Под знаком OST. Книга 3

– Следующий! Гражданин. Поживее, я сегодня целый день на ногах.

Очередь двигалась быстро:

– Милая, мне две кружечки светлого. Жигулевского!

Продавщица отвечала деловито:

– Двадцать рублей! Рыбу будешь?

– Да, три воблы. Вот держи, без сдачи.

– Следующий.

– Пять кружек! Принеси туда вон.

– Прасковья, отнеси на тот стол.

Продавщица Прасковья пожала плечами:

– Пять кружек, с вас еще десять копеек. Нина отнесет!

– Вот держи, чего есть.

Подошла подавальщица Нина:

– Куда нести пиво, мужик?

– Пойдем, красавица. Покажу.

Скоро и до Мити Андреева дошел очередь, он взял себе пива и сел к столу. К нему тут же подъехал инвалид на деревянных подставках с колесиками. Местный пьянчужка собирал милостыню и просил налить и ему. Мите стало его жаль, он взял пустую кружку и протянул ее инвалиду. Тот хитро на него посмотрел и, отпив подаренное пиво, спросил:

– Как звать тебя, солдатик?

Митя хотел ответить, однако к нему на колени прыгнула местная проститутка.

– Ой, красивый! Как звать-то тебя?

Андреев задумался на минуту, не надо ли назвать свое настоящее имя? Но передумал:

– Павел!

– А я – Дуся. А это (махнув на инвалида рукой) – Володя. Инвалид и алкоголик. Угости меня пивком! Ах!

К Мите подошла официантка Нина, забрала пустую кружку. Володя-инвалид заканючил:

– Девушка! Можно кружечку пива еще?

– На кассе оплати! И я принесу, мне не жалко.

Володя крякнул, хлопнул проститутку по заднице:

– Эй, Дуся! Тащи свою воблу.

Посетитель за соседнем столом встал и обнял Нину-официантку, та заголосила:

– А ну, руки убери! А то – получишь. Живо!

А завсегдатай обиделся:

– Сама начнешь просить обнять тебя! А у меня не заржавеет.

Ее стали звать и остальные посетители пивной:

– Девушка, уберите тут на столе! У нас грязно!

Нина вытерла стол, в тот момент, когда Володя -инвалид подкатил на своей тележке к Прасковье на выдаче. Она вздохнула и налила ему пива:

– Вас вон сколько, а я одна.

Володя попробовал пива и попросил:

– А «ершику»?

Прасковья кивнула и добавила ему водки из бутылки в пивную кружку. Инвалид разулыбался:

– Это дело! Как говорится, водка без пива – деньги на ветер!

Он подъехал к Мите Андрееву:

– Паша, ну что ты пригорюнился?

Митя вздохнул:

– Да вот не знаю! Идти к невесте или нет?

– А знаешь, что я тебе скажу? Не ходи! Я когда домой вернулся, моя тоже такие же честные глаза выкатывала. Мол, очень любит! А потом один случай! Другой! А посреди этого полная картина преступления. Где я вот с такими рогами! (показывая руками на своей голове рога) Послушай меня. Накажи ее лучше презрением.

Митя опять взялся за пиво, однако проститутка Дуся, которая сидела у него на коленях, попыталась поцеловать его прямо в губы. Он оттолкнул ее, у девицы слюнявые губы, она – пьяная и неопрятная. Дуся запричитала:

– Красивый! Чего ты философствуешь? На твой век баб хватит! Посмотри, сколько женщин, любую выбирай! А? (теребя ему волосы) Меня бери! Ну чего ты?

Володя-инвалид возмутился:

– Уйди, пьянь! Человеку и так плохо!

– Кто пьянь?

Она встала, наклонилась к инвалиду:

– Давай лучше споем!

Володя махнул на нее рукой и поехал к другим столикам, где наливали. Девица опять полезла целоваться к Андрееву, но Митя оттолкнул ее. Он решил еще заказать себе пива. Став в очередь за высоким солдатом, в форме и с палочкой, в этот раз он долго не ждал. Когда Прасковья-продавщица вопросительно посмотрела на него, он долго отсчитывал деньги. За Митей стояли другие посетители, и очередь заволновалась:

– Гражданин, не задерживайте очередь.

Прасковья смотрела на него пристально:

– Чего вам?

Митя в этот раз решил заказать «ерша»: пива с водкой:

– Одно пиво и сто грамм водки.

– Рубль гони!

Продавщица забрала у Мити деньги, быстро сделала «ерш» и вопросительно посмотрела на следующего мужчину, тот, подумав, заказал:

– Эй, Прасковья! Давай! Три пива.

Митя пошел к своему столу. В это раз к нему приблизился гармонист. Он быстро надел ремень аккордеона на свое плечо и запел частушки:

Меня милый не целует,

Говорит губастая.

Как еж я его целую,

Филина глазастого!

Митя оглянулся: проститутка Дуся целовалась с другим. Андрееву стало противно, он быстро допил свое пиво, вскочил и поспешил из пивной. Решение найти квартиру Лили Ильиничны Шварц, пришло моментально! Наверняка Зоя и Гуля знают, где Муся. Он прибавил шаг.

А Трофим Трепалин и Муся Растопчина подошли вместе с Диной к дому тети Лили. Зайдя во двор, Муся решила еще погулять с девочкой:

– Дина! Иди, побегай! (проникновенно) Трофим, вы – настоящий друг!

Дина выпустила из рук летающие шарики и стала бегать за ними по закрытому колодцу двора двухэтажного дома Шварц:

– Шарики! Летают, вот-вот… И я летаю, мамочка!

Трофим вздохнул, взял Мусю за руку:

– Да нет. Я, я – плохой друг! (тихо) Я очень люблю вас, давно люблю. С момента, как увидел. Я даже сам не знал, что такое бывает.

Трофим вдруг обнял Мусю, пытаясь ее поцеловать. Муся сопротивлялась:

– Трофим, не надо!

Трепалин почувствовал, что она отодвинулась от него, заговорил с жаром:

– Да нет, вы не поняли. Вы ждете Митю? Я тоже его жду, я ни на что не претендую, я просто хочу, чтобы вы знали: что бы ни случилось, вы можете на меня положиться! Я всегда буду рядом, и вы можете на меня просто формально положиться!

– Спасибо вам! Но я не могу так.

Муся расслабилась, и они все-таки обнялись, когда в воротах неожиданно появился Митя Андреев. Он сделал шаг во двор и увидел издалека, как целовались двое: Трофим и Муся. Мусю он узнал сразу: жива, здорова, вернулась! Он сделал шаг, но остановился: она – вовсе не с ним! Митя Андреев не сразу узнал в ее спутнике своего друга Трофима Трепалина. Он сделал шаг назад, к воротам, вышел на улицу. Увиденное пронзило его в самое сердце. Муся Растопчина обнималась с Трофимом Трепалиным! Он никак не мг в это поверить, оглянулся, приблизился опять к воротам, и увидел, как Муся и Трофим уходят внутрь дома, подхватив маленькую Дину за руки. Все было кончено! Митя сорвался с места и побежал к трамваю, быстро вскочив на подножку. Он тренькнул и тронулся с места. Еще секунда – и Митя уехал из двора тети Лили навсегда. Думала ли о нем в этот момент Муся? Когда она зашла квартиру Лили Шварц, то застала Гулю, собирающую вещи в чемодан. Рядом с ней стояла тетя Лиля:

– Так что же ты, у Уткина жить будешь? Свадьба значит? А как же мы? Мы то же хотим гулять на свадьбе!

– Завтра распишемся. Ну, тетя Лиля, Уткин у меня такой! Хочет без свидетелей.

– Без свидетелей только преступления бывают! Правда, (Ивану Павловичу) Палыч?!

Иван Павлович обнял супругу:

– Ну, будет тебе, Лилечка! Гуленька, а ты будешь счастлива! И нас не забывай!

Муся усадила Дину есть, Трофиму налила чаю в стакан с подстаканником, и пошла помогать Гуле. Она спешила, укладывая в чемодан свои вещи. Средняя Растопчина нашла свое желтое платье от француза, протянула его младшей сестре:

– Гуля, возьми мое платье!

– Муся, спасибо!

Дина доела суп, встала и нашла крутящийся стул рядом с фортепиано. Она открыла крышку и начала играть гамму, но Муся ее закрыла:

– Дина, не трогай инструмент! Пойдем, порисуем.

Она взяла за руку девочку и повела в другую комнату. А тетя Лиля, увидев в руках у Гули желтое платье, охнула, подскочила к ней, качая головой:

– В чужом платье замуж не выходят, это к несчастью!

Гуля нахмурилась:

– Я в это не верю! Суеверия!

Неожиданно в дверь позвонили. Три звонка – это именно к Лиле Шварц.

– Три звонка, и кого это к нам нелегкая принесла?!

Иван Павлович встал из-за стола:

– Да сиди, Лилечка! Я сам открою.

Он вышел в коридор и открыл. За дверью стоял управдом. Седовласый и вальяжный, он решительно прошел внутрь квартиры, дошел до комнаты Лили Шварц. Косо посмотрев на Гулю, собирающую чемодан, на Мусю, сидевшую в углу с Диной, на Трофима, пьющего чай с сушками, он сурово насупился, обращаясь к Лиле Шварц:

– Лилия Ильинична! На вас поступил сигнал! Сколько человек прописано на данной территории?

Тетя Лиля кивнула на Мусю.:

– Это – моя родственница. Она только что приехала. Не успела оформиться!

Управдом разозлился ни на шутку:

– Срок вам неделя, чтобы все формальности урегулировать. Если нет, то не обессудьте! Дамочку эту (кивая на Мусю) будем выселять.

Иван Павлович вошел в комнату, он все слышал, пытаясь успокоить управдома, он обнял его за плечо:

– Пройдемте, я вас провожу!

Он увел его в коридор. Управдом просто шипел от возмущения, его голос, требующий немедленного выселения незарегистрированных жильцов, слышен даже в комнате тети Лили. Она вздохнула и попыталась сгладить неловкий момент, успокаивая Мусю:

– Ничего, Муся! Не имеют права.

Муся встала, махнула на Дину рукой, в ее глазах заблестели слезы:

– Какие у нас города за сто первым километром?

В комнате появился расстроенный Иван Павлович, он попытался что-то сказать, но растревоженная тетя Лиля его перебила:

– Какой сто первый километр?! Палыч, молчи! Я тебя никуда не пущу! А тем более Диночку! Заюшка моя! Ягодка! За сто первый километр, надумали! Звери!

Муся подошла к пианино, опять открыла крышку и начала играть. Все молчали, а она доиграв «Собачий вальс», обернулась к тете Лиле и произнесла обреченно:

– Они меня все равно выселят или даже посадят. Может мне к Зое поехать, а?

Тетя Лиля сложила руки в мольбе, обращаясь к Гуле:

– Гуля! Может ты поговоришь со своим Уткиным?

Гуля покраснела, ей стало неприятно:

– Да вы что? Ну нет, он у меня – принципиальный. Я не могу!

Лиля Шварц взмахнула руками:

– Да что же это такое! На свадьбу не приглашает, помочь не может, что это за человек, зачем вам вообще он такой нужен?

Иван Павлович вмешался в их разговор:

– Девочки! Я что вспомнил, у меня на киностудии «Союздетфильм» старинный приятель работает. Завхозом.

Лиля смотрела на него ошеломленно:

– У него завхозом друг на студии работает, а он молчит! Я тебя, Палыч, убью когда-нибудь.

– Ну, Лиля, ну ей же не работа нужна, а прописка!

Тетя Лила подскочила к Мусе, обняла ее:

– Будешь актрисой Союздетфильма. И машину тебе дадут, с шофером, и зарплату, ты не понимаешь, у нас народ любит артистов, ну просто до умопомрачения!

Иван Павлович смутился:

– Лилечка! Он ведь только завхоз!

Но тетя Лиля воодушевленно заявила:

– Завхоз на студии все равно, что главнокомандующий в Кремле!

Она подскочила к чемодану Гули, открыла его, нашла желтое платье:

– Это платье нужно для сьемок?

Муся возразила:

– Я его Гуле подарила. На свадьбу!

Тетя Лиля, примеривая желтое платье на среднюю Растопчину, решительно заявила:

– Гуля, тебя Уткин и без платья возьмет. А нам это на Союздетфильме пригодится.

Шварц махнула на Мусю рукой, подошла к зеркалу, приложила жёлтое платье к себе, любуясь:

– Ох, Франция! Чистая Франция!

Уже на другой день напудренные и с накрашенными губами тетя Лиля и Муся в желтом французском платье оказались во дворе Союздетфильма. Муся ужасно волновалась, Иван Павлович договорился, чтобы ей устроили прослушивание, и она весь вечер репетировала свою любимую серенаду Шуберта на немецком языке, уснув лишь под утро. Тетя Лиля подбадривала ее всю дорогу:

– Ты только ничего не бойся, Муся!

– Тетя Лиля, ну что вы придумали?!

– О, кино! Мечта детства! (Мусе) Выглядишь замечательно.

Тетя Лиля и Муся зашли внутрь студии и вскоре встретили завхоза. Он деловито показывал дорогу:

– Так, девочки, давайте за мной! Пожалуйста, проходите! (командуя рабочими) Убирай декорацию! Через полчаса приеду, чтобы все убрано было? Проходим! (тетя Лиле и Мусе) Проходим-проходим.

Завхоз вел их по коридорам студии, пока не дошел до нервного, худощавого человека. Это – Борис Эферман, кинорежиссер. Увидев пришедших на студию женщин, он с интересом их стал рассматривать. Лилия Ильинична в боа, в своем эффектном белом плаще и в украшениях, выглядела очень экзотично, просто затмевая Мусю своей яркой внешностью. Завхоз взял Эфермана за локоть:

– Вот, Боренька! Посмотри девочку! Очень хочет сниматься в кино!

Борис Эферман пожал плечами:

– Все девочки хотят! Но не все могут!

– Я пошел. Все!

Завхоз отошёл в сторону, а к Борису неожиданно подбежала толпа актрис вместе с костюмерами, гримерами и ассистентами. Они защебетали:

– Борис Палыч! Две гримерки нужно! Отдельные!

Борис Эферман еле от них отбился:

– Я же вам все уже выделил! И еще? Ну у вас и запросы.

Вмешалась ассистент по актерам:

– Да у меня Орлова и Серова терпеть друг друга не могут, вот я и прошу отдельные гримерки.

– Ну, хорошо! Автограф только попросите у нее, для меня!

Девушки исчезли, а Борис неожиданно решился поговорить с тетей Лилей:

– Здравствуйте, мадам!

Она по-свойски взяла его под руку:

– Муся, отойди! (Борису) Эх, а вы знавали поэта Маяковского?

– Да!

– Да, это был мой лучший друг! Он всегда прислушивался к моему мнению. (кивая на Мусю) Посмотрите девочку! Она очень много страдала. Ну, возьмите ее в кино.

Борис посмотрел на Мусю с интересом, сложил ладони в виде кадра, кадрируя лицо девушки:

– Может быть попробуем?

В этот самый момент к режиссеру подбежал реквизитор:

– Реквизит сейчас нужно принести или попозже? Исходящий я имею в виду!

– Конечно, попозже, слопают!

Режиссер задумался, а потом хлопнул себя по лбу:

– Ты еду керосином полей!

Реквизитор расхохотался, потом приобнял Борис Эфермана:

– Пойдем, покурим, Семеныч! Я устал чего-то!

– Пойдем, «Беломорканал» есть?

Они вышли покурить, оставив Лилю Шварц и Мусю в коридоре, а там опять появилась ассистентка по актерам:

– Борис Семеныч, завтра худсовет, запишите ее адрес домашний и сделайте фотопробы. (кивая на тетю Лилю) Кстати, это – очень колоритная особа!

Тетя Лиля с интересом прислушивалась к разговору Эфермана с ассистенткой:

– Я? А кого я могу играть?

Режиссер махнул на нее рукой:

– Ну, а это мы решим! (пробегающей мимо группе) Гримеры, костюмеры!

Лиля Шварц разволновалась:

– Ой?! Я же немолода!

Эферман ее успокоил:

– Да ничего! Решим-решим! (ассистентке) Займитесь дамами!

У тети Лили увлажнились глаза:

– Где вы были раньше, Борис?

Эферман поцеловал ей руку, и Шварц ушла вместе с гримерами и костюмерами в артистическую гримерку. Вскоре к ним присоединилась и Муся. Их долго наряжали в разные платья: королевские, простые, современные 40-х годов, а так же – в шляпы и перья. Фотограф залез под черную материю, вспыхнула вспышка в его руках. Уже через два часа он их отпустил. Когда тетя Лиля и Муся вышли во двор Союздетфильма и увидели киоскера, продающую мороженое, Растопчина решилась купить им два вафельных стаканчика:

– Мороженое! Сколько лет не ела!

Они ели мороженое и обсуждали прошедший день. Лиля Шварц размечталась:

– Господи, а я подумала, стану киноактрисой, посвящу свою жизнь кинематографу.

Муся разглядывала мороженое, в каждом рожке на самом дне находилось печенье с именем. Можно было даже погадать на будущего жениха! Киоскер, которая наблюдала за покупателями, даже решила спросить Мусю об имени, которое досталось ей:

– Какое имя вам досталось, барышня?

Девушка залезла в стаканчик, нашла печенье, прочитала удивленно имя:

– Трофим.

Она еще раз подбежала к киоскеру с тележкой:

– А Митя есть?

Киоскер долго копалась, выискивая имя Дмитрий, их писали в сопроводительной наклейке на мороженном, но нашла на вафельных стаканчиках лишь имена: Оля, Таня, Света, Олег. Она пожала плечами:

– Нет Мити! (находит еще) Трофим – есть! Саша – есть! Берите Сашу!

– Хорошо, давайте Сашу!

Муся вздохнула расстроено и заплатила. Тетя Лиля сидела на лавочке во дворе киностудии Союздетфильм, поедая свое мороженое, когда к ней подсела Растопчина:

– А мне вот Оля досталась. (обращаясь киоскеру) А мне Иван нужен. Дайте Ваню!

Киоскер развела руками: нужного имени нет! Тетя Лиля посмотрела на Мусю и заметила, что она – очень грустная:

– Ну, что ты, родная моя! Ну, что ты! Деточка! У тебя такая жизнь начнется! Как на тебя Борис Эферман смотрел? О, как он на тебя смотрел! Я знаю этот режиссерский взгляд! Девочка моя, мужчины что? Они приходят и уходят, а искусство – вечно и всегда с тобой!

Муся кивнула. Очевидно, что теперь ее ждала новая киножизнь! Борис Эферман пообещал вызвать ее еще раз на пробы, нарисовав путь в прекрасную жизнь, однако когда она начнется точно, будущая киноактриса не знала. Она задумалась и, посмотрев еще раз на печенье с именем Трофим и Саша, встала. Нужно было жить целый месяц до начала сьемок! Она подхватила тетю Лилю пол руку, и они вышли из двора Союздетфильма.

Гуля вышла за Уткина замуж во вторник, на другой день после своего переезда. Свадьбу решили не отмечать, так что родственников на свой праздник Растопчина так и не пригласила. В пустынном ЗАГСе Гуля, в белом красивом платье, – само очарование. В волосах ее желтели цветы, похожие на лютики. На ногах – туфли-лодочки. Николай Уткин по случаю надел мундир, и выглядел очень представительно Дослужившись до чина майора, военный китель он практически не снимал, везде демонстрировал военную выправку и говорил командным голосом. Пообещав Гуле вернуться с фронта и жениться на ней, он все это время старался сохранять верность этой курносой девчонке. Хранил ее письма, а фотографию Гули носил у сердца и очень любил рассказывать историю своей несостоявшейся смерти. В ней были все ответы. Пробитая пулей, выпущенной рукой немецкого снайпера прямо в Берлине, в победные дни 45-ого, черно-белая картонка лежала в нагрудном кармане его гимнастерки. Вот и сейчас, когда открылась дверь ЗАГСа, Уткин попросил Гулю достать это заветное фото и еще раз пообещать никогда больше с ним не расставаться:

– Эх, Гулька, достань, пожалуйста, одну карточку из моего кителя.

– А сам?

– Нет… Я не смею. Это – счастливая карточка, которая спасла мне жизнь, и держать ее в руках можешь только ты.

Растопчина достала фотографию, потрогала дырочку и положила ее обратно в его карман:

– Николай… Пошли, нас зовут.

– Я, Гуля, чуть на тот свет не отправился в Берлине. Снайпер меня водил и держал на мушке. Мы с моим взводом вошли в Бранденбургские ворота ровно 7 мая 1945-го. До сих пор помню нашу эйфорию от военных побед, и мое желание добраться до врага в его логове. Очнулся в военном госпитале, на каталке. Надо мной склонился врач, который делал операцию. Спасла меня твоя фотография и фляжка со спиртом, в которой торчала немецкая пуля. Врач мне сказал, что жить я буду до старости, и передал мне пробитую железную банку и твой лик. Я, если честно, расплакался.

Гуля молчала, рассказ Уткина ее поразил. А он посмотрел на нее внимательно:

– Кстати, ответь мне на вопрос. Я когда тебе обещал жениться?

Гуля вздохнула. Вступление в комсомол, новогодний разговор и первая близость – все эти картинки из прошлого промелькнули перед ее глазами.

1941-й. Ноябрь: Гуля в школьном актовом зале, украшенном гирляндами, флагами и шарами, сдавала важный в своей жизни экзамен. Она решила вступить в комсомол. Уткин, комсорг из местного центрального комитета коммунистического союза молодежи, расположенного рядом со школой, пришел специально на заседание местной ячейки, чтобы внимательно выслушать заявления всех желающих и принять в комсомол всех страждущих. Слушая заготовленную заранее речь Гули, он смотрел в заклеенное крест-накрест окно, наблюдая за разгрузкой мешков с песком у окон школы. Москву активно бомбили. Таким образом можно было сохранить стекла. В пространной речи Гули наступила пауза. Уткин обернулся. Комиссия, сидевшая за столом, зевала. Гуля, нарядная, в бантах и фартуке, молчала, потупив взгляд. Уткин обратился к ней: