Вереск. Вызов сознания

Сергей Ирлянов

Вереск. Вызов сознания

Глава 1: Наследство сомнения.

Тишина в Хрустальном замке была иной. Раньше она была стерильной, выверенной, наполненной лишь почти неслышным гулом систем – дыханием спящего гиганта. Теперь тишина была звонкой, натянутой, как струна, готовая лопнуть от первого же неверного движения. Она давила на виски, и в её гуле Максиму Кашинскому чудились отголоски недавнего кошмара.

Он стоял у панорамного стекла, вроде бы созерцая идеальные кварталы «Вереска», утопающие в лучах утреннего солнца и сочной зелени, обычных и геномодифицированных растений. Но вместо сияющих куполов и бирюзовых каналов он видел иное.

Вспышка импульсного пистолета. Искаженное яростью лицо Орлова. Тяжелый, хриплый шепот Кирьянова: «Не дай ему умереть…»

Грохот взрывов у дома Ариадны. Глаза Льва, полные не детского страха, а холодной ярости загнанного зверя.

Стерильный ужас «Санатория» и пустые глаза тех, кого лишили самого себя. Безумный, спокойный взгляд доктора Петрова.

И он… Эон. Не человек, не бог, а нечто иное. Его всевидящий взгляд, проникающий прямо в душу, в самый сокровенный уголок разума, выворачивающий наружу все тайные страхи. «Ты – Наследник».

Максим вздрогнул, заставив себя сделать глубокий вдох. Воздух, как всегда, был идеально чистым, с легкой примесью хвои и цветущих яблонь. Но сегодня он не успокаивал, а казался удушающим, как в парнике.

Прошло всего трое суток. Семьдесят два часа с тех пор, как вертолёт с Эоном растворился в небе, оставив ему, Максиму Леонардовичу Кашинскому, философу-диссиденту, в наследство целый мир и немыслимую ответственность.

Единственным светлым пятном в этом хаосе, его личным якорем, была она. Ариадна. Всего несколько недель назад – проводник, его тень и цензор. Теперь… Теперь всё было иначе.

Мысль о ней вызывала в нем странное, теплое чувство, до сих пор казавшееся чуждым в этих стерильных стенах. Это было что-то хрупкое и новое, проросшее сквозь трещины в асфальте после урагана. Воспоминание об их вечере в кафе, о её смехе, о том, как их пальцы ненадолго переплелись, заставляло что-то сжиматься у него внутри. Нежность? Да, пожалуй. После всего пережитого – тихая, почти невероятная нежность.

И именно поэтому его сердце сжалось с новой силой, когда «Улей» холодно сообщил, что Ариадна покинула периметр Хрустального замка и направилась в жилой кластер. Он моментально представил её маршрут – к своему дому, вернее, к тому, что от него осталось после штурма, а затем в Университет «Ноосфера». Она решила вернуться к работе. Как ни в чем не бывало.

«Зачем?» – пронеслось у него в голове с внезапным раздражением. «Сейчас, когда всё висит на волоске, она идет читать лекции по истории античной философии?»

Но сразу за этим вопросом накатила волна стыда. Он прекрасно понимал, почему. Она пыталась вернуть крупицу нормальности. Не для города – для себя. Спастись от давящего груза этих стен, от бесконечных совещаний и отчетов, от его собственного напряженного лица. Она искала опору в привычном ритуале, в пыльных фолиантах и умных, отстраненных дискуссиях о чем-то далеком и неопасном.

И всё же тревога была сильнее. Он ясно видел перед собой то кафе, их недолгое уединение, мгновенно разрушенное любопытствующей, напуганной толпой. Он снова чувствовал, как её пальцы судорожно впиваются в его руку, как её уверенность испаряется, сменяясь старым, знакомым страхом. А что, если сейчас будет хуже? Если недовольство и паника нарастут? Если её, его главного идеолога, его личную «совесть», начнут преследовать, закидывать вопросами, обвинять?

Он сжал кулаки. Рациональная часть мозга понимала – она была права. Жизнь должна продолжаться. Но другая часть, та, что уже успела ощутить тяжесть короны, видела в этом ненужный риск. Неоправданную уязвимость.

Дверь в кабинет с тихим щелчком отъехала, пропуская внутрь Льва. Мальчик – нет, уже юноша – выглядел непривычно собранным и даже чуть повзрослевшим. На нем была не привычная растянутая футболка с пиксельным драконом, а темная, функциональная толстовка с едва заметным логотипом «Стикса», которую ему, видимо, подарили в киберотделе. Он уже около неделю работал там не в роли одинокого хакера-одиночки, а возглавлял – под чутким руководством Волкова – специальную группу таких же, как он, талантливых «технорей».

– Привет, Максим Леонардович, – Лев кивнул, его взгляд, обычно устремленный в экран, теперь с любопытством скользил по кабинету, по самому Максиму. Ему явно было интересно здесь быть, в эпицентре власти, рядом с человеком, в которого его мать, как он видел, поверила.

– Лев. Как успехи на новом месте? Не заедают «старики»? – Максим попытался отвлечься от тревожных мыслей, сделать голос непринужденным.

Лев чуть ухмыльнулся.

– Да нормально. Показываю фокусы с декомпиляцией протоколов «Санатория». Смотрят на меня как на экзорциста. Один тип, Серега, вообще спросил, не инопланетянин ли я, – он помолчал, изучая Максима с легким беспокойством. – А у Вас как? Ничего, что я зашел?

– Да что у меня… Пытаюсь не сломать подарок, – Максим мотнул головой в сторону панорамы города.

Лев прошел к центральной консоли, его пальцы привычным движением вызвали на экран знакомые графики. Его улыбка мгновенно испарилась.

– Слушайте, а Вы это видели? – он ткнул пальцем в багровеющие столбцы. – Это же полный… ну, в общем, нехорошо. «Улей» фиксирует просто взрывной рост стихийных дискуссий. На площадях, в кафе, в общих чатах. И везде одно и то же.

Он пролистал данные, вывел на экран семплы разговоров, подхваченные системой.

«Смотри: «Говорят, Кирьянова убили свои же…», «Новый, этот философ, он же вообще извне…», «А я слышал, что взломали систему…».

– Полный бред. Ничего из этого не соответствует действительности. Но они верят. И разносят дальше, – покачал головой Лев.

Он обернулся к Максиму, и в его глазах читалась уже не детская озабоченность, а профессиональная тревога аналитика.

– Начинается брожение. Классическая модель информационного вакуума – его заполняют любыми слухами. И самое противное… – Лев сделал паузу, понизив голос. – Институт «Садовников». Формально он не распущен. Люди на местах. И они… они не вмешиваются. Смотрят на это и молчат. Как будто ждут команды. Или просто не знают, что делать. С ними надо что-то решать.

Максим слушал, и знакомое леденящее чувство беспомощности снова начало подбираться к горлу. Казалось, только что он разгреб завалы одной катастрофы, как на него уже катился новый, невидимый, но оттого не менее опасный вал. Не танки и не пушки, а тихий шепот, страхи и домыслы, которые могли разъесть фундамент «Вереска» изнутри быстрее любого врага.

Он снова был перед выбором. Жесткий контроль? Пропаганда? Или… что? Он смотрел на Льва, этого юного гения, который видел цифры и алгоритмы, но, возможно, еще не до конца понимал, какая чудовищная тяжесть ответственности лежит на том, кто должен был эти алгоритмы запускать или останавливать.

– Решать… – тихо, больше самому себе, повторил Максим. – Да, Лев. Надо что-то решать.

Он чувствовал, как стены кабинета снова начинают медленно, но неотвратимо сжиматься.

Лев, поймав его взгляд, понял, что обсуждение закончено. Мысли Наследника ушли куда-то далеко, в те лабиринты принятия решений, куда ему пока не было хода.

– Ладно, я пойду, – он кивнул, сделав шаг к выходу. – Если что, я в лаборатории.

Дверь бесшумно закрылась за ним, оставив Максима в гулкой, давящей тишине. Он медленно опустился в кресло, и тяжесть происходящего навалилась на него с новой, физической силой. Он чувствовал себя капитаном корабля, который впервые вышел в открытый океан и вдруг обнаружил, что карты врут, компас сходит с ума, а команда смотрит на него в ожидании приказа, который он не в силах отдать.

Что делать? – этот вопрос стучал в висках навязчивой, безысходной дробью. Усиливать контроль – значит предать свои убеждения. Оставить как есть – позволить страху и слухам разорвать город на части. Нужен был третий путь. Нечто, чего не было в инструкциях Кирьянова.

И тогда в памяти всплыли слова Эона, произнесенные тем безразличным, всевидящим голосом: «Ты не один. Доверяй их опыту, их уму, их преданности этому месту.»

Волков. Ариадна. Лев. Даже уставший доктор Игорь. Они были разными. Сильными. Умными. И, что самое главное, – прошедшими через ад и оставшимися верными не личности тирана, а самой идее «Вереска». Идее, которую теперь предстояло переосмыслить.

Мысль оформилась мгновенно, с кристальной, пугающей ясностью. Ему не нужно принимать решения в одиночку. Ему нужен совет. Не разовый, а постоянный. Орган управления. Совет Разума, который будет искать тот самый «третий путь» вместе с ним.

Он видел его состав: Волков – безопасность и оперативное реагирование. Ариадна – идеология и связь с людьми. Лев – технологии и информация. Игорь Викторович – наука и здоровье нации. А он… он будет связующим звеном. Арбитром. Тем, кто будет принимать окончательное решение, опираясь на их мнение.

Решение было единственно верным. Он это чувствовал. Но вместе с уверенностью пришел и холодок страха. А можно ли им доверять полностью? Достаточно ли слов призрака? Он видел их преданность в кризисе. Но что будет, когда кризис минует? Власть меняет людей.

– Система, – его голос прозвучал хрипло в пустом кабинете.

– Да.

– Предоставить мне полные, ничем не отредактированные досье, включая все служебные записки, медицинские заключения и данные наблюдения «Улья» за весь период пребывания в «Вереске» на следующих граждан: майор Александр Волков, Ариадна и Лев Непаловы, доктор Игорь Викторович Жаров.

Он сделал паузу, чувствуя, как груз этого запроса ложится ему на плечи.

– Особое внимание на моменты принятия ключевых решений в период кризиса, а также на все контакты с полковником Орловым и доктором Петровым. Доступ к запросу – только мой, уровень максимальной секретности.

– Выполняю, – бесстрастно отозвался «Улей».

Максим откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Он ненавидел себя за этот порыв недоверия, за эту необходимость копаться в чужих секретах. Но он был Наследником. Он не мог позволить себе роскошь слепой веры. Ему нужны были не просто соратники. Ему нужны были гарантии.

– Запрос обработан. Данные готовы к просмотру, – бесстрастно сообщил «Улей».

На гигантском экране всплыли папки с именами. Максим заставил себя сделать глубокий вдох и начал с Волкова. Служебные записки, отчеты о операциях, медицинские карты, расшифровки аудио-наблюдений за его кабинетом в «Стиксе». Он пробирался сквозь кипы виртуальных документов, чувствуя себя подлым пауком, запустившим лапки в чужие жизни. Он видел донесения Волкова Орлову – сухие, профессиональные, без эмоций. Видел его ярость, слышал его приказ стрелять на поражение по предателям. Ничего личного. Только холодная, стальная преданность системе.

Досье Ариадны было пронизано ее скрытым сопротивлением. Ее осторожные, завуалированные вопросы на семинарах, ее попытки через сына получить доступ к закрытым данным «Улья». И вместе с тем – ее искреннюю заботу о студентах, ее бессонные ночи над книгами, ее материнскую тревогу за Льва. Ничего, что говорило бы о предательстве. Лишь тихий, интеллектуальный бунт против догм.

Лев… Его файлы были огромны. Гениальные прорывы в системах безопасности, детские обиды на сверстников, которые не понимали его, его яростная защита матери. Максим увидел логи его взлома «Улья» – не с целью навредить, а из жадного, ненасытного любопытства. Он был чистым, неотёсанным алмазом, верным только своим принципам и тем немногим, кого он пускал в свой мир.

Игорь Викторович… Его досье пахло болью. Максим увидел историю болезни его жены, всю трагическую цепь случайностей, приведшую к ее смерти. Увидел, как Кирьянов прикрыл его, подправив отчётность. Увидел его погружение в работу как в единственное спасение от горя. Никакого злого умысла. Лишь сломленный, но по-прежнему блестящий ум, ищущий утешения в науке.

Максим отключил экран. В кабинете снова воцарилась тишина. Чувство стыда не ушло, но теперь оно смешалось с облегчением. Он не нашел ни подвоха, ни скрытых заговоров. Он нашел людей – сильных, травмированных, несовершенных, но… настоящих. Достойных.

Сомнения отступили, уступив место твердой, пусть и тревожной, решимости. Слова Эона оказались правдой.

– Система, – его голос прозвучал твердо, разрезая тишину.

– Слушаю.

– Зафиксируй мое решение. Учредить постоянный совещательный орган – «Совет Разума». В состав включить: майора Волкова, Ариадну, Льва, Игоря Викторовича. Председателем Совета являюсь я.

– Принято. Решение внесено в реестр.

– Созвать первое заседание Совета завтра, в девять ноль-ноль. Тема: «Выработка новой стратегии управления «Вереском». Оповестить участников.

– Выполнено. Уведомления разосланы.

Максим подошел к окну. Город тонул в сумерках, зажигая тысячи огней – ровных, предсказуемых, безупречных. Завтра этим огням предстояло увидеть новую зарю. Не идеальную. Не предсказуемую. Но свою.

Он повернулся спиной к идеальному пейзажу и направился к выходу. Впервые за долгое время его шаги были твердыми, а взгляд – устремленным не в прошлое, а в будущее, полное тревог, тяжелых решений и хрупкой, но настоящей надежды.

Глава 2: Настоящий кофе

Ариадна проснулась с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь полупрозрачные жалюзи её апартаментов в верхних ярусах Хрустального замка. В воздухе, прохладном и свежем, словно после грозы, витал сладковато-пряный аромат цитруса и сандала.

Она лежала неподвижно, слушая тишину. Не ту, что была раньше – искусственную, стерильную, подавляющую, – а сегодняшнюю. Ту, что дышала. Ту, в которой не было гула тревожных сигналов, не было напряжения в воздухе, не было ощущения, что за каждым углом – слежка, приговор и шаг к катастрофе.

Она вдохнула глубже. И улыбнулась.

Это было утро после бури. Утро, когда можно было просто жить.

Ариадна встала, не спеша, как будто боялась спугнуть это хрупкое раннее утро. Надела простое серое платье – не то, что велела «форма», не то, что требовалось по дресс-коду для университета, а то, в котором она чувствовала себя собой. Сделал себе легкий макияж и уложила волосы так, как делала это до того, как стала «куратором», до того, как вошла в этот круговорот лжи, власти и страха.

Она с облегчением закрыла за собой дверь. Ей нужно было вернуть себе хоть крупицу нормальности, и первый шаг – покинуть этот прозрачный «аквариум».

Она намеренно пошла пешком, отказавшись от быстрой и бесшумной капсулы. Ей нужен был ритм шагов, привычный маршрут, ощущение земли под ногами, а не стремительное скольжение в безвоздушной трубе. «Вереск» просыпался. На идеально зеленых лужайках работали системы полива, оставляя в воздухе радужные росчерки, ползали дроны-газонокосильщики. В каналах бесшумно скользили беспилотные прогулочные катера, набирая первых пассажиров. Все было, как всегда. Слишком обычно. Эта безупречная идиллия теперь казалась ей тонким слоем лака, скрывающим дефекты.

Ее ноги сами понесли ее в «Мирон» – небольшое кафе на набережной, куда она заходила почти каждое утро до… до всего этого. Оно не входило в стандартные «продуктовые маршруты», здесь готовили вручную, и владелец, немолодой уже мужчина по имени, в честь которого и было названо это кафе, всегда лично встречал своих клиентов.

– Ариадна Григорьевна! Давно не виделись! – его лицо озарилось искренней, не шаблонной улыбкой. В его глазах читалось беспокойство, но профессиональная вежливость брала верх. В «Вереске» все были вежливы. Всегда.

– Доброе утро, Мирон, – улыбнулась, с облегчением ощущая привычную шероховатость бумажного стаканчика в руках. «Настоящий» стаканчик. Не разлагаемый за сутки био-полимер.

– Вам, как обычно? Двойной эспрессо и круассан с миндальным кремом?

– Вы читаете мои мысли. – Она улыбнулась, и это была ее первая за последние дни настоящая, невымученная улыбка.

Она присела за столик с видом на воду, глядя на играющие блики на ее поверхности. Кофе был обжигающим и горьким, именно таким, как она любила. Круассан таял во рту. Она пыталась поймать это ощущение – обычное утро, обычный завтрак. Она так этого хотела. Уйти от этого безумия с переворотами, стрельбой и пробуждающимися полубогами. Она хотела понять устройство «Вереска», вскрыть его механизмы, но как ученый-исследователь, а не как участник кровавого спектакля. Она хотела тишины библиотек, а не гула огня над «Санаторием».

Но с каждым глотком кофе тревожное чувство возвращалось. Спокойствие было обманчивым. Оно висело в воздухе зыбкой, натянутой паутиной.

Дорога до Университета «Ноосфера» заняла еще минут двадцать. Идиллическая картина начала давать сбои. Она заметила, патрули «Стикса». Они не грубили, не суетились, просто делали свою работу, но их было видно. А еще – дроны. Не курьерские «скаты», а сигарообразные «Осы» с матовым покрытием, которые зависали на углах зданий чуть дольше обычного, их сенсоры медленно и методично сканировали толпу.

Сама толпа тоже была иной. Люди шли на работу, улыбались, но их улыбки были немного застывшими, а взгляды – бегающими. Они чаще обычного поглядывали по сторонам, друг на друга и на огромные голографические экраны на фасадах зданий.

Ариадна вошла в знакомое здание факультета философии и социальных наук. Внутри царила атмосфера науки, студенческой суеты и лекционной размеренности – атмосфера, которую она любила. Здесь жил разум, критика, мысль. Здесь она была дома.

Но едва она сделала несколько шагов по коридору, до нее донеслись обрывки разговора.

– …да я тебе говорю, это внешняя диверсия! Орлов геройски погиб, защищая Кирьянова! Теперь этот новый, Кашинский, временно назначен…

– Моя двоюродная сестра в «Гиппократе» работает, так она слышала, что Евгения Сергеевича уже нет в живых! А Орлов как раз и был заговорщиком!

– А я слышал, что это вообще не люди, а какие-то клонированные существа устроили саботаж…

Она замерла, прислонившись к стене. Сердце заколотилось чаще. Так вот чем заполнился информационный вакуум, созданный «Мораторием» и осторожными заявлениями Максима. Не знаниями, не фактами, а самыми дикими, самыми невероятными сплетнями. Людям сказали ровно столько, чтобы напугать, но недостаточно, чтобы успокоить. И их сознание, отравленное годами жизни в стерильной, контролируемой среде, принялось производить самые причудливые и пугающие химеры.

Она прошла в свою аудиторию, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Студенты притихли при ее появлении. На лекции по критическому анализу утопических моделей она ловила на себе не столько заинтересованные, сколько вопрошающие взгляды. Они ждали не знаний о Кампанелле или Море, они ждали намека, ключа к пониманию того, что творится прямо здесь и сейчас.

Ариадна вошла в аудиторию и замерла на пороге. Обычно здесь царила расслабленная, почти домашняя атмосфера: два десятка студентов, разбросанных по амфитеатру спускающихся рядов, шепотом обсуждающих последние философские споры или новости из "Улья".

Сегодня же аудитория была забита под завязку.

Студенты стояли плотными рядами вдоль задней стены и сидели в проходах. Среди молодых лиц она увидела коллег-преподавателей, ассистентов, и даже строгое, непроницаемое лицо декана Семена Игнатьевича, который прислонился к стене, скрестив руки на груди. Воздух вибрировал от сдержанного гула и того особого напряжения, которое возникает, когда сотня людей затаив дыхание ждет одного и того же.

Все взгляды, как один, были прикованы к ней.

Сумка с планшетом вдруг показалась ей неподъемной. Она собиралась читать лекцию о диалектике Просвещения, о том, как рациональность, доведенная до абсолюта, порождает новые формы мифологии. Ирония ситуации ударила ее с физической силой.

Она медленно прошла к лекторскому пульту, ощущая на себе тяжесть этих сотен глаз. Ожидание в зале достигло пика. Кто-то сзади приподнялся на цыпочках, чтобы лучше ее видеть.

Она положила сумку, откашлялась. Гул стих мгновенно, воцарилась абсолютная тишина, в которой было слышно, как жужжат светильники.

– Доброе утро, – начала она, и ее голос прозвучал чужим, слишком громким в этой тишине. – Сегодня у нас по плану…

Она запнулась. Слова из подготовленного конспекта казались сейчас не просто неуместными, а кощунственными. Прямо перед ней сидела девушка с широко раскрытыми, испуганными глазами. Рядом – юноша, сжимавший края стола. Они пришли не за Хоркхаймером и Адорно. Они пришли за ответами. За правдой. Они смотрели на нее не как на преподавателя, а как на того, кто был там, наверху, в Хрустальном замке, кто видел всё это.

Ариадна отодвинула конспект и обвела взглядом переполненную аудиторию.

– Знаете, – сказала она тише, и ее голос вдруг обрел новую, не преподавательскую интонацию. – Я готовилась рассказать вам о том, как идеи превращаются в идеологии, а те, в свою очередь, могут становиться… клетками, —Она сделала паузу, давая словам просочиться в сознание. – Но, кажется, сегодня сама жизнь решила провести нам наглядный урок. Куда более яркий, чем любые исторические примеры.

В зале зашевелились. Кто-то сзади робко спросил:

– Ариадна Григорьевна… это правда, что Евгения Сергеевича нет? Что его… убили?

Вопрос повис в воздухе, острый и неудобный.

Ариадна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Нет, не убили. Его сознание сейчас, возможно, путешествует по миру в теле юноши-полубога. Но это она сказать не могла.

– Евгений Сергеевич тяжело ранен, – сказала она, тщательно подбирая слова, которые были бы правдой, но не всей правдой. – Он передал полномочия своему преемнику, Максиму Леонардовичу Кашинскому. Тому самому философу, чьи работы мы с вами разбирали на одном из семинаром".

В аудитории пронесся удивленный гул. Декан Семен Игнатьевич нахмурился, но не подал вида.

– А взрывы? Стрельба? Это что, был переворот? – послышался другой голос, более настойчивый.

– Была попытка незаконного захвата власти группой мятежников во главе с полковником Орловым, – голос Ариадны зазвучал тверже. Она вспомнила официальную версию, ту, что была безопасной. – Она была подавлена силами верных городу сотрудников службы безопасности. Да, были жертвы. Да, был нанесен ущерб. Но город выстоял.

– А почему тогда до сих пор усилены патрули? Почему «Улей» молчит? – не унимались студенты. Людей в дверях становилось все больше.

– Потому что мы пережили шок, – сказала Аридна, и в ее голосе впервые прозвучала неподдельная, живая эмоция. – Представьте, что ваш дом, ваша крепость, которую вы считали самой безопасной точкой во вселенной, вдруг дала трещину. Вы же не будете сразу же делать вид, что ничего не произошло? Вы проверите фундамент, дверь и окна. Это не значит, что дом нужно сносить. Это значит, что нужен ремонт.

Она увидела, как некоторые кивают, в их глазах читалось облегчение от простого и понятного объяснения.

– А что с теми, кого… забрали «Садовники»? – тихо, почти шепотом, спросила та самая девушка с испуганными глазами.

Сердце Ариадны сжалось. Они либо стали овощами, либо уже мертвы, – пронеслось в голове. Их личности стер доктор Петров.

"Институт «Садовников»… – она сглотнула, выбирая слова, – …бывает слишком ретив в своем стремлении защитить покой граждан. Новое руководство уже работает над реформой этой службы.

Она сама слышала, как фальшиво и казенно это звучало. Но другого пути не было. Нельзя было вываливать на этих людей весь ужас правды о «Санатории». Это привело бы только к панике.

Она посмотрела на их лица – напуганные, ищущие уверенности, жаждущие хоть каплю правды. И она поняла, что может дать им не всю правду, но надежду. Настоящую.

– Послушайте, – сказала она, и ее голос зазвучал с новой силой, заставляя замолчать шептавшихся. – Я не буду врать вам и говорить, что всё прекрасно. Да, мы пережили тяжелейший кризис. Да, нам есть над чем работать. Но впервые за долгое время у руля города стоит не технократ, не солдат, а философ. Человек, который видит в «Вереске» не идеальную машину, а сообщество людей. Со всеми нашими страхами, сомнениями и правом на ошибку. – Она обвела взглядом аудиторию, встречаясь глазами со студентами, коллегами, деканом. – Нам предстоит сложный путь. Путь от страха к доверию. От тотального контроля к ответственности. И пройти его мы можем только вместе. Задавайте свои вопросы «Улью», пишите обращения. Ваш голос теперь важен как никогда. Не позволяйте страху говорить за вас.