Только раки пучеглазые

Дмитрий Деулин

Только раки пучеглазые

На второй день солнце тоже не взошло.

Да и был ли он, второй день? Если верить календарю в телефоне, был, и уже почти весь вышел. Если нет, придётся выбрать, чему верить взамен. А всё вокруг лгало. Всё вокруг рассказывало небылицы.

Не стоило закрывать глаза, хотя им, конечно, тоже нет веры. И пользы от них в этой темени мало. Но если всё это бесконечный муторный сон, Максим сам отдал себя ему на милость. Он здорово устал с дороги. Чтобы уснуть в такой гостинице, как «Поморье», нужно как следует себя измордовать. Номера тут сдвоенные, с общей прихожей, ванной, туалетом. Стены такие тонкие, что за отклеивающимися обоями словно и нет того, от чего можно отклеиться. Вторую комнату номера занял молодой киргиз, в ночи привёл подружку, или, может, проститутку, они тут дешёвые и вездесущие, вместо вайфая и минибара. Но они там быстро управились, и Макс отвалился обратно спать. Не надо было! Может, братишка-киргиз хотел его спасти. Хотел предупредить…

А вот теперь стоило бы поспать. Может, нужно уснуть, чтобы проснуться, или хотя бы перестать бредить. Но от копошения и хруста за стеной нигде не спрятаться. Ни под подушкой, ни под кроватью, ни под душем. Там, в душе, в трубах, тоже скребётся. Тоже шуршит.

Анна Леонидовна велела отдохнуть с дороги. Сказала приходить «как проснёшься», и Максим не стал заводить будильник. В итоге просыпался трижды. Сперва от киргиза. Потом как будто выспался, но, увидев темень за окном, заставил себя закрыть глаза. И только на третий раз нащупал телефон, высветил разводы на потолке номера и рассматривал цифры на экране блокировки так долго, что они изменились.

Два часа дня. А за окном всё ещё тьма египетская, ни огонька. И тишина. Это Макс ещё вечером отметил. В Москве такого не бывает ни в какое время года, даже если ведро на голову надеть. Поэтому, наверное, здесь так хорошо высыпаешься. А вот почему на телефоне часовой пояс слетел… Это всё «Поморье». Здесь точно какая-то временная аномалия – часы лет на сорок отстают. Номера советские, ремонтировались в последний раз тоже при старом гимне, холодильник общий на первом этаже, как и кухня. Ну, как кухня – газовая плита. Впрочем, шутки шутками, а телефон, новенький китаец, клятвенно заверял, что с часовым поясом всё в порядке. Заспанный мозг вспомнил, что здесь бывает полярная ночь, но потом всё-таки признал, что не в конце августа, и не наступает в один момент, как будто на небе щёлкнули выключателем. Совсем недавно здесь, наоборот, был полярный день. Но за окнами номера плескалась такая чернота, что верилось с трудом. Солнце казалось выдумкой, рассвет – фантазией. Это не солнечное затмение – тут нечего затмевать. Китаец уверенно подтвердил: никаких затмений, и даже погода безоблачная.

Максим тогда зачем-то попытался открыть окно, но ничего не вышло, и не выходило до сих пор. Окна в «Поморье» точно предназначены для чего-то другого. Должно быть, для мух, поколениями умирающих в ловушке рамы. Максим не смог потревожить их кладбище, а форточку, наоборот, не сумел закрыть. В отзывах об этой дыре писали «дёшево и сердито», «без евроремонта», «как в восьмидесятые попал», но никто не потрудился предупредить, что по утрам не восходит солнце.

С трудом ворочая шестерёнками в ватной голове, Максим уселся на кровать, поморщился от иерихонского скрипа в тишине. Прислушался. Безмолвие, сперва казавшее абсолютным, как на дне морском, распалось на целый оркестр шорохов. «Поморье» точно ещё не проснулось, оно ворочалось во сне, царапалось и скреблось. Мыши? Тараканы? Лангольеры, доедающие чёртову гостиницу? Даже киргизу отомстить не вышло – тот тоже проснулся и шуршал чем-то за стенкой, изо всех сил стараясь не шуметь. Потом начал мерзко похрустывать какой-то едой прямо на кровати.

Всё ещё не зная, что и думать, и отчаянно цепляясь за вариант «ничего», Максим написал в чатик московских друзей «зацените утро в гостинице» и скинул фотку окна. Потом отправил сообщение Аньке, вернее, Анне Леонидовне, как строго напоминал телефон. Привычка шутливо называть друг друга по имени-отчеству и «коллега» у них осталась со студенческой поры. Сохранялась даже те несколько лет, что они были не просто коллегами. Воспоминание спросонья приятно будоражило, но от творящейся за окном ерунды не отвлекало, так что Макс написал: «Доброе утро, Анна Леонидовна! Я выспался, готов к труду и обороне. Скажите, пожалуйста, это я ебанулся, или на улице реально темно?»

Зажмурившись, Максим щёлкнул выключателем, но тут же понял, что ничего не изменилось. Прекрасно. Ещё и света нет. Судя по пейзажу за окном, дело даже не в «Поморье» с его лангольерами – такое ощущение, что весь посёлок без электричества. Хорошо хоть еды в холодильнике не оставлял.

«Бля, беги оттуда, чувак», – написали друзья в чате, пока Макс одевался. Он почему-то не сразу понял, что это шутка, напрягся, вслушиваясь во мрак. Потом прочитал дальше: «Лучше в палатке жить, ну фпизду. Сколько звёзд у этой залупы?»

Не въехали. «Фотка сделана минуту назад», – написал Максим, ожидая, что ему не поверят, но друзья продолжали тупить. Посыпались ответы в духе «а как будто тридцать лет назад» и «а за минуту стало лучше или хуже?»

Анна Леонидовна не отвечала, и Максим решительно вышел в коридор, закрыл за собой дверь, не обращая внимания на копошение киргиза. Казалось логичным выйти на улицу, проветриться, оглядеться, стряхнув с себя вязкое наваждение «Поморья». Проснуться, если это сон. Услышать и увидеть, как реагируют живые люди, если это наяву. Люди, которые прямо здесь, которым никак не отвертеться от этой реальности, такой же, как у Максима.

Или не такой, если это у него глаза садятся. Или мозги.

Идти оказалось куда труднее, чем можно было представить. Чёртов китайский телефон всё-таки не для людей делали – в свете фонарика видно почти столько же, сколько в кромешной темноте, как будто он под любым углом найдёт, как заглянуть тебе в глаза. Да и к такой темени Максим не привык. В Москве всегда что-то где-то светится – какой-нибудь индикатор, фонарь, чьё-то окно, само небо. «Световое загрязнение», так это, вроде, называют. А тут всё экологически чистое. И вроде до ближайшего города не так уж далеко, но глянешь в небо за окном, и кажется, что световые годы. Световые века.

Так что по коридору Максиму пришлось пробираться по стеночке, как в детстве. За большинством дверей лежала тишина, зато под ногами мерзко похрустывал какой-то мусор, въевшийся в ковролин, а резкий и бессмысленный свет фонарика выхватывал из темноты копошение каких-то гадов. То ли тараканы, то ли мокрицы – Макс с детства не видел их в таком количестве. Даже у отца, алкаша и инвалида, в его разваливающейся пятиэтажке по ночам такого не творилось. К чёрту, надо сваливать из «Поморья», лучше и правда жить в палатке.

Это было больше суток назад, а из «Поморья» Максим так и не свалил. Мерзкая гостиница казалась самым надёжным местом в спятившем мире, даже теперь, когда Макс знал, что хрустит за стеной. Что хрустело под ногами. В бледном свете фонарика фотографии на облезлых обоях казались негативами, с призрачными улыбками и поблёскивающими глазами. Не хотелось думать о том, что они закрывают дыру, а ведь наверняка закрывают. Вот бы заколотить её. И дверь заколотить, и окна, и глаза…

В своей первой попытке выйти в чёрный день Максим преуспел. Спустился по лестнице, цепляясь за шелушащиеся перила. Нашёл пустой ресепшен, шкафчик с ключами на стене – заходи кто хошь, бери что хошь. Почти все ключи с картонными бирками были на месте, совсем немного нашлось дураков и нищебродов, согласившихся на «Поморье». Помимо братишки-киргиза Макс вечером видел пару студентов и троицу крепких молодых гопарей, смотревших футбол на кубическом телеке в холле. Эти, кажется, путешествовали во времени вместе с гостиницей – в юности Максима футбольные гопники были точно такие же. Правда, те, старые, обязательно затеяли бы драку с киргизом. Как будто на национальной почве, но на деле – на арифметической.

Сейчас, блуждая во тьме, Макс нашёл только одного тощего кучерявого студента в майке, что-то хомячившего на общей кухне, но всё равно испытал огромное облегчение при виде живого человека.

– Привет, – сказал Максим, опуская фонарик, чтобы не светить парню в глаза. Тот зачем-то стоял на кухне вообще без света, и почти без движения, только челюстями работал. От фонарика сморщился, зрачки по пять рублей. Дурево, небось, заедает. Такого бесполезно спрашивать, что происходит, но Макс попытался: – А чего так темно?

– Света нет, – буркнул студент.

– Нет, в смысле… на улице.

– А, – парень неопределённо дёрнул плечом.

Раздражённо выдохнув, Максим стал нашаривать дорогу к выходу, до последнего цепляясь за надежду, что там, на свежем воздухе, всё как-то встанет на свои места. Но воздух оказался не очень-то свежим, хоть и прохладным. Откуда-то тянуло сыростью и даже, кажется, гнилыми водорослями, хотя «Поморье» иронично расположилось далеко от моря. С крыльца фонарик дотягивался только до кустов и пустынной дороги. Здание напротив и днём-то казалось заброшенным, а теперь и вовсе превратилось в циклопические руины. И куда идти? Что делать?

В детстве можно было позвонить по номеру «сто», чтобы узнать точное время. Странные вещи вспоминаешь в странной ситуации. Вместо службы точного времени Максим решил набрать Аньке – может, разбудить, но услышать голос живого не обдолбанного человека. Единственного человека, которого он знал в этой дыре. Да и знал ли?..

– Да, привет, – её голос прозвучал хрипло и невнятно. Всё-таки спала? Всё-таки сейчас ночь? С такой связью поди разбери, но облегчение подступило с первыми звуками знакомого голоса.

– Анна Леонидовна, – у самого голос оказался не лучше, – вы просили приходить, как проснусь. Я проснулся, но, видите ли, коллега, тут темно, как у негра в заднице.

– Коллега, вам нужно пройти деконтаминацию, вы в «Поморье» заразились бумерством, – Анька громко зевнула. – «Как у негра в заднице», серьёзно? Вот отменят тебя, будешь знать. Бля, а правда, чего так темно? Сколько времени-то?..

– Третий час. Я думал, это я ебанулся.

На фоне раздался невнятный мужской голос. Максим досадливо поморщился, и тут же разозлился на себя. А ты чего ждал? Что она двенадцать лет блюдёт целибат, дожидается, пока ты докатишься до такого дна, что вспомнишь о ней и попросишься на временную должность в её сраный институт? Что спит и видит, как бы с тобой перепихнуться по старой памяти, раз уж ты больше не женат?..

– Видимо, мы оба ебанулись, коллега. Сейчас почитаю в интернете, что это за прикол. А вы, Максим Сергеевич, подруливайте к пристани.

– Окей, – зачем-то ответил Максим Сергеевич, хотя искать в кромешной темноте незнакомое место на другом конце посёлка было совсем не окей. Но очень уж хотелось выбраться из здешней тишины, говорить с кем-то, видеть кого-то. В одиночку в такой темноте перестаёшь быть человеком. Приматом-то еле-еле остаёшься. То, что помогало предкам выживать, теперь мешает думать. Всюду что-то мерещится, чудится, слышится там, на краю облачка света. Вот кто-то метнулся в кусты, зашуршал, заплескал… Умом понимаешь – это крыса переплыла ручей. А тупая обезьяна нашёптывает: нет там ручья. Не бывает таких крыс. Вот потянуло дохлятиной из темноты. Какой-нибудь пёс околел на помойке, но мы туда не пойдём, нет, вдруг там логово пещерного льва. Логова пещерных львов же не отмечают на Яндекс Картах.

В тот момент, правда, ничего не отмечали. Телефон утверждал, что Макс стоит посреди, ни много ни мало, Белого моря. Врал, не краснея ни одним индикатором – ничего белого вокруг не было, насколько хватало света. Какой-никакой мобильный интернет, похоже, остался в «Поморье». Не добившись ничего путного от карты, Максим задумчиво оглянулся на чёрную коробку гостиницы за спиной. Он смутно помнил, в какую сторону берег моря – строго говоря, в три стороны из четырёх, но одна из них нужная. Центр посёлка не такой уж большой, заблудиться там негде, а если пятиэтажки заканчиваются, а начинаются не дорогущие гостевые дома, а халупы и лес, значит, свернул не туда. Звучит просто. Дойти если не до пристани, то хоть до ориентира какого-нибудь, а там уже найти друг друга во тьме. Немного авантюра, но всё лучше, чем сидеть в «Поморье» и ждать, пока Анна Леонидовна заберёт, как мама с продлёнки.

Максим решительно двинулся прочь от гостиницы, прорубая себе китайским телефоном дорогу сквозь мрак. Возмутительно, насколько беспомощным делает человека обыкновенная темнота, не говоря уж о необыкновенной. Макс не чувствовал себя здесь ни венцом эволюции, ни просвещённым обитателем двадцать первого века. Смешно. Взрослый дядька, посреди цивилизации, с работающим телефоном в руке. Под ногами то асфальт, то деревянные мостки тротуара. Но если не напоминать себе об этом постоянно, то чувствуешь себя ныряльщиком в подводной пещере, у которого заканчивается кислород и время до следующей акулы.

Попробовал написать в чат «Как у вас там погодка? Солнечно?», но сообщение, конечно, не ушло. Запах дохлятины, кстати, тоже не ушёл, а стал как будто только ближе. Посветив по сторонам, Макс не увидел ни одного пещерного льва, только бледную морскую звезду посреди дороги. Обыкновенный красный астериас, видимо, уже подгнивающий, и поэтому совсем выцветший. Хотя едва ли это он может так вонять. Максим смутно помнил со студенческих лет, как пахнут дохлые морские звёзды. Не зря учился, сразу видать.

И тут астериас пошевелился, медленно и деловито шаря лучом. Бедняга. Ещё и живой. Дети его, что ли, притащили?..

Спасать звезду Максим не стал. Тут самому бы не угробиться в этой темени. С каждым глотком холодного смрадного воздуха становилось всё очевиднее, что просто взять и проснуться не получится. А как было бы здорово. Это сладкое осознание на исходе тягостного сна – это всё не твоя проблема, можно просто открыть глаза и пойти по своим делам в реальном мире. Не искать пристань, не ловить сеть, не гадать, почему на небе не видно ни солнца, ни луны, ни самой завалящей звёздочки…

Зато на земле звёзды попадались всё чаще. Макс готов был поклясться, что до моря ещё далеко, но всюду, куда он ни светил, они сидели, облепив бордюры, карабкались на мостки, медленно извивались и копошились, ковром устилая улицу. Сухую улицу, так что занести их сюда мог разве что перевернувшийся грузовик. Или морские гады так же ошалели от бесконечной ночи, как и Максим, и тоже ломятся куда-то не туда, не разбирая дороги… Теперь отчётливо слышался их запах, живой и неприятно сладковатый, но к нему всё ещё примешивалось зловоние падали. Может, вся эта живность и ищет, кто тут окочурился в кустах.

– Не я, – хрипло сказал Макс вслух, непонятно кого убеждая. Нервозно усмехнувшись, поднял телефон и сфотографировал со вспышкой копошащихся гадов. Будь света побольше, можно было бы видео снять…

И тут холод пробрал его до костей. Чувствуя каждый волосок на своём теле, оцепеневший Максим уставился на снимок. Вспышка выхватила из темноты кабину припаркованной возле тротуара машины, всего в паре шагов от него. Внутри кто-то сидел. Просто молча сидел на водительском сиденье в кромешной темноте. На дерьмовом бликующем ночном снимке нельзя было толком разобрать лицо, только смутную фигуру с засвеченной головой, но это точно человек за рулём.

Наверное, он там просто заснул, но первые несколько мгновений застигнутое врасплох сердце Максима колотилось как бешеное. Одному в такой темноте страшновато, но внезапно осознать, что ты не один, оказалось ещё хуже. Да и кадр такой получился… Человек за рулём в неестественной позе, как будто с запрокинутой головой, а лица не видно. Всё, чего не видно, первобытная обезьяна внутри Максима тут же заполнила своими жуткими наскальными рисунками.

Словно желая выиграть у примата пари, Макс аккуратно посветил в кабину. Мысленно выдохнул с облегчением – за рулём оказался обычный мужик, седой и грузный, и он действительно спал, запрокинув голову. Даже не покойник – он явно дышал. По крайней мере, его грудь шевелилась. И щёки. И всё тело ритмично вздрагивало, как будто невидимый рыбак поигрывал леской.

– Ёб твою мать! – резко осипшим голосом выкрикнул Максим и выронил телефон. Стало темно, но он уже всё видел. Он уже всё рассмотрел, запомнил в мельчайших подробностях, чтобы больше никогда не спать по ночам.

Мужик за рулём не спал. Он распух и вздулся, как утопленник, и подёргивался не от храпа, а от полчищ морских гадов, пожирающих его изнутри. Может, Макс бы ничего не заметил и пошёл себе дальше, но как раз в тот момент, когда он заглянул в кабину, изо рта мертвеца показалась потревоженная светом миксина, бледная и истекающая слизью фаллическая дрянь. И пока Максим осмысливал увиденное, труп за рулём как будто проснулся, поднял остатки головы и сел. Из его зияющей правой глазницы посыпались рачки-бокоплавы, ночные падальщики, живым ковром облепляющие мертвецов на морском дне и обгладывающие до костей. Правую половину распухшего сизого лица скрывала морская звезда, шарящая сотнями длинных бледных ножек по спёкшимся седым волосам.

Максим бросился бежать куда глаза глядят, но, опомнившись, заставил себя вернуться за телефоном, потому что глаза отказывались глядеть без света. Китаец уцелел, хотя нашаривать его среди неприятно подвижных морских звёзд пришлось дольше, чем хотелось бы. Умом Макс понимал, что твари безобидны, но ум уже несколько раз за сегодня его подвёл. Решил, что по утрам восходит солнце – как бы не так! Решил, что живого мертвеца, кишащего морскими гадами, просто не может быть – ну, расскажи ему об этом. Ум предпочитал думать, что у Максима психотический эпизод, но никак не мог вспомнить, что надо делать, когда у тебя психотический эпизод. Как будто бы делать в такой ситуации стоит чем меньше, тем лучше, а запереться у себя в номере в «Поморье» – вообще идеально. Запереться и сидеть, пока не отпустит, или пока санитары не выломают дверь.

Сейчас, сутки спустя, Максим с трудом помнил обратную дорогу до гостиницы. Он почти не светил себе под ноги, только вперёд и по сторонам, высматривая чудовищ, но видел лишь пустые улицы и закрытые магазины. Посёлок так и не проснулся, и не верилось, что проснётся. Может быть, тут всех уже раки доедают. Всех, кроме Макса, кучерявого студента и Аньки с её хахалем. Аньки, которой обязательно надо позвонить из номера и как можно спокойнее объяснить, что её коллега всё-таки ебанулся. А можно и не звонить, всё равно прошлый их разговор, кажется, был воображаемым. Можно попробовать набрать экстренные службы, но и они, наверное, будут у Максима в голове, как миксина у того мужика. Нужно просто перетерпеть, держась подальше от острых предметов и других людей.

Но у других людей были другие планы. Их всё-таки оказалось больше, где-то там, во тьме. Сперва Макс услышал машину, а перепуганный примат – ту самую машину, которая догоняет. Но звук пронёсся мимо и растаял в черноте вместе со слабым отблеском фар. Потом где-то за гаражами, в домах, с громким звоном разбилось стекло, и тут же, как сигнализация, начал надрываться в другой стороне низкий женский голос из окна:

– Ты опять?! Бандитская рожа! Ментовская крыса! Прекрати ломать мою пятьдесят четвёртую квартиру!

Вот так, Максим. Это не у тебя психотический эпизод. Это у всех психотический эпизод. Отец, когда допился и почти дожил, заделал у себя в квартире вентиляцию «от химической атаки». Может, вот она началась, атака. На самый стратегически важный посёлок городского типа в глухом очке Родины.

Тётка продолжала надрываться всю дорогу до «Поморья», и Максим всё ещё слышал её неразборчивые крики, когда вбежал в холл и начал светить по сторонам в поисках мебели, которой можно было бы забаррикадировать входную дверь. Нашёл, но и тут уже были люди. Макс их почуял раньше, чем нашёл. Вчерашняя троица футбольных фанатов, похоже, накидывалась всю ночь, и проспиртовалась настолько, что ни отсутствие солнца на небе, ни психотический москвич не портили им настроения.

– О! – обрадовался один, вроде тот же, что и вчера лез общаться. – Дружбан! Дружище!

– Бля, Сашок, ты нахуяченный… – выдавил сквозь смех один из его товарищей. – Не лезь к приличным людям.

– Не-е, это ж мой корефан! – возмутился Сашок и поднатужился, вспоминая: – Макс, да? Из Москвы?

– Ага, – слабо пробормотал Максим, чувствуя, как доводы рассудка тонут в потоке облегчения. Обычные, нормальные, живые гопари. Смотришь на них – и психотический эпизод сразу отступает, и не было никакого мертвеца с миксиной, не могло его быть.

Всю жизнь при виде таких компаний Макс, наоборот, напрягался. В юности к нему постоянно цеплялись – лицо, может, такое. С возрастом перестали. В Москве как будто и самих гопников меньше стало, может, вымирают. Но здесь – затерянный мир.

– Макс, слушай, ты это… ты в курсе?.. Есть тут гаштеты нормальные?

Словечки эти Максим тоже помнил из бурной юности. Это, конечно, была речь классового врага, но врага численно превосходящего, и не знать её было мало шансов. «Гаштет» – это, вроде, ресторан. Забегаловка.

– Не знаю, – хрипло ответил он, зачем-то освещая телефоном себя и ковролин под ногами. – Там… темно.

– Пизды получишь, – Сашок, широко улыбаясь и широко раскачиваясь, погрозил своему корефану пальцем.

– Сашок, бля! Отстань от человека уже!

– Да кто пристаёт-то, ёпти? Я… что сказал? Я сказал…

– Я пойду, – глухо сказал Макс и прошёл, как сомнамбула, мимо компании. – Удачи.

Про него забыли ещё до того, как он договорил. На втором этаже, в коридоре, Максим всё-таки заставил себя остановиться и даже присесть, постоянно озираясь и светя себе за спину. На полу и правда копошились рачки. Всё ещё копошились. Как бы они здесь ни оказались, уже должны были высохнуть и подохнуть. Бокоплавы, которые глодают трупы на дне, на суше могут только лежать на боку и беспомощно извиваться. Их самые сухопутные родичи, песчаные блохи, могут разве что бестолково прыгать. Пока Макс смотрел на них почти в упор, крошечные падальщики ничем не выдавали, как оказались здесь или почему не умирали, только влажно блестели и дрыгались. Кое-где по углам они скапливались копошащимися сугробами, как бывает под водой на трупе какой-нибудь рыбёшки, но разгрести такой сугроб и посмотреть, кто внутри, Максим не решился. Почему-то именно сейчас, ни раньше ни позже, его пробрало необъяснимой жутью от вида извивающихся бледных телец. Резко выпрямившись, он почти добежал до номера, ворвался в общую прихожую, и уже у самой своей двери заметил, что дверь в соседнюю комнату приоткрыта.

Киргиз всё ещё завтракал, судя по звукам. Омерзительно чавкал, хрустел и шуршал. Дураку было понятно, что там внутри, кто кем завтракает, но Макс всё-таки заглянул. Почти помимо своей воли. Пару мгновений, не поднимая фонарика, смотрел, как подёргивается тело на кровати, роящееся миллионом крошечных теней. Потом плотно закрыл дверь, бросился к себе и заперся на ключ.

Анька больше не отвечала. Телефон садился быстрее разумного, так что в ход пошёл пауэрбанк. Московские друзья ответили, прислали фотки. У них там погодка – супер. Отличный солнечный денёк. Прямо сейчас.