Там, где закончатся нити Мэй

Анна Журавлёва

Там, где закончатся нити Мэй

Ⅰ

Первое, что увидели глаза после долгого сна – деревянные потолки незнакомой мне комнаты. Тут же появилось четкое осознание: «Я ничего не помню, кроме собственного имени – Ямико[1]». Страха не чувствовала, лишь полное спокойствие, словно заснула в гостях у подруги и вот наконец-то очнулась от оков усталости, медленно возвращаясь к жизни.

В реальности же все по-другому. Я стала чистым листом, который потихоньку загрязняется воспоминаниями нового утра. Будто и не жила до этих часов, впервые пробудив сознание именно сейчас, в полнейшем одиночестве со странным чувством в груди. Оно не заставляло грустить или печалиться о забытом, наоборот, лишь давало четкий акцент безразличия к тому, чего решилась – заставляло ощущать себя странно и даже задаваться вопросом: «Неужто прошло настолько страшное, что даже собственная память решила вычеркнуть все, в стремлении создать нечто новое, свободное от былых страхов?»

«Разве такое возможно?» – пытаюсь убедить себя в глупости суждений, в попытках отбросить любые сомнения, в желании просто принять «новую себя»

«Странно… И так… Непонятно?»

Только сейчас получается найти силы и наконец-то подняться с кровати, при этом перестав изображать статую. Молчаливую. Неподвижную. Одинокую. Сразу бросается в глаза: комната небольшая. Из вещей лишь кровать, да маленький деревянный столик. Точно. На нем лежала записка – белый листок, послание которого продолжало сеять сомнения в душе:

«Настоятельно прошу, как только проснетесь, незамедлительно посетите школу, ведь сегодня ваш первый и последний день. Направление вам подскажут маленькие огоньки, чей свет невозможно и днем погасить. В случае отсутствия, я приду лично, для проведения беседы.»

Учитель Ромити[2]

«Учитель?» – очередной вопрос, что так и останется без ответа в пустой голове.

«Стоит ли мне… Действительно пойти туда?» – следующая мысль, что так же не заставила собственное сердце биться сильнее. Казалось, оно и вовсе замерло, ожидая, когда же бренное тело осознает свою смерть.

Нервно сглотнула, а после рука невольно потянулась к области чуть ниже большого пальца и слегка надавила. Ничего. Совершенно ничего не почувствовала. Ошибки быть не может – пульса нет. Только сейчас обратила внимание на одну деталь – я не дышала. За все это время грудь даже на миг не приподнялась в попытках сделать вдох, как, впрочем, и нос продолжал быть лишь украшением на невинном лице.

Даже это не заставило меня забиться в угол в страхе, просто сидеть и тихо плакать, ожидая момента, когда ответы сами найдутся. Единственное, что ощущала – непонимание, которое так удачно соединилось с раздражением. Ведь была еще надежда, что это – лишь неудачный розыгрыш в желании просто посмеяться. Именно – видела логичным, без привязки к страхам о чем-то потустороннем. Даже если на деле подобные мысли не более, чем глупости непонимающего разума. Все равно. Мне просто надо во что-то верить, в нечто не столь печальное, как само понимание жизни.

На некоторое время просто застыла, ведь не было чёткого понимая: «А что же делать дальше?». Множество опасений, подобно маленькой саранче, заполняли разум. Они появлялись, исчезали, а после вновь возвращались. Становясь похожим на эхо, которое с каждым разом становилось сильнее. Правда, стоило всему дойти до апогея, превращаясь в настоящую панику, как тут же любые переживания исчезали, преобразуя мысли в спокойное море, в штиль без единой волны.

Неожиданная уверенность поселилась в сердце, стоило глазам вновь пробежаться по оставленному посланию: «Он точно знает ответ. Я уверена в этом.»

Успеваю сделать только несколько шагов вперед, как тут же попадаю в коридор, который вел к нескольким открытым дверям. Одна из них – ванная. Полы и потолки полностью состояли из кафеля. Холодного. Старого. Потрескавшегося. Весь дальний угол полностью опутан паутиной. Ванная за долгое время успела покрыться ржавчиной. Единственный звук, различимый средь общей тишины – капающая вода из крана. Кап. Ничего. Кап. И опять тишина.

Протерев толщу пыли с зеркала, тут же застываю: на меня смотрит девушка лет пятнадцати. Черные прямые волосы аккуратно спадают на еще не оформившуюся грудь, заканчиваясь в районе верхней части лопаток. Одета в школьную форму синего цвета. В облике нет ничего необычного: ученица последнего класса средней школы. За исключением одной детали – глаза закрыты, а поверх черной челки расположился прямоугольный листок, на котором виднелось лишь два иероглифа – 闇恐. Страх и тьма. Мое имя.

С осторожностью поворачиваю голову вправо, потом влево, но ничего. Казалось, тот намертво приклеился к моему лицу. Стоит пальцами дотронуться до черных чернил, как на мгновение почувствовала нечто обжигающее, отчего резко одернула руку.

Следующее – попытка резко оторвать листок, после которой сначала по фалангам, потом по всей кисти, руке, включая предплечье и плечо, начинает полыхать яркое пламя, доходя до области ключиц. В одно мгновение по всему телу, словно волной, прокатилась сильная боль. Резкая, которую просто невозможно терпеть, заставляющая кричать от невыносимости каждой секунды:

– ААААААААААААААААА! – крик заменил собой окружающие звуки, разгоняя ленивую тишину.

И вот мгновение и… Ничего. Былые страдания и вовсе пропали, как если бы изначально не более чем иллюзия потерявшегося человека, что просто не может найти выход, продолжая сидеть в клетке из самых различных мыслей. Будто говоря – часть легкого сна, который следует забыть и никогда более не вспоминать.

В уже покоцанной временем раковине замечаю послание от неизвестного учителя, прокручиваю в этот момент в голове один и тот же вопрос: «Как оно вообще сюда попало?».

C легкой дрожью в руках, которая не более чем проявление привычного рефлекса уже «чужого» тела, медленно разворачиваю немного помявшуюся бумажку и вижу: конец изменился. Лишь три слова: ТЕБЕ ТАМ БУДЕТ ЛУЧШЕ! Казалось, они вовсе написаны свежей кровью, ведь та еще не успела свернуться. Небольшие капли стекали сначала просто вниз, а после и на кафельные полы, соединяясь со звуками крана и сливаясь в унисон.

Стоило только прочитать это проклятое послание, как неожиданно в районе висков появилось неприятное ощущение, которое постепенно сменилось болью. Становясь сильнее, напоминая сверло, что со своей силой впивается в стену, создавая в ней сначала обычные трещины, а после и вовсе приводя к полному разрушению.

Присаживаюсь на корточки и, схватившись за голову, начинаю громко стонать от тех страданий, которые ощущала.

Неожиданно, совсем рядом, точно над ухом, слышу чей-то смех:

ХА-ХАХА-ХА-ХАА-ХАА

Противно, неприятно, отвратительно. Показалось, что воздуха в груди становилось меньше – без учета факта: не дышала. Будто вокруг шее обвили цепи, сжимая их с каждой секундой сильнее, наслаждаясь одним – умереть не могу. Будто утопая в своих жестоких фантазиях.

ХА-ХА-ХАА-ХАХ-АХАХХА-ХА-ХАА-ХАХ-АХАХ!

Голоса стали меняться: детские, юношеские, мужские, женские, превращаясь по итогу в нечто непонятное, где изначальный тембр просто исчезал, а вместо него остался до одури ненавистный шум. Становился тот сильнее и сильнее, пока… Вновь все не вернулось к обыденности? Любые терзания вмиг исчезли, а в голове была только одна мысль:

«Лишь в школе я узнаю правду», – будто и не мой голос. Лишь чья-то указка, по которой мне следует действовать. Если такова судьба, то просто нужно ей покориться.

Стоит только подняться, как голова начинает кружиться, отчего становится тяжело устоять на ногах. Перед глазами картина становилась то более четкой, то вновь не более чем очертания ранее известных предметов. Собственное тело и вовсе перестало мне принадлежать.

Закрываю глаза и просто бегу. Неважно куда. Подальше от странного дома, записки. Туда, где я смогу почувствовать себя свободной, а не запертой в клетке чьей-то злобы, в желании и дальше упиваться наслаждением от боли другого человека.

На удивление об угол не ударилась, даже наоборот, хватило нескольких секунд, чтобы почувствовать вместо ветхости старого здания непонятную свежесть. Сильный порыв ветра в секунду ударил прямо в лицо. Именно в этот момент почувствовала, как дыхание замерло, если так можно сказать. Казалось, именно сейчас поняла, чего же мне так не хватало, пока была заперта в четырех стенах. Возможно… Именно – у меня и забрали?

Необъяснимое понятие, которое отлично описывала свободную личность, что не обязана быть маленьким украшением для чужих глаз. Полностью вольное в своей судьбе как за решения, так и за ошибки. Строя жизнь из собственных суждений и действий, живя в какой-то мере в гармонии с собой.

– Как же мне хочется также… – тихо прошептала, в желании донести до самого мира истинный порыв незнающей души.

Ответа не последовало и конечно же не последует. Ведь сейчас я полностью одна. Стою в неизвестном месте. Потерявшаяся среди окольных троп, в мечтах когда-нибудь вновь найти свою дорогу.

Погруженная в темноту разума продолжаю и дальше стоять, то ли веря в спасение от чужого человека, то ли от страха сделать шаг в неизвестность, находясь в неведении грядущих минут.

Холодный ветер изредка пугал своими порывами, временами напоминая начало грозы, а когда-то и вовсе стихая. Вместе с ним и все окружающие звуки. Ничего не слышно, будто на эти минуты полностью лишалась слуха.

«Что же меня окружает?»

Открываю глаза и вижу: стою посередине неизвестной деревушки. Вокруг множество деревянных домиков. Рядом нет ни единой души. Нечто будто шептало: «Вымерли тут люди, и при том давно», — оставаясь и дальше памятью о некогда живших людях. Лишь одна деталь заставляет остолбенеть – нет здесь никаких цветов. Буквально каждая вещица, от малой до великой, стала серой.

Чуть поодаль появился маленький огонек. Среди общей серости он выделялся и сиял ярче всего. Каждые последующие выстроились определенной дорожкой. Ноги медленно сами зашагали в их сторону, заворожённые чем-то «живым». Стоит только подойти, тут же исчезают, оставляя после себя лишь горстку пепла и заставляя ближайший светиться еще сильнее, приковывая к себе внимание.

Дорога не была извилистой, лишь прямая тропинка, с правой стороны которой старенькие домища, как слева – небольшие заросли, что так и норовили затащить вглубь мрачного леса. Делаю несколько шагов вперед, как вдали замечаю людей – чуть горбатый мужчина с седыми волосами, в возрасте шестидесяти-семидесяти лет, что был одет в простое кимоно сероватого цвета. Узоров нет. На краях виднелись небольшие части обожжённой одежды.

Его… Спутница? Облачена в кимоно белого цвета, с тонкими красными линиями вдоль рукавов и бедер. Казалось, девушка и вовсе светилась среди общей невзрачности, приковывая к себе чужие взгляды и напоминания маленькое солнце. Черные волосы создавали сильный контраст с одеяниями и были собраны в элегантный пучок. Она явно моложе своего собеседника, скрывая в паспорте цифры от тридцати, до сорока лет.

Мужчина низко склонил голову и повторял:

– Прости… Прости… Прости меня… – он не кричал, не плакал, а только тихо шептал, будто на самом деле пытался вымолить прощение у самого себя.

Лицо его рассмотреть не получилось. Всему виной – белая бумажка с надписью «罪悪感[3]». В то время как ее обличие свободно от таких вещей, отчего взгляд невозможно отвести: черного цвета глаза, которые темнее самого угля, небольшой нос с горбинкой и тоненькие губы. Девушка лишь на секунду посмотрела на меня, а после вновь возвратилась выслушивать его слова со странным безразличием, но даже этого хватило, чтобы полностью погрязла во мраке ее образа, будто начиная тонуть в глубоком море.