Рассказы

Дмитрий Мотылёв

Рассказы

Сон

С барашками не задалось. Первый барашек, похожий на маленькое облачко, только с ножками, вышел на полянку и, гордо подняв голову, прогарцевал слева направо. Я подмигнул ему, а он мне, после чего животное растворилось в воздухе. Я повернулся налево. Снова возник барашек, с точно также поднятой головой, как и у первого, и прогарцевал направо. Я сообразил – это и есть тот самый первый. А мне нужен был второй. Без второго не получится ни заснуть, ни соблюсти рекомендации психолога. Следовало дождаться второго.

Вместо третьего вновь появился первый. Он пытался выдать себя за третьего, но я узнал его по беззаботному взгляду и прыгучей походке. Барашек корчил рожу и отчаянно косил глазами, но все-таки это снова был он. Я неодобрительно покачал головой, и животное вновь растворилось в воздухе.

Четвертый барашек, наконец, оказался вторым. У него на боку было черное пятно, и один рог загибался в противоположную сторону другому. Глаза его были немного печальны. Я присмотрелся внимательнее, и на секунду мне показалось, что пятно на боку барашка начало исчезать. Животное мотнуло головой, и пятно вернулось на место. Это точно был второй.

Следующий барашек появился не сразу. Он тоже отличался от предыдущего: черные пятна перекрывали белую шерсть неопрятными черными кляксами, рога были вывернуты в разные стороны. В глазах у него не было легкости и радости. Он прогарцевал и исчез чуть быстрее, чем предыдущий.

Мне показалось, что я вздохнул. Так ведь и не заснешь – слишком быстро и нервно скачет барашек, пятна расплываются, рога опять-таки эти…

Следующие номера тоже мне не понравились. Я вздохнул и сказал: «Фигня все эти ваши барашки». В этот момент очередной барашек завис в воздухе, глядя на меня. Он очень медленно опустился на все четыре копыта. Потом встал на задние лапы и направился прямо ко мне. Подойдя, он сел на землю, достал из шерсти пачку сигарет и закурил. Курил он молча, выпуская в небо плотные комья дыма. С его шерсти капала черная краска. Он докурил сигарету и щелчком отбросил ее. Сигарета исчезла.

– Мужик, – сказал барашек хриплым голосом и закурил вторую. – Вот не ценишь ты людской труд. Я из кожи вон лезу, чтобы тебе было на что посмотреть, а ты.

Он глубоко затянулся.

– Извините, – только и удалось выдавить мне.

Барашек махнул копытом с сигаретой.

– Ты вот думаешь: фигня это все. А мне каково? Краску достань, рога перекрути, это больно, кстати.

– Так ты… вы все это сами?

– Конечно!

– Я думал вас много, а вы, получается, один.

Барашек сплюнул и горько кивнул.

– В том-то и дело, что ты думал, что я один. И вот я оказался один. Хорошо еще, что у тебя с головой всё в порядке. Знаешь, как бывает? – он снова затянулся.

– Как? – растерянно спросил я.

– Лучше тебе не знать.

– Ладно, – согласился я. – А как вы везде успеваете? Вы же не только у меня работаете.

Барашек вздохнул.

– Я работаю по России. И еще двое моих, с позволения сказать, коллег. Мы – сомнамбулы. Когда-то заснули и не проснулись. Или проснулись, но уже здесь. Или там. Короче, ладно, всё равно это так не объяснишь.

В это время пятна окончательно стекли с шерсти барашка, превратившись в черные туфли, а сам он стал больше похож на обычного мужика в овечьем тулупе. С копытами вместо рук.

– А как вас зовут? – спросил я.

– Звали, – сказал барашек. – Звали меня Кизлицкий Антон Арнольдович, может, слышали?

Я не слышал, но на всякий случай кивнул. Барашек Кизлицкий снова затянулся.

– Я вообще физику преподавал в ВУЗе и поначалу пытался как-то все это объяснить, но потом перестал. Даже не так, все мои знания перестали иметь хоть какое-то значение. Тут все не так, как в бодрствующем пространстве. Время течет, как краска с моих боков, то густо, то пусто, а потом бац – и туфли. А пространство – просто пустота. Прустота. Кажется, вот поляна, вот я, вот ты, а как задумаешься, так все плывет.

Он крутанул копытом и по воздуху пошла рябь, и на миг в ряби проступили очертания незнакомого мне города, звезды в небе, дым и облака.

– Видел?

Я кивнул.

– Пустота – это не пуста. Я могу быть одним барашком для тебя, а в этот самый миг – облачком для бабушки в Омске, и совсем другим для студента в Питере, который кофе перепил. Мы, сомнамбулы, не находимся в одной точке. Проявляемся там, где нас ожидают. Ты ожидал барашка – вот я и возник.

– Это как частицы? – рискнул я предположить. – Ну, те, которые и волны, и частицы, пока на них не посмотрят?

Барашек одобрительно кивнул.

– Твои ожидания – и есть этот самый взгляд. Он коллапсирует волновую функцию сонной реальности в конкретный образ – в меня. Это, конечно, тоже не так, тут скорее действует закон ума. Все это суть проекция сознания. Этот луг, эти звезды, – он махнул копытом в сторону внезапно возникшего ночного неба, усыпанного слишком яркими звездами, – все это – огромный, коллективный сон. Огромная иллюзия.

Он затушил сигарету о собственное копыто.

– Поначалу я думал, что мне нужно поддерживать себя в миллионах точек этого сонного царства. А потом забил. Оказалось, быть устойчивой галлюцинацией для каждого, кто в ней нуждается не так уж и сложно. Сложнее испытывать на себе «взгляд». У людей же как? Тревоги, кофе, гаджеты, – Он произнес слово с отвращением. – Мозги у людей кипят!

Он вздохнул.

– Вот и получается, что «барашков много» – это лишь удобная для твоего ума концепция. А на деле – одна Сонная Сущность, дрожащая в бесконечной сети взаимозависимого возникновения. Твоя усталость, бабушкина больная спина, студенческий стресс – все это волны в океане коллективного бессознательного, и я – лишь рябь на его поверхности, принимающая форму барашка по общей договоренности.

Барашек замолчал. Звезды над поляной начали медленно гаснуть, одна за другой, как выключаемые лампочки. Его фигура тоже стала терять четкость, расплываясь, как мокрое облако.

– Понял что-нибудь?

Я утвердительно кивнул, потом подумал и кивнул отрицательно.

– Это нормально. Не заморачивайся. Просто помни: когда засыпаешь, ты не просто падаешь в темноту. Ты погружаешься в океан пустоты, полной потенциала и становишься сотворцом миров пусть даже таких глупых, как этот.

Его силуэт окончательно растворился. Не осталось ни дыма, ни запаха табака, ни черных туфель. Только тишина и мягкая, обволакивающая темнота. Сознание, переполненное образами квантовых барашков, сомнамбул, иллюзорных пространств и всепроникающей пустоты, наконец, перестало цепляться за формы.

И больше не было ни первого, ни второго барашка, ни того, кто их ожидал, осталась лишь великая, безмятежная пустота. Я, наконец, заснул.

Совет

Вспомнилось тут. Еду я, значит, в метро. Напротив сидит девушка и что-то рисует в айпаде. То яростно стирает, то снова аккуратно рисует. Потом закатывает глаза, убирает стилус и просто втыкает в экран планшета. Мне стало очень интересно, что же она там рисовала.

Я и сам пытался научиться азам, рисовал кружочки, квадратики, линии просто фигуры из головы. Но так уж сложилось, что я сдался. Можно было бы сказать, что это зависело от внешних обстоятельств, психо-эмоционального состояния, экологии, наконец, но нет. Я просто сдался.

Следующая станция была моей, нужно было выходить, а на душе было неспокойно, она просила дать совет – хоть меня и не спрашивали. Тогда я открыл заметки и написал: «Не сдавайся. НИКОГДА». Подошел к этой девушке и показал ей эту надпись. Она оторвалась от просмотра, взглянула на экран моего телефона, а потом подняла взгляд на меня. Я сделал самое серьезное лицо, какое только смог и слегка покивал головой. Девушка повернула ко мне планшет, на котором она читала какую-то книжку по рисованию, а может быть смотрела видео, я толком не рассмотрел. Только понял, что она не сдается. Тогда я показал большим пальцем вверх (Кодзима бы одобрил) и вышел на своей станции.

Не сдавайтесь. НИКОГДА.

Антенна

Я ехал в автобусе. Было лето и красиво, но я не обращал внимания ни на что – очень болела голова. В висках давило, а в ушах немного шипело. Хорошо хоть народу не много. Я начал массировать виски, надеясь, что это поможет унять боль, но шум не унимался, становясь то тише, то громче. Закрыл глаза, но и это не помогло. Сквозь шипение я начал слышать голоса.

– да он вроде норм, но что-то я не знааю, – протянул женский голос.

– Люда! Люда! Ты меня слышишь?

Голова раскалывалась от голосов и криков. В какой-то момент к ним подключились иностранные слова, значения которых я не понимал. Я массировал виски, надеясь переключиться на другую волну, найти там музыку или тишину.

– «В Гуччи есть дерьмо, в нем много мух…»

– Люда!

– Он не вызвал даже такси…

– Мам, ну мам, маааам…

Я открыл глаза, и звуки сразу пропали. Я смотрел на толпу людей, плотно набитых в маленькую коробку автобуса. Люди открывали рты, но звука не было. Была лишь невыносимая тяжесть. Не хватало воздуха. Нужно выйти. Срочно. Я начал протискиваться между людьми. Каждое прикосновение отдавалось шумом в голове.

– ..а я говорил, что трубы старые…

– …кроссы, очки…

– Нищебро…

– Площадь свободной…, – голос из динамика начал произносить название остановки, но его заглушил другой:

– Люда! Люююдаааа!

Под этот нарастающий крик я выпрыгнул из автобуса.

Я хватал ртом воздух, но его не хватало. Со стороны, наверное, казалось, что я как рыба, которую бросили на раскаленный асфальт. Гудки автомобилей, скрежет тормозов, обрывок разговора прохожего, рев мотора – врезались прямо в голову. Нужно было уйти. Куда угодно. Отсюда. Я сделал шаг, второй. Стена гула и жара была тяжелой и упругой, но преодолимой. Я протянул руку, и почувствовал прохладные волны воздуха. Рука стала моей антенной, а я потянулся за ней.

С каждым шагом волны воздуха становились все прохладнее и влажнее. Не видя ничего перед собой, я шел за ними, шаги ускорялись, я почти бежал.

– Стой, дурак! – какой-то человек схватил меня за шкирку и встряхнул. – Смотреть надо, куда идешь!

И тогда случилось чудо. Я увидел ровную гладь могучей реки. Она текла неторопливо, отражая темнеющее небо и огни домов. Прохладный ветер, пахнущий водой, дунул мне навстречу. Шум в голове начал стихать, голоса терялись и затихали. Я вдохнул полной грудью речной воздух. Он наполнял легкие, вытесняя удушье автобуса и пыль улиц. Давление в висках ослабло, шипение в ушах сначала превратилось в едва уловимый фон, а затем и вовсе раствори в тишине.

– Спасибо, – сказал я, оборачиваясь, но моего спасителя рядом уже не было, как и не было больше головной боли, лишь легкая, приятная пустота.

Я стоял на мосту, опершись о чугунные перила, и просто дышал. Смотрел, как темнеет вода, как зажигаются огни, слушал уже приятные мне звуки – гудок теплохода, крики чаек, легкий шелест шин за спиной. Они больше не ранили. Они были частью огромного города, в котором люди возвращались домой, говорили друг с другом, делились своими переживаниями, может быть ругались или молчали. А стоял и слушал, я был антенной, настроенной на свой город.

Помощник

Светлана Викторовна Кустикова очень громко говорила с рабочими, разделяя слова.

– Сейчас. Вы. Идете. И. Убираете. Листья. На. Территории. Парка.

Рабочие кивали, но стояли на месте. Светлана потерла переносицу. Она понимала, что, если люди изначально не знают русского языка, то будешь ты говорить громче или сильно громче, то они все равно не поймут. Она показала на инструменты, потом листья и территорию парка. Рабочие кивнули, но продолжили стоять.

Светлана Викторовна взяла грабли и начала собирать ближайшие листья в кучу. Про себя она думала (помимо неприличных ругательств в каждом предложении, а в некоторых и по несколько сразу): «Спасибо Вам, Филипп Филиппыч. Вот уж мне заняться нечем. Сейчас я час объясняю, что нужно собирать листву. Потом буду бегать смотреть за дебилами. Хорошо хоть…»

– Добрый день, Светлана Викторовна.

Женщина вздрогнула.

– Добрый, Оскар Брунович. Прогуливаетесь?

– Да вот, дышу свежим воздухом! Очень полезно для здоровья!

«Чтоб ты сдох, старый пень».

– Хорошей Вам прогулки, – очень сильно улыбаясь, ответила Светлана.

Пожилой человек кивнул. В руках он держал телефон.

Оскар Брунович – почетный житель района, которым он сам себя и назначил, и главная заноза в заднице каждого сотрудника «Исторического парка».

Оскар Брунович – пожилой мужчина, которому было нечем заняться, кроме как делать тяжелые будни еще тяжелее.

Сначала Оскар Брунович писал письма от руки и посылал их почтой по адресу дирекции «Исторического парка». И это было очень хорошо, их можно было прочитать, посмеяться и выкинуть в корзину, сославшись на ужасную работу «Почты России».

С развитием технологий и для облегчения жизни граждан, была придумана система электронной переписки, которую так и называли «Система». Сергей Брунович смекнул, что письма не доходят вовсе не из-за «Почты», а потому что нерадивые сотрудники, которым «нечем заняться» просто игнорируют «важнейшие» запросы. Посему он освоил смартфон и окунулся в «Интернет». Чего тут только не было! И запись в поликлинику, и чат со специалистами ЖЕК. А потом он нашел сайт дирекции «Исторического парка», на котором можно отправить письма по электронной почте.

Светлана боролась с таблицей в экселе: рассчитывала рабочие часы и заработную плату.

– Кустикова! Посмотри письма.

Света ткнула кнопку сохранить. В «системе» светилась новая задача – ответ на письмо от граждан. Она ткнула мышкой на значок и начала читать. В поле «от кого» стояло ужасное: Иванов Оскар Брунович.

Текст же письма гласил:

«Прашу больше ни за сибя а за будущее наших внукав и правнукав. Вы как вам не стыдна! Обмановать посетителе, которые там были так и осталось гадюшником! Как снег стаит так приходют пиво пьют, а где? Одна группа уходит, другая приходит. Эти ушли, те пришли, как будто не парк а автовакзал! Зимой снегу нет зато все туалетной бумагой всю засыпано и деревья все обоссаные. Шлю вам 50 рублей – почин. Доложите, уберите и почините. Дети там снеговиков ставят, так там все разбито и деревья спилены. А летом пусть в лапту играют».

Вот так. Беда еще и в том, что это была фотография рукописного текста, а к ней были приложены фотографии 50 рублевой купюры с обеих сторон.

Резолюция на письме горела страшными буквами: «Разобраться, предоставить информацию и ответ».

Подпись: Филипп Филиппович Брюквин.

Светлана схватилась за голову. Куда предоставить? Кому ответить? Что разобрать? Да еще Брюквин этот – начальник департамента «Природоведения и водоиспользования». С этих пор началось противостояние Светланы и Оскара. Не добавлял радости и Брюквин, который всячески поощрял инициативу граждан в поисках недостатков. А вот устранять ей.