Комната лжи

Она огляделась по сторонам. В дальнем от окна углу комнаты стоял маленький столик. Сбоку лежал один из стульев, и Нив показалось, что она понимает, что произошло. Сол зачем-то забрался на стул – может, повесить картину? поменять лампочку? – но потерял равновесие и неудачно упал, задев угол стола, потом попытался подняться, но не сумел – опрокинулся навзничь и истек кровью.

У Нив мелькнула мысль, что это какая-то страшная и глупая смерть. И тут Нив заметила на полу еще кое-что, до чего Сол никак не мог дотянуться. Вещь лежала ближе к ней, к окну. Молоток, причем крупный. Рукоятка из серебристой стали обмотана синей изолентой. А вот боек темный, влажный. Нив наклонилась, чтобы рассмотреть повнимательнее. Там точно была кровь. Нив шагнула к телу, но почти тут же отпрянула. Та сторона его головы, которую она сразу не увидела, можно сказать, отсутствовала. Ввалилась в череп. Темное месиво. Там даже угадывались осколки кости.

Нив выпрямилась и ощутила такое сильное головокружение, что подступила рвота, а ноги стали ватными. Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

Посмотрела на молоток, затем – на тело. На тело Сола. Немыслимо. Ситуация казалась невозможной, нереальной, но у Нив постепенно созревала и крепла мысль. Убийство. Сола убили. Она прокручивала эту фразу в голове: кто-то убил Сола. А он ведь написал ей… когда? Час назад? Пожалуй, почти два. И тогда его и убили.

Он достала телефон, чтобы вызвать службу спасения. Нив никогда еще не было так сложно набрать номер. Она дрожащими пальцами потыкала в экран, а потом замерла и обернулась к столу с остатками вчерашнего ужина, который они ели вместе. Тарелки, приборы, полупустая салатница. Но ни вина, ни бокалов. Их даже не надо было искать: Нив и так знала, где они. Она вернулась в коридор, где они спотыкались вчера ночью, прижимаясь друг к другу и держа в руках бокалы и ополовиненную бутылку, открыла дверь спальни, и в нос ей ударил аромат духов – ее духов – и другие запахи, запахи человеческих тел.

Разоренная постель. С каждой стороны от нее – по бокалу. Пустая бутылка валялась на ковре.

В углу стоял стульчик, Нив опустилась на него и впервые с момента, когда вошла в квартиру, заставила себя подумать – не о себе и даже не о Соле, которого любила или, по крайней мере, в которого была влюблена и который сейчас лежал мертвый – его больше не увидишь, не обнимешь. Нет. Она думала о Мейбл, о том, что та пережила за последние годы – кошмарные годы. Она родилась такой активной девочкой, жизнерадостной, хрупкой, но подростком здорово изменилась; в доме постепенно воцарилась мрачная атмосфера, и всех обуял ужас. Может, дело было в наркотиках, может, в парне, от которого дочь потеряла голову – первая любовь зачастую трагична; а может, Мейбл просто перешла в ту стадию, когда не сидится на месте и хочется новых ощущений. Нив стояла, сжимая в руке телефон, и вспоминала жуткие моменты: вот дочь скорчилась в углу своей комнаты, подтянув колени к груди, рядом – лужица рвоты, пустые глаза смотрят прямо на Нив. Вот Мейбл не приходит домой. Возвращается на рассвете – помада размазана по лицу, одежда разорвана. Вот дочь лежит в больнице – лицо почти желтое, руки опутаны трубками – страшная выдалась ночь. Порой Нив и Флетчер думали, что Мейбл не выживет. Каждый раз, когда звонил телефон, у Нив бешено колотилось сердце. Но дочь выкарабкалась. А что будет, когда она узнает, что ее мать ходила налево, предавала любимого отца? Что станет с той расползающейся по швам жизнью, которую они так тяжело и упорно латали?

Нив поднялась со стула, вернулась в гостиную и глянула на лежащего на полу Сола.

Он был мертв. Убит. Но ни ее, ни ее семьи это не касалось. Что бы здесь ни случилось, она ни при чем. Нив покосилась на часы, понимая, что нужно срочно что-то решать и начинать действовать. Шторы на выходящих на улицу окнах задернуты. Из соседнего офисного здания никто ничего не видел.

Нив решилась.

За работу. В спальне она сняла постельное белье и свернула в рулон. Забрала из ванной банные полотенца, еще сырые после вчерашнего. Из второго санузла взяла маленькое. Все запихала в стиральную машину на крохотной кухоньке. Что-то еще? Вроде это все. Поставила быструю стирку: двадцать восемь минут.

Стянула с руки браслет и положила на столешницу рядом с раковиной, отыскала в нижней тумбочке хозяйственные перчатки, надела. Пришлось побегать из гостиной на кухню и обратно, перекладывая тарелки и стаканы в посудомоечную машину. Нив протерла стол и все поверхности. Не забыла ли чего? Она еще раз обошла квартиру. В ванной стоял стакан с двумя зубными щетками. Глупо, но Нив почему-то не сумела вспомнить, какая из них ее, а потому забрала обе.

Она закрыла посудомойку и выбрала самую быструю программу – всего тридцать четыре минуты. Более крупные вещи – салатницу и сковородку, – а также большие ложки сгрузила в раковину. Тщательно отмыла и поставила сохнуть.

Это было только начало.

На кухне стояло мусорное ведро с качающейся крышкой; Нив достала оттуда пакет. Заполнен почти на четверть. Она бросила внутрь зубные щетки. Затем застыла посреди кухни – в груди разливалась тупая боль, текла к горлу, глазам, заползала в голову, тихим гулом отдавалась в ушах – и велела себе хорошенько подумать. Нужно действовать методично: обойти все комнаты и убедиться, что нигде ничего не упустила. Уничтожить все следы своего пребывания здесь. Сол погиб, но вот Мейбл – нет. Вот о чем надо помнить.

Нив выудила из-под раковины еще один мусорный пакет – для вещей, которые она заберет с собой, – и начала с самого простого: с ванной. Стянула с себя мягкий джемпер и оставила его в коридоре, на всякий случай, чтобы не оставлять ворсинок. В шкафчике над раковиной обнаружилась упаковка презервативов – ее она бросила в мусорный пакет. Крем для рук, таблетки от мигрени и маленький кругленький флакончик духов – это ей еще пригодится. Она сгребла в пакет пачку ватных шариков и початую бутылку шампуня, стоящие на бортике ванны. Огарок свечи, которую они зажигали, когда вместе лежали в теплой воде – пламя отбрасывало на поверхность неровные блики, – Нив отогнала от себя это воспоминание. Потом, все потом. Не сейчас. Пакет.

Она облила ванну моющим средством и тщательно ее оттерла, даже под нее брызнула спреем. Прошлась губкой по кранам. Выбросила пилку и мыло – на всякий случай. Отдраила раковину. До чего еще дотрагивалась? Нив попыталась вспомнить. Может, до небольшого зеркала, в котором сейчас отражалось ее лицо – поразительно бледное и суровое, с налившимся синяком? Да еще на ней остался новый черный бюстгальтер, а он в создавшейся ситуации казался до ужаса неуместным. Нив побрызгала средством на стекло, и отражение затуманилось и расплылось.

Теперь спальня. Нив принесла туда два пакета и на мгновение замерла в смятении. Неужели это все на самом деле? Она пошире открыла окна, не поднимая жалюзи. Нужно было устроить сквозняк, чтобы выдул вчерашние запахи. С ее стороны кровати – можно подумать, что они сложившаяся пара и каждый спит со своей стороны – на полу валялся стакан. Нив подняла его, отнесла на кухню, помыла и поставила сохнуть, после чего вернулась в комнату. Заглянула под кровать. Там лежала салфетка, старый билет на поезд, чек за заказанную еще неделю назад еду, ручка без колпачка. Все в пакет.

Каждый новый предмет вызывал всплеск воспоминаний. Нив казалось, что ее снова и снова пронзают насквозь, как ножом. Возле кровати со стороны Сола лежала открытка с картиной Модильяни, которая Нив всегда нравилась, – она подарила ему карточку, но ничего на ней не написала. Они вообще друг другу ничего не писали. Да и зачем? И так почти каждый день виделись, проходили мимо друг друга, прикидываясь, будто не замечают, и глядя куда-то в сторону. И как никто не догадался? Открытку она оставит себе. А еще блеск для губ, дезодорант и колготки. В шкафу, где висели деловой костюм и несколько рубашек Сола, нашлась ее любимая футболка – Нив не помнила, как та здесь оказалась, но ее надо было забрать домой. Она опустилась на колени, чтобы посмотреть, не закатилось ли что под комод, – и тут раздался невнятный звук. Нив оцепенела, дыхание перехватило. Ее парализовал ужас: по квартире кто-то тихо ходил. Но когда шорох стих, Нив с облегчением поняла, что это потревоженные сквозняком из открытого окна жалюзи. Надо продолжать поиски. Нив не сомневалась, что оставила здесь что-то из белья, но, хоть и облазила всю комнату – заглянула в каждый ящик, под подушки и даже под матрас, – не нашла.

Посудомойке оставалось работать семь минут, а стиральной машинке – две. Нив нетерпеливо сверлила глазами красненький огонек, поторапливая его погаснуть, и наблюдала, как в прозрачном окошке крутятся скомканные простыни и полотенца. Машинка завибрировала. Еще минута. Нив убрала сковороду, салатницу и ложки. Когда Сола хватятся? Когда придут его искать? От одной мысли, что кто-то вот-вот постучит в дверь, ее прошибал липкий пот.

Стиральная машинка громко пискнула, и Нив открыла люк, вытащила мокрое белье, запихнула в сушилку и повернула рукоятку – барабан завертелся. Она вспомнила о своих собственных вчерашних вещах, развешанных на веревке в саду и колышущихся на ветру.

На подоконнике в коридоре Нив заметила свои велосипедные фонари – рядом с наградой, которую на прошлой неделе Солу вручили за «инновационный подход в управлении». Модернистский кусок шершавого камня с выгравированным именем. Сол сказал, что такому место разве что в сортире, но даже туда его не донес. Нив схватила фонари и швырнула в пакет.

Теперь гостиная. Там лежал он. Он. Сол. Сол лежал там с проломленной головой и пустыми глазами, но ей все равно нужно было замести следы. Она шумно вздохнула и вошла внутрь. Поначалу Нив старалась не смотреть в сторону тела, но от этого ей стало только хуже. Она чувствовала его присутствие – темного кровавого месива и самого трупа, остывающего и коченеющего. Внезапно ей захотелось дотронуться до него, но прикасаться было нельзя – ни в резиновых перчатках, как санитар в морге, ни голыми руками, как любовница, рискуя оставить отпечатки пальцев. Она вперилась в него взглядом – в тело, которое когда-то было им, и на мгновение позволила себе обдумать другой вариант развития событий: Сол, одетый в этот серый костюм и белую рубашку, открывает дверь, берет Нив за руку, притягивает к себе, закрывает дверь, и на его лице мелькает виноватая улыбка. Они ведь оба знали, какими последствиями это может обернуться, и Нив не считала себя способной на такое. Она была женой, матерью, сотрудником компании, подругой, уже с сединой в волосах и морщинками на лице.

Наконец она отвернулась. На столике лежала картинка, которую она нарисовала, рассказывая Солу об огороде и иллюстрируя на ходу набросками овощей: кабачков, тыквы, чеснока, зеленого горошка, мангольда, свеклы. Нив смяла листок и кинула в мусорный пакет. А вот забытую книгу женских рассказов она заберет домой. На кухне грохотала сушилка. Нив обошла комнату, огибая тело, собирая вещи, пролистывая книги, заглядывая под подушки на диване. Покосилась на гору рабочих документов на столе: папки, скрепленные счета, редферновские брошюры – и решила их не трогать.

Ей вдруг вспомнилась бумажка со стихами – Сол выпросил у нее такой сентиментальный сувенир, чтобы повсюду носить с собой. Просил он одновременно и серьезно, и иронично, с искренней, пусть и немного преувеличенной страстью, и даже еще пьяная тогда от любви Нив заподозрила, что она у него не первая. Но спрашивать не стала. Зачем? С усмешкой записала единственное стихотворение, которое знала наизусть и декламировала, когда перебирала спиртного на вечеринках: «Мне от Дженни звонкий чмок: то она вскочила с кресла…»[1] Дженни было вторым именем Нив, поэтому той казалось, что эти строчки про нее. И где теперь та бумажка?

Нив вернулась в коридор и достала из плаща Сола бумажник. В резиновых перчатках искать было неудобно, но снимать их она не решилась, а потому неловко перебрала все вещи – стихов среди них не оказалось. Тут ей в голову пришла жуткая мысль: а вдруг бумажка у него при себе? Вбежав в гостиную, Нив опустилась на корточки возле тела, сощурилась, чтобы не смотреть на рану, и похлопала его по карманам, а потом и вовсе залезла рукой внутрь – сначала в пиджак, затем – в брюки. Прикасалась она к нему осторожно, но он все равно слегка сдвинулся. Он уже остыл? Конечности одеревенели, кровь свернулась? Стихов не было. Может, дома оставил, спрятал в тайничок. А полиция потом найдет, покажет его жене и коллегам и спросит, узнают ли они почерк. Или он запихал бумажку в ящик стола на работе? Там ее тоже обнаружат, и тогда все коллеги Нив узнают. Потом Флетчер. Потом…

Она встала. Может, Сол вообще выбросил бумажку.

Новое озарение. Мобильный Сола. Где он? Она нервно огляделась по сторонам. Эта квартирка служила ему неким временным пристанищем на случай, если засидится на работе допоздна или, наоборот, должен будет выходить рано утром, поэтому много вещей он сюда не привез: только книги, которые наставил на полку, стопку папок и смену одежды – а холодильник оставил почти пустым, разве что заморозил кубики льда. У Нив дома все постоянно терялось, потому что за десятилетия там скопились горы и горы хлама, но здесь каждый предмет оказывался на виду. Она осознала, что не в состоянии мыслить здраво, а ведет себя как пьяная, пытающаяся прикидываться трезвой. От этой мысли ее пронзил страх. Движения стали дергаными, руки затряслись. Кровь гулко стучала в ушах. Нив на нетвердых ногах бродила по квартире, хотя пора было уже уходить оттуда. Причем побыстрее. Каждая секунда на счету. Что осталось? Стирка. Точно. Она пулей влетела в кухню и открыла сушилку. Постельное белье было еще влажным, и, застонав, Нив включила ее еще на десять минут.

Посудомойка. Она открыла ее и вынула тарелки, приборы и чашки. Со звоном уронила стакан. Собрала осколки, почувствовав, как один прорвал резиновую перчатку и царапнул большой палец. Нив смела их в совок и высыпала в мусорный пакет.

Что она забыла? Кухня напоминала стерильную операционную, но Нив вдруг охватило чувство, что она упустила нечто столь очевидное, что не способна его заметить. Она вернулась в гостиную и уставилась на Сола, будто он и был этой уликой. Его лицо уже начало меняться, темнеть. Поняв, что больше не выдержит, Нив вернулась к уборке.

Придя на кухню, она вытащила из сушилки белье, еще немножко сырое, но и так сгодится. Она заправила его обратно, изрядно повозившись с пододеяльником: он весь перекрутился и скомкался, и ей никак не удавалось его развернуть.

Наконец все было сделано. Нив стянула перчатки, кинула в пакет и завязала горловину узлом. Сол говорил, что из этого района мусор вывозят каждый день, даже в Рождество. Она уже хотела открыть дверь, но поймала себя на том, что так и осталась в одном бюстгальтере, и чуть не рассмеялась – или ее чуть не стошнило на деревянный пол продезинфицированной квартиры, где запах духов и секса смешался с вонью моющих средств и хлорки. Нив надела джемпер, кожанку и шарф. Порезанный осколком палец сунула в рот, подумав, что так недолго и мазнуть кровью по двери. Руки были какими-то чужими, а лицо – неподвижным, резиновым, словно на него налепили маску. Нив едва-едва приоткрыла дверь, подождала, прислушиваясь, а потом вышла на площадку и захлопнула ее за собой.

Снова появилось давящее ощущение, что она упустила что-то критически важное, и Нив застыла с занесенной ногой, не в силах сделать шаг. Ощущение не проходило. Нив открыла маленький почтовый ящик, заглянула внутрь, но ничего там не обнаружила. Она опять достала ключ, отперла дверь, чудом не уронив его, и вошла внутрь. На полу на кухне валялся второй мусорный пакет с ее вещами: духами, книгой, футболкой, колготками – она чуть не забыла его здесь. Нив схватила пакет и запихнула поглубже в кожаный рюкзак, а затем заскочила в гостиную, чтобы напоследок посмотреть на Сола. Его тело казалось меньше – или это комната стала больше. Неужели это когда-то был Сол? Он отдалялся от нее прямо на глазах.

– Прощай, – выдавила она, но ее голос прозвучал слишком резко и неестественно. Со всех сторон слышались звуки: шорохи, скрипы, гул труб. Нив почувствовала движение воздуха. По коже пробежали мурашки, но, обернувшись, Нив никого не увидела.

Выйдя на улицу, она пустилась было бежать с мусорным мешком наперевес, но ноги были как ватные, а дыхание болезненным и прерывистым, словно в воздухе не хватало кислорода. Нив притормозила и попыталась идти спокойным шагом, не выделяясь среди прохожих. Солнце било прямо в глаза, и все вокруг казалось ненастоящим. Оставшаяся позади комнатка ненастоящая – постановка сцены убийства в декорациях. И разворачивающая сейчас перед глазами сцена, теряющая очертания в золотистом сиянии, тоже ненастоящая. А интрижка с Солом – просто горячечный бред женщины за сорок, уставшей от семейной жизни.

Мусорный пакет Нив бросила в кучу таких же позади турецкого ресторана. Что дальше? Она глянула на часы: без двадцати одиннадцать. На мгновение она запамятовала, где оставила велосипед. Точно, на Друри-лейн. Нив направилась туда, очень медленно, будто шла по дну моря, продираясь сквозь толщу воды. Забравшись на велосипед, она вдруг вспомнила про камеры видеонаблюдения, от которых, как все уверяли, не скроешься. Ее наверняка уже засняли, и скоро полицейские начнут изучать зернистые кадры, как она входит в здание в начале восьмого и выскакивает оттуда в половине одиннадцатого – тогда чего ради она так старалась? Нив натянула шарф на лицо почти до носа и поехала прочь, лавируя между припаркованными машинами и почти ничего не видя перед собой.

На дорожке вдоль канала Нив притормозила и слезла с велосипеда. Мысль о том, чтобы вернуться домой, была невыносима: что ей делать в обветшалом семейном гнезде? Там могут оказаться Флетчер или Мейбл, или они оба, и придется вести себя, будто ничего не произошло, и, заикаясь, играть роль самой себя. К этому Нив еще не была готова. На нее, словно обух, обрушилось тяжелое осознание, что она вообще никогда не сумеет оправиться от потрясения. Будь это мимолетный роман, этакий кризис среднего возраста, она бы вышла сухой из воды – конечно, чувствовала бы себя виноватой, но не более того. Постепенно жизнь вернулась бы в привычную колею. Со временем воспоминания потеряли бы болезненную остроту, померкли и легли на полку рядом с другими. Но сегодня все изменилось, стало весомым и опасным. Интрижка обернулась смертью. Убийством.

На воде располагалось небольшое кафе, и Нив пристегнула велосипед и зашла внутрь. В зале было пусто, разве что сидела какая-то молоденькая женщина с каштановой косой почти до талии, а рядом стояла коляска. На мгновение Нив почудилось, что в люльке лежит Мейбл: все странно сплеталось. Малышка и выглядела совсем как Мейбл когда-то: крохотная, лысенькая, на кругленьком личике читается любопытство. Дочь всегда была такой спокойной, такой тихой и загадочной девочкой. Раньше Флетчер и Нив гордились своими родительскими успехами.

Нив заказала чай с бергамотом и устроилась с чашкой у широкого низкого окна. Мимо небыстрой трусцой пробежал очень хмурый здоровяк. Нив обняла ладонями кружку, чтобы немного унять тревогу, и сделала маленький глоток обжигающего чая. Напряжение в груди слегка притупилось. Нив обратила невидящий взгляд за окно.

С Солом она познакомилась девять месяцев назад, когда их загибающуюся крохотную фирмочку – они основали ее с тремя друзьями, тогда им было под тридцать и они только-только получили дипломы школы искусств, – перекупила крупная успешная компания, где он и работал. Та называлась «Редферн паблишинг», а их контора – «Сан сериф». Они рисовали и верстали памфлеты, брошюры, изысканные малотиражные издания на плотной шершавой бумаге с тщательно подобранным шрифтом и форзацем под мрамор, афиши музыкальных фестивалей и поэтических вечеров. В составе «Редферна» они сохранили некоторых старых клиентов, но теперь брались и за буклеты для конференций и специализированные журналы. Гэри сказал, что они собирались завоевать весь мир, но тот в итоге завоевал их самих. Впрочем, они вздохнули с облегчением, когда признали, что дни их великой славы – утомительные, между прочим, – наконец-то кончились и теперь можно спокойно перейти в штат с нормированным рабочим днем, стабильной зарплатой и гарантированной пенсией.

Казалось бы, Нив должна была запомнить первую встречу с Солом. Это должно было быть нечто странное, романтичное или забавное. Но тогда происходило слишком много всего. Они с Флетчером кое-как подошли к концу жуткой двухлетней эпопеи с Мейбл, когда та опускалась на самое дно, а потом пыталась собрать себя в кучу. С грехом пополам они ей помогли – по факту, она справилась и без них, – но ситуация оставалась очень шаткой.

Началась кутерьма с переездом из ветхого здания на Севен-Систерс-роуд в светлый сияющий офис рядом с круговым перекрестком на Олд-стрит. Помимо багажа воспоминаний и эмоций за прошедшие годы накопилось и немало вполне материального багажа: целые шкафы писем, документов, эскизов, набросков… Прекрасные рисунки, которые не грех и в рамку вставить, финансовая отчетность, которую надо сохранить, сентиментальные напоминания о славных прошлых днях, ну и, как водится, груды мусора. Проблема заключалась в том, чтобы разобраться, где что. Это было не просто поглощение, они покидали родной дом и переезжали – нервный срыв обеспечен.

Тогда Сол был лишь одним из новых начальников. Переезду предшествовали многочисленные совещания с людьми в строгих костюмах, которые излагали проблемы, читали нотации, делали замечания и давали ценные указания. Сол наверняка тоже присутствовал, но все они слились в безликую массу, и Нив не помнила, когда общалась с ним, а когда – с кем-то другим.

Когда друзья обустроились на Олд-стрит он время от времени появлялся в поле зрения, как и другие местные обитатели вроде вечно недовольной женщины из соседней комнаты, и прочих сотрудников на ресепшене и у кофе-машины.

Прихлебывая обжигающий чай, чтобы этакой шоковой терапией вернуть себя обратно в привычную жизнь, Нив невольно вспоминала, как в первый раз по-настоящему разглядела Сола. Остальные уже разошлись, она работала в кабинете одна, и вдруг сзади раздался голос:

– Вам пора домой.

Нив обернулась: в дверном проеме, облокотившись на косяк, стоял Сол.

– Это приказ?

– Мне всегда казалось, что можно со всем управиться до шести, – пояснил он, входя в помещение.

Тогда она и рассмотрела его как следует. Высокий, с короткими темными волосами, в которых уже проклюнулась седина, одет в очень светлый серый костюм, слегка отливающий глянцем. Тогда решила, что он совершенно не в ее вкусе. Ей всегда нравились люди не от мира сего, потерянные, измученные. Сол на такого не походил. Зато глаза красивые: серо-голубые, со смешинкой. Теперь, сидя в кафе, Нив вспоминала эти глаза, бессмысленно глядящие в потолок.

– Когда мы только начинали, – ответила она тогда, – и нам давали крупные проекты, мы порой засиживались до утра. Часа в три-четыре кто-нибудь ходил за бубликами, и мы ели их с кофе, а потом продолжали работать.

– Когда вы только начинали, – с улыбкой повторил мужчина и оперся на стол напротив. – Что же изменилось?

– Мы повзрослели, обзавелись семьями, детьми… во всяком случае я. А если нужно искать няню, то очарование сверхурочной работы куда-то испаряется. И уже не хочется посреди ночи жевать бублики, и сама мысль об этом вгоняет в тоску.

– Однако сейчас вы здесь.

– Дома муж. Не волнуйтесь. Я выключу свет, когда буду уходить.

Он развернулся, чтобы ретироваться, но вдруг остановился и снова посмотрел на нее.

– Я тоже в свое время не спал ночами, – поделился он. – Не на работе. Я бы никогда не стал работать всю ночь – это безумие. Но когда учился в колледже, то ходил по вечеринкам, веселился часов до семи-восьми утра, а потом завтракал и шел себе на занятия. Будь у меня машина времени, вернулся бы к себе молодому и сказал: наслаждайся, пока силы есть, потому что лет в пятьдесят – мне, правда, сорок девять, но не суть – лет в пятьдесят ты так уже не сможешь.

– Хуже всего, – добавила Нив, – что в пятьдесят тебе этого даже не захочется.

– Ну хватит, – оборвал ее мужчина. – Довольно уже мрачных наблюдений о подступающей старости. Кстати, выключить не получится.

– Что выключить?

– Свет. Когда будете уходить. Он отключается автоматически во всем здании. Есть такое правило, понятия не имею зачем.

Тогда он говорил, что скоро ему стукнет пятьдесят, но в итоге так и не дожил до этого возраста.

Встреча ничего особенно не значила, но именно с того вечера они начали кивать друг другу в лифте и в коридоре. А когда другие критиковали его, как критиковали всех и все в «Редферне», она не поддакивала.

Нив заказала еще чашку чая.

Как такое могло случиться? Кто мог его убить?

Через неделю или две Нив, уходя с работы, столкнулась в лифте с Солом; завязалась беседа.