Тьма

Александр Каргин

Тьма

Глава 1: Ничего

Ничего.

Сначала было именно это. Ничего. Не мысль, не ощущение, а их полное, абсолютное отсутствие. Пустота, густая и чёрная, как смола.

А потом… потом пришло осознание. Осознание того, что есть «я». Я, который воспринимает это Ничего. И как только появилось «я», пустота перестала быть просто пустотой. Она стала Тьмой.

Где я?

Первый вопрос. Простой, ясный, но ответа на него не было. Тьма не отвечала. Она была повсюду. Я попытался открыть глаза. И тут же понял, что они уже открыты. Разницы не было никакой. Что с открытыми, что с закрытыми – вязкий, непроницаемый мрак.

Холодно. Да, определенно холодно. Я лежу на чём-то твёрдом и холодном. Камень? Бетон? Я пошевелил пальцами, ощущая шершавую, пыльную поверхность. Поднял руку, и она тут же наткнулась на такую же преграду сверху. Паника, холодная и липкая, начала медленно подступать к горлу. Я в ящике? В гробу?

Стоп. Спокойно. Думай. Нужно думать.

Кто я?

Второй вопрос. И он был страшнее первого. Потому что ответ на него должен быть где-то внутри меня. Но там… там была такая же пустота, как и снаружи. Ни имени, ни воспоминания. Ни единого образа, ни одного голоса из прошлого. Словно моя жизнь началась секунду назад, в этой холодной, тесной коробке.

Я сел, осторожно, чтобы не удариться головой. Потолок оказался не так уж и низко. Я мог сидеть, выпрямив спину. Пространство было небольшим, но всё же это была не могила. Скорее, комната. Очень маленькая комната без света.

Я ощупал себя. Одежда. Какая-то грубая ткань, вроде мешковины. На ногах что-то похожее на ботинки. Лицо… пальцы коснулись щетины на щеках, прошли по лбу, носу, губам. Лицо было незнакомым. Просто лицо. Чьё оно? Моё? А какое оно, «моё»?

Дыши. Просто дыши. Вдох. Выдох. Воздух был спёртый, пах пылью и… чем-то ещё. Сыростью. Плесенью.

Нужно встать. Нужно понять, где я.

Я медленно поднялся на ноги, одной рукой опираясь на стену, а другой вытянув перед собой. Шаг. Ещё шаг. Рука скользила по холодной, шершавой поверхности. Три шага. Четыре. Стена кончилась. Угол. Я повернул и пошёл вдоль другой стены. Пять шагов. Снова угол. Ещё четыре шага. И ещё пять. Я вернулся в исходную точку.

Маленькая, прямоугольная камера. Без окон. А дверь? Должна же быть дверь!

Я начал новый круг, на этот раз ощупывая стену более тщательно, сантиметр за сантиметром. Пальцы скользили по камню, искали любую щель, любой выступ, ручку, замок… что угодно, что отличалось бы от монотонной поверхности. Но стена была гладкой. Абсолютно гладкой.

И тогда паника, которую я так старательно сдерживал, прорвалась наружу. Сердце заколотилось в груди, как пойманная птица. Я закричал. Громко, отчаянно, вкладывая в этот крик весь свой ужас и растерянность.

Крик ударился о стены и вернулся ко мне, оглушая.

И в этом эхе я услышал нечто большее, чем просто свой голос. Я услышал одиночество. Вселенское, окончательное одиночество.

Я один. В этой тьме. И я даже не знаю, кто я такой.

Глава 2: Кое что

Крик умер, поглощённый камнем. Осталась только звенящая тишина и бешено колотящееся сердце. Я прижался спиной к холодной стене и медленно сполз на пол. Паника отступила, оставив после себя ледяную пустоту и тяжёлую усталость.

Бессмысленно. Кричать бессмысленно. Искать дверь, которой нет, тоже. Если выхода нет снаружи, может быть, он внутри? В голове. В памяти.

Я закрыл глаза, хотя это ничего не меняло. Тьма снаружи и тьма внутри слились воедино. Я заставил себя перестать думать о стенах, о холоде, о голоде, который пока был лишь слабым, ноющим предчувствием. Я попытался заглянуть за чёрную завесу в своём сознании.

Кто я?

Я повторял этот вопрос снова и снова, как мантру, как заклинание, в надежде, что он всколыхнёт хоть что-то на дне пустоты.

И что-то откликнулось.

Не образ. Сначала звук. Звук падающей капли. Нет, не здесь, не в этой камере. Другой звук. Мягкий, ритмичный стук по стеклу. Десятки, сотни таких стуков, сливающихся в убаюкивающий шум.

Дождь.

И тут же, как вспышка молнии, появился кадр. Один-единственный кадр, выхваченный из ниоткуда. Я вижу стекло, покрытое струйками воды. За стеклом – размытые огни ночного города. Огни дрожат, расплываются, отражаются в моих глазах…

Стоп. В чьих «моих» глазах? Я пытался ухватиться за этот образ, рассмотреть его, но он уже таял, ускользал, оставляя после себя лишь ощущение… тоски. Глубокой, тихой тоски.

Я сидел у этого окна. Я смотрел на дождь. Почему? Я кого-то ждал? Или с кем-то прощался?

Воспоминание исчезло. Но оно было. Оно было! Это доказательство. Доказательство того, что у меня есть прошлое. Была жизнь до этой камеры. Была комната с окном, был город, был дождь.

Хорошо. Это уже что-то. Но это не отвечает на другой вопрос. Если это наказание, то за что? Какое преступление могло привести меня сюда? В место, где нет ни суда, ни стражи. Где наказание – это сама пустота.

Я снова погрузился в себя, но на этот раз искал не светлые образы, а тёмные. Искал злость, страх, вину. Пытался нащупать шрам на душе.

И снова вспышка.

На этот раз не звук и не картинка. Ощущение. Тяжесть в правой руке. Холодный, гладкий металл, идеально лежащий в ладони. Знакомое, привычное ощущение. Палец ложится на изгиб… Спуск? Рычаг?

Запах. Резкий, едкий запах машинного масла и пороха.

Что это было? Оружие? Инструмент? Рука помнит то, что забыла голова. И эта память не несёт в себе тоски. Она несёт… уверенность. Хладнокровную, смертоносную уверенность.

Два кадра из прошлого. Окно, дождь и тоска. И холодная тяжесть оружия в руке.

Они связаны? Сидел ли я у окна с этим предметом в руке, ожидая кого-то? Мысли путались, метались во тьме, пытаясь соединить эти два осколка в единую картину. Картину преступления.

Возможно, я убийца.

Эта мысль не вызвала ужаса. Скорее, странное, извращённое облегчение. Появилась первая зацепка. Первая возможная роль в пьесе моей забытой жизни. Убийца. Заключённый. Наказанный. Это звучит логично. Это объясняет, почему я здесь.

Тьма вокруг меня перестала быть просто отсутствием света. Она стала моим сообщником. Она хранит мою тайну. И чтобы выжить, мне нужно вырвать у неё эту тайну по кусочкам. По кадрам.

Я должен знать. Кто я. И что я сделал.

Глава 3: Предательство

Если я убийца, то убийство – это действие. Резкое, конечное. Оно оставляет след – кровь, тело, оружие. Но то, что начало всплывать в моей памяти дальше, было иным. Не действием, а процессом. Медленным ядом, который я вливал в жизни других.

Я сидел во тьме, пытаясь ухватиться за чувство вины, как за нить, ведущую из лабиринта. И нить потянула за собой первый узел.

Вспышка.

Нет ни звука, ни запаха. Только образ, отчётливый до боли. Женская рука, изящная, с тонкими пальцами, медленно сдвигает по полированной поверхности стола обручальное кольцо. Золотой ободок скользит по тёмному дереву, оставляя за собой едва заметный след, и замирает на краю.

Я не вижу её лица. Но я знаю, что на нём. Я чувствую это через разделяющее нас пространство стола, через годы, которые стёрлись из моей памяти. Там не ненависть. Там хуже. Опустошение. И тихий, как шелест пепла, вопрос в глазах: «Зачем?»

Я не отвечаю. В этом воспоминании я молчу. Я просто смотрю на кольцо, на эту точку невозврата. И моё молчание – это и есть предательство. Громче любых слов. Я обещал. Что я обещал? Хранить верность? Любить? Быть рядом? Я не помню слов клятвы, но я помню тяжесть её нарушения.

Образ тает, но ощущение остаётся. Холод полированного дерева под моими пальцами.

А потом – новый укол, острее первого.

Маленькая ладошка в моей руке. Совсем крошечная. Она доверчиво сжимает мой палец. Я смотрю вниз и вижу лицо ребёнка. Мальчик? Девочка? Не могу разобрать. Но глаза… огромные, ясные глаза, смотрящие на меня с безграничным обожанием. Так смотрят только на бога.

И я слышу свой голос. Не тот, что кричал здесь, в камере. Другой. Спокойный, ровный, безразличный.

«Я скоро вернусь. Обещаю».

Ложь.

Воспоминание обрывается, но я знаю, что это ложь. Потому что в следующей вспышке я вижу те же глаза, но уже другие. В них нет слёз. Только недоумение. И тонкая трещинка в том мире, где я был богом. Он смотрит на пустую дверную раму. Ждёт. А я не пришёл. Я снова предал. Нарушил самое святое обещание, данное тому, кто верил мне безоговорочно.

Сколько раз я это делал?

Память услужливо подсовывает ещё один осколок. Уже не такой личный, но оттого не менее мерзкий.

Кабинет. Запах дорогого парфюма и кожи. Рукопожатие. Мужчина напротив меня улыбается. Довольная, открытая улыбка человека, заключившего выгодную сделку. Он доверяет мне. Он считает меня партнёром. Другом.

А я в этот момент думаю лишь о том, как легко он попался. Как просто было направить его по ложному пути, подсунуть нужные бумаги, заставить поверить в то, что было выгодно только мне. Я пожимаю его руку, улыбаюсь в ответ, а в голове уже подсчитываю прибыль от его грядущего краха.

Жена. Ребёнок. Партнёр.

Список можно продолжать, я это чувствую. Он тянется за мной, как тёмный шлейф. Это не единичные ошибки. Это система. Стиль жизни. Я шёл по чужим судьбам, оставляя за собой руины доверия.

И вот теперь я здесь. Один. Во тьме, где нельзя солгать, некого обмануть, некому дать пустое обещание. Возможно, это не тюрьма. Возможно, это единственное место во вселенной, где я никому не смогу причинить боль. Место, идеально созданное для предателя.

Глава 4: Гнев

Предательство оставило после себя горький, едкий привкус во рту. Воспоминания о нём не были туманными осколками – они были острыми, как стекло, и резали изнутри. И вслед за болью пришла ярость.

Сначала она была направлена на того человека, которым я был. На того, кто мог смотреть в доверчивые глаза ребёнка и лгать. На того, кто пожимал руку партнёру, готовя ему нож в спину. На того, кто с холодным безразличием наблюдал, как рушится его семья. Я ненавидел его. Презирал каждой клеткой своего нынешнего, пустого существа. Как можно было быть таким?

Этот гнев требовал выхода. Он был физическим, он кипел в крови, сжимал кулаки до хруста в суставах.

Я вскочил на ноги и со всей силы ударил в стену.

Глухой звук удара потонул во тьме. Боль, острая, пронзительная, взорвалась в костяшках пальцев и прокатилась по руке до самого плеча. Я зашипел, прижимая разбитую руку к груди. Но боль принесла и облегчение. Она была настоящей, осязаемой. Она была честнее моих воспоминаний.

Я ударил снова. И снова. Не обращая внимания на боль, на то, как сдирается кожа. Я молотил по невидимой преграде, вымещая всю свою ненависть к себе, к своему прошлому, к этой камере.

Но камень был равнодушен. И в какой-то момент, тяжело дыша, я понял всю тщетность этого занятия. Мой гнев был жалок. Он был бессилен что-либо изменить.

И тогда тьма показала мне другое лицо гнева. Не моё.

Вспышка.

Я снова в том кабинете с запахом кожи. Но теперь я вижу лицо моего партнёра после того, как всё вскрылось. Оно было белым, как полотно. Губы дрожали. Но глаза… я никогда не забуду эти глаза. В них больше не было дружелюбия. В них пылала чистая, незамутнённая ненависть.

Я слышу его голос, сорванный на крик. Слов не разобрать, они сливаются в один яростный гул, но одна фраза пробивается сквозь пелену:

«Ты… Ты всё разрушил!»

Его гнев не был похож на мой, бессильный и направленный внутрь. Его гнев был праведным. Это была ярость человека, у которого отняли всё. И я вдруг понял, что такая же ярость, должно быть, горела и в глазах моей жены. Молчаливая, холодная, и оттого ещё более страшная. Каким будет гнев моего ребёнка, когда он вырастет и поймёт, что я сделал?

Призраки тех, кого я разгневал, окружили меня в этой маленькой камере. Их безмолвные обвинения были громче моего собственного крика. Их праведная ярость была силой, способной испепелять. Я создал её своими руками. Я зажёг это пламя в их душах.