О чем говорят чернила

Даниэль Кларенс

О чем говорят чернила

Глава 1…

В которой читатель узнает по каким причинам взрываются люди и познакомится с очень славным (нет) городом Рондарк, где начинаются неспокойные времена (они и до этого были не очень спокойные).

Чибис суетливо переминался на руке одной из мрачных горгулий. Малиновые лапки быстро–быстро метались вправо–влево по каменному предплечью, а зоркие черные глазки выглядывали на базаре то, что можно предварительно стащить, съесть, переварить и желательно не умереть. Так уж вышло, но рынок Рондарка стал тем местом, где можно найти что угодно. В том числе, и свою смерть.

Но местные по этому поводу сильно не волновались, давно прознав глубинную истину мира, в котором жили: умирают только глупые и слабые. А еще те, кому не повезло. Слабыми и глупыми назывались Те, Другие, кто не подходил под обозначение «Я», а если так уж вышло, что умер ты… то выходит – не повезло.

Пернатый охотник высмотрел между ног проходящих существ краюху чего–то хлебобулочного и аппетитного, напрягся всем телом, расправил крылья, согнул лапки…

…каменная рука схватила его поперек туловища и сунула в такую же каменную пасть. Послышались чавкающие звуки, а затем культурное урчание давно пустующего живота. Горгулья громко срыгнула, втянула грудью побольше влажного уличного воздуха и снова засела в засаду. Трапеза изменила угрюмую физиономию каменного чудища на улыбку, и фасад юридической конторы «Рэдрик, Пэм и Рыжие» стал чуть–чуть приветливее.

А вот у цокольного этажа конторы, аккурат под местом, где завела себе охотничье угодье горгулья, что-то заскрипело, заёрзало и зашумело. Следом послышался тупой лязг и скрежет. Удар. Каменное чучело, в которое некогда вдохнули не только жизнь, но и праздное любопытство, посмотрело вниз и увидело человека, заляпанного нечистотами. Одежда плотно облепила его тело, став второй морщинистой кожей. Единственное, что выделялось, – это куртка, в которой не доставало одного рукава.

–Крр–рас, кардум грарк! – прошипел сквозь губы человек, выплевывая из своих недр пауков, тараканов, жужжащих слепней и волосатых слизней.

Естественно, на чужие страдания в Рондарке никто внимания не обращал. Так уж заведено у любой разумной расы – спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Впрочем, многие теологи и философы впоследствии часто задавались вопросом – можно ли после этого назвать эти расы разумными. И пришли к выводу – да. Потому что разум и мораль стоят на разных концах оооочень длинной палки. И быть разумным не всегда означает быть человеком. Человеком в самом широком смысле.

Пришелец кашлянул. Из его рта вылетела порция серых бабочек и улетела вверх, к солнцу… но, коснувшись утренних лучей, тот час рассыпались в прах.

– Дорд’карк вандурм… – судя по интонации, человек ругался.

К сожалению, или даже, к счастью, языка, на котором произносились слова, не знал даже его носитель. Скорее, косвенно улавливал ассоциативные ленты и обрывки значений, но не больше. Не знал он и где находится, для чего существует и что его окружает. Более того, все перечисленное его пугало, а все, что имело значение, умещалось в его руках. Книга. Огромная книга со старинной обложкой из кожи. Что важно – человеческой кожи. Края этого гримуара были зазубрены на манер зубастой пасти, в которой язык играла красная ленточка закладки.

Человек снова кашлянул. На этот раз из него вылетела семейка сплетенных хвостами крыс, и, рухнув на камень, принялась беспомощно тянуть друг друга во все стороны. Их создатель какое–то время наблюдал за происходящим, а затем булькнул, икнул и поднялся на ноги. Книгу он так и прижимал к себе, как мать может прижимать к себе родное дитя. С губ срывалось неясное бормотание, вроде детской колыбельной или считалочки.

– ПОДХОДИ, ПОКУПАЙ! ПОПУГАИ КАКАДУ ЗНАЮЩИЕ ДЕСЯТЬ МАТЕРНЫХ СЛОВ! ХАМЕЛЕОНЫ–НЕВИДИМКИ! РЕПЧАТЫЙ–ПЕТУХ С БОЕВОЙ АРЕНЫ! – кричал зазывала, стоя на бочке и рекламируя товар.

Попугаи пользовались всем своим лексиконом, чтобы выразить недовольство в отношении хозяина. Хамелеоны–невидимки, как и полагается, были невидимы и держались тихо… если вовсе существовали. А боевого петуха, как вовремя сообразил торгаш, выпускать из клетки – плохая затея.

Людей вокруг диковинного торговца собралось немало, и каждый посчитал своим долгом бросить пренебрежительный взгляд в сторону хромающего человека, от которого безбожно несло помоями. При свете дня появляться в таком виде на городских улочках – верх бескультурщины. Ночью – другое дело. Ночью за подобный вид всего лишь можно было заслужить пеньковый галстук и пару сломанных костей, но день приносил на улочки Рондарка крупицы того, что культурологи называют цивилизацией, а местные жители иногда принимали за очень неприличное слово.

Пришелец успел пройти к центру площади, прежде чем книгу заметили местные доходяги из гильдии воров. Первым это сделал мальчишка–карманник, рыжий и чумазый; его звали Тимми. Наставник Гордлик всегда говорил ему, что ценные предметы – это не всегда серебро или золото. Порой, редкая старинная книга может стоить свой вес в золоте! А Тимми верил наставнику Гордлику. И верил, что старая, потертая книга, которую обнимают с той агрессивной нежностью, может быть не просто ценной – она может быть очень ценной. Именно поэтому информация о книге и её незадачливом обладателе тут же была передана верзиле, работающему на подстраховке.

Выходец канализации почти просеменил до лобного места Рондаркского базара, но врезался в тело перед собой. Ему пришлось посмотреть вверх, а затем ещё раз вверх, прежде чем пожелтевшие глаза увидели лицо того, кто преграждал дорогу. Выглядело оно так, словно принадлежало или крайне уродливому представителю людского рода, или очень симпатичному троллю: поломанные уши, бородавки на всю правую щеку, шрам на третьем подбородке… если считать сверху.

– Будь здоров, добрый человек, – сказал великан, и звали этого великана Добби. И Добби умел улыбаться бодрой дружелюбной улыбкой, которая обладала «проспективой возможного хорошего исхода». Именно эта улыбка заставляла людей думать, что после встречи с этим великаном, они смогут уйти на своих двоих и с целыми костями. – Хм, да ты вродь не местных будешь. Слыхал, мож, но средь наших надобно пошлину платить. За защиту, стал быть. Не слыхал? Какая жалость… у нас тутачки в Рондарке платить надо за все, коли жить хочешь. Но есль…

Незнакомец из канализации кое–как разжал пальцы на одном из торцов книги и медленно, дрожа всем телом, сунул руку в глубины своего кабата. Добби уже собирался как следует втолочь бессмертного туриста кулаком в землю, но… в протянутой руке оказался значок. И эта серебряная плямба, с изображенной на ней летучей мышью, привязывала парня к определенному ремеслу и определенному цеху. Его, Добби, цеху – воров, карманников и мошенников. А значит бить его было нельзя… никак нельзя. Серебряные значки носили только маститые профи своего дела, которые заслужили репутацию и имя. Но этого вора Добби не знал, и лицо ему было незнакомо.

– Орн’тур де крерорн’тар, – пробормотал человек, но значка не опустил.

Ему понравилось, как Из-за плеча великана выглядывало утреннее солнце, и то, как оно расцветало бликами на серебряной бляшке. Белый диск, разгоняющий по темным переулкам ночной туман, нежно касался кожи теплыми щупальцами, а затем эта кожа впитывала тепло, насыщалась. Наполнялась каждой порой до краёв, заставляя трястись и колотиться, словно от холода. Книга у живота вдруг стала теплой. Даже горячей. Кажется, она разговаривала на том же языке, на котором разговаривал и сам вор.

Солнце стало ещё ярче. Люди на базаре притихли и обернулись, когда сгорбленный человек со странной книгой потянулся рукой со значком к небу. К солнцу. Они видели, как меняется и надувается его лицо. Видели, как покрывается пузырями указательный палец. Как выпучиваются и наливаются кровавыми пятнами глаза. Как перемежались и извивались вены под кожей на худощавых руках.

Мимо пролетала бабочка–адмирал. Она мелькнула около уха Добби, несколько раз подпрыгнула в воздухе вверх–вниз и осторожно, как могут садиться только бабочки, приземлилась на кончик серебряного значка.

А затем человек взорвался.

Его тело брызнуло в разные стороны разноцветной жижей, и все, чего эта жижа касалась, начинало плавиться и погибать. Добби умер мгновенно: на его лице застыла маска опаленного черепа. Хныкал и плакал Тимми. Ему опалило правую часть лица и руку. Не прошло и пол минуты, как его сердце ударило в последний раз. Тоже самое случилось с каждым, на кого попала хотя бы капля кислотной жижи. Люди падали, спотыкались о тела, снова падали и катались по брусчатке.

Кутерьма захватила и опустошила базар в считанные секунды. Самые смелые, убегая, стаскивали с прилавков все, что помещалось в руки. А потому очень скоро площадь опустела и превратилась в кладбище, где только мертвецы обменивались немыми вопросительными взглядами.

И в центре сего разбитого хаоса лежала нетронутая никакими неудобствами книга. Она зарылась в лужу желтой субстанции и тихо–тихо вибрировала. Затем замерла, и по контуру всей нижней части у неё выползли сотни маленьких черных ножек. Перебирая ими, словно сколопендра, книга поползла вперед, оползая тела, пролезая под прилавками, разбросанными кабачками и морковью, между охотничьими манками и свистками; деревянными блюдечками и ложками. Очень скоро книга добрела до одного из прилегающих к базарной площади домов и поползла вверх по стене…

Горгулья, украшавшая фасад юридической компании «Рэдрик, Пэм и Рыжие», всё ещё улыбалась. День выдался славным, обед сытным, а погода теплой и ясной…

***

Солнце ещё даже не успело доползти до зенита, как на базарной площади Рондарка развернулось «следственное дело». Никто не знал и не мог сказать, почему оно следственное и почему хождение взад–вперед представителями власти можно назвать делом. Каждый, кто слышал о случившейся истории, или, того хуже, видел ее своими глазами, конечно же, понимал, что здесь замешана мАгИя. Так уж вышло, что люди по природе своей существа не взрывоопасные, если не брать в расчет отдельных представителей религиозных культур. А посему делом этим должна заниматься не стража, а самые настоящие волшебники.

Все, кого сегодняшний день не обременял необходимостью работать, наблюдали за работой стражи с надлежащего расстояния. В толпе блуждали огненные шепотки: тысячи, если не миллионы, версий произошедшего, где каждый видел что-то свое. Слова смешивались в неплотный хоровод и плясали на костях минувших событий, извращая реальность в карикатурную картину, где от истины оставался только скелет. И тот поломанный…

Под неугомонное блеяние, всхлипы и плачь из арьергарда народной массы выбиралась худощавая, рослая фигура:

– Можно пройти… прошу прощения… премного извиняюсь… – говорила фигура в полной уверенности, что пару мгновений назад она случайно пнула ребенка. Кажется, тот плакал, – Благодарствую…

Наконец–то бунтарь протиснулся сквозь остатки толпы и вывалился рядом с полицейским оцеплением. На их фоне он выглядел неубедительно. Сим Воленс всегда выглядел неубедительно на фоне других людей и считал, что это одна из лучших его черт. Привлекать внимание – значило стать его центром, а в центре внимания очень часто бывает слишком жарко для интроверта. К тому же, не внушающий внешний вид, а, скорее, внушающие внутренние возможности превратили Сима в крайне важную и ценную шестерёнку в работе города.

– Полагаю, э-э, сержант Шейлон и сержант Сигур, – обратился к полицейским Сим Воленс, слегка приподняв с косматой головы восьмигранку. – Очень удручён… э-э, сложившейся ситуацией. Вероятно, очень сложно нести бремя службы после того, как оставил в «Загнавшемся кабане» половину, э-э, полновесного безанта.

Оба полисмена переглянулись и взглянули на пришельца иначе. Один из них присмотрелся и сплюнул.

– Сказал бы сразу, что от господина Рамы, –буркнул сержант Шейлон и отошел чуть назад, освобождая путь. Сигур такой сообразительностью похвастаться не мог, и ему пришлось помочь: – Не тормози! Это Сим! Сим Воленс! Сим Всезнайка. Вспоминаешь? Его ещё чуть не казнили год тому!

– А, ага. Вспомнил, – запоздало ответил Сигур и отошел в сторону.

Он солгал. Ничего такого он не вспомнил. Да и память на имена у сержанта была откровенно никакая. После хорошей пьянки, которая была не так давно, он и свое имя вспоминал не сразу. Что уж говорить о казни годичной давности. Они в Рондраке случаются по пять раз на неделе…

Сим Воленс, втянув в плечи голову, протиснулся между двух стражников… «..чуть не казнили год тому» – эта фраза вызвала в нем противоречивые чувства. Он навсегда запомнит ноющее, зудящее чувство на загривке в момент, когда палач заносил топор. Навсегда запомнит момент, как предательски расслабился его мочевой пузырь, а с губ сорвался протяжный свистящий звук. Но больше всего он запомнит то, как в последний момент мелкий коротышка взвизгнул: «СТОЯЯЯТЬ! ПОМИЛОВАН!». Этот день Сим Воленс празднует как свой второй день рождения. Даже, скорее, день перерождения. Ведь старый Сим Всезнайка умер там, на плахе, и больше не занимался ни крупными мошенничествами с подделкой векселей, ни махинациями со старыми гроссбухами. Лишь иногда баловался подсчетом карт в игорных домах, но делал это на символические суммы, и, в основном, чтобы не растерять хватку.

Единственное, за что ему было жаль, так это за талант актера, который давался ему лучше чем кому–либо. Сыграть аристократа, тупого наемника, книжного червя или клерка, он мог все перечисленное сделать легко и со вкусом. Но после «казни» ему мягко намекнули, что нужно быть «настоящим», и это «настоящее», как оказалось, очень часто заикается и не понимает, что именно Сим Воленс должен сказать или сделать. А каждый раз, когда появляется желание скопировать чьи–то повадки, на загривке появляется легкое зудящее чувство приближающегося топора…

Сим прикрыл нос ароматической тряпицей со вкусом шалфея. У его ног лежал рыжеволосый мальчик с опаленным лицом и рукой. Один его глаз был открыт и смотрел прямо в душу. Но сама душа мальчишки пахла ужасно, напоминая ядрёную смесь этилового спирта, крови, пота и желчной кислоты. Воленс едва не выплюнул содержание своего желудка…

Но не–е–е–ет, нельзя. Сим должен смотреть на ситуацию во все глаза, чувствовать это место, раскинуть сети своего внимания по самым мелким деталям и слушать, пока ниточки этой паутины не начнут дергаться. Эди Рама требовал от него детальный рапорт происходящего. Естественно, у градоправителя уже было не меньше десятка рапортов на руках от иных осведомителей, но наиболее полный, чистый и цельный мог предоставить только он – Сим Воленс.

У него был дар помнить, сопоставлять и видеть то, что не видят другие. Немного внимательности, немного любознательности, приправа из хорошей памяти и получается взрывной коктейль, который защищает своего носителя не хуже, чем зубы и когти первобытного хищника.

– А, это ты Сим, – со стороны лотка с самоткаными амулетами вышел человек в синей форме стражника. На голове его громоздился потертый шлем и принадлежал он капитану Рони Айланду. – Давно господин Рама не выпускал тебя из загона. Соскучился, наверное, по человеческому обществу. А?

– Пожалуй, общество – это, э-э, единственное, по чему я бы скучать не стал, – признался Сим и поджал губы. Ему было не по себе. – И… осторожнее. Ещё шаг и ступишь в чью–то, э-э, интеллектуальную собственность…

Речь шла о сером веществе, которое вытекло из оплавившейся черепной коробки прямо к начищенному берцу капитана стражи. Последний выругался и сделал шаг назад, едва не наступив в чью–то брюшную собственность.

Голос Сима звучал робко. По натуре он не выделялся эпатажной внешностью или хоть чем–то, что отдалённо могло привлекать внимание. Мимо такого человека пройдёшь и потом никогда о нем не вспомнишь. Серая мышь среди таких же серых мышей.

–Полагаю, э-э, детонация произошла здесь, – Сим Воленс вышел вперед. Туда, где желтое пятно оплавившегося камня уходило наиболее глубоко вниз. – От одежды одни клочья… Надеюсь, власти уже отправили осадок с реагента на анализ местным алхимикам?

– Штатный алхимик произвел все необходимые проверки, – Рони Айланд поравнялся с Симом. – Плавиковая кислота с какими–то добавками. Мой сотрудник говорит, что больше мы узнаем только если отправим образцы в Ведоктерию. В этом явно замешана магия. Личность взорвавшегося мы опознать не смогли. От него осталось… хех, только мокрое место.

– Нет предположений? На моей памяти, э-э, взрываться имеют привычку выходцы из культов Рины, Шабхисавы и Дондры. Из тех, что поближе к нам. Террористические организации, э-э, в расчет не берем… Рондарк, сам по своей сути террористический город, и больше террора, чем делают местные, э-э, ни одна организация сделать не сможет. Да и не захочет, э-э, соперничать с законопослушными гражданами. Проиграют.

– Не могу знать, Сим. Почти все, что было при подрывнике, расплавилось. А по словам очевидцев, они видели ни то демона, ни то ангела. Пара священников с Пролетарной улицы подрались на этой почве и сейчас дискутируют на ступенях при Семерых… Вроде как, неправого должна ударить молния.

– Это очень занимательно… – легко солгал Сим. – Очень занимательно…

Все внимание Воленса было направлено на центр желтого, выевшего камень пятна. Рукой он все ещё прижимал к носу тряпицу, но даже сквозь неё запах серы обжигал слизистые.

Нужно работать, думал Воленс, нужно думать… И шестеренки внутри него завертелись медленно, чтобы не перегреться, набирая скорость.

Сначала в центре желтого пятна появилась фигура. Бесцветная, полупрозрачная. Это был, скорее всего, мужчина: ни один из очевидцев ни разу не сказал про кого–то женского рода. Следом фигура выросла полностью, материализуясь перед глазами Воленса едва ли ни в физическом обличии. Но она не стояла ровно. Нет. В его позе было что-то возвышенное. В толпе звучали слова «тянулся к солнцу», «поднял руку и как ДАЛ заклинанием».

Воленс дал новую корректировку своей фантазии. Фигура теперь стояла на носках и тянулась… на восток. Там восходило солнце. Для некоторых культов это имеет значение.

«Да это просто хромой ублюдок. Он напился магической бурды с Кхьерской улицы, вот и…» звучало в разных вариациях. То, что некоторые принимали за «демоническое» проявление, можно в том числе назвать недугом. Демоны всегда выглядели нездорово. Как и ангелы в определенных религиях. Святость иногда предполагает слишком увлеченное изнурение плоти: терновые венки, колючие проволоки на поясе, самоудушающие ремни, плети.

Теперь белая фигура слегка горбилась. Но рука…

Сим нахмурился и посмотрел на руку. Придуманный им силуэт прижимал свободную конечность к животу. Казалось, он хотел втиснуть в себя что-то. Конкретно этот жест иллюзии не был продиктован догадками или подозрениями. Зная себя, Воленс понимал, в чем дело. Такое случалось, когда его догадки были близки к правде. Фантазия подстраивалась под минувшую реальность, давала подсказки и говорила, что путь был избран правильно.

Сим сделал пару шагов вперед и поднял руку, занимая место своей выдумки. Чего–то не хватало. Какой–то детали. Так чувствуется орфографическая ошибка в слове, которое написано «некрасиво». В руке подрывника явно что-то было… и это что-то мелодично отражало солнечные лучи. Блик. Красивый.

При чем тут бабочка?

А затем Сим взорвался…

Но не на самом деле. Только у себя в голове. Какое–то время ему понадобилось, чтобы прийти в себя и принять тот огорчающий факт, что он ещё жив.

– Эй–эй–эй! Давай без обмороков, – Рони подскочил к пошатнувшемуся агенту и подхватил того под руку. – Наш алхимик сказал эту дрянь желтую, даже в осадке, не трогать. Ядовитая. А если долго дышать будешь, то увидишь маленьких скунсиков с револьверами… Но, знаешь, в чем беда? Хе–хе. Сколько я этого алхимика не спрашивал, он внятно не объяснил, что такое револьверчики. Мы уже потом поняли, что он сам надышался…

– Да–да, я, э-э, понял… – Сим видел трупы тех, на ком лишь мелкие отметинки от попавших капель.

Со стороны можно было подумать, что это бородавки или родимые пятна.

Сим вырвался из хватки капитана и неровной походкой, спотыкаясь о чужие ноги, пошел вперед. Он преодолел опрокинутый прилавок с игральными картами и сувенирами в виде подвешенных человечков, а затем наткнулся на гору вставших пирамидой арбузов. Точнее, от пирамиды осталось только два яруса, остальное или лежало клочьями на камне, или было украдено предприимчивыми гражданами. В одном из арбузов едва заметно гнездилась узкая сквозная дыра, переходящая в следующий арбуз. Именно его Воленс взял двумя руками и как следует приложил о камень. Один из торговцев в черте оцепления взвыл и начал ругаться.

– Это принадлежало, э-э, подрывнику, – заметил Сим Воленс, разглядывая отличительный значок гильдии воров, лежавший в красной требухе с семечками. – Серебряный. Значит, э-э, один из Именованных. Рони, я, э-э, знаю, что ты сегодня играешь в поместье Нотингем с Альбертом фон Штирлицем. Главой гильдии воров, – сказал Сим и оглянулся, вперившись глазами в лицо капитана стражи. Последний, вроде как, даже зарделся, хотя Сим предпочел думать, что это игра света. Ему не нравилось, что совесть может быть у тех, кто делает бессовестные вещи. – Мне нужен список всех Именованных, кто не отмечался, э-э, в путевиках.

– Я это… не понимаю… – вдруг заговорил Рони.

– Не нужно понимать. Рондарк, э-э, вынуждает принимать условия игры, и в том, что Ты эти условия принял, нет ничего удивительного. Просто, э-э, передай Штирлицу мою просьбу и напомни, что я действую от имени Эди Рамы, а значит, э-э, не потерплю в списках утайки, секрета или фальсификации. В противном, э-э, случае, господин Роттенбах из Кладдена может стать следующим главой гильдии воров. Досрочно. И это пока ещё даже не угроза. Запомнил?

– В общих чертах, – выдавил из себя капитан стражи. Под шлемом ему вдруг стало жарко, душно и мокро.

Когда этот Сим Воленс начинал что-то требовать, его голос оставался парадоксально робким, но, тем не менее, излучал угрозу. Так звучит голос стражи, когда преступник один, он загнан в угол, и численный перевес идёт на сторону закона. Агент градоправителя был один, он был даже не вооружен, но каждое его требование словно рисовало в воздухе ледяные знаки силы. Могло показаться, что разговариваешь с самим Эди Рамой, который решил поиграть в скромнягу.

– Благодарю, – без тени улыбки сказал Сим, а затем вдруг спрятал глаза в камне, шмыгнул носом и двинулся прочь.

Его напрягала поза подрывника. Вторая рука прижата к животу, словно ей больно. Вероятно, преступнику действительно было больно. Когда взрываешься вряд ли можно испытать что-то иное. Но что, если он что-то держал? Укрывал своим телом? В таком случае, что бы он не держал, оно должно было расплавиться и кануть в лету вместе с ядовитыми испарениями.

Но магия не всегда растворяется в кислоте, магию невозможно зарыть в земле; её невозможно уничтожить или запечатать. Магия считается Вредной Материей, что в научных кругах стало профессионализмом, а затем и вполне конкретным термином–синонимом. Если говорить о магии, приходится говорить о догадках. А океан интуиции Воленса нередко выбрасывал волны мысли на берег здравого рассудка.

Вот и сейчас: Сим спрятал руки в карманы черного пальто, глядя вдаль, туда, где в каменной кладке дороги лежал открытый решетчатый люк. Какое–то время темные, прищуренные глазки смотрели на водосточный слив и на то, как несколько полисменов заглядывают в черное жерло канализации.

Шум, крик, ругань.

Около оцепления плясал высоченный старик с белоснежной бородой и огромным тисовым посохом. Старик явно ругался и называл себя ВЕЛИКИМ волшебником, который пришел в Рондарк по зову эфира и высших сфер. Полисмены едко хихикали над потугами старика прорваться и нахмурились только в тот момент, когда «чародей» пригрозил порчей на понос, запор и снижение потенции.

На плечо Сима приземлился огромный попугай какаду. Цветастое создание повернуло на него хитрый клюв и изящно матернулось. А почесав у себя под крыльями, выдало очень странную фразу:

– Орн’тур де крерорн’тар, – карикатурный голосок стих, и следом за странной фразой вновь последовала череда пяти матерных слов, три из которых повторялись и стояли в разных падежах…

Одна из горгулий, нанятая в декоративных целях юридической компанией «Рэдрик, Пэм и Рыжие», смотрела на яркое пернатое с неподдельным аппетитом.

***

Маленький дракончик тихо фыркнул, и из ноздрей рептилии покатил черный дымок. На солнце его чешуя отливала зеленым нефритом и казалась удивительно красивой. Увидеть подобное создание уже само по себе является редкостью. Крылышки мифического зверька тихо задрожали, а белая кошка, лежавшая поверх щербатой спинки, тихо замурчала, чтобы не спугнуть свою грелку.