Яд в сахарной глазури

Руслан Гахриманов

Яд в сахарной глазури

Книга первая.

– Что отличает истинную веру?

– Истинная вера тяжела.

Она потребует сломать себя, чтобы собрать заново.

Фундаментальные вопросы бытия – о смерти, о страдании, о свободе – не оставляют места иллюзиям. Они ставят ультиматум: проживи истину или будь ею уничтожен.

Истинная добродетель достигается через усилие. Человеческая природа предрасполагает к эгоизму, но воля способна разорвать этот порочный круг. Подобно храбрецу, вступающему в битву: пусть страх, присущий всем живым существам, не покидает его, он всё равно идёт вперёд.

Мудрость есть понимание причинно-следственных связей.

Философия – это попытка мыслить о мире с самого начала, как если бы он не был нам заранее объяснён.

Ум – это понимание ценности знания. Интеллект – лишь мера его освоения.

Высшая цель воспитания – не вписать человека в существующий социальный порядок, а выковать личность, независимую от его тлетворного влияния. Сила характера измеряется не умением подстраиваться, а способностью сохранять внутренний суверенитет вопреки давлению окружающей среды.

Истинная глубина личности измеряется способностью задавать вопросы. Только по тому, может ли человек не просто формулировать, но и хранить в уме вопросы, касающиеся самых основ существования, можно судить о его внутренней широте.

Аскетизм долга калечит душу, вседозволенность свободы – разлагает её. Истина – не в балансе между ними, а в вечной войне, где единственной победой становится способность выдерживать это напряжение, не срываясь в безумие той или иной стороны.

Страсти – часто детища нашего самолюбия, а потому чужды и справедливости, и бескорыстию. Самый коварный их трюк – позволить нам думать, что мы держим их на поводке, тогда как на самом деле они уже ведут нас за собой.

Кто такой Люцифер, если не взбунтовавшийся юнец, жаждущий отцовского внимания?

Нередко мы принимаем ту или иную истину лишь после того, как всей душой отвергнем её.

Уверенность – плод союза между глубоким знанием себя и безусловной верой в право своего действия. Знание – это карта, вера – воля идти по ней. Без воли карта бесполезна; без карты воля слепа. Но первый шаг всегда принадлежит вере, ибо лишь действие, рождённое ею, даёт знание, способное укрепить её.

Вечная ошибка человека – искать точку опоры вовне, в мире, который ему не подвластен.

Он вверяет себя богам, деньгам, мнению толпы или мистическим химерам, лишь бы избежать единственного пугающего путешествия – вглубь себя. А между тем, источник ясности и силы, единственный, что нельзя отнять, покоится в нём самом. Его подлинное величие начинается с признания этого факта, а не с поклонения внешним идолам.

Подлинная ненависть людей вызывается не внешними различиями, а инаковостью мысли. Их любовь и дружба суть не что иное, как расширенные формы эгоизма, где другой ценится лишь как подтверждение их собственных взглядов.

Настоящий ад – это не физические муки, а экзистенциальный холод. Это отсутствие глубины, истины и смысла, замещённое пошлостью, интеллектуальным оскудением и самодовольным покоем сытого животного. Это небытие души при полном здравии тела.

Кто выведет тебя из лесу, если лес – это ты сам?

Настоящая мораль начинается там, где кончается расчёт. Это действие, которое ты совершаешь не потому, что оно выгодно, не потому, что тебя за него похвалят, и не из страха наказания. Ты совершаешь его потому, что не можешь поступить иначе, не перестав быть собой. Это и есть тот единственный долг, который не рабство, а свобода.

Воля – это не сила желания. Это способность действовать вопреки ему. Разорвать круг эгоизма может только тот, кто способен сказать своему «хочу»: «Ты – лишь советчик, а не повелитель». В этом акте самоограничения и рождается личность.

Легко быть «добрым», когда это совпадает с твоими интересами. Ценность поступка измеряется той ценой, которую ты за него платишь. Истинно нравственный выбор всегда требует жертвы – иначе это не выбор, а просто удобство. Но признание удобства – уже честность.

Мир не делится на сильных героев и слабых подлецов. Есть третья категория – те, кто, будучи слабым, имеет силы признать свою слабость. И в этой честности – их достоинство и их надежда.

Весь мир кричит тебе: «Подчинись своим чувствам!». Но твоё достоинство – в том, чтобы подчинить чувства разуму. Не рассудку, который ищет выгоду, а тому внутреннему закону, который велит поступать правильно, даже когда за неправильный поступок полагается награда.

Этот принцип – единственный выход из клетки самолюбия. Он не обещает счастья. Он обещает одно: что в момент выбора ты будешь не рабом обстоятельств, а причиной собственных действий. И в этом – единственное доступное человеку величие.

Смерть – мир наивысшего порядка.

То, что принимают за сострадание, часто является лишь стадным инстинктом. Лёгкость, с которой толпа сегодня возводит алтарь сочувствия одному, и завтра с тем же единодушием требует костра для другого, доказывает: ею движет не милосердие, а потребность в коллективном ритуале. Подлинное сострадание – удел одиночек; массы же способны лишь на его дешёвую и опасную имитацию.

Люди сопереживают тем, кто страдает красиво и фотогенично. Настоящий, изуродованный и дурно пахнущий больной вызывает у них лишь отвращение.

За многими добродетелями скрываются пороки, которые их и породили. Целомудрие часто оказывается не обетом, а торговой сделкой: расчётом на более выгодную партию, страхом перед грехом или спесью, возводящей брезгливость в ранг добродетели. То, что выдают за мужество, нередко есть лишь авантюризм тщеславия, жаждущего лавров; а то, что слывёт щедростью, – лишь маска скупости, покупающей себе расположение мира.

Человека украшает не наличие добродетели, а природа причины, которая к ней привела.

Люди страстно жаждут искренности, но лишь до тех пор, пока она служит зеркалом, в котором они видят желанное отражение. Стоит этому зеркалу показать им подлинное лицо, как их жажда оборачивается ужасом, а восхищение – трусливым бегством. Они ищут не правду, а утешительную ложь, и в этом – главная трагедия человеческого общения.

Искренность редко бывает душевной потребностью; куда чаще – это инструмент, чьим пользованием овладели столь виртуозно, что применяют его с холодным расчётом, используя отработанные и общепринятые речевые приёмы для достижения доверия.

Настоящая искренность – это полная уязвимость. Общество почитает её на словах, но карает на деле. Поэтому ей на смену является искусная симуляция, использующая все принятые знаки откровенности – интонацию, жесты, заготовленные фразы, – чтобы придать эгоистическому расчёту вид добродетели.