Лосиный остров

Юлия Лесная

Лосиный остров

            Глава 1

Вдоль дороги стояла плотная стена леса. Я припарковала машину на обочине, вышла. Как же красиво! Впереди, где лес заканчивался, на скошенном поле пасли коров. У нас в Смоленской области лесов много, но мне так редко удается просто выехать за город, в деревню! Я забыла, когда была в лесу! Когда-то наша семья жила в деревне, держали хозяйство, у меня даже лошадь была. Потом пришлось все распродать и переехать в Смоленск. Все работа, работа. Двадцать лет я отработала бухгалтером. С каждым годом становилось все тяжелей. Каждый год новые законы, каждый год новые штрафы. Цена ошибки становилась все больше – одно неверное решение и фирма потеряет сотни тысяч рублей. Стресс с каждым годом нарастал.

– Как же я устала- вслух сказала я.– Жить бы в деревне. Свое хозяйство! И еще оранжерею хочу! Большую оранжерею!

Но, хотеть не вредно, вредно не хотеть, как гласит народная мудрость. Завтра снова понедельник, и я со с трахом думала о новой рабочей неделе. Давно прошли времена, когда я бодро вскакивала утром с постели и с горящими глазами отправлялась на работу. Впереди новые события,интересные встречи! Теперь я чувствовала только усталость и безнадежность. Наверное, возраст сказывается, пятьдесят пять лет зимой исполниться.

Завтра снова письма из налоговой, снова вносить постылые документы в программу. Снова глупые претензии директора: «Почему это НДС в этом квартале такой большой? Я так не смогу работать! При таких налогах я разорюсь!»

А я причем? Не я пишу законы! И бесполезно объяснять, что от меня ничего не зависит, что вот так правильно, меньше налог сделать нельзя, это незаконно. Постоянные требования- уменьшить сумму налога как угодно. Как НДС уменьшить? Все прослеживается. В итоге директор со мной соглашался. Поорет, поорет, но налоги оплатит как положено. Вот только надоели все эти истерики каждый квартал. Не могу, я больше не могу работать бухгалтером. Но что делать, жить на что-то надо. Других доходов у меня нет.

Почему -то стало резко темнеть. Наверное, дождь будет. Я села в машину. Еще немного помечтала: вот бы проснуться утром помещицей! Я бы развернулась. Осуществила бы давнюю мечту- стала делать сыр! А свободное время проводила бы в оранжерее! Все, хватит мечтать, Надо ехать. Я завела машину, включила фары и потихоньку выехала на дорогу. Может, сегодня солнечное затмение? Но почему об этом событии не сообщили? Солнечные затмения не случаются вдруг, об этом заранее известно. Внезапно фары погасли, и я оказалась в кромешной тьме. Дорога оборвалась, машину потянуло вниз и в строну. В темноте послышался топот ног, чей-то плачь. Скрежет металла, сильный удар по голове, и я потеряла сознание.

            Глава 2

Голова болела так, что я с трудом открыла глаза. В помещении очень темно- очертания мебели едва различаются. Я лежала в постели, укрытая толстым одеялом, но все равно холодно. Где я? В больнице? Но в больничных палатах никогда не бывает так темно. Я осторожно, стараясь не шевелить головой, села. На плече чей-то хвост или толстая веревка. Я вскрикнула от отвращения, отбросила хвост, но он странно потянул мою голову назад. Первая мысль- меня привязали за голову! Меня похитили?! Сердце от испуга сначала подскочило к горлу, потом рухнуло куда-то в область желудка. Что делать? Кричать? Нет, это плохая идея. Надо бежать! Осторожно протянула руки за голову, потрогала хвост или веревку. Это коса! Я не привязана. Тяжелая, длинная коса. Неудивительно, что голова так мотнулась. Вывод: меня похитили, положили на кровать и привязали косу. Кому это нужно? В городе появился извращенец, который похищает женщин и привязываем им косы? Да нет, это бред. Я дернула косу, и чуть не вскрикнула: больно! Еще раз внимательно ощупала каждый миллиметр косы. Она не привязана. Это моя коса! В глазах резко потемнело и я провалилась в пустоту. Не знаю сколько я пролежала без сознания, когда снова пришла в себя в комнате стало еще холоднее, сквозь узкую полоску в шторах пробивался серый, тусклый свет. Я села на кровати. Голова болела меньше и сил вроде как прибавилось.

– У тебя бред был, – пробормотала я себе под нос. – Успокойся, истеричка. Совсем из ума выжила. Никакой косы нет!

Я мотнула головой и застыла – на спине лежала длинная, толстая коса, от движения головы она сдвинулась с места. Я даже заплакала от обиды, понятное дело- я сошла с ума, сейчас придут санитары с укольчиком. Последний раз я плакала еще ребенком. Мне было года четыре, родители купили большую игрушку ванька-встанька из ярко-красного пластика. Дворовые мальчишки на несколько лет старше меня предложили сделать из моей игрушки дымовую шашку! Нет, они не отобрали, а попросили, и я сама отдала им игрушку. Ваньку-встаньку разломали, подожгли, пошел совершенно восхитительный черный, едкий дым! Дымовая шашка получилась знатная! Несколько минут я, замерев от восторга, наслаждалась зрелищем. Проблемы начались, когда я увидела, что осталось от моей игрушки- кучка оплавленного пластика и поняла, что процесс необратим! Рев стоял на два квартала! Нет, на мальчиков я не обиделась, они пытались меня утешить, как могли. И жаловаться я не побежала, даже у малышни тогда не было такой привычки- жаловаться страшим. Но я поняла, что у каждого действия есть последствия. Мне кажется, в тот момент я повзрослела. И с тех пор я не плакала, но сейчас мне хотелось не то, что плакать, а выть в голос от страха.

Постепенно в комнате стало настолько светло, что можно было хорошо рассмотреть предметы: стол, шкаф, комод у стены, камин, туалетный столик с зеркалом. Я положила руки на одеяло, и чуть не заорала: это не мои руки! Такие руки с длинными изящными пальцами, с чистой кожей без пигментных пятен и вздувшихся вен, у меня были в далекой молодости. Тут я не выдержала и заговорила на том особом языке, который нельзя воспроизводить в книгах или в приличном обществе. Голос! Голос не мой! Высокий, звонкий, как у юной девушки! Дверь открылась, в комнату почти вбежала дородная высокая женщина в длинном до щиколоток, черном, наглухо закрытом платье и белом переднике, темные волосы с седыми прядями тщательно зачесаны назад. Женщина всплеснула пухлыми руками:

– Барышня! Голубушка! – Она стала истово креститься. – А мы-то и не чаяли вас в живых застать!

Женщина краешком передника вытерла набежавшие слезы.

– Ам!– Только и смогла сказать я.

Барышня? Я барышня? Я попала в какую-то дурацкую реконструкцию? Кто-то не реально прикололся? Встала с кровати, и шатаясь от слабости, босиком по ледяному полу подошла к зеркалу.

– Ёперный театр! – Воскликнула я.

В зеркале на меня смотрела невысокая, худая, почти изможденная, бледная до синевы, юная девушка. Черты лица правильные, черные брови изогнулись над огромными серыми глазищами ровным полумесяцем. Незнакомке в зеркале лет восемнадцать. Я подняла руку и дотронулась до носа, и незнакомка в зеркале дотронулась до своего точеного носика. Я моргнула, и незнакомка изящно взмахнула пушистыми ресницами. Это я? Это мне теперь лет восемнадцать? Я себя ущипнула и зашипела- больно!

– Что с вами? – Испуганно спросила женщина.

Я решила осторожно выяснить, что же происходит. Вряд ли санитары в психушке будут так прикалываться. Они, конечно, люди со своеобразным чувством юмора, но это уж слишком. И когда это мир так окончательно сбрендил?

– А что со мной случилось? – Тихо спросила я.

– Да не уж-то не помните?– Глаза у женщины округлились от удивления.

Я покачала головой.

– Пять дён назад, как упали вы замертво на лестнице, так и пролежали в горячке.

Теперь понятно откуда слабость. Я осторожно потрогала затылок, пальцы нащупали огромную шишку.

– Я головой ударилась?

– Верно, так прям и стукнулись головушкой о ступеньку.

Голова закружилась от слабости, ноги стали ватными, я осторожно добрела до кровати и залезла под одеяло.

– А почему я упала?– Продолжила я расспросы.

Женщина горестно махнула рукой:

– Приставы приехали описывать имущество за долги вашего батюшки, царствие ему небесное. Вы так огорчились, что в обморок-то и упали. Нервы у вас тонкие, как и положено благородной барышне.

– Нервы тонкие? Как это понимать?

– Так чуть что, вы сразу и огорчаетесь: или в обморок падает или плачете, голубка наша кроткая. А бывает, днями сидите у себя в комнате и в окошко смотрите. От книг это. Начитаетесь в книжках всякого, а потом в окошко смотрите и вздыхаете. Один вред от книжек энтих.

Мне стало нехорошо: тошнило, болела голова. Я совсем ничего не понимала. Что делать? Протестовать? Сказать, что я не барышня, а главбух с двадцатилетним стажем? Нет, так точно в психушку можно загреметь. Выход один- притворятся и вытягивать информацию. Мне нужна информация!

– Знаешь, я что-то все забыла. Наверное, головой очень сильно ударилась и память потеряла. – Я сжала одеяло и опустила голову, всем видом давая понять, что очень расстроена.

– Как же так? Ох, ты, господи. Что же будет? Что ж нам теперича делать?– Женщина схватилась за щеки.

– Тихо! И так голова болит. Есть таблетки?

– Ась? Талбетки?

– От головы есть что?

– Есть, есть. Я сейчас лист капустный принесу. Мигом боль снимет. – Женщина выскочила за дверь.

Замечательно, я очутилась в том месте, где головную боль лечат капустным листом! Чрез пять минут женщина вернулась.

– Вот! – Она заботливо пристроила капустный лист мне на лоб. – Сейчас все пройдет!

Совпадение или нет, но головная боль стала немного стихать.

– Давай так, я буду спрашивать, а ты мне все расскажи. Говорят, что память так скорее вернется.

Женщина села на краешек кровати, она посмотрела на меня добрыми карими глазами, от уголков которых разбегались лучики морщинок и стала ласково гладить мена по рукам:

– Конечно, барышня, цветочек вы наш, все расскажу.

– Я кто?

– Батюшки, Царица Небесная! Неужто совсем ничего не помните?

– Совсем. Хватит причитать. Рассказывай.

– Вы дворянская дочь, девица Лизавета Меркулова по батюшке Сергеевна.

– Да, да, теперь припоминаю.

– А я Марфа, економка. С пеленок вас знаю.

– Да, да, точно. Помню. – Соврала я.

Тем временем дом оживал: слышались голоса, топот ног и скрип половиц.

– Вон, слуги встали, сейчас и завтрак будет готов. Вы кушать хотите?

И тут я поняла, что проголодалась. От одной мысли о еде, меня стало трясти.

– Я сейчас, скоренько. Радость- то какая! – Марфа вскочила с кровати и громко топая выскочила в коридор с криками:

– Палашка! Палашка! Ты где, скаженная? Барышня очнулись!

– Ой!– Ответил другой звонкий голос.– Барышня очнулись!

В доме поднялась суматоха. Захлопали двери, топот ног стал громче.

Я откинулась на подушку. Так, на реконструкцию не похоже, интерьер еще можно сделать, но внешность! У меня другая внешность и возраст. Барышня Меркулова, дворянка? Интересно, где я и … когда? Какой сейчас год? Я еще раз осмотрела комнату. Камин в сине-белых изразцах, на каминной полке несколько статуэток, на столе и на туалетном столике ажурные скатерти. Окно закрыто тяжелыми плотными шторами. Как-то бедновато для дворянской семьи. Я встала и босиком по ледяному полу подошла к окну, отдернула шторы. Хмурое туманное утро. Вдали серые поля с островками грязно-белого снега и лес без листвы. Подъездная аллея вела от дома до проселочной дороги. Под окном большая, круглая клумба с остатками прошлогодних растений. Тоскливый грязно-серый пейзаж ранней весны.

Открыла шкаф- всего несколько платьев. Все с пышными юбками, декольте и узким лифом. Как в этом недоразумении ходить-не понятно. О таких платьях всегда мечтают почитатели доброй старины. Как раньше! Когда женщины были женщинами, мужчины мужчинами, лошади лошадьми, собаки собаками и т.д. Женщины посещали балы и носили роскошные платья. Правда, забывают, что кроме дворянок были еще и крестьянки, служанки, кухарки, бесправные работницы фабрик. Все почитательницы старины представляют себя исключительно дворянками на балах!

Только одно платье в шкафу было более-менее сносным: простое, черное с закрытым горлом и длинными рукавами. Юбка длинная, но не пышная. Лизавета, то есть теперь я – в трауре.

Промерзнув до костей, я снова юркнула под одеяло. Интересно, почему не топят? Итак, подведем итоги. Я Елизавета Сергеевна, дворянка, с тонкими нервами. Сирота. И еще приставы описали имущество за долги почившего батюшки. Вот это плохо. Тем временем пришла Марфа, а за ней в комнату вошла невысокая, плотно сбитая девушка-подросток в бесформенном длинном, сером платье и белом фартуке.

– Барышня!– Воскликнула она. – Радость-то какая!

– Не верещи, Палашка! Не видишь, барышня завтракать желают! – Строго приказал ей Марфа.

Завтракать я желала, и даже очень. Девушка поставила большой прямоугольный поднос на стол. Проворно расставила посуду: большой фарфоровый чайник, тарелку с темными блинами и розетку с засахаренным медом, налила горячий чай в темно-синюю, с золотым ободком чашку. Как-то скудноват стол у дворян! Марфа принесла длинный теплый халат и протянула его мне:

– Вот, барышня, а то холодно. Сейчас Митрич придет, камин растопит.

Я встала, надела протянутый темно-вишневый халат, завязала бархатный пояс с кисточками. Возле кровати стояли теплые войлочные тапки- я их раньше не замечала. Было противно обувать чужие тапки, хотя нет, не чужие, а мои. За дверью послышались мягкие шаги: вошел старик в рваном зипуне и валенках, в руках седобородый старец нес охапку дров.

– Барышня очнулись, радость-то какая!– Заохал старик.

Сложил дрова рядом с камином, встал на колени и склонив совершенно седую голову, стал разжигать огонь. Колдуя над дровами, Митрич причитал:

– Ох, барышня, и напужали вы нас. Думали все, обмерла наша голубушка кроткая!– Митрич вытер рукавом зипуна непрошенную слезу.

Дрова задымились и вскоре в камине появились робкие язычки пламени.

– Ладно, иди уже! – Прикрикнула на него Марфа.

Митрич, кряхтя встал и шаркая вышел за дверь.

Я отпила душистого травяного чая и проглотила первый блинчик. Мозг немного прояснился.

– А где мы, Марфа?

– В имении вашем, деревня Маньково Смоленской губернии.

Смоленская губерния! Я очутилась в России в родной области! Я немного успокоилась.

– А какой сейчас год?

– Так 1860 от Рождества Христова.– Охотно пояснила Марфа.

– Припоминаю! Теперь припоминаю! У меня еще есть родственники?– Осторожно спросила я.

– Нет, одни вы на всем белом свете и остались. Может дальняя родня и есть, но я об этом не знаю

–А расскажи, что случилось? Почему батюшка умер? И почему приставы пришли?

Марфа тяжело вздохнула:

– Грех это барина обсуждать.

– А мы не обсуждаем, ты помогаешь мне все вспомнить.

– Так батюшка ваш больно до карт был охоч. Почитай, каждую субботу к соседу помещику Лидину ездили. Там и проводили время, возвращались домой через несколько дней. Там и проигрывали деньги. Матушка ваша сильно убивались, да так что от огорчения чахоткой заболели. И померли, три года назад.

Так. Значит папенька, земля ему стекловатой, был картежник, все проиграл, свел жену в могилу.

– А умер он от чего?

Марфа закрестилась и зашептала:

– Грех на нем, страшный грех. Они того, сами этого.

– Ничего не понимаю, расскажи толком!

– Месяц назад. Приехали они от Лидина. И очень уж расстроенные были. Таким я его еще не видела. Заперлись в кабинете. От огорчения вино пили всю ночь. А утром мы его нашли уже мертвого в кресле. Море крови вокруг и пистоля на полу!– Зловеще зашептала Марфа.– А голова! Ой, Палашка аж в обморок упала. Застрелись ваш папенька!

– А потом?

– Вы после этого совсем притихли, словно тень ходили. Все сидели у окошка и смотрели вдаль. Или плакали. И ни чем не интересовались. И все говорили: «Уехать бы отсюда, Марфа. Тяжко тут, муторно». Оно и понятно, одна вы остались. Одинокая девица, без заступника.

По щекам экономки покатились слезы, видно, что Марфа искренне переживает за несчастную Лизу!

– А потом?

– А неделю назад приставы пришли. Помещик Лидин в суд подал, за карточные долги, у него и расписки все были. Приставы все и описали за долги.

– Все это что?

– Пять деревень с землей, поля под зерновые, луга под покос, четырех кровных рысаков из конюшни вывели и еще карету забрали. Хорошая была карета- новая, лакированная. Всех овец забрали. И еще посуду серебряную и украшения фамильные,– Марфа снова залилась слезами. – Еще вашей матушки. А вы как увидели, что украшения забирают вся побелели, за горло схватились будто дышать вам нечем, сделали пару шагов да замертво и упали и головкой вон стукнулись. И пролежали все это время в горячке. Доктор сказал нервная горячка у вас.

– А приставы?

– А что приставы? Аспиды! Забрали все и уехали.

Я доела последний пресный блинчик и откинулась на спинку стула. На сытый желудок любое событие кажется не таким уж и страшным.

– И что делать-то будем? С голоду помрем мы. Ничего ведь не осталось, – прошептала Марфа, – запасов еды еще на неделю или две. Дворня вся разбежалась. Только я осталась, Палаша да Митрич, да мальчишка, что за животиной смотрит. Остальные ушли. Как вы слегли, так дворня и разбежалась.

– За какой животиной?

– Остались два тощих коня, десять коров и куры.

– Говоришь есть нечего, а коровы? По крайней мере молоко есть.

– Да о чем вы? Все стельные, да и голодные. Нет молока. Ничего нету у нас, видно осталось лечь и помереть!– Марфа схватилась за щеки и стала раскачиваться из стороны в сторону.

– Да что ж ты все помирать торопишься? – Удивилась я.– Расскажи, что еще осталось? Деревни остались, поля? Деньги? Ценности? Что есть?

– Странная вы стали барышня, ой странная! Раньше -то вон все в окошко смотрели, как и положено благородной девице. А сейчас другая. И говорите вот нет как раньше!

– Тебя что больше беспокоит? Что есть нечего? Или то, как я разговариваю? Говори уже! – Мне это начинало надоедать. Сама же утверждает, что положение катастрофическое, но нет надо про манеры вспомнить!

– Осталось, горлица вы наша кроткая, осталось. Две деревни осталось, только там крестьян мало, многие ушли. Поле одно осталось, под сенокос поля, луг заливной. Две березовые рощи, да еще лес. И усадьба вот эта. Точнее стряпчий ваш знает. Семен Павлович Нелидов. Он в городе живет. И завещание у него храниться.

Я задумалась: в девятнадцатом веке у женщин прав очень мало. Может ли в этой реальности наследовать женщина? Я совершеннолетняя или еще нет? Возможно у меня вообще ничего нет. От этой мысли я похолодела.

– На кого завещание, знаешь?– Осторожно спросила я. Слуги всегда знают очень много.

– Да на вас, конечно,– Марфа горестно вздохнула,– одна вы остались на этом свете.

– Надо послать за нотариусом.– Сказала я.

Что бы выжить в этом незнакомом мире, мне нужно как можно больше информации.

– Так они через два дня должны сами приехать. О вашем здоровье справиться.

– Какие-то деньги остались? Кто вел хозяйство?

– Ой, мамочки! Да никогда вы этим не интересовались!

– Марфа!– Строго сказала я. – Отвечай!

– Я и вела хозяйство, ягненочек вы наш. Мне барин выдавал раз в неделю деньги, когда жив был. Да деньги-то все и закончились. Уж я как могла, экономила. А есть ли еще, то мне не ведомо.

Итак, подведем итоги. Покойный помещик Меркулов был заядлым картежником и проиграл все состояние. То, что осталось- жалкие крохи. Лизонька хрустальная барышня, только и могла что слезы лить. Да в окошко смотреть. Наверное, принца ждала. Как же, жди, прискачет принц в эдакую глухомань, к нищей дочери картежника. Хозяйство разорено, тем, кто остался в усадьбе, грозит голод.

– А вы почему остались?– Поинтересовалась я.

– Да как же я вас брошу, барышня? С детства вас знаю. Грех это вот так больную бросить и уйти! – Возмутилась Марфа.

– А другие почему остались? Митрич, Палаша?

– Да некуда всем нам идти. Митрич старый- кому нужен больной старик? Палаша девушка добрая, но очень уж молодая. Боится она большого мира. Дальше усадьбы и не была нигде.

От таких новостей, голова разболелась с новой силой. Иногда накатывала слабость и тошнота. Но, отлеживаться нет времени, надо срочно разбираться с делами.

– Марфа, помоги мне одеться.

– Да как же так? Вам еще лежать надо!– Всплеснула руками Марфа.

– Не спорь! -Строго сказала я.

Марфа боязливо на меня покосилась, но встала и открыла шкаф

– Что одевать будите?

– Черное платье- ответила я.

Черное закрытое наглухо платье- намного теплее, да и юбка не такая широкая. Процесс одевания и умывания занял час. Пока принесли кувшин воды, пока я умылась. Марфа помогла мне одеться. Чтобы не вызвать подозрений, я сказала, что мне тяжело самой одеваться. Потом экономка долго расчесывала мои длинные густые волосы и заплела простую косу. Снова Марфа пыталась спорить, что барышне так не положено, а надо бы прическу сделать. Но я настояла на своем. Марфа притихла, и прикрыв рот пальцами, испуганно посмотрела на меня:

– Другая вы барышня.

– Конечно. Головой стукнулась.

Обуви выбор был не большой. Атласные туфельки на плоской тонкой подошве, еще туфли тонкой кожи на изогнутом высоком каблуке. Я остановилась на крепких ботиночках со шнуровкой и невысоким плоским каблуком- то, что надо. Платье оказалось жутко неудобным: тугой лиф, тяжелая плотная юбка. Не представляю, как в этом можно ходить целый день. Завершив туалет, я подошла к зеркалу- на меня смотрела худая юная девушка с точеной фигурой. Я постепенно стала понимать, что это не реконструкция и не розыгрыш. Я действительно в другом мире в теле юной дворянки. Скорее всего удар затылком был роковым и настоящая Лиза умерла. Стало очень страшно и тоскливо. Здесь все чужое! В глазах потемнело. Я едва успела сесть на стул.

– Ох, Хоспади! – Марфа суетилась вокруг меня – Говорила же рано вам вставать.

– Принеси воды.– Глухо попросила я.

Марфа метнулась к графину на столе, а я постаралась взять себя в руки. Хоть плачь, хоть кричи- ничего не изменишь. Надо как-то выживать. Отпила холодной воды из прозрачного фужера. Шум в ушах стих, голова перестала кружиться. Все хватит, пора действовать. Я решительно встала.

– Пойдем, – сказала я Марфе,– посмотрим мои владения. Ты мне все покажешь, я так быстрее вспомню.

            Глава 3

Мы вышли в длинный,темный коридор. Когда-то это был богато обставленный трехэтажный особняк. Большой вестибюль с мраморными полами, ковры в коридорах, мраморные лестницы, дубовые панели на стенах, огромные люстры, фамильные портреты – все говорило о прошлом богатстве. Но сейчас все пришло в упадок. Ковры протерлись, местами до дыр, мраморные перила кое-где сколоты, половицы скрипели, сквозь рассохшиеся оконные рамы проникает холодный сырой воздух, под потолком качались клочья паутины. Я поежилась от холода.

– Сейчас, барышня, сейчас!– Захлопотала Марфа.– Палашка! – Крикнула она, перегнувшись через перила.– Принеси душегрейку барышне!

Затопали ноги- прибежала Палаша со свертком в руках.

– Вот- Палаша развернула сверток и подала мне душегрейку на черном меху.

– Вот так, другое дело. Тепло?– Заботливо спросила Марфа.

– Очень! – Искренне сказала я. Душегрейка была мягкой, легкой и очень теплой.

Осмотр дома начали с третьего этажа. Правое крыло занимали небольшие, плохо обставленные комнаты – кровать с тюфяком, грубый стол, стул, шкаф да сундук.

– Здесь слуги раньше жили,– пояснила Марфа. – При вашем-то дедушке все комнаты были заняты! Потом слуг становилось все меньше и меньше. А теперь и вовсе комнаты стоят пустые.

– А тут что?– Я указала на рассохшуюся дверь, которая закрывала все левое крыло этажа.

– Это чердак. Там рухлядь всякая. Нечего там смотреть.

Чердак? Интересно. На чердаке можно найти много полезного! Я решительно потянула за ручку, дверь со страшным скрипом отворилась, и мы вошли в просторное, затемненное помещение. Сквозь грязные чердачные оконца проникали косые солнечные лучи. Сквозняк поднимал облачка пыли. На полу валялись какие-то узлы, стояли плетеные корзины с вещами. Посередине чердака стояли четыре огромных, обитых железными полосами, старинных сундука.

– А что здесь храниться?

– Все ненужное. – Терпеливо пояснила Марфа.– Много лет все сюда и сносили. А что в сундуках не знаю. Нечего тут делать, только испачкаетесь. Вон пылюки сколько!

Я не стала спорить, осмотром чердака решила заняться завтра. На втором этаже расположились хозяйские покои и спальни для гостей. Я насчитала двадцать гостевых спален, не считая хозяйских покоев!

– Да, много гостей было. – Марфа словно услышала мои мысли.– Веселое было время. Шампанское, музыканты. И ваших родителей часто в гости звали. А потом гостей становилось все меньше и ваших родителей в гости уже никто не звал. Матушка ваша горевали сильно, тосковали без общества. Вот веселье-то и закончилось.