История Греции. Том 9

Через два дня после преодоления рва, у Кунаксы [81], когда армия готовилась к полуденному отдыху, внезапно пришло известие о приближении царского войска. Кир спешно вооружился, а греки построились в боевой порядок. Они заняли правый фланг у Евфрата; Арией с азиатскими силами – левый; сам Кир с 600 всадниками – в центре. Среди греков Клеарх командовал правым крылом гоплитов, Проксен – центром, Менон – левым. Персидская конница Кира была облачена в панцири и шлемы, с дротиками в руках; кони защищены нагрудниками. Кир выделялся высокой тиарой вместо шлема.

Враги появились ближе к вечеру: сначала как белое облако пыли, затем – темные массы с блестящими доспехами. Тиссаферн на левом фланге вел персидскую конницу в белых панцирях; справа от него – лучники с плетеными щитами; далее – египетская пехота с длинными щитами. Впереди выстроились серпоносные колесницы, готовые атаковать греческую фалангу [83].

Когда греки завершали построение, Кир подъехал вперед и приказал Клеарху атаковать с греками центр вражеского войска, где, по его словам, должен находиться сам царь. Одолеть центр, считал он, – значит обеспечить победу. Однако численное превосходство Артаксеркса было таково, что его центр простирался дальше левого фланга Кира. Клеарх, опасаясь оставить правый фланг неприкрытым у реки и быть атакованным с тыла и с фланга, решил сохранить позицию на правом крыле, лишь ответив Киру, что всё устроится к лучшему. Ранее уже отмечалось [84], как часто страх перед атакой с незащищенного фланга или тыла заставлял греческих воинов совершать маневры, противоречащие военной целесообразности. Как станет ясно далее, Клеарх, слепо следуя этому привычному правилу предосторожности, допустил роковую ошибку, оставаясь на правом фланге вопреки более разумному указанию Кира [85]. Некоторое время Кир медленно ехал вдоль строя, оглядывая оба войска, когда Ксенофонт, один из немногих греческих всадников, прикомандированный к отряду Проксена, выехал из строя, чтобы спросить его указаний. Кир велел объявить всем, что жертвы благоприятны. Услышав ропот в греческих рядах, он спросил Ксенофонта о причине, и тот ответил, что пароль передают во второй раз. Удивленный Кир поинтересовался, кто дал пароль и каков он. «Зевс Спаситель и Победа», – ответил Ксенофонт. «Принимаю, – сказал Кир, – пусть так и будет». Сразу после этого он направился в центр, к своим азиатским войскам. [с. 45]

Огромное войско Артаксеркса, продвигавшееся в полной тишине, уже находилось менее чем в полумиле от киреев, когда греки запели пеан – боевой гимн – и двинулись вперед. По мере приближения их крики усиливались, шаг ускорялся, и в итоге весь строй перешел на бег [86]. Это могло обернуться катастрофой, если бы противник не был персидским. Но персы не выдержали атаки. Они обратились в бегство, едва греки оказались на расстоянии выстрела. Паника была столь велика, что даже возницы серпоносных колесниц, бросив упряжки, бежали вместе с остальными. Лошади, оставшиеся без управления, метались в разные стороны: одни поворачивали за беглецами, другие неслись на греков, которые расступались, пропуская их. Левый фланг царя был разгромлен без единого удара, и, казалось, без потерь с обеих сторон – лишь один грек был ранен стрелой, а другой пострадал, не успев увернуться от колесницы [87]. Исключением стал Тиссаферн, находившийся на крайнем левом фланге персов у реки с отрядом всадников. Он прорвался сквозь греческих пельтастов, стоявших между гоплитами и рекой под командованием Эписфена Амфипольского. Пельтасты расступились, пропуская всадников, и поражали их дротиками, не потеряв ни одного человека. Тиссаферн вышел в тыл грекам, которые тем временем преследовали бегущих персов [88].

На других участках события развивались иначе. Артаксеркс, находясь в центре своего войска, благодаря численному превосходству обходил фланг Ариэя, командовавшего левым крылом киреев [89]. Не встретив сопротивления, он начал охватывать правым крылом противника, не замечая бегства своего левого фланга. Кир же, увидев легкую победу греков, ликовал. Окружающие приветствовали его как царя. Однако он сдержал порыв броситься вперед, словно победа уже одержана [90], и оставался на месте с шестисотенным отрядом всадников, наблюдая за маневрами Артаксеркса. Заметив, что тот ведет правое крыло в обход тыла киреев, Кир стремительно атаковал центр, где находился сам царь в окружении шеститысячной конной гвардии Артагерса. Атака была столь яростной, что шестьсот всадников Кира смяли гвардию, а сам он убил Артагерса. Его отряд увлекся преследованием, оставив Кира почти в одиночестве с несколькими «сотрапезниками». Именно тогда он впервые увидел брата, чья фигура обнажилась после бегства гвардейцев. Вид Артаксеркса вызвал у Кира приступ ярости и честолюбия [91]. «Вот он!» – воскликнул он и, забыв о безопасности, с горсткой спутников бросился на брата, несмотря на окружавшую того толпу. Кир метнул дротик, который пробил панцирь и ранил Артаксеркса в грудь. Рана (позже вылеченная греческим врачом Ктесием) оказалась не смертельной: царь остался на поле и вступил в схватку с нападавшими. Неравный бой длился недолго. Карский воин метнул дротик, ранив Кира под глазом. Тот упал с коня и был убит. Верные спутники погибли, защищая его [с. 47]. Артасир, самый преданный из них, увидев смертельно раненого Кира, бросился на тело, обнял его и либо закололся, либо был убит по приказу царя [92].

Голову и правую руку Кира по приказу Артаксеркса отрубили и выставили на обозрение, что стало сигналом конца битвы. Ариэй с азиатскими войсками Кира бежал в лагерь. Не оказав сопротивления при преследовании, они отступили к стоянке предыдущей ночи. Воины Артаксеркса разграбили лагерь, захватив даже гарем Кира. Там оказались две гречанки знатного происхождения – Мильто из Фокеи и младшая из Милета, насильно доставленные к нему в Сарды. Мильто, славившаяся красотой и умом, попала в гарем Артаксеркса. Вторая, лишившись верхней одежды, спаслась среди греков, охранявших обоз. Те отбили атаку, сохранив имущество и укрывшихся [с. 48]. Однако азиатский лагерь киреев был разграблен полностью, включая запасные повозки с провизией, заготовленные Киром для греков [94].

Пока Артаксеркс грабил лагерь, к нему присоединился Тиссаферн с конницей, прорвавшейся между греками и рекой. Клеарх же, преследуя бегущих, оторвался на тридцать стадий (около 3,5 миль). Узнав о победе царя в центре и захвате лагеря (но не о смерти Кира), он повернул обратно. Опасаясь окружения, Клеарх прижался к реке. Артаксеркс выстроил войска для атаки, но греки опередили его, вновь обратив персов в бегство. Клеарх, не встречая сопротивления, ожидал вестей о Кире, затем вернулся в разграбленный лагерь. Греки остались без ужина, а многие – и без обеда, так как битва началась рано [95]. Лишь на следующее утро через Прокла (потка спартанского царя Демарата, спутника Ксеркса) они узнали о гибели Кира, что омрачило их победу [96].

Так завершилась битва при Кунаксе, похоронив амбиции юного принца. Его характер и действия заслуживают внимания. В этой экспедиции и в управлении Малой Азией он проявил качества, не свойственные ни Киру Великому, ни другим персидским правителям. Его отличали дальновидность, умение предвидеть трудности, гибкость в управлении разнородными силами, сочетание щедрости с честностью. Как отмечает Ксенофонт, к Киру перебегали многие, тогда как от него – лишь Оронт [97]. Даже в битве его решение атаковать центр было вернее осторожности Клеарха. Победа была близка, но ярость при виде брата погубила его. Ненасытное честолюбие, ранее толкавшее его убивать родственников за малейшее неуважение [98], вновь лишило рассудка. Фратрицидная вражда, обычная в царских семьях, стоила Киру жизни. [с. 50—51]

Однако можно отметить, что Эллада в целом не имела причин сожалеть о поражении Кира при Кунаксе. Если бы он сверг своего брата и стал царем, Персидская империя обрела бы под его властью такую мощь, которая, вероятно, позволила бы ему предвосхитить дело, впоследствии осуществленное македонскими царями, и подчинить себе греков как в Европе, так и в Азии. Он использовал бы греческую военную организацию против греческой независимости, как позже поступали Филипп и Александр. Его богатства позволили бы ему нанять подавляющее число греческих командиров и солдат, которые, по выражению Проксена, зафиксированному Ксенофонтом [99], считали бы его лучшим другом, чем их собственное отечество. Это также позволило бы ему воспользоваться раздорами и продажностью внутри каждого греческого города, ослабляя их оборонительные возможности и усиливая свои наступательные. Подобная политика была не по силам ни одному из персидских царей – от Дария, сына Гистаспа, до Дария Кодомана; никто из них не понимал истинной ценности греческих инструментов или того, как эффективно их использовать. Все действия Кира в ходе этого знаменательного похода демонстрируют выдающийся ум, способный использовать ресурсы, которые оказались бы в его руках в случае победы, – и амбиции, направленные на то, чтобы обратить эти ресурсы против греков, отомстив за унижения при Марафоне, Саламине и за условия Каллиева мира. [p. 52]

Глава LXX.

ОТСТУПЛЕНИЕ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ГРЕКОВ.

Первоначальное ликование греческих войск при Кунаксе сменилось ужасом и скорбью, как только они узнали о смерти Кира, смешавшись с бесплодным раскаянием за авантюру, в которую он и Клеарх их вовлекли. Вероятно, и сам Клеарх, и не без оснований, сожалел о том, что в ходе битвы проявил так мало предусмотрительности и так мало внимания как к указаниям Кира, так и к его безопасности. Тем не менее, он сохранял тон победителя на поле боя и, выразив скорбь по поводу судьбы молодого принца, велел Проклесу и Глусу вернуться к Ариею с ответом: греки одержали победу, не оставив противнику сил; они намерены двинуться дальше против Артаксеркса; и если Арией присоединится к ним, они возведут его на трон, предназначенный Киру. Пока этот ответ передавали Ариею его друг Менон вместе с посланниками, греки, не имея хлеба, добыли еду как смогли, забив вьючных животных, и разожгли огонь для приготовления мяса, используя стрелы, брошенные на поле деревянные египетские щиты и повозки. [100]

Прежде чем получить ответ от Ариея, появились глашатаи от Артаксеркса, среди которых были грек Фалин с Закинфа и греческий хирург Ктесий из Книда, состоявший на службе у персидского царя. [101] Фалин, военный офицер [p. 53] с опытом и пользующийся доверием Тиссаферна, обратился к греческим командирам: от имени царя, теперь победителя, убившего Кира, он требовал сдать оружие и молить о милости. На это унизительное для греков требование Клеарх ответил, что победители не складывают оружия. Затем его отвлекли для проверки жертвоприношения, и переговоры продолжили другие командиры, решительно отвергшие ультиматум Фалина. «Если царь считает себя сильным enough, пусть попробует отнять наше оружие». «Царь (добавил Фалин) полагает, что вы в его власти, окружены непроходимыми реками и бесчисленными подданными». – «Наше оружие и доблесть – всё, что у нас осталось (ответил молодой афинянин). Мы не отдадим наше сокровище, а используем его, чтобы сразиться за ваше». [102] Хотя многие говорили столь же решительно, некоторые склонялись к переговорам, заявляя, что служили Киру верно, а теперь готовы служить Артаксерксу, например, в Египте. В разгар спора вернулся Клеарх, и Фалин потребовал окончательного ответа. Клеарх сначала спросил совета у самого Фалина, апеллируя к греческому патриотизму, но тот ответил: «Если бы я видел хоть малейший шанс против царя – советовал бы сражаться. Но раз его нет, ищите спасения через покорность». Осознав ошибку, Клеарх заявил: «Наш ответ: мы будем лучшими союзниками или врагами царя с оружием, чем без». [p. 54] Фалин, уходя, объявил перемирие на текущей позиции, но войну – при любом движении. Клеарх согласился, не раскрыв своих планов. [103]

Вскоре вернулись послы от Ариея: персидская знать не признает его притязаний, и он намерен на рассвете отступать. Греки могли присоединиться, только если выступят ночью. Вечером Клеарх собрал генералов и лохагов (капитанов), сообщив, что утреннее жертвоприношение запрещало атаку на царя (теперь ясно – царь за Тигром), но благоприятствовало соединению с Арием. Он приказал ночью отступать вдоль Евфрата к предыдущей стоянке. Другие генералы, не избирая Клеарха официально, молча согласились, признавая его опыт. Ночной марш удался: к полуночи они достигли Ариея, но Милтохиф Фракийский дезертировал с 340 всадниками и пехотинцами.

Первым делом греки и Арией обменялись клятвами верности. По древнему обычаю, закололи быка, волка, кабана и барана, собрав кровь в щит. Греческие генералы окунули меч, Арией и его сподвижники – копье. [104] Арией также пообещал вести греков к побережью честно. Клеарх спросил о маршруте: Арией отверг путь через пустыню без провизии, предложив более длинный, но обеспеченный, с форсированными маршами вначале, чтобы оторваться от царя.

От Эфеса они прошли 93 дневных перехода (90 от Сард). [105] [106] По расчетам полковника Чесни, от Сард до Кунаксы – около 1265 географических миль (1464 английских). [107] С учетом 96 дней отдыха общее время составило не менее 189 дней (полгода), возможно больше. [p. 56]

Возвращение казалось невыполнимым. Военная мощь Персии не пугала – победа при Кунаксе и беспрепятственный марш доказали их слабость. [108] Но как отступать без провизии, под ударами конницы, без знаний местности? Клеарх не представлял отступления без согласия царя. [109] На карте их положение у Евфрата (33° 30′ с.ш.) казалось безнадежным.

Арией предложил иной путь – длиннее, но с припасами. На рассвете греки двинулись на восток, надеясь к вечеру достичь вавилонских деревень. [110] Однако к полудню появилась вражеская конница, замедлив марш. Достигнув деревень затемно, они обнаружили их разграбленными. Только первые отряды Клеарха нашли кров, остальные ночевали в беспорядке. Ночь прошла в хаосе, без еды. Утром Клеарх, желая развеять панику, приказал объявить: «Кто укажет виновного в проникновении осла в лагерь, получит талант серебра». [111]

Какой маршрут рассматривал Арией, мы не можем точно определить; [112] поскольку он дальше не разрабатывался. Ведь неожиданное появление греков, словно для атаки на врага, – и даже шум и крики в лагере ночью – так напугали персидских военачальников, что на следующее утро они послали вестников для переговоров о перемирии. Контраст между этим посланием и надменным требованием предыдущего дня сложить оружие был явно ощутим греческими командирами и научил их, что правильный способ общения с персами – смелая и агрессивная позиция. Когда Клеарху сообщили о прибытии вестников, он сначала велел им ждать на аванпостах, пока он не освободится. Затем, выстроив войска в идеальном порядке, создав видимость плотной фаланги со всех сторон и спрятав невооруженных, он разрешил допустить вестников. Он вышел им навстречу в окружении самых эффектно вооруженных воинов, и когда те заявили, что прибыли от царя с предложением перемирия и просьбой указать условия, Клеарх резко ответил: «Что ж, ступайте и скажите царю, что сначала нам надо сразиться! Ибо у нас нет еды, и никто не смеет говорить с греками о перемирии, не предоставив им сначала ужин». С этим ответом вестники ускакали, но вскоре вернулись, что ясно указывало на близость царя или командующего. Они передали, что царь счел их ответ разумным и прислал проводников, чтобы те отвели греков к месту, где они получат провизию, если перемирие будет заключено.

Притворно затянув переговоры, чтобы произвести впечатление на персов, Клеарх согласился на перемирие и попросил проводников вести армию к месту с провиантом. Он тщательно следил за порядком на марше, лично командуя арьергардом. Проводники вели их через множество каналов и рвов, наполненных водой для орошения; некоторые были столь широки и глубоки, что требовали мостов. Воины сооружали мосты из упавших или срубленных пальм. Это было трудное дело, и Клеарх лично надзирал за работой, строго наказывая тех, кто медлил, – даже влезая в грязь и помогая руками, где это требовалось. [113] Поскольку сезон орошения еще не наступил, он заподозрил, что каналы наполнили специально, чтобы запугать греков трудностями предстоящего пути, и стремился показать персам, что эти преграды не страшны греческой энергии.

Наконец, они достигли деревень, указанных проводниками, и впервые увидели невероятное изобилие Вавилонской земли, которое Геродот боялся описать цифрами. [114] Здесь были горы зерна, финики невиданной красоты, свежести и вкуса – такие, что привозимые в Грецию казались жалкими и оставались рабам, – вино и уксус из пальмовых плодов. Ксенофонт с восторгом описывает эти блага после лишений, не забыв упомянуть головные боли от неумеренности в новой пище. [114]

После трех дней отдыха к ним явился Тиссаферн с четырьмя персидскими вельможами и свитой. Через переводчика сатрап заявил, что, будучи соседом Греции, желает спасти армию Кира, вымолив у царя разрешение. Он добавил, что царь требует узнать цель их похода, и просил дать умиротворяющий ответ. Клеарх, посовещавшись, ответил: «Мы шли с Киром по обману, но не бросили его из чести. Теперь, после его смерти, хотим вернуться домой, отражая врагов, но отвечая добром на добро». [p. 59]

Тиссаферн вернулся через день, объявив, что царь, несмотря на возражения, разрешил спасти греков. Он предложил договор: безопасный проход с рынком для провизии, если те не будут грабить. Греки согласились, и стороны обменялись клятвами: Клеарх, другие стратеги и лохаги – с одной стороны; Тиссаферн и царский зять – с другой. [115] Затем сатрап уехал, пообещав вернуться для сопровождения, а сам отправился в свою сатрапию. [p. 60] [p. 61]

Утверждения Ктесия, хотя известные нам лишь косвенно и не принимаемые без осторожности, дают основание полагать, что царица Парисатида определенно желала успеха своему сыну Киру в его борьбе за престол, – что первое известие о битве при Кунаксе, сообщившее о победе Кира, наполнило её радостью, которая сменилась горькой печалью, когда ей сообщили о его смерти, – что она приказала умертвить ужасными пытками всех тех, кто, хотя и действовал в персидской армии и в защиту Артаксеркса, имел какое-либо отношение к смерти Кира, – и что она проявляла благоприятные настроения по отношению к кирейским грекам [116]. Вероятно, далее, её влияние могло быть использовано для обеспечения им беспрепятственного отступления, без предвидения того, как впоследствии Тиссаферн (как скоро станет ясно) воспользуется текущим соглашением. И с определённой точки зрения, персидский царь был заинтересован в облегчении их отступления. Ибо именно те обстоятельства, которые делали отступление трудным, также делали греков опасными для него в их текущем положении. Они находились в сердце Персидской империи, в семидесяти милях от Вавилона; в стране не только изобилующей плодородием, но и чрезвычайно удобной для обороны; особенно против кавалерии, из-за множества каналов, как отмечал Геродот относительно Нижнего Египта [117]. И Клеарх мог сказать своим греческим воинам, – то, что Ксенофонт позже готовился сказать им у Калпы на Понте Эвксинском, и что Никий также утверждал, ведя несчастную афинскую армию от Сиракуз [118], – что где бы они ни остановились, их достаточно много и они достаточно организованы, чтобы сразу стать городом. Такое войско могло эффективно помочь, а возможно, и воодушевить вавилонское население сбросить персидское иго и освободиться от огромной дани, которую они теперь платили сатрапу. По этим причинам, [p. 62] советники Артаксеркса сочли выгодным переправить греков через Тигр, выведя их из Вавилонии за пределы любой возможности вернуться туда. Это, во всяком случае, было первоначальной целью соглашения. И тем более необходимо было заручиться доброжелательностью греков, поскольку, похоже, существовал лишь один мост через Тигр; достичь этого моста можно было только пригласив их продвинуться значительно дальше вглубь Вавилонии.

Таково было состояние страхов и надежд с обеих сторон в момент, когда Тиссаферн покинул греков, заключив соглашение. Двадцать дней они ждали его возвращения, не получая от него никаких известий; кирейские персы под командованием Ариэя стояли лагерем рядом. Такая затянувшаяся и необъяснимая задержка через несколько дней стала источником сильного беспокойства для греков; тем более, что Ариэй за это время получил несколько визитов от своих персидских родственников и дружеские послания от царя, обещавшие амнистию за его недавнюю службу под началом Кира. Эффект этих посланий болезненно ощущался в явной холодности поведения его персидских войск по отношению к грекам. Нетерпеливые и подозрительные, греческие солдаты выразили Клеарху свои опасения, что царь заключил недавнее соглашение лишь для того, чтобы задержать их перемещения, пока он соберёт большую армию и надёжнее перекроет пути отступления. На это Клеарх ответил: «Я понимаю всё, что вы говорите. Но если мы сейчас свернём лагерь, это будет нарушением соглашения и объявлением войны. Никто не станет снабжать нас провизией; у нас не будет проводников; Ариэй немедленно покинет нас, так что его войска станут врагами вместо союзников. Есть ли ещё какая-то река, которую нам предстоит пересечь, я не знаю; но мы знаем, что сам Евфрат невозможно будет перейти, если там окажется враг. У нас нет конницы, – тогда как конница – лучшая и самая многочисленная сила наших врагов. Если царь, имея все эти преимущества, действительно хочет уничтожить нас, я не понимаю, зачем ему ложно обмениваться клятвами и священными обещаниями, делая своё слово бесполезным в глазах как греков, так и варваров» [119]. [p. 63]

Эти слова Клеарха примечательны, поскольку свидетельствуют о его собственном полном отчаянии от ситуации, – конечно, вполне естественном, – кроме как через дружественные отношения с персами; а также о его незнании географии и местности, которую предстояло пересечь. Это чувство помогает объяснить его последующее безрассудное доверие к Тиссаферну.

Однако этот сатрап через двадцать дней наконец вернулся с армией, готовой вернуться в Ионию, – с дочерью царя, на которой он только что женился, – и другим вельможей по имени Оронт. Тиссаферн взял на себя руководство маршем, обеспечивая греческое войско припасами для покупки; тогда как Ариэй и его отряд теперь полностью отделились от греков и смешались с другими персами. Клеарх и греки следовали за ними на расстоянии около трёх миль сзади, с отдельным проводником; не без ревности и недоверия, временами проявлявшихся в отдельных стычках при сборе дров или фуража между ними и персами Ариэя. После трёх дней марша (то есть, по-видимому, трёх дней, отсчитанных с момента начала отступления с Ариэем) они подошли к Мидийской стене и прошли через неё [120], продолжая движение по стране на её внутренней стороне. Стена была из кирпича, скреплённого битумом, высотой в сто футов и шириной в двадцать; говорили, что она протянулась на двадцать парасангов (около семидесяти миль, если считать парасанг за тридцать стадий) и находилась недалеко [p. 64] от Вавилона. Два дня дальнейшего марша, оценённые как восемь парасангов, привели их к Тигру. За эти два дня они пересекли два больших судоходных канала, один по постоянному мосту, другой по временному мосту, наведённому на семи лодках. Каналы таких масштабов, вероятно, были двумя из четырёх упомянутых Ксенофонтом, ответвлявшихся от Тигра, каждый на расстоянии парасанга друг от друга. Они были шириной в сто футов и достаточно глубоки для тяжёлых судов; они распределялись через множество меньших каналов и канав для орошения почвы; и говорили, что они впадают в Евфрат; или, скорее, заканчивались одним крупным каналом, прорытым непосредственно от Евфрата к Тигру, каждый из них соединяясь с этим каналом в разных точках его течения. Менее чем в двух милях от Тигра находился большой и населённый город Ситтак, рядом с которым греки разбили лагерь на краю прекрасного парка или густой рощи, полной всевозможных деревьев; тогда как персы все переправились через Тигр по соседнему мосту.

Когда Проксен и Ксенофонт прогуливались здесь перед лагерем после ужина, к ним подвели человека, который спрашивал первого на передовых постах. Этот человек заявил, что прибыл с инструкциями от Ариэя. Он посоветовал грекам быть настороже, так как в соседней роще скрываются войска, готовящиеся атаковать их ночью, – а также отправить отряд занять мост через Тигр, поскольку Тиссаферн намеревается разрушить его, чтобы греки оказались в ловушке между рекой и каналом без возможности бегства. Обсудив эту информацию с Клеархом, который был сильно встревожен, присутствовавший молодой грек заметил, что два утверждения информатора противоречат друг другу; ибо если Тиссаферн планирует атаковать греков ночью, он не станет разрушать мост, лишая таким образом свои войска на другом берегу возможности переправиться для помощи и отрезая путь к отступлению тем, кто на этом берегу, в случае поражения, – тогда как если греки будут разбиты, для них не будет пути к бегству, независимо от того, цел мост или нет. Это замечание заставило Клеарха спросить посыльного, какова протяжённость местности между Тигром и каналом. Посыльный ответил, что это обширная территория, включающая множество крупных городов и деревень. Обсудив это сообщение, греческие командиры пришли к выводу, что послание было хитростью Тиссаферна, чтобы напугать их и ускорить их переход через Тигр; из опасения, что они могут задумать захватить или разрушить мост и занять постоянную позицию на этом месте, которое было островом, укреплённым с одной стороны Тигром, – а с других сторон пересекающимися каналами между Евфратом и Тигром [121]. Такой остров [p. 65] представлял собой оборонительную позицию, обладающую чрезвычайно плодородной землёй с многочисленными земледельцами, способную обеспечить укрытие и ресурсы для всех врагов царя. Тиссаферн рассчитал, что это послание [p. 66] заставит греков испугаться своего текущего положения и поспешить пересечь Тигр как можно скорее. По крайней мере, именно так интерпретировали его действия греческие командиры; интерпретация весьма правдоподобная, поскольку, чтобы достичь моста через Тигр, ему пришлось провести греческие войска в позицию, достаточно соблазнительную для удержания, – и поскольку он знал, что его собственные намерения чисто вероломны. Но греки, как командиры, так и [p. 68] солдаты, были движимы лишь желанием вернуться домой. Они доверяли, хоть и не без опасений, обещанию Тиссаферна провести их; и ни на мгновение не задумывались о занятии постоянной позиции на этом плодородном острове. Тем не менее, они не пренебрегли мерами предосторожности, отправив ночью охрану к мосту через Тигр, который так и не был атакован. На следующее утро они переправились по нему строем, осторожные и подозрительные, и оказались на восточном берегу Тигра – не только без атак, но даже не увидев ни одного перса, кроме переводчика Глуса и нескольких других, наблюдавших за их перемещениями.