В Пузыре

Карина Вистера

В Пузыре

Для всех, кто проживает темные времена и думает,

что они никогда не закончатся.

Помните, у всего есть конец.

Примечание Вистеры

Я безмерно благодарна твоему желанию окунуться в темный мир. Это произведение является моей первой книгой. Оно служит аллегорией моего тяжелого периода в жизни. И перед тем, как это случится, я хочу тебя предупредить, что это история мрачная и страшная, как и ее персонажи. В ней будут матерные слова, экзистенциальный кризис, ревность, кровь, смерть, жестокость, упоминание о торговле людьми, похищение, депрессия, мысли о суициде, попытки суицида, утрата, принятие наркотиков, эмоциональное насилие, физическое насилие, сомнительное согласие/отсутствие согласия, сексуальное насилие, упоминание об изнасиловании, попытки убийства, убийства, сцены секса.

Эта книга не служит нормализацией насилия, как эмоционального, так и физического. Я выступаю против любых его форм и проявлений.

Эта книга написана для любителей темных романов, кто умеет проводить четкую и жирную черту между вымыслом и реальной жизнью.

Я очень прошу тебя читать эту книгу только в стабильном эмоциональном состоянии. Если ты почувствуешь, что от прочтения тебе становится плохо, пожалуйста, остановись и отложи книгу в сторону.

Твое ментальное здоровье важнее всего.

ЧАСТЬ I

Tenebrae animae

Глава 1

Путь в неизвестность всегда меня пугал. А что, если у меня не получится? А что, если я не справлюсь? А что, если я недостаточно хороша? А что, если я ошибусь…?

– Зоуи?

Звонкий голос Белл выдернул меня из грез и поместил в реальность.

– Что?

Я продолжала смотреть на ее чашку и не сразу подняла глаза.

– У тебя снова болит голова?

Я кивнула головой – и резкая пульсирующая боль усилилась, заставив меня отразить ее на лице. Я сморщила лицо и, оперев локти о деревянный стол, стала растирать виски своими прохладными пальцами. Боль продолжала все так же скулить, и я быстро сдалась.

Тяжело вздохнув, я оперлась головой о левую руку. Белл нагнулась ниже, чтобы быть на уровне моих глаз.

В ее глазах плавало беспокойство, и я отчаянно ей улыбнулась.

Сегодняшнюю боль я могу оценить на семь из десяти. Она мучит, ноет, раздражает, но не сводит с ума, как это бывает при десятибалльной боли.

Десятибалльная боль – это боль настолько невыносимо сильная, что кажется, что вместо головы у меня вулкан, готовый вот-вот извергнуться из моей макушки.

– На. Выпей.

Белл протянула мне блистер с таблетками, и я послушно взяла его, достав парочку кружков.

Запивая таблетку, я смотрела на Белл. Мне нравится, как ее миловидная внешность гармонизирует с чертами ее характера. Ее идеально ровные волосы цвета темного шоколада отражают ее собранность, внимательность, настойчивость, а иногда – строгость и замкнутость. Ее мягкие черты лица выдают в ней доброго и отзывчивого человека. Ее глаза цвета высохшей осенней листвы выражают столько заботы и доброты, сколько мало кто смог бы вместить в себе.

– Спасибо.

– Ты перестала пить таблетки?

– Они мне надоели. Они убирают симптомы, но не лечат.

– Но они помогают уйти боли.

– Помогают.

Я взяла серебряную ложку и аккуратно собрала пену по краям белой фарфоровой чашки с синими узорами.

– Тогда зачем ты терпишь боль?

Я подняла ложку с пеной и облизала ее.

Сладко.

– Надеюсь, что она сама пройдет.

Пробубнила я, держа ложку во рту.

– Но она ведь не проходит?

– Нет. Я все еще жду этого момента.

Я подняла голову, ехидно улыбаясь.

– Зу-зу.

– Белл, у тебя явно какое-то расстройство, тебе следует обратиться…

Она окунула пальцы в воду и брызнула в меня.

– Эй.

Улыбаясь, я вытирала брызги рукавом шерстяного свитера.

– Не смей грубить мне, Зу-Зу.

Я рассмеялась и лишь сейчас заметила, что маленькая часть боли растворилась, словно лед в теплом молоке.

Мы живем с Белл в одной комнате. Она никогда мне не говорила, но я знаю, что она боится оставлять меня одну.

В прошлом семестре моя головная боль была настолько сильной, что, когда я встала, я потеряла сознание и упала на пол, словно сломанная кукла.

Благо Белл вернулась за забытым учебником и, увидев меня, вызвала скорую.

Я помню, как я открыла глаза и услышала ее тихие всхлипы. Она сидела около моей больничной койки, спрятав лицо на краю кровати, в попытке заглушить их.

Этот случай заставил меня вспомнить ту самую историю, которую я забыла, но раньше часто прокручивала в своей голове.

Второй курс.

Ночь.

Мы лежали в кроватях и болтали, не желая засыпать. Белл решила поделиться со мной своим воспоминанием из детства.

Когда она была маленькой, ее родители уехали и оставили ее с бабушкой. Одним утром она проснулась, а бабушка – нет. Тогда она еще не знала, что такое смерть и каково это – никогда не заговорить с дорогим тебе человеком снова. Она подумала, что бабушка заболела. Она приносила ей еду и лежала рядом с ней. Она рассказывала ей истории, которые раньше читала ей мама. В то время она сама еще плохо умела читать, но обладала отличной памятью.

Когда ее родители приехали, на их лицах стоял ужас. Тело начало разлагаться и издавать трупный запах. Они подошли к кровати и увидели маленькую Белл, лежащую рядом с бабушкой. Она разговаривала с ней, гладя по синей руке.

Вспоминая эту историю уже во взрослом возрасте, Белл сказала мне, что тогда на самом деле она все понимала. Ей просто было страшно, поэтому она не хотела в это верить. Она считала, что если не верить в смерть, то она не заберет твоих близких.

В больнице я открыла глаза и погладила Белл по голове. Сквозь слезы она произнесла: «Прости». Я сказала ей, что ей незачем извиняться, что это я должна извиняться за то, что напугала ее. Она помотала головой и сказала: «Я поверила в то, что ты умерла. Прости меня».

После моего падения она перестала оставлять меня одну. Она стала реже выходить из комнаты и больше времени проводить со мной. Даже несмотря на мои уговоры, что со мной все в порядке, и если я буду падать, то попробую упасть на кровать для меньшей драматичности. Я все еще вижу, как тяжело ей это дается, но она пытается бороться.

Белл открыла конспект с учебником и приступила к домашнему заданию.

Жаркое, душное лето сменила прохладная, свежая осень. Пышные стволы деревьев изменили свой окрас с зеленого на желтый и вскоре собирались потерять его и вовсе. Мои волосы развевал прохладный ветер, пока солнце согревало мое лицо своими яркими лучами.

Мы сидели в кофейне «Deaf». Это любимое место Белл. Она любит приводить нас сюда. Честно говоря, и мест-то в Илионе немного, куда можно сходить. Ты всегда выбираешь из двух. Ты ходишь в «Deaf» и берешь один и тот же заказ, пока тебя не начнет тошнить. Или ходишь во вторую кофейню с название «Кофейня» и пьешь растворимый кофе, и радуешься имеющемуся разнообразию.

Илион – это город, не вызывающий желания остановиться и прогуляться по нему. Ты смело проезжаешь мимо него. В нем нет ничего интересного и запоминающегося. Он кажется пустым. Большинство живущих здесь – это пенсионеры, которые не видят смысла уезжать, и студенты, кто приехал сюда учиться и уедет так же скоро, как приехал.

– Ты не будешь делать домашку?

– Я хочу бросить учебу.

– Это же последний курс.

Я опустила глаза к чашке.

– А куда ты собираешься устроиться?

– Я не знаю.

– А чем ты хочешь заниматься?

– Ничем.

Я перемешивала остатки кофе ложкой, задевая бока чашки.

– Может, не стоит так рубить с плеча? Может, стоит закончить то, что ты начала, и, возможно, в процессе еще появится ясность.

– Белл, уже поздно для ясности.

Я постукивала ложкой по чашке, пытаясь убрать остатки пены и осадка.

– Но это не значит, что она не наступит. Сейчас мы свободны, и, возможно, мы не до конца осознаем всего преимущества, но…

– Это называется бременем, а не свободой.

Я положила ложку на тарелку, и подняла свой взгляд, скрестив руки.

– Я хочу тебя поддержать, но не хочу говорить пустые слова.

Я опустила взгляд на свою чашку.

– Когда ты не знаешь, что тебе нравится, ты пробуешь. Когда ты учишься и не знаешь, что тебе нравится, ты учишься и пробуешь.

– Меня тошнит от учебы и универа. Они отбирают все силы. Так, как я могу хоть что-либо пробовать?

– Ты действительно хочешь бросить университет?

– Да.

– Зууу.

– Родители все равно мне не позволят. Я с ними говорила об этом еще в больнице. Я подумала, что это был хороший момент и веская причина, чтобы они прислушались ко мне. Но они не хотели ничего слушать. Для них это прозвучало, как оскорбление в их адрес.

Я помню, как, поступив на первый курс, у всех нас было столько мотивации, амбиций и веры в будущее, что казалось, весь мир принадлежал нам, и мы уж точно будем в силах его изменить. Сейчас, вспоминая это, мы кажемся мне жалкими.

Вопрос «А что будет дальше?» стал терзать меня уже на втором курсе. Он обязывающий, давящий, некомфортный и порой удушающий.

Я так и не смогла найти ответа на него, и я ужасно завидую таким людям, как Белл. Людям, кто знает, кем они хотят стать почти с рождения.

Белл с детства мечтала стать учителем. В подростковом возрасте она увлеклась книгами по философии. Из этого уравнения она вывела мечту, превратив ее в цель. Она мечтает стать учителем философии в университете. Ей нравится учиться, и у нее это прекрасно получается.

После бакалавриата она будет поступать в магистратуру. После магистратуры она пойдет в аспирантуру. После аспирантуры у нее будет практика. После практики она будет преподавать в университете.

Она знает, чего она хочет. Она видит свое будущее, и оно яснее воды в ее стакане.

Чего я не могу сказать про себя.

– Может, ты просто не хочешь делать домашку?

На лице Белл появилась игривая улыбка.

– Может.

Я не могла удержаться и улыбнулась ей в ответ.

Мой телефон завибрировал, и на экране высветилась семейная фотография. Папа слева, мама справа, и я посередине. Мы обнимались и светились от счастья.

Телефон ездил по столу, словно заводная игрушка.

– Ты не поднимешь?

– Не хочу. Мама слишком часто стала названивать.

Я нажала на блокировку, чтобы звук вибро пропал, и перевернула телефон.

– Они беспокоятся о тебе.

– Если бы они действительно беспокоились обо мне, то позволили бы бросить универ, когда я еще лежала в больнице и просила их.

– Но осталось совсем немного.

– Для меня год – это много.

Белл закрыла конспект.

– Зоуи, я тебя не понимаю. Ты не хочешь учиться, но и не знаешь, чем ты хочешь заниматься, если бросишь учебу.

– Пойду работать официанткой.

Я взяла ложку и стала перемешивать осадок.

– Но тебе же это не нравится.

– Мне здесь тоже не нравится, а там хотя бы будут платить.

– И ты бросишь меня тут одну? У меня, кроме тебя, тут никого нет.

– Ты умная. С кем-нибудь да подружишься.

Я оставила ложку в покое.

– Но никто не заменит тебя, Зу… или…?

Она сделала вдумчивый взгляд и поднесла карандаш к губам.

– Хотя я припоминаю девушку из параллели. Мы с ней…

Я брызнула в Белл водой, не давая ей закончить.

Она опустила пальцы в свой стакан и брызнула в меня.

Мы громко смеялись, брызгая друг друга водой.

– Если ты не бросишь универ, то я готова помогать тебе с домашкой. Но.

Она подняла указательный палец с нежно-розовым маникюром.

– Взамен ты обещаешь ходить со мной на все лекции.

Я жалобно вздохнула.

– Иии…

– Разве лекций уже недостаточно?

– Будешь ходить со мной в «Deaf» по воскресеньям.

– Но я и так хожу сюда с тобой каждое воскресенье.

– Вот видишь. Ты уже справляешься. Первый шаг к успешному будущему уже заложен.

Я брызнула в нее.

– Спасибо.

Она брызнула в ответ.

– Пожалуйста.

Глава 2

Думая о легкости, я всегда думаю о пустоте. Насколько часто за легкостью может стоять пустота. Приятная, необязывающая, мягкая, словно пушистое облако. Пустота – это выражение бездействия и статичности в мире динамичных изменений внутри тебя.

Я хочу жить вечно в легкости.

Я хочу жить вечно в пустоте.

Я не хочу изменяться.

Я хочу навсегда остаться.

– Пожалуйста, потише. Занятие совсем скоро закончится.

Я подняла глаза на черную стрелку часов, висящих над зеленой доской.

Слишком медленно.

Время забыло, что оно не улитка. Эта лекция всего лишь третья за сегодня, но по ощущениям будто шестая. Становится все тяжелее слушать, а соблазн пропустить следующие лекции – слишком велик.

Голос преподавателя настолько монотонный, что мне становилось не то что тяжело слушать – я начинаю бороться со сном. Пока моя голова находилась на грани выключения, моя правая рука писала, словно была отдельным организмом.

Я повернула голову к Белл – она была все такой же живой и заинтересованной. Как ей это удается?

Усталость захватила мой мозг в плен, и я больше не могла воспринимать информацию. Я чувствовала себя заполненной банкой. Сколько ни пихай – уже не влезет.

Легкая головная боль пульсировала в висках. Резкий звонок на перерыв усилил ее. Аудитория загудела, как улей, пока я продолжала сидеть. Сейчас время обеда и большого перерыва, поэтому все спешат занять места в очереди и урвать хороший стол в столовой.

Закрыв глаза, я начала глубоко вдыхать и выдыхать.

Когда я лежала в больнице, врачи предположили, что у меня обычная анемия, но после сдачи анализов эту версию опровергли. Тогда они выдвинули разные гипотезы: от банальной усталости до кисты в головном мозге, которая могла сдавливать окружающие ткани и нарушать циркуляцию жидкости. Мне сделали МРТ, но безуспешно. Тем временем головные боли продолжали меня мучить даже в больнице. Мне начали ставить капельницы с физраствором, которые временно облегчали состояние. В итоге мне назначили витамины и обезболивающие, после чего выписали домой.

Открыв глаза, я увидела Белл, разговаривающую с преподавателем.

Мой телефон начал вибрировать, и я вышла из аудитории.

У нашей семьи есть общий чат, в котором мы переписываемся. Мне нравится отправлять фотографии того, куда я ходила или что делала, а также смотреть фотографии из дома – видеть, что приготовила мама или куда они сходили на выходных.

Как только я уехала учиться, они чаще стали ходить на свидания. Стали больше времени проводить друг с другом. Я за них рада, но я ужасно скучаю по ним, по своей комнате, по шумному Райвилю. Насколько Райвиль – это мой город, настолько Илион кажется мне совершенно чужим. Я привыкла к толпам людей, энергии города, его бешеному ритму и доступности к вещам, еде и развлечениям. Когда я приехала в Илион, он показался мне мертвым.

Я никогда не понимала, как город может стать городом-призраком, но у Илиона были все шансы на это.

В Райвиль я езжу только по праздникам, и то не всегда. Мой город находится примерно в 2 000 км от Илиона. В Илионе нет ни аэропортов, ни железнодорожных станций, поэтому домой я добираюсь на автобусе.

Я оперлась о холодную стену и написала в чате, что со мной все в порядке, что голова больше не болит.

– Роза для милой дамы. Красная, как ее губы. Цветущая, как она сама.

Оскар протянул мне красную розу. Бутон розы был большим и пышным, а стебель – крепким и длинным. Она выглядела так, словно ее только что срезали с большого цветущего куста в оранжерее.

Я удивилась его внезапному жесту и от волнения резко схватила розу правой рукой. Как только роза коснулась моей руки, тонкие шипы, как мелкие иголки, впились в мою руку. Я зашипела от резкой боли и обронила ее.

Мелкие капельки крови поднимались на поверхность моих пальцев и ладони. Пару шипов застряли в моей руке, торча так, будто отвергали мое прикосновение.

– Черт. Красавица. Кто же так берет розу? У роз есть шипы.

Оскар резко потянул мою руку к себе и стал больно доставать шипы один за одним.

Когда он закончил, он улыбался мне во все свои ровные белые зубы. Он чувствовал себя героем.

Я улыбнулась ему в ответ.

Из вежливости.

Оскар был высоким, спортивным парнем, с темно-русыми волосами и темно-голубыми глазами. Интересно, что и кровь в нем сочилась голубая. Он родился в богатой семье с грандиозным родословным и большим поместьем. И как человек, никогда не работающий и не знающий цену деньгам, он любит ими сорить.

Будучи единственным ребенком в семье, он привык быть во всем первым.

Я много раз видела, как его улыбка растягивалась, глаза распахивались, а дыхание перехватывало, когда он понимал, что он первый.

Последние поколения Стаффордов учились в университете Ронкалли. Наш университет считается одним из самых старых университетов, что автоматически делает его престижным.

Что еще добавляет ему престижа, так это аристократическая прослойка. Ведь только так можно понять, почему он все еще существует, пока город медленно, но верно угасает, словно старик на кресле-качалке.

Каждый учебный год его отец дарит ему новую машину, наивно радуясь, что сын прилежно учится. Однако он не знает, что тот дает взятки, чтобы не ходить на занятия, и приносит белые конверты для успешной сдачи экзаменов. Устраивает вечеринки и напивается до потери памяти, не помня, с кем подрался.

Последний слух, который гулял вокруг него, был о том, что он напился так сильно, что ударил девушку на вечеринке, когда она случайно пролила на него пиво. Девушка отнесла заявление в полицию, но на следующий день не было ни заявления, ни обвинений девушки.

Оскар опустился вниз и поднял розу.

– Теперь ты, наконец, возьмешь мою розу, красавица?

Я слегка улыбнулась и правой рукой аккуратно взяла розу.

– Ты уже обедала?

– Нет. Но я хочу дождаться Белл. Мы всегда обедаем вместе.

Я повернулась, чтобы посмотреть, где она.

– Я видел, как она ушла. Пошли.

Оскар положил свою тяжелую руку на мои плечи и потянул меня в сторону столовой.

В столовой было так шумно, что моя головная боль усилилась. Люди разговаривали, пытаясь перекричать друг друга, стучали приборами, громко смеялись и подзывали друзей сесть за один стол.

Длинная очередь образовалась от самого входа до кассы. Людей было так много, что, казалось, нам не хватит места, и так действительно могло быть.

Оскар повел нас к стойкам с едой. Он грубо отпихнул пару ребят в очереди и втиснул меня. Они бросили на него возмущенный взгляд и молча стали за нами.

– Красавица, заказывай, что хочешь – все на мне. Я ща к ребятам отойду.

Я кивнула головой и стала выбирать еду, ставя ее на поднос.

Оскар учился на факультете спорта. Как он сказал: «Мне нравится больше делать, чем думать». Так оно и было.

Оскар никогда не думает. Его редко посещают мысли, правильно ли он сделал что-то или нет. Он уверен в себе и своих поступках. Он знает, что ему нравится, а что – нет. Он не привык думать или жить по расписанию. Его жизнь уже устлана дорогой из белоснежных перин, а его щитом всегда будет папа, который убережет его от всех напастей.

Оскар не знает, что значит переживать или волноваться, что значит не знать, кем быть или что делать. Ему это все неважно. Он живет сегодняшним днем и наслаждается жизнью.

Мне нравится в нем эта легкость.

Мне хочется ею заразиться.

– Зоуи, почему ты меня не подождала? Мы же всегда вместе обедаем. Тем более сегодня моя очередь платить.

Белл смотрела на меня своими глазами цвета древесной коры, нахмурив свои аккуратные брови.

– Прости. Это все Оскар. Он сказал мне, что увидел, как ты ушла.

Белл сузила глаза.

– Мальчик-ослик тебе наврал.

– Не называй его так. Он же может услышать, – прошептала я, оборачиваясь назад.

– И вправду. Чего это я так его называю, – сказала Белл и усмехнулась.

Белл отодвигала стаканы с чаем, пытаясь найти идеальный стакан. А это без сколов, без отпечатков пальцев, налитый до верха. Она потянулась в самый угол и поставила его к себе на поднос.

Я взяла ближайший стакан с чаем и повернула ладонь, чтобы посмотреть на ноющую руку.

– Он подарил мне розу.

Белл опустила глаза.

– Что случилось с твоей рукой?

– Я быстро схватила розу. Забыла про шипы.

– Ты не любишь розы. Он мог бы и спросить, какие цветы ты любишь.

Белл поставила овощной салат на поднос.

– Парни не умеют быть такими же внимательными, как мы. Так что все нормально.

Я взяла такой же салат и поставила себе на поднос.

– Нормально что? Что он не умеет спрашивать?

Я усмехнулась и положила грушу на поднос.

– Мне не нравятся розы, но мне приятно, что он ее подарил.

– Зу, ты ведь слышала ту историю? – спросила Белл, понизив голос.

– Какую историю?

Оскар неожиданно прервал нас, и я слегка дернулась, испугавшись.

Он положил левую руку на мои плечи, и, увидев грушу, потянулся, чтобы забрать ее. Когда он надкусил, я поняла, что она была неспелой.

– Историю, где ты бьешь девушек кулаком по лицу.

Белл была раздражена.

Он фыркнул.

– Это все сплетни, Изабелла. Зачем ты их собираешь? Я никого не бил.

– Я видела фотографии. У нее синяк на пол-лица.

– Не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, что это фо-то-шоп. Она знала, что у меня есть деньги, и она хотела нажиться на мне.

– Просто признайся, что ты это сделал. Почему ты не можешь признать этого?

Он убрал руку с моего плеча и стал жестикулировать.

– Потому что я этого не делал. И да, я ей заплатил.

Белл цыкнула.

– Тогда понятно, почему она молчит в тряпочку.

– Я ей заплатил не за ее молчание, а за то, чтобы она перестала меня шантажировать. Ты что, не понимаешь? Это я жертва, а не она.

Белл махнула на него рукой и продолжила двигать поднос.

Он повернулся ко мне и снова положил руку на плечи.

– С хорошими людьми могут происходить плохие вещи, Зоуи. Я знаю, зачем она это затеяла, и мне несложно помочь. Меня всегда учили помогать нуждающимся.

Белл усмехнулась от его речи и стала доставать кошелек, чтобы расплатиться на кассе.

– Ты мне веришь, Зоуи?

Он смотрел мне в глаза, ожидая моего ответа.

– Зу, я оставила свою карту в комнате. Давай ты сегодня заплатишь.

Его лицо растянулось в улыбке.

– Я заплачу.

Оскар приложил свою карту к терминалу – и раздался звук успешной оплаты.

– Это было лишним.

Белл смотрела на него холодным взглядом, в котором читалось презрение.

– Не проблема. Я люблю помогать. Особенно тем, кто нуждается.

Он подмигнул ей и, забрав мой поднос, повел меня к своим друзьям.

Я повернула голову к Белл, и она закатила глаза.

Глава 3

Запутавшись в жизненных сплетениях, я стала жить, чтобы дышать.

Я иду, чтобы встать.

Я делаю, чтобы лежать.

Я говорю, чтобы молчать.

Я думаю, чтобы не думать.

– Торн, вы ответите на вопрос или так и будете молчать, как рыба?

Я подняла глаза на профессора Валеса, открыв рот, из которого так ничего и не вышло.

Он продолжал смотреть на меня с недовольным выражением лица, ожидая ответа.

Волнение сдавливало мой живот.

– Извините, не могли бы вы повторить вопрос?

Зазвенел звонок, и последовал скрежет стульев.

– Торн, подойдите ко мне, – сказал он, идя к своему столу.

Я стала медленно складывать вещи в свой рюкзак. Я бросила взгляд на преподавателя, который перебирал бумаги на своем столе. Я вздохнула и встала. Белл смотрела на меня, поджав губы, даря сочувствующий взгляд.

– Я тебя подожду снаружи.

Рональд Валес был преподавателем по экзистенциализму. Он выглядел младше своих лет. Его легко можно было перепутать со старшекурсником. Однако от них он отличался своей любовью к жилетам поверх рубашек, которые добавляли ему возраста.

Мы с Белл насчитали у него около двадцати жилетов разных цветов.

Его всегда видно издалека из-за его особенной походки. Он будто не ходит, а подпрыгивает. Он носит очки, и по его очкам мы определяем, хорошее ли у него сегодня настроение или нет.

Если у него хорошее настроение, то он не прикасается к очкам. Как только у него оно портится, он начинает чаще их поправлять независимо от того, хорошо ли они сидят или нет. А если настроение плохое, он снимает их.

– Торн, вы знаете, что не сможете сдать мой предмет в этом семестре и выпуститься из университета?