Сны пахнущие грозами

Елизавета Ашихмина

Сны пахнущие грозами

Ты мне снился

– Макс! Осторожно!

Я проснулась от дикого крика – от собственного крика. Руки мелко дрожали, пот лился ручьём. «Твою мать, что ещё за Макс?» – подумала я.

Но он был таким реальным: объятия – тёплыми, а голос – очаровательным. И во сне я его потеряла. Его у меня украли, утянули в чёрный омут, лишив меня его тепла. Мир будто потерял краски и затих.

Я подскочила с кровати. Макса нет. Я людей то с таким именем не знаю. Так почему же внутри всё разрывает от чувства потери? И сердце так и тянет на пристань. Сон происходил именно там.

Пристань. Тёмное море омывает берег, бьёт могучими волнами. Корабли стоят в ряд, как солдатики. Ветер растрепал мои волосы, оставил привкус соли на губах. Темноту рассекают яркие лучи рассвета. Время уходит, а я неотрывно смотрю вдаль. Мысли крутятся на одном месте, нацелены на одного человека. Этот человек – я.

Вдалеке показался блик. Он медленно приобрёл очертания и стал чем-то большим. Корабль.

– Макс! – я снова слышу свой крик и не могу остановиться. Слёзы душат. – Где же ты, Макс? – шепчу я.

Раскалённая лава вместо сердца. Каждый вдох отдается болью. «Не оставляй меня!» – последняя мысль. Я теряю сознание.

Больница. Пестрит многообразием лиц. Ни одно не опознано. Все чужие. Кто я? Где я? Макс? Белые стены палаты. Улыбка доктора и его уверения в моем выздоровлении проходят мимо. Приторный запах лекарств и неудобная койка заставляли грезить лишь о возвращение домой.

Бесконечные ночи слились в одно серое пятно, пролетели дни.

Я жива. Болезнь отступила, бессонницу сразили таблетки, успокоительное укротило тревожность. И Тебя больше нет, Макс. Ты исчез вместе с яркими снами и спокойной, прежней жизнью.

Прошло полгода. Я нашла дело по душе – теперь я флорист. Все началось с простого – искры интереса к умирающему цветку в больничной палате. Мне казалось, он похож на меня, такой же унылый и потерянный. Это было лимонное дерево. Его яркие зеленые листья сейчас, как напоминание, что моя жизнь продолжается.

По утрам встречаю рассветы и выгуливаю Нэнси. Да, я завела собаку. Лучшее, что я сделала за всё это время. И в одну из таких прогулок я встретила Тебя. Синие глаза в мгновение зацепили. Пристань. Ты будто был морем, словно голубой гиацинт. Спокойствие и уверенность в первозданном виде.

Наши пути пересеклись. Случайность. Или судьба? Я поскользнулась на заледеневшей тропе, а ты успел подхватить меня.

– Лера, приятно познакомиться, – произнесла я в шутку. Но ты ответил искренне: – Знаю. Я Макс.

Ночной кошмар, мучивший меня; моя болезнь; фантазия, мешавшая жить и строить отношения – всё это стояло прямо передо мной и держало меня в объятиях. В таких же настоящих, как в том первом сне.

– Ты реален? – ошарашенно выдохнула я, чувствуя тепло его рук.

– Не больше, чем ты, – в его глазах искрились озорные огоньки.

– Ты мне снилась, Лера. Не садись в красное такси с номерами м347ан.

– А ты не ходи к пристани.

Так мы и познакомились. Так началась наша история. Ты стал моим чудом, так же как и я – твоим. Снег продолжал засыпать нас, замерших от осознания волшебства момента. Время шло, но для нас всё замерло и остановилось.

Чертовщина

Историю с таким названием, я бы обошел стороной, кто в здравом уме и трезвой памяти решится на такое, если, конечно, вы не любитель поиграть себе на нервах. Но прошу не паниковать и не закрывать рассказ раньше времени, чертовщина тут безопасная, насколько могут быть безопасны чертовщины.

Одним декабрьским утром, когда ясно светило солнце, отражаясь хрустальными бликами от снега и слепя глаза, я вышел из подъезда. На секунду время замерло. Дворовая территория была укутана снегом. Девятиэтажное здание стояло напротив двухэтажного с потрескавшимися стенами, местами проглядывался кирпич.

Высокий дом нависал над своим младшим собратом, и если посмотреть под другим углом, казалось, что он вот-вот поглотит его. Я откинул навязчивое видение, тряхнул головой, будто мог выкинуть эту мысль. Но вот уже пятый день я просыпался со странным чувством, смутным ощущением от сна, будто забыл что-то важное.

Всё шло по заведённому порядку: секунда в секунду звенел будильник соседей, от которого я просыпался раньше, чем планировал (ненависть к ним лишь росла). Умывался, шёл на кухню готовить кофе и открывал глаза лишь тогда, когда он начинал бурлить и убегать с турки. Потом – десять подъёмов штанги, на большее не хватало времени. Лёгкий душ. Белая рубашка, тёмные штаны (джинсы не разрешал дресс-код, а брюки я носил только по праздникам). Расчёсывал влажные тёмные волосы, что быстро высыхали на бегу. Брызгался любимым ароматом, доставшимся в подарок от Нэнси, моей уже бывшей девушки. И, накинув тёплую куртку, хватал портфель, выходя из дома.

Дальше – вы знаете. Хрустальный, буквально замороженный мир встречал меня безмолвием. Ровно на пять секунд, за которые я успевал сделать один нервный выдох и короткий вдох. Затем оцепенение спадало, а вместе с ним уходило давящее ощущение неестественности происходящего. Начинали гудеть машины на соседней улице, появлялись прохожие. И я уходил на работу.

День сменялся ночью. Погода менялась. Жизнь увлекала меня в водоворот событий, била по голове внезапными поворотами, но утро оставалось неизменным. Казалось бы, это могло стать моим ориентиром, капелькой надежности в бушующем урагане жизни, но нет. Для меня было странным, что эта часть жизни будто насмехается над моими тяжбами дня и, несмотря на желание изменить распорядок, остаётся прежней.

На миг меня охватило оцепенение – и этого мгновения хватило, чтобы незнакомец затушил сигарету и скрылся из виду.Но в одно утро всё изменилось. Я вышел из дома. Дул сильный ветер, завывая и залетая во все тонкие места, отчего я мгновенно продрог. – Утречка! – ко мне подошёл человек, закутанный в серый шарф так, что видно было только зелёные глаза да красный нос. Шапка мышиного цвета съехала на густые чёрные брови. Ничем не примечательное пальто и ботинки. Незнакомец улыбнулся и протянул сигарету. – Доброго, – ответил я, хмуро принимая протянутую сигарету. Как назло, именно сегодня хотелось курить, а припрятанная пачка куда-то запропастилась. Мужчина молча протянул зажигалку, и ветер стих, как по команде, позволяя зажечь сигарету. Терпкий дым проник в легкие, дурманящий, я выдохнул его— и ненавистная картинка вернулась: я снова видел кристальную зиму, а здание напротив угрожающе кренилось, желая поглотить меня. Я моргнул – и всё исчезло. Я затянулся вновь, уже подозревая сигарету в глюках. – Что, падает? – мужчина выдохнул дым с усмешкой и снова затянулся. – Простите? – его понимающий, с лёгким сочувствием взгляд настораживал. – Он у всех падает. И неизменно, – спокойно сказал незнакомец, – но не каждый замечает. – Вы сейчас про дом? – я всё ещё не понимал, откуда он мог знать. – Да. Не ты один это чувствуешь.

На следующий день всё повторилось. Слепило солнце. Здание падало. Я решил взять отгул и разобраться в происходящем. Всё то утро я выходил на улицу каждый час. И ничего. Самый обычный день, весьма заурядная жизнь двора вплоть до бабушек на лавочках и детей, возвращающихся из школы с портфелями наперевес. Никаких пожирающих девятиэтажек. Никаких вовремя появляющихся незнакомцев, готовых поделиться сигаретой.

С каждым разом я злился всё сильнее: что не остановил незнакомца, не решился догнать. Сейчас гадал, не схожу ли с ума. Злился, что не мог обойтись без этой чертовщины и жить обычной жизнью.

Через неделю всё прекратилось. И нет – не потому, что здание рухнуло и унесло меня в преисподнюю. Нет. Само собой всё исчезло. Я отменил запись к психологу, решив, что всё закончилось. Даже сам себе поставил диагноз: стресс на фоне переработки. Но спустя полгода, когда выпал шанс переехать поближе к работе, не задумываясь согласился.

Хотелось бы оставить вас без концовки, не раскрывать продолжение и оставить с лёгким послевкусием незавершённости. Но увы, совесть не позволяет. Или же соврать и сказать, что всё закончилось хорошо.

Спустя пять лет, когда я напрочь забыл про тот случай, к тому моменту я обзавёлся женой, маленьким домиком недалеко от города, в ближайшей округе которого не было зданий выше трёх этажей. Тогда-то это и случилось. И на этот раз я не стал убегать.

Дух на Осиновой горе

Жила-была в одной деревушке милая девушка ничем не примечательной внешности. Целыми днями она ткала ковры изумительных узоров и болтала между делом со всеми, кто к ней приходил. А ходили к ней часто – за советом, поддержкой да новыми сказаниями послушать.

Шли годы, и люди привыкли к волшебным свойствам её слов. Среди местных ходила молва: совет Агафья даст – и сбудется тотчас.

Сама Агафья никогда не считала, что делает что-то особенное своими словами, гораздо больше ценила она свои руки и умение ткать, а на восхваления местных лишь посмеивалась. Агафью увлекали узоры, разнообразие цветных нитей и то, какую магию они в себе заключали, превращаясь в единое полотно.

В один знойный день пришёл к ней путник из дальних стран. Воин с лицом, сокрытым маской, в прорези которой проглядывались лишь огромные синие глаза, полные тоски и затаённой надежды. Народ расходился от него, пропуская вперёд под напором его силы.

Агафья ткала ковёр из красных нитей, вплетая белые с чёрными в единый узор. Сбежались местные жители посмотреть, ждали под окнами невысокой избушки, увлечённые странным путником.

В красиво обставленной ткацкой мастерской суровый воин занял почти всё пространство, ярко выделяясь среди цветных полотен своими металлическими доспехами.

Выложил просьбу спокойно и кратко, не тратя время попусту. Воцарилось молчание, что ответить, Агафья не знала. Советы местных ограничивались простыми действиями: соседи лезут в огород – сыпь соль на порог. Молчала долго, продолжая ткать. А потом как заведённая промолвила: – Дух на Осиновой горе.

– Что за Дух на Осиновой горе? – спросил воин, крепче перехватывая оружие.

– Дух на Осиновой горе буйствует, все беды от него, – сипло выдохнула Агафья.

– И что же он хочет?

– Любви, – промолвила Агафья, поднимая удивлённые от своих же слов глаза на воина, и встретила такой же взгляд.

Агафья не верила в силу своих слов, как и не верила, что воин послушает. Кто пойдёт искать духа на Осиновой горе? Да и попытается помочь ему? Да и в чём, в любви? Откуда в её голове появились эти слова?

С тех пор ни одно изделие до конца не довела. Узор не шёл, сгустились тучи, погода вторила ее чувствам, и Агафья замкнулась от людей.

Прошёл день, неделя, месяц. Ткала Агафья ковры всё чуднее прежнего, да перестала местных пускать, не напевала песни и всё сильнее хмурилась. Поговаривали, что воин таки отправился на Осиновую гору да смерть свою там встретил. Молва дошла и до Агафьи.

Не выдержав однажды, когда ещё один узор вдруг почернел, будто ночь, Агафья собрала вещи и отправилась на поиски Осиновой горы.

Путь долог её был, тяжёл и невесел. Осиновая гора находилась в десяти верстах и имела высокий пик, непростой для восхождения.

Дева неспешно ступала, прислушиваясь к людям, что встречались на пути, молясь услышать о воине, чьи глаза напоминали сгущающиеся сумерки в час перед рассветом, чей образ всё чаще вырисовывался на её полотне.

Следуя совету местной ведуньи – «слушай шептание леса» – она вышла на тропу, что звалась «путём к вечному» и вела в самую глубь шепчущего леса.

С тех пор как ступила на тропу, безмолвие покинуло Агафью. Неясные обрывки слов доносились то с одной стороны, то с другой. Шла Агафья за шелестом листвы, пока не добрела до самого сердца леса. Вышла на поляну, где солнце освещало одиноко стоящее дерево, а к нему каменным изваянием прислонилась тёмная могучая фигура. Обвивали её корни дерева, прижимая к стволу. Агафья замерла в ужасе, узнавая в тёмных латах отчаянного воина.

Затем сорвалась с места и в миг оказалась рядом. Опустилась подле воина и залилась горючими слезами. Вину ощущала свою, понимая, что причастна к его пути. Сердце девичье не выдержало столь сильной участи от собственных слов. Долго плакала дева, солнце клонилось к закату. Воцарилась тишина. Утихла листва. Когда упала последняя слеза на землю, в печали замерла Агафья.

Ветер поднял в воздух опавшую листву, закружил вокруг стоящего дерева. Со звоном, похожим на лопнувшие цепи, опали корни, обволакивающие мужчину, увлекая с собой тяжёлые латы и оставляя лишь хрупкое человеческое тело. Агафья бросилась к нему, увидев, как тихо, еле заметно, вздымается его грудь.

– Живой! – сорвалось с её губ.

С тех пор в народе ходит легенда о чудном освобождении духа, что заперт был в оковах железных, обречённый слоняться по миру и воевать. О силе слова и искренних чувствах, что способны жизнь даровать.