Оборотень

Елена Дудко

Оборотень

Чжен Лин хорошо запомнил, той ночью ему приснилась белая лиса и все утро он провел в раздумьях. Слуги сюню заметили его состояние, на утреннем омовении были особенно аккуратны и безмолвны. Облачившись, Чжен Лин велел подать чай сразу в кабинет для каллиграфии.

Там его встретили работы любимых мастеров, которые он лично располагал на стенах, полки, хранящие наборы бици для живописи и низкий стол с темно-медовой столешницей, где на подставке застыли в ожидании лучшие кисти, тщательно вымытые и обвязанные красной нитью после просушки. И где рядом с тушечницей из светлого нефрита покоилась нежная, рисовая бумага, которая напоминала ему густо напудренную белую кожу наложниц.

Обстановка комнаты – выверенное в особой гармонии положение предметов на поверхности стола обычно успокаивало его, смиряло и одновременно наполняло силой. Чень Лин взял среднюю кисть, следя за тем, чтобы движение руки сохраняло изящество. Обмакнул в тушь и проскользил по идеальному полю листа, оставляя изогнутый влажно-угольный след. После неторопливо омыл. (Мойка в виде цветка лилии с изысканной резьбой была отдельным предметом его гордости.) Чуть отклонился, оценив сочетание пропорций, баланс черт и пустот.

По началу он хотел написать иероглифы «húli», представляя всего лишь рыжего маленького зверя, но в последний момент рука словно последовала за порхнувшей кистью и вот рядом с лисой появился «jīng» – дух, наделивший реальность иным магическим смыслом.

– Девятихвостая, не ты ли приходила ко мне в ночи? – прошептал он и потом долго всматривался в изгибы черных линий.

После обеда Чжен Лин, все еще находясь в душевной прострации, углубился в чтение. Переговоры не планировались и можно было остаться в халате и мягких тапочках. Что соответствовало его желанию провести день в одиночестве, сосредоточившись на помыслах.

В поисках концентрации он водил ладонью по чуть волнистым сухим страницам, шевелил губами, повторяя слова учения, но все отвлекался, то на приглушенный перегородками разговор слуг, то на вязь резьбы и перламутровую инкрустацию, которой были украшены сандаловые дверцы книжного шкафа.

Нужно было изгнать, выморить изнутри тревожное чувство, пока оно не переросло в страх. И тут, в студии, декор которой был полон уюта, для этого было лучшее место: мерцание светильников, глубокие тона дерева и керамики, припыленная позолота книжных корешков, тяжелые красные кисти полога над диваном. Но ему вдруг стало душно.

Хули-цзинь явилась ему во сне, значит, она заметила его, вьется окрест. Лисы-оборотни проникают в разум, опутывают волю, истощая жизненную энергию. И минуты гнева или страха особенно благоприятны для них.

В дверь аккуратно постучали. Темная створка открылась, слуга ши почтительно согнулся и сделал маленький шажок в проем.

Чжен Лин благосклонно взмахнул рукой, разрешая сообщить причину, по которой слуга прервал его чтение. В душе он был даже рад этому перерыву.

– Молодой господин, охрана велела передать, в поместье прибыл посланник господина Вень.

Что могло последовать за этим визитом, кроме как сообщение главы почтенного семейства Вень о его согласии с датой свадебной церемонии. И вспомнив расчет астролога, Чжен Лин в очередной раз подумал, что приведет в дом молодую жену еще до того, как луна в третий раз пойдет на убыль.

Когда после его короткого кивка слуга с поклоном покинул комнату, Чжен Лин закрыл книгу. Ни каллиграфия, ни изучение «Дороги добродетели» не привели его в равновесие. Оставалась только прогулка.

Сад встретил его безмолвным спокойствием. Полумесяц пруда почти скрылся в сугробах и угадывался по памяти. Лишь сосны оттеняли холодную палитру зелеными иглами. Отяжелевшие от налипшего снега, казалось они замерли, страшась обронить хрупкую белую ношу. Вишня, напротив, тянула тонкие ветки к небу, покрытая льдом, как изысканный сахарный леденец. Чжен Лин глубоко вдохнул, обжигая гортань зимним воздухом. Небо густело скорыми сумерками.

Там, среди замерзшего сада в переходах синих и голубых теней он в первый раз увидел Линь.

Она была будто аквамариновым продолжением ажурных силуэтов, которые оставляли на снегу деревья и стебли бамбука.

На ней было шелковое теплое яо насыщенного цвета ночных облаков, с вышивкой, подобной узорам инея, и юбкой – белой пеленой метели. Она медленно шла от беседки к мостику на другом берегу. Чжен Лин застыл, не решаясь на поклон, и только пар от его дыхания создавал легкое движение. Заметила ли она его? Она прятала руки в меховой муфте, ему захотелось увидеть ее запястья, должно быть, тонкие с изящной косточкой под светлой кожей.

Как она оказалась в этой части поместья, вдали от комнат прислуги и дома наложниц? Чжен Лин любил созерцание, но охоту он любил не меньше. Его меланхолия окончательно улетучилась, пока он с колотящимся сердцем, следовал за ней, огибая пруд.

Она позволила себе легкий жест испуга, что не лишило ее утонченности. Чжен Лин учтиво поклонился и почувствовал древесно-пряный аромат с цветочными полутонами. Так пахло бы в небольшой спальне, где между курительцами лежат раскрытые свитки с зимними стихами и пейзажи на стенах полны легкой грусти о весне.

Как нежны были ее мягкие ладони, когда она, сложила их у груди в ответном поклоне. Аромат сандала и цветов усилился, складки шелка на рукавах взметнулись, открыв прекрасные запястья. Чжен Лин оторвал взгляд от ее рук.

– Как вас зовут? – голос его прозвучал тише, чем он намеревался, и пар от дыхания на мгновение скрыл ее лицо.

Она опустила ресницы, и лишь потом посмотрела на него. Казалось, она взвешивала что-то про себя.

– Линь.

Конечно, это было не настоящее имя, но он не знал имени более подходящего месту их встречи.

Линь была зимой в вечернем лесу и лесом, погрузившимся в ледяное сновидение. Мелодичным колокольчиком у него в груди. Который тихонько вторил звону яшмовых подвесок на ее гребне.

Линь была тонкой метафорой действительности.

Линь была личной служанкой молодой госпожи Вень.

Конечно, госпожа тоже готовилась к свадьбе и разведать некоторые моменты женского уклада в доме будущего супруга было с ее стороны дальновидно и мудро. Могла ли она предположить, к чему приведет одна мимолетная встреча, которой она способствовала по велению звезд?

Следующей ночью Чжен Лин не видел снов. Он не сомкнул глаз, путешествуя «вслед за снегом» по страницам стихов цзюэ о зимних пейзажах. Удивленный бледным светом восхода за окном, он поднялся с диванных подушек и задул светильник.

***

Утренний чай снова подали в комнату для каллиграфии.

И Чжен Лин написал на бамбуковом веере строки стихотворения.

***

Весна и слива сразились со снегом.

На битву эту смотрит поэт, кисть отложив, отодвинув бумагу.

Чистой своей белизной снег превосходит цветущую сливу,

но разве есть у снега оружие

против аромата цветка?

***

Утром же слуга-гонец поспешил в дом семейства Вень. Сообщить, что в поместье готовы комнаты под приданое: вещи и мебель невесты. В наплечной сумке слуги бережно завернутый в шелк лежал веер с дарственной надписью «очаровательный вдохновительнице моих снов – Линь».

.В тот же вечер, получив его, Линь долго сидела в своей комнате при тусклом свете светильника. Пальцы ее, тонкие и бледные, водили по прорезям бамбука, словно читая невидимые письмена. Она не улыбалась. Лишь легкая, почти невидимая дрожь пробежала по ее ресницам, когда она прижала веер к груди, ощущая под шелком жесткие ребра – словно скелет птицы, которую ей подарили.

Он ждал ответа, изнывая. От чего? Необходимости узнать, благосклонна ли она, принимает ли его? Или просто от желания увидеть след прикосновения ее кисти для каллиграфии к бумаге, убедиться, что тогда она не привиделась ему в перекрестиях глубоких теней.

Но Линь молчала.

Чжен Лин обнаружил себя в середине весеннего юэцзы, когда снег, потерявший свою чистоту, уже стыдливо уползал и прятался в самые сырые и тенистые уголки сада. На ветвях сливы налились розовые почки, словно перед цветением деревья в смущении окрасились легким румянцем.

И наравне с природой, пришедшей в медленное, но неустанное движение, в груди Чжен Лина нарастало предчувствие встречи. С будущей ли супругой? Волнение в связи со скорой свадьбой отзывалось далеким рокотом снежных оползней с вершин Гуаньшань, когда как желание снова увидеть Линь переполняло его сердце бурлящим потоком рек, разлившихся в половодье.

По возвращении из семейного храма глава клана Чжен озаботился бледностью своего старшего внука. Видимо, после воздаяния почестей святым предкам отец поднял тему его женитьбы на общем совете. Чжен Лин вспомнил, что накануне братья Сяо-Фен и Сяо-Ин просили разрешения пройти в покои отца для какого-то разговора, что взгляд матушки последние дни светился заботой, а в её речах сквозила ностальгия по временам раннего замужества. Упоминалась и сестрица А-Син, которая после свадьбы упорхнула в клан Ханьфу.

– Сяо-Лин-эр, неужели ты скоро приведешь свою первую жену? – щебетала самая младшая сестренка А-Ми.

С утра у нее сильно разболелась ноги и чтобы отвлечь бедняжку от ноющих под тугими бинтами ступней, Чжен Лин рассказывал ей о своей невесте. Они вместе разбирали иероглифы с описанием чистой красоты и добродетели госпожи Вень Женьмей, выведенные на красном шелке, который принесли отцу сваты.

Конечно, будущее родство с почтенным семейством Вень и надежды клана на рождение внуков волновали всех в поместье.

Слуги особенно тщательно прибирали крыло главного дома, которое матушка отвела под будущее покои новобрачных. А хэйлун наложниц гудел, как рой молодых пчел, ожидающий появление царицы.

И никто из них не понимал действительной причины по которой Чжен Лин потерял покой и сон.

Отец ставил его сыновнее послушание в пример младшим. Но Чжен Лин – старший сын, продолжатель главной ветви клана, в своем невольном обмане не мог оправдать чаяния отца о таком же крепком, как их с матушкой семейном союзе.

В тихие предутренние часы он мечтал о том, что следуя за молодой госпожой Вень на территорию поместья ступят маленькие туфли ее личной служанки Линь. Мечтал и одновременно страшился своих мыслей, в которых, словно первые весенние цветки, дарившие свою хрупкость снегу, распускалась его тайная страсть.

***

Но свадьба была неотвратима, так же как отход холодов и цветение сливы. В назначенный день свадебный поезд клана Чжен двинулся к поместью Вень. Закатное солнце, словно сопровождая процессию, одело небо в алый и золотой. В его лучах между красных зонтов и светильников он увидел струящийся белый всполох. Был ли это дым курительниц, которые несли слуги, или отлив шелкового флага, но ему вспомнился хвост лисицы и давний сон, поселивший в душе смутное беспокойство. Тогда в тонких пронзительных звуках струн цинь Чжен Лин уловил тоску. И чтобы не впустить её внутрь, плотнее запахнул на груди праздничные одежды.

Перед воротами поместья Вень пестрая толпа родственников, наложниц и слуг остановилась. Красный резной паланкин проплыл через зеленеющий листвой двор, ожидая, когда на мягкие подушки взойдет молодая госпожа Вень Женьмей.

Солнце оставило их, мудро доверив свершение обряда идеально круглой, как свадебной гонг, луне. В её мягком свечении кланы Чжен и Вень по завету свято чтимых предков вступили в радостное противостояние за невесту, скрытую в паланкине у крыльца родительского дома.

Чжен Лин был собран и бодр, как полагается. С утра он выпил три чашки вина, съел дымящегося тушеного мяса и сделал пятикратное коутоу в храме.

Но дух его не отвечал общему оживлению, и как бы Чжен Лин не направлял взгляд к тяжелому красному пологу с кистями, закрывающему резной паланкин, как бы не взывал богам. Его помыслы занимало крыльцо хозяйского дома, по которому скоро должна была сойти свита невесты.

Будет ли Линь среди служанок? Вдруг по какой-то причине молодая госпожа прогнала ее прочь? Например, если его веер с дарственной надписью был обнаружен в комнате прислуги. И знают ли в поместье Вень имя, которым она назвалась ему?

Его пихнули в плечо:

– Чжен-ге, мы оттеснили их! Ступай!

Его молодые друзья смеясь и перешучиваясь с братьями Чжен, сместили бойцов клана Вень в угол двора к их знаменам. Граница, обозначенная красной лентой на земле, была свободна. Но Чжен Лин словно оцепенел.

– Жених застыл в смущении перед добродетелью невесты! – крик из толпы развеял задумчивость Чжен Лина.

Он шагнул вперед.

Музыка смолкла и в тишине, сквозь синий вечерний свет, сквозь пляшущие меж факелов тени высоких сосен на крыльцо вышла его Линь. Снова она была изысканным видением в полутьме. Её кожа мягко сияла, и в расшитом камнями рубиновом чи пао казалась еще более белоснежной. Отблески свечи, которую она держала в ладонях, играли на украшениях в ее гладких высоко убранных волосах.

Он сделал ещё шаг. Шаг ей навстречу.

Гонг грянул. И ему показалось, её губы дрогнули, а нежные пальцы чуть сильнее сжали свечу. Он остановился у паланкина.

Тот вечер, наполненный тщательно скрытым волнением, должными жестами и словами, почтительным молчанием и легкой дрожью поднявших вуаль невесты рук… Тот переполненный чувственной болью, как чаша красного вина, красный свадебный вечер готов был пролиться в ночь.

Во время запуска шутих свита его клана отделилась от свиты семьи Вень, сразу став смирнее и тише. Тогда, под замолкающее пение артистов он обернулся на дорогу, где уже далекое сверкание их свечей и фонариков тонуло в черном море рисовых полей. И отчетливо увидел тонкий силуэт Линь, застывший в золотом мареве на самой границе темноты.

После, исследуя гибкое и благоуханное тело жены в супружеских покоях, Чжен Лин, стоило лишь прикрыть глаза, видел эту кукольно хрупкую фигуру Линь, словно отпечаток на веках. И она стала призрачной тенью, окутавшей его брачное ложе, уносящей его в бездну, в перевернутый иной мир.

Утром в еще спящей Женьмей все показалось ему грубым и простым.

Не дожидаясь, когда молодая жена проснется, Чжен Лин позвал слуг для омовения и вышел в сад. Но светло зеленый пейзаж не порадовал его, а ноги направили Чжен Лина в покои матушки.