Асфодель

Асфодель

Мария Косовская

© Мария Косовская, 2025

ISBN 978-5-0068-1088-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Асфодельрассказ

Батон – ык. Сыр российский «на каждый день» – ык. Селедка «балтийский берег» со скидкой – ык. Хлеб «бородинский» – ык.

Ната механически берет продукты с ленты, пробивает и кладет с другой стороны от кассы, туда, где полная немолодая женщина раздраженно засовывает их в пакет. Ната окунает пальцы во влажную микрофирбу, что бы не так лопалась от сухости кожа на руках, спрашивает:

– Карта магазина есть?

– Да, пожалуйста.

– Можете одеть маску?

– Нет.

– Нас штрафуют.

– Какое мне дело? Я не участвую в помешательстве.

– Оденьте пожалуйста маску.

– Наденьте!

– Что?

– Говорите правильно, раз уж общаетесь с людьми. Наберут кого попало!

Белая комната. Тишина. Ни одного звука. Ната разбегается и бьется о стену. Если бы не толстый слой войлока, который амортизирует удар, одновременно обволакивая тело, она, наверное, сломала бы руку, вывихнула плечо или пробила голову. Но это белая, тихая, мягкая изнутри комната. В которой – хрясь! Она делает это снова и снова. Телу больно, но боль терпима. Сквозь тишину прорывается: ык, ык, ык. Снова – хрясь! И успокаивающее – ык, ык, ык.

Ната открывает дверь ключом. От утробного металлического хрумканья по затылку идут мурашки. Ната сглатывает, будто что-то мешает в горле.

– Привет, милая! Принесла вкусняшек?

Гарик выхватывает из рук пакет и тащит на кухню, откуда красноречиво шуршит.

– Ммм! – разочарованно. – А чипсы? И я надеялся, ты принесёшь курочку из ка-эф-си.

– Не разговаривай со мной.

– Что? А! Понял.

Гарри скрывается в комнате. Ната идет на кухню: стол и плита замызганы, пол в чем-то красном, везде крошки, на разделочной доске лежит не завернутый в пакет хлеб. Гари недавно ел. Или давно. И не убрал за собой. К тому же неудачно донёс суп до стола от микроволновки. На плите пустая кастрюля. Надо опять готовить. Ната была уверена, что хватит до завтра, и не купила ничего серьезного. Придётся есть макароны с сыром. Ну почему надо каждый день думать о еде! Если бы Ната не пыталась экономить, то ела бы в Макдональдсе или KFС. Но готовить самой дешевле. Ната постоянно беспокоится о деньгах, что их не хватит. Если бы можно было просто, не задумываясь покупать все «хотелки». Ната мечтает про наушники с шумоподавлением, чтобы повернул колесико – и тишина. Полная. Абсолютная. Гробовая. Но откуда взять лишних двадцать тысяч? Ната устала об этом думать, устала работать и ненавидеть свою работу, устала бояться бедности и мечтать потратить все на дорогую, непрактичную вещь, устала жить, не понимая смысла.

– Нат, ну ты че там затихла? Иди сюда.

Ната встаёт и идёт. Входит в комнату. Диван не собран, постельное белье топорщится грязноватыми мятыми складками. Гари в наушниках. Он поглощен игрой, ему нужно пройти миссию – убить тридцать членов банды.

– Мог бы заправить!

Он не слышит.

Ната и Гари неподвижно лежат на застеленном новым сатиновым бельем диване. В спальне чисто. На тумбочке пустые упаковки от «Седаксена». Тихо колышется занавеска. Спокойно. Хорошо. Никаких тревог, мыслей и раздражений.

Гари оборачивается и меняется в лице. Испуганное, побледневшее, оно еще сильнее злит Нату.

– Началось? – спрашивает он.

– Да.

– Почему торт не купила?

– Денег пожалела.

– Надо было купить! Иди сюда.

Ната ложится на диван, Гари ложится сверху. Он в два раза больше ее. Ната – худая, костлявая и мелкая, как подросток. Он – крупный, округлый, с раскачанной грудной клеткой, бицепсами и жирком. Гари почти полностью закрывает ее своим телом. Из-за его плеча видно только маленькое лицо с острыми напряженными чертами. Он обхватывает ее, сжимает объятья. Ната начинает постанывать и толкаться. Она все сильнее дергается под ним, вырывается, бьет его по голове и плечам острыми кулачками, брыкается и отпихивается. Он болезненно кряхтит, отворачивает лицо и вжимает голову. Несмотря на хрупкость, Ната делает ему больно. Наконец, она выдыхается и начинает всхлипывать, потом рыдает. Он так же держит ее, но уже не крепко, а расслабленно, даже нежно. Наконец, полностью отпускает, отодвигается, всматривается в заплаканное лицо.