Каталина

Anastella V.

Каталина

Глава 1

Что страшнее тьмы?

– Притворяться, что её нет.

22 ноября 2020 год. Лондон. Поздняя осень.

Порывистый ветер с дождём гнул деревья, заставляя редких прохожих зябко прижимать плечи. Волосы Каталины намокли, прилипли к щекам и шее. Воздух был тяжёлым, сырым, с терпким запахом мокрой земли и прелых листьев.

Она стояла у могилы родителей, не пытаясь укрыться от дождя. Вода стекала по надгробиям тонкими струйками. Каменные ангелы казались особенно неподвижными в этом полумраке, будто равнодушные свидетели чужой скорби.

Костяшки её пальцев побелели – она сжимала влажную землю так крепко, что казалось, она рассыплется у неё в ладони. Дрожь в руках шла не от холода. Каталина бросила горсть земли, затем медленно подняла голову к небу. Ледяные капли резали кожу, но она не шевелилась.

Мысли возвращались к одному: “Почему? За что их убили – в собственном доме? Ещё вчера они звонили, обещали приехать. А теперь – тишина. И две могилы”.

Скорбь не делала её слабой. В ней было что-то неподвижное, твёрдое, как камень. Черные волосы падали на лицо, зеленые глаза оставались сухими. Резкие скулы, бледная кожа, прямой взгляд. Она походила на статую, вырезанную из холодного мрамора: идеальную, но неживую. От неё исходил могильный холод.

– Я найду того, кто это сделал, – произнесла она едва слышно, но так, будто дала клятву.

Позади раздались шаги. Лёгкое прикосновение к спине вывело её из неподвижности. Она обернулась – перед ней стояла Аника. Подруга. Единственный человек, кому она доверяла. Полная её противоположность. Живой свет.

– Пора идти, – сказала Аника тихо, глядя с тревогой. – Ты промокла до костей.

– Я догоню. Дай мне немного времени, – сказала Каталина.

Аника не стала спорить. Она лишь слегка коснулась её плеча – жест поддержки, короткий и тёплый, – и направилась к пекарне неподалеку от кладбища.

Дождь начал стихать. Небо, низкое и тяжёлое, постепенно светлело, окрашиваясь в тусклые, выцветшие тона заката. Каталина сделала шаг назад, собираясь уйти. И вдруг почувствовала на плечах тяжесть чужого пальто.

– Аника, я же сказала… – начала она, но голос оборвался.

Перед ней стоял Джон Хейз. Мужчина из её прошлого. Тот, кого она надеялась больше никогда не увидеть.

Он изменился: стал старше, серьёзнее. Волосы аккуратно зачёсаны назад, в пальцах – сигарета, дым которой тянулся к небу. Взгляд тяжёлый, в лице появилась усталость, которой раньше не было.

– Здравствуй, Каталина, – слегка наклонив голову, произнёс он.

В ответ – холодный, резкий взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – в ровном голосе сквозило напряжение.

– Приехал поддержать тебя, – шагнув чуть ближе он произнес.

Смех прошёл почти беззвучно, но в нём чувствовалось презрение.

– Поддержать? После стольких лет? Мы с тобой чужие, Джон. И всегда ими были.

Он сделал затяжку, выдохнул дым в сторону.

– Но чужими мы стали не сразу. И всё же… мне жаль, Каталина. Жаль, что это случилось с твоими родителями. Жаль, что меня не было рядом все эти годы.

– Тебя никогда не было рядом. Ни тогда, ни теперь. Не стоило возвращаться.

– А ты всегда умела резать словами. Думаешь, сама без изъянов? Ты жестока. Но тебе давали шанс снова и снова. Люди тянулись к тебе, несмотря ни на что. Может, стоит научиться делать то же самое? – голос звучал почти устало, но в нём чувствовался вызов.

В памяти мелькнула ледяная гладь озера, зимний день, обжигающий горло воздух, превращающийся в воду. Как она медленно опускается на дно. И над всем этим —его взгляд, руки, толкнувшие в воду и исчезнувшие из жизни.

Голос раздался тихо, но с лезвием в каждом слове:

– Ты прощения ищешь? От меня? Нет, Джон. Шанс ты уже получил. И бросил его в ту же воду, где оставил меня.

Окурок был раздавлен каблуком. На мгновение показалось, что он услышал глухой плеск той воды.

– Может быть, – тихо, взглянув хищным взглядом. – Мы ещё увидимся, Каталина. И, надеюсь, в другой атмосфере.

– Эта встреча была последней, – холодно произнесла девушка. – Другой не будет.

Он кивнул, будто принял слова, но уходил неторопливо, оставив в воздухе ощущение недосказанности. Каталина стояла неподвижно, с чужим пальто на плечах. Его тепло казалось обманом, памятью, которая должна была исчезнуть вместе с дымом от сигареты.

Она не обернулась. Только сильнее сжала зубы и вдохнула холодный, влажный воздух Лондона.

***

Чтобы немного отвлечься от мыслей, Аника решила заглянуть в пекарню – ту самую, куда они с Каталиной раньше ходили за вишнёвым пирогом. Она закрывалась рано, но времени было ещё достаточно.

Внутри было тепло и спокойно. Воздух пах свежим хлебом, сахаром и корицей. Лампы под потолком мягко освещали зал, отражаясь в стеклянной витрине и деревянных стенах тёплого оливкового оттенка. Пекарня казалась отрезанной от остального мира – здесь не было спешки, и всё происходящее снаружи теряло значимость.

Радио играло что-то старое, негромкое. Несколько посетителей бросили на Анику короткие взгляды, как на человека, которого давно не видели.

Она подошла к витрине, вдохнула пряный запах и, прежде чем заговорить, на мгновение закрыла глаза. Это место всегда немного возвращало её в прошлое.

– Добрый вечер, Аника, – позвал из-за стойки знакомый голос.

Бариста – высокий парень с тёмно-каштановыми волосами и спокойным лицом – выглядел всё так же: рубашка с закатанными рукавами, тёмный фартук, сдержанная, вежливая улыбка.

– Вишнёвый? – спросил он, уже дотягиваясь за коробкой.

– Два. Один для Каталины, – ответила Аника. Голос у неё был спокойный, чуть тише обычного.

Он молча принялся заворачивать пирог – ловко, но аккуратно. Пальцы двигались уверенно, без лишних жестов, словно он привык делать всё без суеты.

Он давно знал Анику. Знал, когда она приходила с лёгкой улыбкой, а когда – просто из усталости. Он не задавал вопросов. Просто делал свою работу – старался, чтобы пирог был тёплым, а люди уходили с чем-то чуть большим, чем еда.

– Всё в порядке? – спросил он, когда понял, что её взгляд задержался на окне слишком надолго.

Аника еле заметно кивнула.

– День выдался непростой. Не страшно.

Он слегка улыбнулся, но в его глазах мелькнуло что-то другое – смешанное чувство тревоги и заботы.

– Слушай, – начал он осторожно, – может, сходим куда-нибудь вместе? Не обязательно куда-то далеко, просто… выпить кофе, поговорить. Ты знаешь, что я всегда рад тебя видеть.

Аника вздохнула и устало улыбнулась:

– Спасибо, Марк. Я подумаю. Сейчас не лучшее время для этого.

Он кивнул, принимая отказ, но взгляд не отпускал её. Там проскальзывала что-то другое – едва заметное, почти неуловимое: тревога, забота… и чувство, которое он скрывал даже от себя. Каждое её движение оставляло след в груди, невидимый, но тяжёлый.

– Хорошо. Буду ждать. Береги себя, ладно? – слова звучали ровно, но в паузах между ними пряталась тихая надежда.

Когда Аника ушла, Марк ещё долго стоял, глядя на закрытую дверь. Её тёплое присутствие, словно тень, оставалось в комнате, мягко давя на сердце. Он не мог отвести взгляд, не мог отпустить мысль о ней. Внутри что-то тихо горело – едва заметное пламя, которое он называл терпением, но на самом деле это была осторожная любовь, скрытая за привычной холодностью.

На улице уже темнело. Сумерки растекались по мокрым тротуарам, огни витрин дрожали в лужах. Аника свернула за угол и ускорила шаг. С пирогами в руках она спешила домой, надеясь, что Каталина уже вернулась. Но, подходя к дому, вдруг заметила мальчика лет десяти. Он стоял у калитки и оглядывался – будто не знал, можно ли ему здесь быть.

Заметив Анику, он сразу направился к ней.

– Это для мисс Каталины Ланкастер, – сказал он, протягивая конверт.

Он был сложен аккуратно. Бумага – плотная, будто старая, но чистая. На ней не было адреса отправителя. Аника осторожно взяла письмо.

– Кто передал?

Но мальчик только покачал головой и быстро убежал, не оборачиваясь. Его след быстро затерялися в темнеющей улице.

Аника остановилась у калитки. В одной руке – коробка с пирогами, в другой – письмо. Настоящее, бумажное, с выцветшими чернилами. В 2020 году таким способом уже никто не общался. Почерк – чёткий, аккуратный, чужой. Она посмотрела на запечатанный конверт, как на нечто неуместное. Словно кто-то из прошлого передал послание.

***

Комната была тёплой, но воздух в ней будто застыл – осень оставила свою тень даже здесь. Каталина, молча сняв пальто Джона, повесила его на спинку стула и села. Аника уже ждала – спокойная и чуткая.

– Джон вернулся, – сказала Каталина тихо, почти без эмоций. – Я встретила его сегодня. На кладбище.

Она сделала паузу, словно проверяя, звучит ли это так же неправдоподобно, как в её голове.

Аника мгновенно оживилась, глаза блеснули:

– Джон? Что он хотел?

– Просил дать шанс, – голос Каталины оставался ровным, но под этой ровностью чувствовалось лёгкое раздражение. Подруга слегка наклонилась вперёд, чтобы лучше видеть лицо Каталины.

– И что ты думаешь? Он изменился?

Каталина чуть заметно пожала плечами:

– Не знаю. С виду – всё тот же. Спокойный, отстранённый. Но… что-то в нём не так. Будто он не просто так вернулся.

Аника кивнула, но взгляд её на секунду задержался дольше, чем нужно. Она ждала, что Джон вернётся. Ждала этого. Это мучительное чувство невзаимности – боялась и одновременно хотела. Но вслух сказала лишь:

– Может, он и правда изменился.

Каталина уловила нотку в голосе, но не прокомментировала.

Аника помолчала, затем осторожно сместила разговор:

– Ты слышала про его младшего брата?

Девушка напряглась. Её лицо чуть изменилось – как будто внутренний механизм щёлкнул.

– Что с ним?

– Исчез. В том же городе, где… – Аника замолчала, – где всё случилось с твоими родителями.

Каталина отвела взгляд. Осень за окном будто стала холоднее.

– Он сам ищет его, – продолжила Аника. – Говорят, копается в материалах, ищет зацепки. Часто пропадает в вашем городе. Пытается понять, как всё связано. Следователь сказал отцу, что Хейз буквально не даёт ему покоя – требует отчёты, записи, показания. Всё, что касается тех событий.

Во взгляде Каталины появилось напряжение, как будто всё услышанное медленно, но точно выстраивалось в цепочку.

Она сидела молча, не выдавая ни эмоций, ни планов, которые уже созревали в её голове: она приедет в Гриндлтон, чтобы найти убийцу родителей, а пропажа Лиама – ещё один повод думать о том, что в городе творится что-то странное.

Аника встала, сделала несколько шагов и остановилась рядом с полкой у окна. Вспомнив что-то, обернулась:

– Тебе передали письмо. Сегодня. Я чуть не забыла.—Она протянула конверт.

Каталина взяла его молча. Бумага была влажная, но плотная. Почерк – знакомый до боли. Её пальцы дрогнули. Она медленно вскрыла край и вытянула лист. На мгновение в комнате стало слишком тихо. Письмо было написано рукой её матери и датировано сегодняшним числом. Начала читать, медленно, почти беззвучно:

“Каталина, доченька,

Ответы ждут там, где всё началось.

И там всё закончится.

Люди начинают исчезать.

«Если же семя пшеницы, упав на землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода». – Евангелие от Иоанна, 12:24”.

Пальцы её сжались так сильно, что край бумаги хрустнул. Лицо стало маской: побелевшей, застывшей, не выражающей ничего, кроме ледяной сосредоточенности.

– Письмо от мамы, – сказала она, глядя на текст, не мигая.

Слова повисли в воздухе. Аника не сразу нашла, что сказать. Когда заговорила – почти шёпотом:

– Может… она написала его заранее? Хотела, чтобы ты получила его именно теперь?

– Как давно пропал Лиам? – тихо спросила Каталина.

– Вроде как несколько дней назад, – сказала Аника, испуганно глядя на подругу.

Каталина молчала, пытаясь ухватиться за факты.

– А если кто-то пытается что-то тебе сказать, зашифровав послание в библейском тексте, кто-то знает, что пропал Лиам… – прошептала Аника.

Каталина подняла на неё взгляд. Страха в нём не было – лишь холодная, окаменевшая ярость.

– Я не верю в случайности, – сказала она медленно. – Этот город… слишком стар, чтобы смерть семьи и пропажа человека были случайностью.

Она чуть наклонилась к окну. За стеклом сгущались сумерки – вязкие, влажные.

– Если кто-то решил втянуть меня обратно – значит, думает, что я всё ещё та, кем была, – голос её был низким, спокойным, почти бесчеловечным. – У меня уже нечего отнять. А тем, у кого не осталось ничего, не нужно искупление. Я способна на многое.

Аника отступила на полшага, сердце билось неровно.

Каталина снова взглянула на письмо:

– Мама… никогда не была религиозной, – сказала она медленно. – Думаю, это не просто послание. Это… знак. Или предупреждение.

Она повернула письмо:

Гриндлтон. Ланкашир.

– Там всё и началось. Там всё и закончится.

Это не просто место. Это – рана, которая гноится. Город, где время не идёт. Где прошлое не умирает, а продолжает жить под другим именем. Родители перевезли меня сюда, в Лондон, к тёте Монике, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Сказали – ради будущего. Они пытались отгородить меня от чего-то. Каталина подняла взгляд. В нём не было света.

Иногда, в приступах гнева, мама называла Каталину бездушной. Говорила, что если та останется в Гриндлтоне, в ней не останется ни милосердия, ни тепла. Город вытянет из неё всё человеческое, заменив пустотой.

Каталина перевернула лист. Внизу, там, где обычно стояла подпись, был выведен странный символ – холодно, чёрными чернилами: крест, вокруг которого сплетены две змеи. Одна живая – с приоткрытой пастью и узорчатой чешуёй, другая мёртвая – костяная, повторяющая каждую линию первой. Символ казался выгравированным, чётким, несоответствующим времени. Каталина провела по нему пальцем – поверхность была шершавой.

– Я видела его раньше, – тихо сказала она, не поднимая глаз. – На кожаной папке. Отец хранил её в сейфе, когда я была ребёнком. Как-то я зашла в кабинет, он быстро закрыл её. Но я запомнила. Символ был вырезан прямо на обложке.

Аника подошла ближе, склонилась, вгляделась в рисунок:

– Такой же?

– Абсолютно, – Каталина сжала губы. – Тогда я не придала значения. Но вскоре после этого они сожгли почти всё – документы, коробки, даже старые фотографии. Мама сказала, что отец «избавляется от лишнего». Только теперь я думаю, что он пытался что-то скрыть.

– Ты думаешь, это связано с их смертью? – осторожно спросила Аника.

Каталина кивнула, сдержанно:

– Думаю, да. То, что они скрывали, – не что-то личное. Это символ культа, который существует там по сей день.

Каталина резко поднялась, подошла к полке с коробками и пыльными альбомами. Она стала быстро перебирать содержимое, почти машинально, будто руки сами знали, где искать. Наконец – старая тетрадь с фотографиями. Почти в самом конце, в узком кармашке, – чёрно-белая фотография отца. Отец стоял у двери особняка, в руках – та самая кожаная папка. Символ был виден отчётливо, как клеймо.

– Вот оно, – сказала она тихо, без радости. – Значит, она всё ещё может быть там. В доме. Если её не сожгли – мне надо найти её.

Каталина замолчала, на мгновение отвела взгляд, затем спокойно добавила:

– Нужно рассказать Джону. Что бы ни было между нами… если это как-то может помочь в поисках брата – я не имею права молчать. Он сам решит, что делать с этим. Но он должен знать. – А потом… я поеду в Гриндлтон.

Аника оторопела:

– Поехать в это место одной? Нет. Я тебя не отпущу. Даже не думай. Мы поедем вместе. И даже если мне будет страшно – я всё равно поеду.

Каталина медленно перевела на неё взгляд.

– Я знаю, что не смогу переубедить тебя остаться. Но и ты не сможет отговорить меня от поездки, – продолжила Аника.

– Это может быть опасно, – твердо сказала Каталина.

– Так же опасно, как и для тебя, – просто ответила Аника. – Я не позволю тебе пройти через это одной.

Тишина казалась вязкой. Каталина чувствовала, как в груди нарастает странное осознание: она не просто вернется в Гриндлтон. Что-то… или кто-то… уже чувствует её приближение. Как будто в этом городе, на этих землях, что-то проснулось. И ждёт её. Слишком давно.