Когда мой мир стал цифрой

Alisa Vox

Когда мой мир стал цифрой

Название: Когда мой мир стал цифрой

Автор(-ы): alisa vox

Ссылка: https://author.today/work/491836

Глава 1

До восемнадцатилетия Юри была светом. Не метафорическим, а вполне осязаемым, почти физическим. Золотые медали за спортивные достижения, искромётный смех, который мгновенно зажигался в глазах, и ни минуты покоя. Она успевала всё: быть первой в учёбе, главной заводилой на вечеринках, утешить подругу, которая провалила тест, и при этом всегда идеально выглядеть, словно только что сошла с обложки журнала. Одноклассники обожали её, мальчики выстраивались в очередь за её улыбкой, учителя ставили в пример. Будущее казалось таким же ярким и безоблачным, как её собственный лучезарный образ.

День рождения обещал быть грандиозным. Родители уехали в небольшое путешествие, оставив ей дом на попечение и карт-бланш на вечеринку. С самого утра звонили подруги, в мессенджерах летели поздравления, и даже учитель математики, обычно сухой и неприступный, прислал милое сообщение. Воздух звенел от предвкушения праздника.

Она крутилась перед зеркалом в любимом платье цвета ночного неба, придирчиво рассматривая своё отражение. Приглаженная чёлка, лёгкий макияж, счастливая улыбка. Всё идеально. И тут её взгляд упал на дверь в коридоре.

Над головой её отца, который только что вернулся со своими друзьями, задорно смеющимися и с бутылками в руках, ярко светилась цифра. Свежие, будто высеченные из неона, мерцающие символы: 178 937.

Юри моргнула. Цифры не исчезли. Она потрясла головой, протёрла глаза. Ничего. Они висели прямо в воздухе, словно парящий голографический дисплей, прямо над макушкой папы. Она посмотрела на его друзей. Над одним – 56 120, над другим – 890 000. Разные, совершенно разные числа, выбитые в воздухе. Сердце заколотилось. Что за чертовщина?

–Пап! Что это у тебя над головой? – голос вырвался сам собой, дрожащий и непривычно тонкий.

Отец обернулся, его лицо раскраснелось от смеха и пары кружек пива.

–Что, доченька? Ничего у меня над головой нет, кроме, может быть, редкого просветления от твоего восемнадцатилетия!– он усмехнулся, поглаживая себя по лысине.

Юри подошла ближе, ощущая, как холодок пробегает по спине. Она протянула руку, пытаясь коснуться мерцающих цифр. Пальцы прошли сквозь них. Это было нечто неосязаемое, но в то же время невероятно реальное.

–Пап, серьезно! Цифры… Ты не видишь?

–Юри, ты, наверное, устала от подготовки, у тебя галлюцинации. – отец улыбнулся, ободряюще похлопав её по плечу. Он не видел. Никто из них не видел.

Вечеринка началась. Музыка била по ушам, смех заглушал все мысли, но над каждой головой – над подругами, одноклассниками, даже над доставщиком пиццы – висели эти чёртовы цифры! Они мигали, пульсировали, и каждая цифра была уникальной. 989, 23 456, 1 456 789, 45. Диапазон был ошеломляющим.

Она пыталась сохранять видимость веселья, танцевала, смеялась, но всё время ловила себя на том, что исподтишка разглядывает чужие макушки. Разговоры были невыносимы. «Как дела?», «Что нового?», «Какие планы на лето?» – будто это имеет значение, когда над головой у собеседника висит что-то вроде таймера.

Юри подошла к своей лучшей подруге, Мине, которая беззаботно смеялась, болтая с каким-то парнем. Над ней висела внушительная, яркая цифра: 877 654.

–Мина, честно, скажи мне. Ты что-нибудь видишь? Над людьми… цифры? – прошептала Юри, пытаясь быть максимально естественной.

Мина нахмурилась.

–Цифры? Юри, ты что, перегрелась? Что это за шутки?– Она оглянулась, словно ожидая подвоха.

Она судорожно начала искать в интернете. “Вижу цифры над головами людей”, “числа в воздухе”, “галлюцинации в день рождения”. Ничего. Только медицинские форумы о психических расстройствах и шизофрении. Паника нарастала.

Где-то после полуночи, когда веселье уже шло на спад, а по дому бродили сонными призраками последние гости, Юри увидела его. Застенчивого, тихого парня из параллельного класса, Чонху. Он сидел в углу гостиной, нервно теребя край футболки, и его лицо было серым. Над его головой… 10.

Десять. Просто цифра десять. Меньше, чем у кого-либо другого. Слишком маленькая. Юри бросилась к нему.

–Чонху! Что с тобой? Ты что-то съел?– Он поднял на неё мутные глаза.

–Голова болит… сильно. -В этот момент цифра над ним изменилась. 9. Юри почувствовала ледяной холод в груди. 8. 7.

–Чонху, вставай! Пойдем, я вызову тебе скорую!-Она схватила его за руку, пытаясь поднять. Он был вялым и тяжёлым. 6. 5. За доли секунды, пока она пыталась дотянуться до телефона, цифра над его головой продолжала таять. Она слышала, как за дверью дома медленно отъезжает такси, увозя последних гостей. 4. 3.

–Чонху!– 2. Зрачки Чонху расширились. Он застонал. 1. Его тело дёрнулось, и он безвольно обмяк в её руках, ударившись головой о столик. 0. В ту же секунду из колонок замолкла музыка. Наступила мёртвая тишина.

Сердце Юри замерло. Она посмотрела на безжизненное тело Чонху. Цифра над его головой исчезла. И в этот момент она всё поняла.

Это был не счёт до праздника. Это был обратный отсчёт до конца.

Её восемнадцатый день рождения стал днём, когда свет в её жизни погас, а вместо него появились цифры. Цифры, которые никто, кроме неё, не видел. Цифры, которые отсчитывали чужие секунды до смерти.

Глава 2

Утро после моего восемнадцатого дня рождения началось именно так, как заканчивалась ночь – с мертвой тишины и леденящей паники. Чонху. Моё тело всё ещё помнило его вес, когда он обмяк в моих руках, его голова ударилась о столик с приглушённым, противным звуком. Ноль.

Я не смогла вызвать скорую. Не смогла сделать ничего. Просто сидела там, на полу гостиной, обнимая его безжизненное тело, пока свет рассвета не стал проникать сквозь плотные шторы, окрашивая пустые бутылки и конфетти в мертвенно-серый. Я слышала, как родители вернулись, как открылась входная дверь, их весёлые голоса, мгновенно сменившиеся на испуганный шёпот, когда они увидели меня, и… Чонху.

Что было дальше, я помню с трудом, словно сквозь ватную пелену. Скорая. Полиция. Допросы. Мои сбивчивые объяснения о том, что он просто вдруг ослаб, о головной боли, о цифрах над головой. Конечно, они не поверили. Никто бы не поверил. Меня утешали, шептали о травме, о шоке, о том, что я перепила. Никто не видел цифр. Никто.

Траур. Похороны. Чонху был тихим парнишкой, но его родители, его младшая сестра… Они плакали, а я стояла в стороне, надкусив губу, чувствуя, как цифра над каждым из них меняется, медленно, почти неуловимо, будто подстраиваясь под силу их горя. Отцу Чонху, над которым ещё вчера красовался внушительный ряд, теперь осталось гораздо меньше. Меня тошнило.

После этого дня я изменилась. Навсегда. Свет во мне погас, и я стала тенью прежней Юри. Смех застрял в горле, яркие платья пылились в шкафу. Школа стала испытанием, настоящей пыткой. Каждый коридор, каждый класс, столовая – везде, куда бы я ни посмотрела, над головами моих сверстников, учителей, случайных прохожих висели цифры. Они пульсировали, менялись, таяли с пугающей скоростью.

Я начала их мониторить. Одержимо. В поисках ответов. Сидела в классе, записывала. В начале урока над учителем английского была одна цифра, к концу – тридцать секунд порой могли съесть несколько десятков, а то и сотен единиц, если он начинал кашлять. На следующий день у одноклассника, который упал и сломал руку на физкультуре, цифра уменьшилась вдвое. Это было невыносимо. Каждый день был напоминанием о том, что время неумолимо утекает, что я вижу этот таймер, но ничего не могу сделать.

Я пыталась экспериментировать. У моей тёти, у неё было что-то около ста тысяч. Я насильно заставила её пойти в больницу, на обследование. Заставила её бросить курить. Каждый раз, когда она делала маленькое изменение, я смотрела на её цифру, затаив дыхание. Иногда она чуть-чуть менялась. Минимально. Словно пересчитывалась. Но никогда не росла существенно. А потом, однажды, она попала в небольшую аварию – ничего серьёзного, просто разбитая фара, – но её цифра уменьшилась на несколько тысяч. Это не было прямо пропорционально моим вмешательствам. Моя бесполезность терзала меня. Я не могла изменить судьбу. Я могла лишь наблюдать.

Я стала бояться смотреть людям в глаза. Бояться встречать новых незнакомцев на улице. В библиотеке, в кафе, в автобусе – везде были они. Числа. Маленькие и большие, мигающие и стабильные, но всегда, всегда ведущие к нулю. Я чувствовала себя так, словно на моей спине висит огромный счётчик, и каждый раз, когда я вижу чужой, он отмеряет что-то и у меня. Возможно, частичку моей души, часть моей юности.

Мои родители. Я любила их безумно, каждой клеточкой своего существа. И когда я смотрела на их головы, на их стремительно тающие цифры, моё сердце сжималось в холодный комок. У мамы, над которой было около семидесяти миллионов… оно уменьшалось каждый день. Не сильно, но постоянно. Я представляла себе, как это происходит: крошечные, невидимые песчинки времени, падающие сквозь невидимые решета, день за днём. У отца, сорок миллионов… Мне хотелось кричать, предупреждать их, обнимать их крепко-крепко и не отпускать. Но я знала, что они не поймут. Моё восемнадцатилетие стало для меня чем-то вроде проклятия безумия, и я не хотела, чтобы они видели свою дочь настолько сломленной. Я молчала, улыбалась через силу, подделывала свою прежнюю, яркую Юри, пока внутри меня всё выжигалось дотла.

Я начала изучать медицину. Не от призвания, не от желания спасать жизни, а от отчаянной, безумной надежды понять. Понять, что это за цифры. Понять, почему они меняются. Узнать, есть ли хоть какая-то лазейка в этом неумолимом таймере. Училась, как одержимая. Часами сидела в библиотеке, пропуская вечеринки, свидания. Мои старые друзья постепенно отдалились. Они не понимали, куда делась их прежняя Юри. А я не могла им объяснить. Я чувствовала себя инопланетянкой, заброшенной на чужую планету, где все говорят на одном языке, а ты, единственная, слышишь иную, скрытую речь.

Во время учёбы на врача я видела всё больше и больше цифр. Пациенты в больницах были для меня открытой книгой. Отделение скорой помощи – настоящий кошмар. Человек, которого только что привезли с инфарктом, над ним цифра в 5 000, и она тает на глазах, несмотря на усилия врачей. Ты знаешь, ты видишь, что счётчик приближается к нулю, и ты стоишь рядом, абсолютно бессильная.

Были моменты, когда я отчаянно пыталась что-то сделать. Увидев у одного пациента низкую цифру, я, на свой страх и риск, уговорила ординатора обратить на него особое внимание, предложила дополнительные анализы. Цифра немного изменилась, он прожил на неделю дольше, а потом всё равно умер от осложнений, которых можно было бы избежать, если бы его цифра изначально была больше, если бы я только могла их передать? Это было так близко, так мерзко. Бесполезность жгла меня изнутри.

С годами я научилась игнорировать их. Ну, почти. Это стало фоновым шумом, который я старалась не слушать. Как шум улицы, который постоянно за окном, но ты научаешься его не замечать. Или как запах, который преследует тебя какое-то время, а потом растворяется, становится частью тебя самой. Я научилась отводить взгляд, если цифра была слишком низкой. Научилась блокировать этот страх, чтобы не сойти с ума, чтобы хоть как-то продолжать жить. Чтобы не проснуться посреди ночи в холодном поту, крича от бессилия.

Работала в одной из самых престижных Сеульских больниц. Ирония судьбы, не иначе. Я, та, кто видит смертный приговор над каждым лицом, теперь была в самом сердце борьбы за жизнь. Моя цель стала чёткой, хотя и была пронизана отчаянием: я не могла их спасти от нуля, но я могла попытаться облегчить их путь к нему. Сделать последние минуты менее болезненными, более осмысленными. Обеспечить им лучший конец, который только мог дать наш мир, не зная, что их время уже сочтено. Это был мой способ справиться с этим проклятием, мой маленький бунт против неумолимости. Моё оправдание для самой себя.

Мои коллеги удивлялись моей стойкости. Я не рыдала, как другие, когда пациент уходил. Я не показывала истерики. Просто тихо и деловито констатировала, закрывала глаза и шла дальше. Они считали меня сильной. Я знала, что я просто опустошена. Каждый раз, когда я видела, как чей-то счёт доходит до нуля, кромка моего собственного существования сужалась, оставляя лишь горечь и тоску.

И вот, одним тусклым осенним утром, когда я, усталая после ночной смены, пила кофе в ординаторской, дверь распахнулась, и на пороге появился человек, ради которого я, возможно, снова захочу бороться. Или окончательно сломаюсь.

Над ним висела цифра. И она была слишком, слишком, слишком низкой.

Глава 3

Я пила слишком горячий и слишком горький кофе, пытаясь отогнать остатки ночного дежурства. Смена была тяжёлой, отделение реанимации держало в напряжении, и даже сейчас, когда я сидела в тишине ординаторской, тело ломило, а мозг отказывался обрабатывать информацию, кроме той, что была жизненно необходима. Я отвыкла удивляться, отвыкла чувствовать что-то, кроме хронической усталости и перманентной тревоги. Мой мир состоял из диагнозов, прогнозов и безмолвных цифр, и я считала, что к этому привыкла.

Дверь распахнулась с лёгким скрипом, и на пороге появился он. Высокий, немного растрёпанный, с синяками под глазами, но с улыбкой, которая… что-то в ней было знакомое до боли. Моё сердце впервые за много лет сделало какой-то странный, болезненный кульбит. Над его головой, яркой, тревожной вспышкой, горела цифра. Я даже не успела мгновенно считать её, как делала обычно. Там было четыре цифры. Немного больше, чем у Чонху в тот проклятый вечер моего восемнадцатилетия, но всё равно ужасающе мало.

Он стоял на пороге, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, ища кого-то взглядом. Его взгляд скользнул по мне, задержался на мгновение, потом пробежался по пустой комнате, и снова вернулся ко мне. В его глазах вспыхнуло узнавание.

–Юри?

Голос. Глубокий, тягучий, с хрипотцой, которая могла быть и от усталости, и от волнения. Это имя, произнесённое им, прозвучало как эхо из давно забытого прошлого. Юри. Не доктор Сон. Просто Юри.

Я нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить. Лицо. Глаза. Явно знаком. Но мой мозг, запрограммированный на медицинские данные и цифры, отказывался идентифицировать его вне контекста больницы. Слишком много лет прошло, слишком много бетонных стен я возвела между собой и той, прежней Юри.

Он сделал шаг вперед, его улыбка стала шире, мягче. От того самого, далёкого времени.

–Это ты! Сон Юри? Я Ким Доён. Мы сидели вместе за партой в пятом классе. Помнишь?

Ким Доён.

Словно электрический разряд пронзил мою память. Пятый класс. Начальная школа. Его немного неловкая, но совершенно открытая улыбка. Его добрые глаза, которые всегда светились искренним интересом, когда я без умолку что-то рассказывала. Мы сидели за одной партой. Смеялись над учителем математики, передавали друг другу записки, делились обедами. Доён, мой первый и единственный настоящий друг на той стадии жизни. Он был не так популярен, как я, не был в центре внимания, но он видел меня. Настоящую меня, которая иногда уставала от постоянного внимания и хотела просто тихо сидеть, рисовать в тетради или читать книгу. Он понимал это. А потом его семья переехала в другой район, и он просто исчез из моей жизни. Без прощания, без адреса. Просто обрыв.

Я почувствовала, как румянец расползается по щекам – давно забытое ощущение. Как же он помнил? Я ведь так давно не была той девочкой. Моё лицо стало строже, взгляд – холоднее. Жёсткость стала моей второй кожей.

–Доён? Ох… Да, конечно, помню. – мой голос прозвучал куда более глухо и безжизненно, чем хотелось бы. Как будто я вытащила его из чужого шкафа.

–Я и не думал, что встречу тебя здесь! – он выглядел искренне счастливым. Его взгляд пробежался по моему белому халату. -Значит, ты доктор? Классно! А я навестить тётю пришёл. Ей сегодня операцию делают.

Над его головой по-прежнему мерцала цифра. Я присмотрелась, пытаясь осознать, почему она меня так тревожит. 2,578. Две тысячи пятьсот семьдесят восемь. Это было время, слишком мало времени. Меньше двух дней. Меньше сорока восьми часов. Господи.

–Какую тётю? Как её зовут? Я дежурный врач, может, смогу помочь. – я услышала свой собственный голос, стальной и деловой, как обычно бывает в больнице. Но внутри меня всё свернулось спиралью ужаса.

–О, она на втором этаже, палата 210, Ким Чонхи. Тебе не нужно беспокоиться, доктор. Ей уже провели консультацию, всё в порядке. – он отмахнулся, явно не заметив моей внезапной собранности. Он улыбался, и эта улыбка… она была такая же, как в те далёкие дни, когда мы строили планы, как сбежать из школы, чтобы съесть мороженое.

Мое сердце продолжало сжиматься от паники. Меньше двух дней. А он кажется таким здоровым, полным сил, немного уставшим, но это всё. Я пыталась найти хоть какой-то намёк на болезнь в его лице, в его осанке, но ничего. Он выглядел… обычным. Это меня пугало больше всего. Самые короткие цифры обычно означали что-то неминуемое и внезапное. Несчастный случай. Внутреннее кровотечение, о котором еще не знают. Инсульт.

–Ты… как сам? Всё в порядке со здоровьем? – я не смогла удержаться. Это было несвойственно мне, так пристально выпытывать у случайного посетителя о его самочувствии.

Доён чуть нахмурился, его улыбка угасла.

–Я? Да, вроде всё нормально. Немного устал – у меня сейчас дедлайн на работе, в студии, но в остальном я как огурчик. Спортом занимаюсь, питаюсь правильно. -Он даже продемонстрировал небольшой бицепс. -А вот ты… ты так изменилась.– Его взгляд стал более пристальным, в нём читалось беспокойство. -Ты… стала другой. Более… серьёзной? Куда делась та Юри, которая вечно смеялась?

Его слова ударили, хуже, чем любая пощёчина. Он видел ту Юри. Ту, которой больше нет. Ту, что умерла много лет назад, похороненная под тоннами цифр и безмолвных обратных отсчетов. И он, сам того не зная, оказался на пороге того же самого.

–Люди меняются, Доён. – я ответила сухо, отодвигаясь подальше, словно его прежнее воспоминание обо мне было заразным. -Больничная работа… она сильно меняет. Ты знаешь, много видишь…

–Ага, представляю. – он кивнул, но его глаза продолжали изучать меня. В них не было осуждения, только что-то похожее на печаль и глубокий интерес. Такой, какой был у него тогда, в пятом классе, когда он часами слушал мои бесконечные истории. – Ну, мне надо идти. Тётя просила бутылку воды принести. Может, зайдёшь к ней в палату? Она тебе обрадуется!

Он улыбнулся снова, эта его старая, тёплая улыбка. И цифра над его головой. 2,577. Она не таяла стремительно, как у Чонху, но каждое произнесённое слово, каждое дыхание отнимало у него драгоценное время.

Мой мозг лихорадочно заработал, как суперкомпьютер. Что могло унести здорового человека за два дня? Если он не жалуется ни на что, значит, это что-то скрытое. Или внешнее. Мог ли быть несчастный случай? Я не могла просто отпустить его. Не сейчас, когда я знала. Знала то, чего не знает никто. Мне нужен был повод. Любой.

–Доён, подожди.– я почувствовала, как отчаянный, давно похороненный импульс поднял голову. -Ты говоришь, ты устал от работы? Может быть, тебе стоит пройти небольшое обследование? Я могу оформить для тебя экспресс-анализы. Просто на всякий случай. Иногда усталость может быть симптомом… – я импровизировала, и мой голос звучал слишком настойчиво.

Он поднял брови, явно удивлённый моей необычной инициативой.

–Что? Доктор Сон, да брось. Я себя отлично чувствую. Переутомление, вот и всё. Я же сказал, дедлайн горит. Зачем лишние траты и время?

–Для твоего же спокойствия.– я сделала шаг к нему, и мой голос понизился до интимного шепота. -Пожалуйста, Доён. Просто небольшой чекап. Через полчаса, если можно. Здесь, в больнице, это не займёт много времени.

Я смотрела прямо на его цифру, ощущая, как внутри меня поднимается волна паники размером с цунами. Мои руки сжались в кулаки. Этот человек… Он был моим прошлым. Частью того света, который я потеряла. И я не могла позволить ему уйти сейчас, когда его время было так близко к концу.

Он колебался, его взгляд задержался на моём лице, словно пытаясь понять, что за тревога таится в моих глазах, за этим профессиональным, строгим выражением. Цифра над ним всё ещё горела 2,576.

–Ладно. – наконец вздохнул он, сдаваясь. -Напомнила, как ты всегда умела меня уговорить на всякую ерунду в школе. – Он улыбнулся уже не так широко, но в его глазах появился тёплый огонёк. -Полчаса, так полчаса. Я схожу за водой для тёти и вернусь сюда.

Цифра… остановилась. Она не уменьшилась, хотя он и говорил. Лишь на мгновение, но не уменьшалась. Это было невозможно. Или… или я нашла ниточку? Или его решение изменило его будущее на микроскопический, но всё же определяющий момент?

Моё сердце колотилось как сумасшедшее. Надежда. Забытое слово, которое теперь расцвело в моей груди, одновременно пугая и маня. Я должна была его спасти. Во что бы то ни стало.

Глава 4

Его легкомысленное согласие на обследование, прозвучавшее как шутка, на самом деле подействовало на меня, словно удар молнии. Неужели это возможно? Неужели я смогу что-то изменить? Надежда, это проклятое, давно забытое чувство, хлынуло в меня с такой силой, что я чуть не задохнулась. Моя обычно отстранённая, деловая маска дала сбой. Мысли скакали, как безумные.

Я постаралась не показать своего волнения. Указала ему дорогу, объяснила, куда идти, какие формы заполнить. Моё сердце билось так сильно, что, казалось, его стук разносился эхом по всему больничному коридору. Пока он шёл, пока его спина скрывалась за поворотом, я не отрывала глаз от цифры над его головой. Она всё так же, пугающе стабильно, горела: 2,576. Не менялась. Не уменьшалась. И это было ещё хуже, чем если бы она таяла. Это означало, что событие, которое должно было обрезать его жизнь, было не долгим постепенным угасанием, а чем-то внезапным, непредсказуемым.

Я помчалась в приёмное отделение, используя все свои связи, все свои полномочия.

–Срочно! Максимально быстро, все возможные анализы! Кардиограмма, УЗИ, кровь, МРТ! Всестороннее обследование, сейчас же!– Мои коллеги смотрели на меня странно. Обычно я была воплощением хладнокровия. Но сейчас голос дрожал, а руки невольно сжимались в кулаки.

Часы ожидания результатов тянулись мучительно медленно. Я не могла усидеть на месте. Ходила из кабинета в кабинет, спрашивала, нервничала. Я знала, что должна доверять коллегам, но мне хотелось самой взять каждую пробирку, самому посмотреть на каждый снимок. Мне казалось, что я что-то упущу, что они не увидят. Ведь они не видели главное – эту проклятую цифру!

Когда пришли первые экспресс-результаты, я почувствовала, как по мне пробегает ледяной холодок, а затем – волна облегчения. Что-то было. Что-то очень серьёзное, но пока скрытое. Опухоль. Злокачественная, но обнаруженная на очень ранней стадии. Настолько ранней, что симптомов ещё не было даже близко. А еще тромб, как раз рядом с опухолью, готовый вот-вот оторваться.

Это был шок. И в то же время – странное оправдание. Моя цифра не врала. Она видела то, что даже самый современный сканер не мог бы обнаружить без целенаправленного поиска. Мой проклятый дар оказался не просто предвестником смерти, а злой шуткой, которая раньше всегда приводила к бессилию, но теперь… Теперь она дала мне шанс.

Хирургическое вмешательство было назначено практически немедленно. Благо, наша больница была одной из лучших в Корее, и специалисты такого уровня были всегда на месте. Я объясняла Доёну всё тщательно и спокойно, пытаясь скрыть дрожь в голосе, когда рассказывала о диагнозе. Он был шокирован. Совершенно здоров, активно занимается спортом, и тут такое. Он смотрел на меня с каким-то странным выражением, смесью благодарности и потрясения.

–Как ты… как ты поняла, что что-то не так? – тихо спросил он, его лицо было бледным.

Я отвела взгляд, сжимая в руке историю болезни.

–Просто… интуиция. Врачебный опыт. Вижу, что человек выглядит уставшим, решаю пройти экспресс-обследование. Бывает.– Я лгала, а внутри меня всё кричало от боли и беспомощности: Я видела твою цифру, Доён! Я видела, что тебе осталось два дня!

Операция. Каждое слово, каждая минута были натянутой струной в моей душе. Я не хирург. Я не могла стоять там, в стерильной операционной, и держать в руках скальпель. Я чувствовала себя бесполезной, но в то же время, как никогда прежде, нужной.

Я не отходила от операционной. Время перестало существовать. Только эти белые стены, невыносимо громкое тиканье часов, которое, казалось, было синхронизировано с исчезающими цифрами, и жгучая, испепеляющая надежда. Мои коллеги предлагали отдохнуть, поесть, поспать. Я кивала, притворялась, что слушаю, но моё сознание было приковано к Доёну, к тому, что происходило за этими дверями. Я представляла себе его, на операционном столе, а над ним, прямо над его макушкой, всё та же цифра 2,576, безжалостно тикающая, пока хирурги пытаются обогнать её.