Осколки счастья

Ольга Брюс

Осколки счастья

Глава 1

Артём Негода открыл глаза и всмотрелся в темноту, пытаясь рассмотреть тусклые фосфорные стрелки часов: половина третьего утра. Он протянул руку, чтобы разбудить жену, но Анжелы в постели не было. А ребёнок продолжал надрываться от крика, требуя к себе внимания матери…

– Иду–иду, Олег… – Артём поднялся, подошёл к сыну и взял его на руки: – Ну что ты так кричишь? А–а–а… Не хочешь спать мокрым… Сейчас, сейчас…

Быстрыми ловкими движениями Артём переодел сына в чистые ползунки, сменил пелёнку в кроватке. Потом, уложив ребёнка на сухой матрас, поспешил на кухню и там приготовил детскую смесь. Всё это время Олег надрывался от крика, но Анжела так и не появилась, чтобы успокоить маленького сына.

Артём всё сделал сам. Как это бывало уже не раз. Без четверти три накормленный, успокоенный малыш уже снова крепко спал, уютно устроившись в сильных руках отца. Но Артём знал, что это его состояние продлится совсем недолго. Не пройдёт и полутора часов, как Олег проснётся снова, и тогда уже быстро уложить его не получится.

Так было почти с самого рождения Олега. Он не плакал, как все дети, он кричал пронзительно и громко, выгибаясь всем телом, если его как-то трогали или пытались взять на руки. Артёму иногда казалось, что сын испытывает боль от чужих прикосновений, и он старался ограничить от этого малыша, чтобы лишний раз не тревожить его. Но это превратило первые месяцы в непрерывный, непрекращающийся кошмар.

Олег подолгу не могу уснуть, а если засыпал, то часто вздрагивал и просыпался от малейшего шума. То ли от вечных слез, то ли просто по причине слабого здоровья, малыш мучился от постоянной заложенности носа, и его затруднённое дыхание превращалось в такие хрипы, что Артём каждый раз боялся, что сын в любую минуту может просто задохнуться у него на глазах.

И только Анжела даже не думала беспокоиться о сыне. И до его рождения, и после она продолжала жить как хотела, не считаясь с мнением мужа и не заботясь о малыше, которого сама же выносила под сердцем.

– Ты же мать! – пытался урезонить жену Артём. – Анжела… Ну очнись ты, в конце концов!

– В первую очередь, я – молодая девушка! – кричала в ответ жена. – И хочу нормальной жизни, понятно?! Зачем ты запер меня в этой деревне?! Я хотела жить в городе, и ты обещал мне это! Почему тогда мы вернулись сюда, а?!

Артём поморщился. Сразу после свадьбы они с Анжелой и в самом деле поселились в городской квартире, которую Артём снял для них в уютном спальном районе, неподалёку от центра. И на это у него было несколько причин.

Во-первых, он так и не простил родителей, фактически заставивших его жениться на Анжеле Гусевой. Во-вторых, с тестем и тёщей у него тоже не сложилось добрых, человеческих отношений. После свадьбы дочери они вообще не хотели ничего слышать о ней. И когда Артём пытался попросить их, чтобы они поговорили с ней и образумили её, только отмахивались от него:

– Ты муж, глава семьи. Вот и решай свои проблемы, пожалуйста, сам. А у нас и своих забот хватает.

Ещё бы… Гусев теперь стал депутатом и думал о том, чтобы перебраться на постоянное житьё в город. Ему было абсолютно не до дочери, тем более, что она теперь стала замужней женщиной, а значит, никак не зависела от родителей.

Когда родился внук, Гусевы пришли поздравить с этим событием молодых родителей, подарили коляску, несколько сосок и пару крохотных костюмчиков. Больше Олега они навещали. Лишь изредка, случайно встречаясь с Артёмом где-нибудь на улице, коротко интересовались, как дела у Анжелы и Олега, не требуя никаких подробностей.

К тому времени Артём уже твёрдо решил вернуться домой. Ведь третья причина, по которой он так рвался в город, не принесла ему того, чего он хотел больше всего на свете. Он так и не смог разыскать Любу, единственную и такую несчастную любовь всей своей жизни…

– Что я буду делать в деревне?! – кричала на него Анжела, когда он заговорил с ней о возвращении в Касьяновку. – Я не собираюсь разводить дурацких свиней и кур, или крутить коровам хвосты. Я рождена для другой жизни!

– Для какой? – спрашивал жену Артём. – Как ты хочешь жить? Шляться по ночам, неизвестно где и с кем? Слоняться по барам, напиваясь до чёртиков?! Тебе напомнить, сколько раз я тебя разыскивал там и привозил домой никакую? Тебя не смущал даже твой живот!

– Я беременна, это временно! – нагло смеялась ему в лицо Анжела, и Артём с трудом сдерживался, чтобы не поднять на неё руку.

В Касьяновку они вернулись, когда Олегу исполнился месяц.

– Вот и хорошо, вот и правильно, – суетилась Галина, встречая сына и его семью. – Поживёте пока у нас, а потом, когда Олежка подрастёт, решите, где жить. Папа сказал, что уже договорился о твоём устройстве на работу, Артём. Он один не справляется со всем участком, поэтому поделит его пополам с тобой. Зарплаты там, конечно, не очень много. Больше заработать получается на шабашках… Так что, не расстраивайся, всё будет хорошо. Мы выделим вам комнатку, да вон хотя бы, твою же… А если хочешь, в Викулину перебирайся. Она побольше и посветлее… Вика всё равно редко домой приезжает…

Но Артём, в ответ на предложение матери, только покачал головой:

– Не надо нам ничего выделять. Мы не будем жить с вами, мама. Я уже договорился с тётей Олей Литвиновой, она пустила нас в дом своей бабушки. Платить будем только коммуналку, ну и за домом присматривать, чтоб не развалился без хозяина.

Галина только всплеснула руками:

– Сынок! Да что же я вам, дорогу перешла, что ли? Почему не хотите с нами жить? И после свадьбы отказался, и сейчас тоже…

– Ты сама всё прекрасно понимаешь, мама, – ответил ей тогда Артём.

– Ну и идите тогда к себе, – поджала губы Галина. – Я вам в родственницы набиваться не собираюсь! Много чести! Перед вами пляшешь-пляшешь, а вы носы задираете…

Она отвернулась от Артёма, а потом и вовсе занялась своими делами, как будто забыв о сыне, внуке и невестке.

Не об этом, ох, не об этом мечтала Галина, устраивая судьбу своего сына. И теперь, обидевшись на него за то, что он так и не оценил её старания, месяцами не видела ни его, ни внука, хоть и жила с ними в одной деревушке.

Прижимая к себе маленькое худенькое тельце сына, Артём опустился в кресло и устало закрыл глаза. Ему вдруг захотелось расплакаться как в детстве, выплеснуть всё, что в нём накопилось за эти годы. А может быть напиться до потери сознания и пусть всё горит синим пламенем? Когда-то ему это помогало. Но теперь…

В его руках малыш, маленький, ни в чём не повинный человечек, совсем не нужный своей собственной матери. Где опять черти носят Анжелу? Ушла среди ночи, вернётся опять невменяемая… Господи, зачем он с ней связался? Знал ведь какая она. Видел все её припадки, когда у неё начиналась ломка. Только думал, что она снова сможет стать нормальной, если он женится на ней. Не стала. Вместо этого превратив его жизнь в кошмар.

Сон стал одурманивать голову Артёма, тяжёлые мысли распадались на части, все образы потускнели перед глазами, он задышал ровно и спокойно. Но Олег уже пошевелился в руках отца и тишину глубокой ночи снова разорвал надрывный детский плач:

– А-а-а!!!

***

Люба подвинула к Шуре пакет с её любимыми пирожками. Все они были разломлены пополам, и капустная начинка выглядывала из половинок неопрятными лохмотьями. Любаша виновато улыбнулась:

– Это перед свиданием всё тут проверили. Я ещё пирог тебе с мясом привезла, но его у меня забрали, сказали, что хватит с тебя и этого.

Она принялась выкладывать из клетчатой сумки на стол перед Шурой нарезанную толстыми кольцами варёную колбасу, промасленный свёрток с жареной курицей, пакет с яблоками и грушами.

– А чай с рандоликами забыла, что ли? – недовольно скривила губы Шура.

– С рандоликами? – с недоумением переспросила её Люба и тут же спохватилась: – А! Конфеты! Да-да, привезла. Вот.

Перед Шурой вырос пакет с парой килограммов кофейных подушечек в сахаре и немного слипшейся карамели с фруктовой начинкой.

– С карамелек заставили снять всю обёртку, – рассказывала сестре Люба. – Оказывается, нельзя, чтобы конфеты были в бумажках. Вот мне и пришлось… Ты только не думай, я купила все свежее, а пирожки сама испекла. Тебе ведь всегда нравились мои пирожки…

Шура протянула руку и потрогала полиэтиленовый пакет с сухой заваркой чая, зашелестевший под её пальцами.

– Что, больше не могла привезти?

– Шура… – расстроенная Люба даже покраснела от таких слов сестры. – Больше у меня не получилось… Я и так потратила всю свою зарплату на покупки и дорогу. Билеты на поезд такие дорогие, а потом пришлось ещё и на автобусе сюда ехать.

– Ой, вот только не надо рассказывать мне, как тебе тяжело живётся там, на воле, – скривилась Шура. – Зачем ты приехала? Чтобы я тебя пожалела? Так это ты должна жалеть меня!

– Очень плохо тебе тут, да? – проговорила Люба, с трудом сдерживая подступившие к глазам слёзы.

– А ты сядь, посиди вместо меня, тогда и узнаешь, – усмехнулась Шура, откусывая от половинки пирожка. – Строишь из себя добренькую. А сама первый раз ко мне явилась, и то на краткосрочную свиданку. Не облезла бы, если бы на трое суток приехала, а то и на пять. Я бы хоть отдохнула…

– Шура! – щеки Любы запылали от несправедливого обвинения. – Мне уже три раза отказывали в этом! Два раза сказали, что ты находишься в каком-то штрафном изоляторе, один раз вообще ничего не объяснили. Просто отказали и всё. Даже передачку не приняли. Я измучилась, пока добилась хотя бы этой встречи с тобой.

– Ой, ладно, разгунделась, – равнодушно повела плечами Шура. – Никто тебя не заставляет мучиться со мной. Сонька же звала тебя к себе. Что же ты не поехала с ней? Жила бы сейчас припеваючи, бананами питалась…

– Пока ты здесь, я тебя не брошу, – покачала головой Люба.

– Ну и дура, – доев пирожок, Шура впилась зубами в сочное красное яблоко и отвернулась от сестры, разглядывая стены комнаты свиданий, выкрашенные тусклой голубой краской.

Люба поднялась со стула и проговорила дрожащими губами:

– Ладно, Шура, пойду я… Если что-нибудь будет нужно, ты мне напиши… Я живу всё там же, в общежитии на Ломоносова. У тебя же есть мой адрес…

– Ясно, – кивнула Шура. – Вот, значит, ты какая! А ведь я тебе жизнь спасла! Помнишь, когда мать Артёма вздумала отравить тебя. Кто за тебя заступился? Я! Кто пытался помирить тебя с Артёмом? Тоже я! А ты от меня теперь носом воротишь! Подумаешь, обиделась! А что я такого сказала? Что вам всем наплевать на меня? Так вы побудьте в моей шкуре! Ни за что ведь сижу…

Она обхватила голову руками, уронила её на стол и заплакала тихо, но горько и надрывно:

– Ой, горе горькое, беда моя бедная… Нет у меня больше силушки терпеть всё это… Не вынесу я… Руки на себя наложу…

– Шура, Шурочка, дорогая моя, хорошая! – бросилась к ней Люба и обняла за плечи, – верю я тебе, верю! И никогда тебя не оставлю. Только не говори так, пожалуйста. Ты сильная, ты всё выдержишь. И обязательно выйдешь отсюда. У тебя всё будет хорошо. Вот увидишь…

Люба прижимала к себе голову старшей сестры и покачивала её, как будто та была маленькой девочкой. Постепенно Шура затихла, а потом, всхлипнув, сказала:

– Боюсь я, что сломаюсь здесь… или натворю чего-нибудь… Нервы совсем ни к чёрту стали… Нет, Люба, правда… – вздохнула Шура. – Я ведь уже несколько раз срывалась, за это в ШИЗО попадала. В последний раз пятнадцать суток там просидела. И до этого десять.

– А за что тебя туда? – затаив дыхание, спросила Люба.

Шура снова пожала плечами:

– Говорят, что плохо себя веду…

Она замолчала и отвела взгляд в сторону. Может рассказать сестре, как она в первый раз вошла в камеру, прибыв по этапу в эту колонию? И как её встретили две халдейки Рузанны – Люся и Нюся. Они обе подскочили к Шуре, намереваясь зацепить её пожёстче, но она не обратила на них никакого внимания. Поздоровавшись сразу со всеми сиделицами, Шура выбрала глазами для себя удобную шконку и, не обращая внимания на визги Люси, оказавшейся её владелицей, бесцеремонно скинула вещи верещавшей халдейки прямо на пол. По одному жесту Рузанны, старшей в этой камере, Люся и Нюся набросились на Шуру, но справиться с ней не смогли. На шум прибежал конвой, и Шура первый раз оказалась в изоляторе, где провела несколько дней.