомобильную дорогу; ну плюс газон метра два-три.
Офицеры, конечно, как воспитанные и дисциплинированные люди, шли на службу или домой через специальный пешеходный проход возле будки с часовым. А солдаты шмыгали как раз через эти самые открытые ворота.
Да понятно, совершенно понятно, что какой-нибудь «скот» вроде меня мог бы спокойно перелезть невысокое ограждение – в любом месте по периметру. В метрах ста за зданием госпиталя вообще никакого забора не было.
И в самом-то киоске ничего путного не продавалось. Даже сигарет не купишь, оттого что во всей стране в то время с куревом было плохо. Да и денег у меня не было ни копейки. Впрочем, я и не курил и не сильно употреблял спиртного. А до женского пола, уж поверьте, солдату на первом месяце службы и мысль не придёт. Два желания заветных только есть: поспать, свернувшись где-нибудь калачиком, да пожрать чего-нибудь!
Чего я там околачивался? Если б и было что-то дельное и важное – буквально рядом, в бетонной плите ограждения, наличествовала для этих целей вполне сносная дыра.
В общем: все ходили, нарушали, а пойман был именно я.
Злобный майор этак ловко прихватил меня за шиворот…
Если бы он хотя б спросил, зачем и куда я иду…
***
– Ну, и куда ж это ты, «родненький», собрался?! – попался я однажды на глаза ехидному усатому с шикарными бакенбардами капитану.
– Товарищ капитан, здравия желаю! Отправлен посыльным к товарищу прапорщику!
– Чого кажеш? – спросил он с сильным акцентом, выдававшего исконного белоруса.
– Отправлен посыльным к прапорщику. Передать, что он заступает дежурным.
– Що у него телефону немае?! Лапшу мне на уши…
– Никак да. Нет!
***
В общем, отмазался я бы как-нибудь, наверное…
Но этот товарищ майор не спросил. Думаю, в этом-то и есть, в том числе, большое отличие «капитанов» от «майоров».
***
Я сразу приметил через призму солдатской службы, что «капитаны», «прапорщики» и «старшие прапорщики» – никогда и никуда не торопятся. И им всегда скучно. А что? Наверняка так и есть. Вышестоящая должность пока не светит, до пенсии далековато, и в очередном воинском звании большого-то смысла нет. Поэтому если они и предпринимают какие-то «действия»: марш-броски с рядовым составом, организация побелки казармы, дежурства и т. д. и т.п., то исключительно при крайней необходимости или если это «действие» очень увлекательное и весёлое.
С «майорами» куда как сложнее. Эти всегда торопятся. Всегда активные. Всегда злые, от того, что не поспевают. Вернее, от того, что подчиненные их не поспевают. Они хотят стать подполковниками!
***
Всех же офицеров в части старослужащие солдаты называли: «кадеты». Конечно, за глаза, и в случаях повышенной опасности…
– Атас, «кадеты»!!!
– Через плац не ходи! Там «кадеты».
– «Кадетам» стучать нельзя!
И т. п. и т. д.
К слову, через плац наискосок, чтобы срезать путь, ходить, и правда, было нельзя. Почему офицеров обзывали «кадетами»? если честно, я не знаю. Если вы знаете, пишите в комментариях.
Догадываюсь, что это прозвище не связано никоим образом с политическими воззрениями дореволюционной партии конституционных демократов. Скорее наоборот, я отнёс бы «родного» старшину Мальцева к ярым «монархистам».
Но на мой скромный взгляд, прозвище «кадеты» не обидное. Даже подразумевает маленькую частицу благородства и гуманности к солдату.
Поэтому тогда тот товарищ капитан, немножко поглумившись надо мной ради смеха и от скуки, меня отпустил…
– Ладно, вали кулём (красивый и замечательный солдатик)!
– Есть, товарищ капитан!
– Хотя, стояти!
– Так точно, товарищ капитан!
– На-ка, сумку виднеси заодно ко мне до дому. Сейчас адрес чиркну.
– Да я запомню.
– «Уж слишком мало рыбы в твоём рационе, товарищ солдат, содержащей йод, необходимый для развития твоего малюсенького мозга»…запамятавши ты, ха-ха!
Впрочем, очень скоро с капитаном Решетко солдатская судьба моя свела очень близко.
***
В общем, сцапал меня за шиворот гимнастёрки майор, и поволок прямо к крыльцу штаба…
– Эй, дежурный!!! Вызывай караул!
Для меня это стало полной неожиданностью…
Не то, чтобы жизнь моя солдатская протекала развесёло и вольготно до этого дня, или в «розовой» дымке. Вовсе нет. Жёсткие правила выживания в армии усвоены мной были сразу, – практически на второй день приезда в часть. Эти правила были строгими, неукоснительными. За их несоблюдение немедленно следовало суровое наказание. К примеру, плохо намотал портянки, – натрёшь мозоли; если уснул на посту – получишь тапком по моське; если с вечера не подшился, – утром будешь много отжиматься (впрочем, всё равно будешь отжиматься, потому что кто-нибудь из твоего взвода всё одно встанет в строй с грязным подворотничком, и отжиматься будут все, но хотя бы после я не получу взбучки от сотоварищей); если плохо помыл свой котелок – обязательно к утру обдрищешься и т. д.
Но соблюдение этих правил была как некая, хоть и опасная, но всё же игра. А отжиматься, приседать, мыть полы, – только лишь следствие объективной реальности.
А тут не игра, – действительность. Жизнь… Одно дело, когда ты смотришь в кино, как тонет корабль, а другое, – когда сам, пуская пузыри, идёшь ко дну. И, правда, не прошло и получаса, пришёл за мной наряд. Сержант и два бойца, вооружённых настоящими автоматами, повели меня, на виду у всех офицеров и солдат, под конвоем в сторону гауптвахты.
По сильно опечаленному выражению физиономий окружающих, точно острая боль зубная их поразила, в момент шокирующего ареста, – я, так сказать, приобрёл важнейший агитационный статус «анти-солдата», дескать: «посмотрите на него! И запомните! так делать, как этот негодяй, – категорически нельзя!». И я взвалил на свои плечи миссию объекта воспитания. То есть, все солдаты, глазевшие на меня, в ту минуту глубоко задумались и над своим скорбным поведением. Моё же перевоспитание началось за высоким забором серых казематов…
***
Привели меня к этакой «бастилии»: одноэтажному серому зданию за высоким деревянным забором, поверх окутанным нещадно колючей проволокой. Забор был такой белый, что, отражаясь на солнце, больно слепил глаза.
Внутри же практически всё окрашено в ядовито-зелёный цвет: и здание, и двери, и какая-то бочка на колёсах, и туалет в глубине двора…
– Снимай ремень, – приказал лейтенант, начальник караула, озорно оглядывая меня с ног до головы, точно паук бедного комарика, запутавшегося в крепкой паутине.
Я послушно снял с пояса ремень, отдал сержанту…
– Военный билет.
– Нету, – соврал я.
– А где он?
– Потерял.
– «Разгильдяй»!
***
Я уже был информирован от старших товарищей, что если окажусь в подобной ситуации, необходимо немедленно избавиться от всех улик и спрятать военный билет поглубже в голенище сапога…
– «Военник» обязательно потеряют, «замучаешься» потом увольняться!
***
Втолкнули меня в камеру. Закрыли за моей спиной железную дверь.
Кто-то что-то там философствовал об окне тюремном. Дескать, одни видят через решётку звёзды, другие – грязь. Я вам скажу только одно – окна в моей камере не было.
На ощупь «помещение» оказалось чрезвычайно маленьким: метр на метр максимум по периметру и два в высоту. То есть комфортно можно только стоять. Естественно, что кровать, стулья и прочая мебель и утварь отсутствовали.
Стены и пол на ощупь были из бетона. Цвет определить не представлялось возможным. Но, думаю, он был серый, или, скорее всего, зелёный.
– Эй, пить хочу! – крикнул я в щель двери, углядев проходившего мимо по коридору караульного.
– Перебьешься! – зло ответил он, – ещё вякнешь раз, три шкуры с тебя спущу!
Я догадался, что мои заветные желания «поспать и пожрать» в ближайшей перспективе не сбудутся…
***
А, правда, самое-то обидное, что никто мою фамилию даже не спросил. Никто. Ни злобный майор, ни начальник караула озорной, ни, тем более, рядовые «тюремщики».
***
Есть мнение, что арестанты, лишённые всякой надежды, запертые в застенках, слушают мысленно или поют вслух разные оперы, на крайний случай, сочиняют дерзкие стихи. Ну, а я чем хуже? Примостившись кой-как по диагонали на корточки на маленьком бетонном полу, пытался припомнить мелодию песни Лучо Далла: «Памяти Карузо». Восхитительный голос Лучано Паворотти, на мой взгляд, очень хорошо отображал мои страдания и чувства. Я представлял себя униженным и оскорблённым, ни много ни мало, этаким «Эдмоном Дантесом», графом «Монте Кристо», и даже немного стал сам себе дирижировать, грустно напевая, -стараясь подражать итальянскому диалекту…
– Чаго там выешь, гарэза?! – лязгнул железный засов, распахнулась дверь, и я узрел злобные глазки начальника гауптвахты, того самого капитана с шикарными бакенбардами, -идзипатрэнирусястраявойпадрыхтоуцы!
Моя солнечная «Италия» дымкой растворилась в жестокой действительности бытия солдатского…
***
И ещё, к слову тут сказать, уважаемый читатель, сложилось у меня такое мнение, что все абсолютно военные проявляют, мягко говоря, – музыконенавистничество. Или по научному, – страдают мелофобией. И, вообще, что не «квадратное», не «прямоугольное», – то «безобразное» и, соответственно, неправильное. Поэтому крайне необходимо при обнаружении чего-нибудь «неквадратного» очень быстро это исправить, переделать, в крайнем случае уничтожить.
В армии дозволительны только два цвета: зелёный и чёрный. В очень редких случаях допускается красный, как-то: на пожарном щите; на запрещающих табличках или указателях; на генеральских лампасах; в оттенке грозном и суровом во взгляде очей командира.
***
Этакий небольшой забетонированный «квадратик», напоминающий маленький ненавидимый плац, разлинованный красивыми белыми линиями – ждал меня.
До позднего вечера я в поту оттачивал строевой шаг.
Восхитительный ужин в «замке»? Был, конечно. Подали к столу, как-то: кофе, хлеб, перловая каша. Причём, всё это «великолепие» было взболтано в одной кастрюле. Я ограничился водичкой из-под крана.
***
Ночью, после «отбоя», так как днём арестанты «недурно отдохнули», меня и ещё целую «плеяду» бедолаг: «графьёв», «баронов», «виконтов», «маркизов», – вывели на воспитательные работы.
