Ваш запрос «добро пожаловать в ад» выполнен

Евгения Лобуренко

Ваш запрос "добро пожаловать в ад" выполнен

Глава 1. Спасение

    Последнее, что она сделала перед тем, как шагнуть в пустоту, – аккуратно сняла очки. Пластиковые дужки мягко щёлкнули, отделяясь от висков. Она присела, положила их на холодный асфальт мостового парапета, поправила сложенный рядом ранец. Ритуал завершения.

    Внутри не было ни паники, ни страха – только всепоглощающая, выжженная тишина. Усталость, копившаяся годами, накрыла с новой силой, припомнив вчерашний вечер: ссору, крик матери, резкий толчок в спину. «Выметайся из моих глаз!» Дверь захлопнулась, оставив её в холодном подъездном коридоре. В пижаме. Ноябрьский ветер задувал в щели рам. Идти было некуда. Бабушка болела, да и в одиннадцать вечера в таком виде появляться на пороге – последнее дело.

    Теперь ужасное зрение стало её сообщником. Мир превратился в подушку из размытых пятен: грязно-зелёный обрыв скалы, уходящий вбок, и ослепительно-серое, бесформенное небо. Шаг. Свист ветра в ушах заглушил всё. В груди – леденящая пустота, от которой свело желудок. Потом – резкий, сухой удар. Хруст. И всё.

    Очнулась она от пронизывающей боли. Не сразу поняла, где находится. Тело ломило, каждая мышца кричала о перенесённом ударе. Мозг медленно собирал картину: она лежала на чём-то мягком и продавленном. Запах старой пыли, влажной ткани и гнили. Свалка у подножия скалы. Счастливая случайность? Старый диван, выброшенный кем-то, смягчил падение. Но счастья не было. Только горькая, циничная мысль: «Неужели даже умереть нормально не могу?»

    Завтра с дачи вернутся родители. Нужно было идти домой. Потом… потом можно будет попробовать снова. Через два дня – школа. Домашка не сделана. Её всё равно проверять не будут. Мать не разговаривает с ней уже неделю. По опыту, молчание продлится ещё несколько дней. Что дома, что в школе – она была воздухом.

    Она пошевелила руками, ногами. Всё болело, но, казалось, ничего не сломано. Первым осознанным чувством была не боль, а странная, практичная мысль: очки. Она оставила их на мосту. Без них мир был мутным, нерезким, почти безопасным. Но жить в нём было нельзя. Школа, улица, дом – всё требовало чёткости, которую она ненавидела, но без которой была беспомощна.

    Подняться обратно на мост оказалось пыткой. Ноги подкашивались, в висках стучало. Очки и ранец она нашла на ощупь, почти вслепую, водя руками по шершавому асфальту. Упасть снова она не боялась – смерть всё ещё казалась спасением.

    Дорога домой заняла больше часа. Она шла, спотыкаясь о размытые контуры тротуаров и силуэты машин. В квартире пахло пылью и одиночеством. Она включила свет в своей комнате и села за стол. На автомате, почти не видя букв, открыла учебник и тетрадь. Алгебра. Синусы, косинусы. Их абстрактный, безупречный мир был полной противоположностью её собственному хаосу. Она водила карандашом по бумаге, выводя кривые, не имеющие смысла. Это был не урок, а ритуал, привычное движение руки, которое должно было убедить её, что завтра наступит и будет таким же, как всегда. Но сегодня даже этот механический акт не приносил успокоения. Цифры расплывались, задачи не решались, а просто существовали на листе, такие же безответные, как она сама. Через полчаса она отложила карандаш. Домашка не готова. Её всё равно проверять не будут.

    Она снова легла в кровать, но сон не шёл. Она прислушивалась к тишине квартиры, и ей казалось, что из-за двери вот-вот послышится шорох – шаги человека, который добьёт её треснувшую душу. Не физически, морально.

    Следующее утро пришло не с рассветом, а с оглушительным грохотом ключа в замке. Резкий, металлический звук врезался в тишину, заставив сердце бешено забиться. Она не спала, просто лежала, глядя в потолок, который из мутного пятна медленно превращался в потрескавшуюся штукатурку с чёткими линиями паутины в углу. Она надела очки ещё в постели, и мир вернул свои острые, режущие грани.

    Первым вошёл отец. Не вместе – сначала он, с сумкой-холодильником в руке, пахнущий дорогой и утренней прохладой. Он бросил короткий взгляд в дверь её комнаты, кивнул: «Спишь? Ладно». И прошёл на кухню. Потом – мать. Её шаги были тише, но слышны отчётливо. Она остановилась в дверном проёме. Не для приветствия. Она окинула дочь с ног до головы оценивающим, холодным взглядом, заметила неубранную на столе тетрадь, чуть сжала губы и, не сказав ни слова, проследовала на кухню. Лежать дальше было нельзя. Иначе её «разбудят», и будет хуже. Не намного, но хуже.

    Завтрак прошёл в гнетущем молчании, висевшем в квартире всю последнюю неделю. Звучал только стук ложек о тарелки с овсянкой и навязчивый гул холодильника. Она сидела, сгорбившись, чувствуя, как каждый мышечный зажим, каждая травма от вчерашнего падения кричит под кожей. Еда была безвкусной, как бумага.

– В школу собралась? – вдруг спросила мать, не глядя на неё, поправляя салфетку.

    —Да, – хрипло выдавила она.

    —Волосы приведи в порядок. На свалке, что ли, ночевала?

    Это была не забота. Это был укол. Констатация её неряшливости, её несоответствия. Она молча кивнула, пошла в ванную. Глядя на своё бледное отражение в зеркале, она расчесалась и завязала волосы в тугой хвост. Теперь можно было идти.

    Дорога в школу была пыткой. Каждый шаг отдавался болью в рёбрах. Она шла, и мир вокруг был до отвращения ясен. Она видела морщинки на лице женщины, продававшей в киоске кофе, каждую трещину в асфальте, насмешливый взгляд одноклассников, пересекавших дорогу. Ей отчаянно хотелось снова снять очки, превратить всё в безопасную муть.

    В классе всё было как всегда. Учительница алгебры монотонным голосом выводила на доске формулы. Она сидела за своей партой, раскрытая тетрадь перед ней была пуста. Никто не спросил её о домашнем задании. Учительница скользнула взглядом по её фамилии в журнале и так же равнодушно перевела глаза на следующую. Предсказуемость этого была хуже любой ругани. Она была невидимкой.

    Мысль о том, что её безмолвный крик так и остался неуслышанным, была невыносима. Это было хуже, чем молчание родителей. Хуже, чем равнодушие учителей. Её одиночество было абсолютным.

    Вечером она подошла к окну в своей комнате, глядя на зажигающиеся в городе огни. Они были такими чёткими и бесконечно далёкими. Рука сама потянулась к лицу, к дужкам очков. Снять их. Сделать мир снова мягким и неясным.

    Но она не сняла. Она сжала пальцами переносицу, чувствуя, как оправа впивается в кожу. Завтра снова будет школа. Снова алгебра. Снова этот осуждающий взгляд матери.

    Она опустила руку. Очки остались на месте. Мир остался чётким, острым и безжалостным. Она поняла, что спасение на старом диване было не подарком судьбы, а самым страшным наказанием. Потому что теперь ей предстояло жить с этой новой, абсолютной ясностью. И с знанием, что даже прыжок с моста не принесёт свободы. Только новое падение. И, возможно, новое возвращение.

    Прошли ещё два дня. Давление нарастало, как вода в затопленной шахте. Молчание в квартире сменилось привычными придирками. Школьная рутина затягивала с новой силой. И мысль, ясная и холодная, как лезвие, сидела в голове непрестанно: «Так не может продолжаться. Иначе я снова окажусь на мосту».

    В пятницу вечером, когда родители, уставшие после работы, смотрели телевизор в зале, её сердце бешено колотилось. Это был вызов. Она села за старый семейный компьютер. Гул системного блока показался ей оглушительно громким, предательским. Она знала, что рискует. Но страх перед возвращением на край пропасти был сильнее страха перед материнским гневом.

    Нужно было создать алиби. Она открыла браузер и ввела в поисковой строке: «Социальные институты РФ презентация». Рядом, во второй вкладке, она набрала другие слова: «Психологическая помощь подросткам анонимно». Это был отчаянный, кричащий шепот в цифровую пустоту.

– Настя! Ты почему за компьютером?! Кто тебе разрешал?! – Голос матери, как удар хлыста, разрезал тишину. Дверь не открылась – мать даже не потрудилась войти, просто крикнула из коридора. Настя вздрогнула так, будто её ударили. Мгновенной, вышколенной реакцией она щёлкнула по вкладке браузера, закрывая позорные поиски, и раскрыла рядом лежащую тетрадь.

– Прости, мам, мне нужно презентацию сделать к уроку! – её голос сорвался, выдавая страх.

    В дверь вошла мать. Она стояла на пороге, скрестив руки на груди, её взгляд был тяжёлым и подозрительным.

    —Презентацию? А учебник в руки взять слабо? Ты опять в свои игры собралась!

    —Нет, мам, честно! Смотри! – Настя ткнула пальцем в экран, где был открыт пустой шаблон PowerPoint. – По обществознанию, тема «Социальные институты».

    Мать не просто кричала. Она изливала поток горьких, накопленных лет замечаний, стоя в дверном проеме, будто боясь переступить порог комнаты.

    —Конечно, презентацию. А я-то думаю, что это ты молчишь тут, уроки делаешь, стараешься! А ты как всегда – тянешь до последнего, чтобы потом в панике комп включать! Учебник в руки взять слабо? Почитать, подумать? Нет, тебе же надо сразу в интернет, к этим своим картинкам!

    Она сделала шаг вперед,её пальцы сжали косяк двери.

    —Мы для тебя всё сделали! Компьютер купили, интернет провели! Не для игр и блужданий по помойкам каким-то! Я с работы прихожу, умираю, а у тебя даже суп не разогрет, по дому ничего не сделано! Ты на себя посмотри! Весь вид убитый! А вместо того чтобы за уроками сесть нормально – ты к монитору прилипла! У тебя уже глаза квадратные будут!

    Настя сидела, не поднимая головы, чувствуя, как каждое слово впивается в неё, как гвоздь.

    —И не смотри на меня так, как будто тебя обижают! – голос матери сорвался на высокую, визгливую ноту. – Я жизнь на тебя положила! Все ради тебя! А ты… ты даже нормально учиться не можешь! На одни тройки тянем! У Маши Ивановой дочь – круглая отличница, на олимпиады ездит! А я на родительских собраниях краснею! Молчу, как партизан, потому что сказать про тебя нечего! Совсем нечего!

    Не дождавшись ответа, мать развернулась и вышла, оставив за собой шлейф незавершенного разговора и тяжелое, густое чувство вины. Дверь она прикрыла с тихим, но отчетливым щелчком.

    Монолог повис в комнате, как угарный газ – невидимый, но отравляющий каждый вздох. Настя сидела, парализованная, пока звук телевизора из гостиной снова не заполнил квартиру. Тогда она медленно повернулась к экрану.

    Она открыла вкладку. «Презентация по обществознанию Социальные институты». Механически, почти не глядя, она стала вставлять в шаблон картинки из поиска: пирамида Маслоу, фотография школы, схема госустройства. Её пальцы двигались сами по себе, а сознание было занято другим. В другой, крошечной, едва заметной вкладке она снова набрала: «психологическая помощь подросткам анонимно».

    Сердце заколотилось снова, когда она нажала «Enter». Мир официальных сайтов, горячих линий, форумов был чужим и пугающим. И среди стандартных названий вроде «Помощь рядом» или «Твой психолог» её взгляд зацепился за одно, выделяющееся своей странной, отчужденной поэтичностью.

    «Sono morto».

    Она не знала итальянского, но эти слова пронзили её своей холодной, законченной красотой.

    Она медленно, почти ритуально, щелкнула по ссылке. Сайт был тёмным, с минималистичным дизайном. Ни улыбающихся лиц психологов, ни ярких лозунгов о счастье. Только простой текст: «Если ты читаешь это, ты уже сделал первый шаг. Ты ищешь слова для той тишины, что внутри. Мы слушаем. Мы не даем советов. Мы помогаем услышать тебя самого».

    Настя списала номер и выключила компьютер. Гул стих, и в комнате воцарилась та самая тишина, о которой было написано на сайте. Но теперь в ней было что-то новое. Не надежда – она была не способна на такое чувство. Скорее, тень возможности. Что, возможно, её крик, который застрял в горле на мосту, может быть услышан. Не матерью, не учителями, а кем-то, кто не станет кричать в ответ.

    Она легла в кровать и закрыла глаза. Завтра нужно было идти в школу. Нужно было доделать презентацию. Но внутри, под слоем усталости и боли, теперь жила эта странная фраза – «Sono morto». И сайт, который мог ей помочь.

Глава 2. Право на тишину

    Хлопнула входная дверь. Гулкий звук замер в тишине пустой квартиры. Притворяться спящей больше не было смысла. Вопросы, как заезженная пластинка, буравили сознание: почему всё так? Почему она осталась жива? Чёртов диван, нелепая случайность – торчащая пружина, за которую зацепился свитер. Спасение обернулось новым витком пытки: теперь всё тело ныло в унисон с израненной душой. Мысль об освобождении, окончательном и бесповоротном, звучала навязчивым фоном. «Нельзя». Но почему? Может, она нужна Богу? Смехотворно. Зачем она кому-то нужна? Ответа не было. Надо было встать.

    Голова была тяжёлой, налитой свинцом. Пропускать школу – себе дороже. Прогулы – неминуемый вызов матери, а значит, новые побои и свежий синяк. В памяти всплыл сайт психологической помощи.

    Мысль о звонке вызывала паническое удушье. Чужой голос в трубке, вопросы, лезущие в душу… Невыносимо. А если это обман? Секта? Насмешка? Но мысль о том, чтобы снова оказаться на мосту, о тёмной воронке суицидальных мыслей, была ещё страшнее. Самый жуткий риск – а вдруг сообщат родителям? Именно эта мысль, холодная и отчётливая, заставила её действовать.

    До выхода оставалось сорок минут. Этого хватит? Помогут ли ей или просто отмахнутся?

    «Ты хочешь снова оказаться на мосту?»

    Нет.От одного воспоминания её бросило в дрожь.

    Сердце колотилось в горле, отдаваясь в висках глухими ударами. Короткий выдох – и быстрым движением, пока страх не парализовал окончательно, она набрала номер.

    Трубку взяли после первого гудка. Женский голос, спокойный и безличный: «Служба психологической помощи. Здравствуйте».

    Горло сжалось. Настя попыталась ответить, но издала лишь хриплый выдох.

    —Алло? Вы на связи. Я вас слушаю, – голос не выразил ни нетерпения, ни удивления.

    —Мне… нужна помощь, – выдавила она, ненавидя дрожь в голосе.

    —Я понимаю. Вы сделали важный шаг. Можете рассказать, что происходит?

    Рассказать? С чего? С прыжка? С молчания за завтраком? С насмешек в школе? По отдельности – ерунда. Вместе – чёрная дыра, засасывающая всё светлое.

    —Мне просто… очень плохо. Постоянно, – это была исчерпывающая формула её существования.

    —Плохо – это чувство. А что происходит в жизни, что его вызывает? – голос звучал терпеливо.

    И тут на заднем плане послышался приглушённый мужской голос: «Калибри, я возьму».

    Лёгкий шорох,и в трубке зазвучал новый голос – глубокий, с бархатистой хрипотцой.

    —Здравствуйте. Я психолог. Вы сказали, что вам плохо. Давайте попробуем вот что: не искать причины. Просто опишите, что вы видите прямо сейчас. Самые обычные вещи.

    Вопрос был так неожиданно прост, что выбил её из колеи страдания.

    —Я… вижу кухню. Стол. Чашку с недопитым чаем.

    —Какого цвета чашка?

    —Белая. С синим ободком. Он потрескался.

    —Хорошо. Что вы слышите?

    —Тикают часы. Шумит холодильник. Ваш голос.

    —Отлично. А что чувствуете кожей?

    —Держу телефон. Пластмасса гладкая, холодная. Сижу на стуле. Дерево твёрдое.

    —Прекрасно. Видите, вы здесь. В настоящем моменте. Вы чувствуете, видите, слышите. И сейчас, в эту секунду, с вами всё в порядке.

    Внутри всё взорвалось.

    —Всё в порядке? – её голос сорвался на резкую, металлическую нотку. – Я с моста прыгала! Вся разбита, жить не хочу! Какое тут «всё в порядке»?!

    Она ждала испуга,оправданий, нравоучений.

    Но мужчина ответил с прежним спокойствием.

    —Я имел в виду именно это. В эту конкретную секунду. Вы дышите. Чувствуете холод пластмассы. Видите трещину на чашке. Это – базовый порядок, фундамент. Я не отрицаю вашу боль. Говорю, что прямо сейчас вы в безопасности и способны это осознать. Это точка опоры. Маленькая, но реальная.

    Ярость отступила, сменившись изумлением. Он не испугался. Принял её вспышку. На мгновение ком в горле рассосался, тяжесть в груди отступила. Крошечный, но осязаемый результат.

    —Теперь, – мягко продолжил он, – если есть силы, попробуйте сказать, что привело вас к звонку сегодня? Не всю жизнь. Первую мысль.

    И Настя заговорила. Медленно, сбивчиво, она рассказала не о прыжке – это было слишком страшно, – а о том, что было до. О нескольких часа в холодном ночном коридоре. О леденящем одиночестве. О школе, где её не замечают, и о доме, где замечают лишь для упрёка. О усталости, ставшей второй кожей.

    Он молчал. Но это было не тяжёлое молчание родителей. Оно впитывало каждое слово. Изредка – точный вопрос: «Что вы почувствовали, когда мама это сказала?» или «Что бы хотели сделать в тот момент?»

    Он не давал советов. Не говорил «возьми себя в руки» или «всё наладится». Или о том что не все так плохо и что у какого то там Пети вообще шизофрения и жизнь у него сломана. Он просто помогал называть вещи своими именами: боль, обида, страх, безысходность.

    Словно она годами несла тяжёлый мешок с бесформенным грузом, а теперь начала раскладывать его содержимое по полочкам, разглядывая и определяя каждую вещь.

– Анастасия, – сказал он наконец. – То, что вы описываете, – серьёзное состояние. С ним трудно справляться одной. Разговор по телефону – это первый шаг, но ему есть предел. Я бы рекомендовал вам прийти в наш центр, «Sono morto», для личной встречи.

    Лёгкость испарилась, сменившись леденящим страхом. Встреча? Лично? Выход в мир, где её могут увидеть, узнать?

    —Я… не могу. Родители… они убьют меня, если узнают, – прошептала она, и в голосе снова задрожал знакомый ужас.

    Тогда он сказал фразу, перевернувшую всё:

    —Анастасия, я вас понимаю. И я хочу, чтобы вы знали главное: по российскому законодательству подросток с четырнадцати лет имеет право на анонимную психологическую помощь без согласия и уведомления родителей. Это ваше право. Законное право. Никто не поставит вас на учёт, никто не позвонит домой. Это конфиденциально. Это безопасное пространство.

    Он произнёс это буднично, но для Насти это прозвучало как манифест о свободе. Право. Не милость, которую нужно вымаливать.

    —Вы… уверены? – слабо спросила она.

    —Абсолютно. Ваше доверие – это самая большая ценность. Мы его не предадим.

    Он назвал адрес – старинное здание с зелёной дверью, в пятнадцати минутах ходьбы от школы, через сквер. Она мысленно прикинула маршрут: не по центральной улице, а через дворы – шанс быть замеченной минимален.

    —Не нужно решать сейчас. Подумайте. Вы знаете, где нас найти. И знаете, что у вас есть на это право. Всё зависит от вас.

    Когда Настя положила трубку, кухня показалась иной. Не светлее, но в тишине появилась тонкая, прочная нить возможности. Она подошла к окну. Мир за стеклом был прежним: грязный снег, серые лица. Но теперь она думала не о том, как спрятаться, а о том, что в этом мире есть место, где её выслушают. Не как дочь или неудачницу, а просто как человека.

    Она взглянула на часы. До звонка оставалось двадцать минут – автобус успеет. Сегодня он пришёл вовремя. Пятнадцать минут в душной давке – и она уже бежала к школе. Успела.

    Уроки шли чередой, монотонным гулом. Она механически открывала учебники, переписывала задания. Но сознание было занято одним – тем звонком. Эта мысль стала живой ниточкой, связывающей её с чем-то важным. Школа стала просто фоном. У неё появилась тайна. План. Мысленно она назвала его «Операция «Тишина»».

    Вернувшись домой, она пошла в свою комнату, стараясь быть незаметной. Груз уроков давил по-прежнему. Но теперь был план. Не на счастливую жизнь, а на тактический ход.

    Нужна была легенда. «Дополнительные занятия»? Вызовет вопросы. «Библиотека»? Неправдоподобно.

    И её осенило: школьный медиацентр. Молодой преподаватель информатики, Александр Петрович, набирал группу для монтажа школьных новостей. Он был из тех, кто ценил инициативу и не любил формальности. Настя вспомнила, как он на прошлой неделе ворчал, что никто не хочет разбираться с аудио. Идеально: техническая задача, можно задерживаться, а Александр Петрович точно не станет звонить домой без крайней необходимости. Завтра на перемене нужно будет подойти и предложить помощь. Риск был, но управляемый.

    Она глубоко вздохнула. Сердце билось часто, но теперь не только от страха, а от забытого чувства – азарта. Впервые за долгие годы она что-то замышляла. Не план самоуничтожения, а план спасения. Пусть маленький и хрупкий.

    Она подошла к зеркалу. В нём отразилось бледное лицо, тёмные круги под глазами. Та самая девочка, что всего пару дней назад оставила очки на асфальте у моста.

    —Ты имеешь право, – тихо, но чётко повторила она.

    Право на помощь. Право на тайну. Право на свой голос.

    Она поправила очки. Мир в отражении стал чётче. Но впервые эта чёткость не резала глаза. Она была необходимой. Ведь теперь предстояло внимательно, очень внимательно смотреть по сторонам.

Глава 3 Операция "Спокойный вечер"

Преподаватель информатики Александр Петрович был молод, и в его усталых глазах, прятавшихся за стеклами очков, еще теплилась искра интереса к ученикам – та самая, что давно потухла у его коллег. Когда Настя, поймав его на перемене в пустом коридоре, смущенно пролепетала что-то о желании помочь с монтажом, он отложил пачку тетрадей и внимательно на нее посмотрел. В его взгляде не было привычного учительского превосходства – лишь легкое удивление.

– Смотри, не разочаруйся, – предупредил он, разминая уставшие плечи. – Многие находят это нудным. Сидишь часами, подбираешь звуки к картинке. Но если правда хочешь попробовать – приходи завтра после шестого. Кабинет информатики.

Вечером того же дня, пересилив подкативший к горлу ком, Настя стояла на кухне и смотрела, как спина матери напряглась у плиты.

    -Меня взяли в школьный медиацентр. К Александру Петровичу. Будем новости к линейке монтировать. Занятия по понедельникам, средам и пятницам. Я… можно мне ходить? – спросила она ожидая чего угодно придирок, допроса с пристрастием. Но реакция оказалась обратной. Мать медленно повернулась, и на ее лице мелькнуло не одобрение – нет, но странное, почти незаметное удовлетворение. Как будто дочь наконец-то сделала что-то, что можно было вписать в идеальную биографию.

–Александр Петрович? – переспросила она, вытирая руки о полотенце. – Слышала, он с областным телевидением проект делал. Это хорошо. В портффолио пригодится. Смотри только, чтобы учеба не пострадала.

Отец, не отрываясь от новостей на планшете, лишь кивнул в ее сторону: «Главное, к семи быть дома. Ужинать будем».

И всё. Никаких звонков классной руководительнице, никаких уточняющих вопросов. Их вполне устроила эта готовая, социально одобряемая упаковка для ее отсутствия. Их дочь была не в подворотне, а на «дополнительных занятиях», которые «пригодятся в портфолио». Настя вышла из кухни с чувством не облегчения, а странной, тягучей горечи. Ее спасение приходилось покупать ценой лжи, которая оказалась так удобна для всех.

Настоящее занятие в медиацентре на следующий день было коротким и формальным. В кабинете пахло пылью и перегретым железом. Александр Петрович показал ей базовые функции редактора – его движения были точными, объяснения четкими и безличными. Сидя за чужим компьютером, Настя чувствовала себя двойным агентом: ее пальцы механически повторяли действия, а мысли уже были там, куда она отправится следом, – за грань этой школьной реальности.

Дорога в центр «Sono Morto» пролегала через тихий сквер, где прошлогодняя листва припорошена первым снегом. Серое небо низко нависало над оголенными ветвями деревьев. Снег хрустел под ногами одинокий и оглушительно громкий. Каждый звук отдавался в ее воспаленном сознании. Она не чувствовала надежды – лишь щемящую тревогу, свинцовым грузом лежавшую на сердце. А что, если тот спокойный голос из телефона принадлежит совсем другому человеку за зеленой дверью? Если за ней захлопнется не ловушка, а настоящая клетка?

Старинное здание с облупившейся краской и массивной зеленой дверью больше походило на заброшенную библиотеку, забытую временем. Бронзовая ручка была холодной даже через перчатку. Дверь поддалась с тихим скрипом, словно нехотя впуская ее в другую реальность. Внутри пахло старым деревом, пожелтевшей бумагой и горьковатым ароматом дорогого кофе. Никаких ярких ламп, белых халатов, навязчиво-веселых плакатов с счастливыми людьми. Только приглушенный свет настольной лампы падал на стойку, за которой сидела та самая девушка с безразличным голосом – Калибри, кажется. Та молча кивнула на кожаное кресло в углу: «Подождите. Психолог скоро освободится».