Племя Майи

– Нет, – ответила я после недолгого раздумья. – Я благодарна тебе за откровенность. Всегда была.

– Но ты мне не веришь, – ухмыльнулась мать.

Все-таки психиатра с опытом работы почти в полвека сложно было обвести вокруг пальца.

– Стараюсь, – честно призналась я. – Просто, как ты правильно заметила, мозг ребенка ищет те варианты мироздания, которые ему наиболее понятны. Чем старше я становлюсь, тем легче принимаю то, что ты рассказываешь. Но, как ты понимаешь, частичка детской мечты еще жива.

– Хочешь его найти? – догадалась мать.

Я молча кивнула.

– Это невозможно, – отрезала она и, словно прочитав мои мысли, добавила: – И не надо мучить расспросами бабушку, у нее давление!

Бабушку я давно уже не мучила никакими расспросами. Мне даже казалось, что она знает меньше, чем я. Хотя меньше, казалось бы, некуда. Потому разговоры с бабулей на тему моего отца я давно сочла бесполезными и более к ним не возвращалась.

– Ну а лет-то ему сколько было? Твой ровесник? – решилась я на еще один вопрос.

– Плюс-минус, – расплывчато ответила мама и подлила в свою кружку кофе из турки. Мне не предложила: она прекрасно знала, что ее способ приготовления для меня слишком крепкий. Я и не возражала: чай с малиновым листом, собранным летом на даче, был прекрасен. Особенно в сочетании с ореховыми конфетами, подаренными учениками. Мама тоже успела их оценить.

– Какая нежная начинка, – смакуя сладкий кусочек шоколада, проговорила она.

К теме моего зачатия мы больше не возвращались: ни в тот день, ни позже. Я окончательно убедилась, что разговоры об этом вести бесполезно: пока мама сама не решит поделиться со мной, ничего вытянуть из нее не удастся. В версию о том, что она не помнит даже имени второго родителя, я, безусловно, не верила.

Разумеется, еще в детстве я сделала вполне логичное предположение:

– Мама, я Майя Аркадьевна потому, что моего отца зовут Аркадий?

– Нет, – улыбнулась мама.

Хорошо помню тот зимний день: мы возвращались из парка, где я вдоволь накаталась с заледеневшей горки. На улице было уже темно, мороз окрасил наши щеки в алый. Пальцы в рукавичках замерзли настолько, что ледянку я сама нести не могла – ее держала мама, которая сама, я подозреваю, замерзла тогда ничуть не меньше.

– Потому что ты Арина Константиновна?

Она нахмурилась, силясь проследить детскую логику.

– Ну, «Ар» – это первые две буквы твоего имени, а «Ка» – первые две буквы отчества. Вот и получается: Ар-ка-дьевна, – произнесла я по слогам.

– Константиновна пишется через «о», – хладнокровно поправила мама и убила во мне всю непосредственность разом.

Когда я стала старше и снова вернулась к вопросу выбора моего отчества, мать объяснила это так:

– К твоему красивому имени важно было подобрать что-то созвучное, при этом оттеняющее его мягкость.

– То есть ты просто примеряла к Майе разные мужские имена? – удивилась я.

– Именно так.

Тогда я рассчитывала услышать если не какие-то подробности об отце, то хотя бы историю о ее школьной влюбленности в какого-нибудь Аркашу с веснушками и очками на пол-лица. В память о светлом юношеском чувстве она могла выбрать для меня такое отчество. Однако мне его подобрали словно курточку на весну: чтобы цвет к лицу, сидела хорошо и была с небольшим запасом – дети ведь быстро растут.

«А еще «А» – первая буква в алфавите», – хотелось мне тогда съязвить, но делать этого я не стала, отдавая себе отчет в том, чем это может кончиться.

Отношения с мамой у нас всегда были хорошими. Во многом потому, что я прекрасно знала, что можно говорить и как поступать по отношению к ней. В подавляющем большинстве случаев мне удавалось сдерживаться. С самого детства я усвоила: мама всегда права, и переубеждать ее в этом – себе дороже. Пришла я к этому пониманию методом проб и ошибок, как и любой человек. Просто несколько раньше, чем мои сверстники усваивают такие уроки. То ли потому, что мама была единственным моим родителем и все мое внимание было сосредоточено на ней, то ли я действительно не напрасно выбрала свою профессию и была поистине прирожденным психологом.

Волосы давно высохли, а я еще какое-то время стояла, внимательно разглядывая свое лицо и держа прибор в руках. Вытащив вилку из розетки, я сунула фен в ящик под раковиной.

Интересно, значит ли то, что присланный мне нотариусом адрес находится в нашем городе, что отец тоже всю мою жизнь жил где-то неподалеку? Возможно даже, что все это время мы покупали хлеб в одной булочной или ходили к одному стоматологу, не подозревая, кем приходимся друг другу.

А что, если все это чей-то розыгрыш? Не мог Ромка мне таким образом отомстить за то, что я отказалась сегодня приезжать к ним в гости и делиться с Елизаветой Степановной впечатлениями от выступления Епифана?

Я вдруг вспомнила вчерашний имейл: «Я знаю, кто убил твоего отца». Неужели и это его рук дело? В детстве мы часто разыгрывали друг друга. Правда, оно давно прошло, да и тема для шутки уж очень деликатная. Сомнительно, что брат стал бы переходить эту грань.

На всякий случай я взяла телефон и решила проверить, что находится в доме номер три по Левобережной улице. Если никакой нотариальной конторы там нет, то это точно чья-то странная выходка. Впрочем, Громов мог и не жить в нашем городе, а приехать специально для встречи со мной. В таком случае странно с его стороны сообщить адрес, но не указать точного времени встречи. Или он готов сидеть ждать меня в каком-нибудь кафе до вечера? А может быть, уверен, что я немедленно сорвусь с места и примчу.

Часы на экране телефона показывали десять часов сорок пять минут. Звонил он более получаса назад, а значит, его ожиданий я уже не оправдала, по-прежнему находясь в собственной квартире.

Я открыла приложение с картой города и вскоре убедилась, что нотариальная контора на Левобережной улице имелась и там сегодня действительно был приемный день.

Выходило, что если звонок и был чьим-то розыгрышем, то шутник основательно подготовился. Я принялась перебирать в голове всех, с кем общалась в последнее время и кому могла чем-то не угодить.

В школе были каникулы, и я не появлялась там уже пару недель. В психологическом центре последнее время я работала только с постоянными клиентами, новеньких не появлялось у меня уже около месяца. Да и большинство старых разъехались кто куда на лето.

За мою личную жизнь мама переживала не зря – с последним ухажером я рассталась еще зимой, причем по его инициативе, так что карать меня спустя полгода вроде бы было не за что. Новых пассий на горизонте пока не наблюдалось.

Мои раздумья прервал звонок. На этот раз звонил Ромка.

– Планы не поменялись? – весело поинтересовался он.

Брат, вероятно, имел в виду дела, на которые я ссылалась накануне.

– Кардинально!

– Отлично! – обрадовался Ромка. – Значит, приедешь?

– Нет, позвали тут в одно местечко…

– И все-таки предательница, – фыркнул он.

– Что за привычка перебивать?

– Молчу, – мигом присмирел мой собеседник.

– Отец объявился.

– Мой? – не понял Ромка.

Я бы на его месте тоже не сразу сообразила. История моего происхождения, точнее, мамина версия, была ему прекрасно известна.

– Мой!

– То есть как? Откуда?

– С того света!

– Опять кошмары снятся? – участливо поинтересовался брат.

Меня и правда порой донимали страшные сны, но сегодняшний звонок нотариуса был вполне реальным. Я поведала Ромке о разговоре с Громовым.

– Неужели ты до сих пор дома? – не поверил он.

Я ничего не ответила, рассудив, что молчание – знак согласия.

– Езжай, – наставительно продолжил брат. – Майя, вперед!

Будто нотариус мог исчезнуть или сбежать.

– Только тете Арине не говори!

– Почему?

Я и не собиралась звонить матери, чтобы поделиться новостью, мне просто было интересно, чем руководствуется брат, призывая не посвящать родительницу.

– Ну, знаешь… – Он осекся, но после паузы продолжил: – Я бы не стал.

– И я не стану.

– Сходи на встречу, послушай, что тебе скажут. Потом уже решишь, кому следует об этом знать, а кому нет.

– Дело говоришь! – похвалила я родственника и предложила: – Может, со мной?

– Не могу. Лиза на маникюр усвистала, я с Аришкой сижу.

Несмотря на то, что Ромка к моей матери относился с некоторой опаской, уважал безмерно. Даже дочь свою назвал Ариной. Сказал, что будет счастлив, если ребенок вырастет таким же самодостаточным и уверенным в себе, как моя мать. Видимо, потому, что этих качеств недоставало ему самому.

– Но я бы с удовольствием, – поспешил добавить он, тяжело вздохнув. – Ладно, не отвлекаю. Собирайся и поезжай! Жду звонка.

Рассудив, что ничего не потеряю, прокатившись до центра города, через десять минут я покинула квартиру.

Левобережная улица, несмотря на название, располагалась в некотором отдалении от реки и прогулочной зоны. Застроенная лет сто назад похожими друг на друга особняками со строгими фасадами, она часто попадала на фото туристов и страницы хроник, хотя никаких достопримечательностей тут не имелось.

В доме номер три со стороны улицы имелась одна-единственная дверь: распашная, дубовая. Вела она в гостиницу, которая, как мне показалось, занимала весь особняк. Недолго думая, я вошла и приблизилась к стойке регистрации, предположив, что контора арендовала одно из помещений отеля. Я ошиблась: сотрудница в голубой форменной жилетке и белоснежной рубашке подсказала, что нотариус находится во дворе.

Обойдя дом, я увидела небольшую пристройку, которая, очевидно, появилась тут не так давно, как само здание. На серой двери висела неприметная табличка: «Нотариальная контора».

Я вошла в небольшое помещение. Прямо напротив порога высилась стойка, из-за которой едва виднелась чья-то светловолосая макушка. Хозяйка блондинистой шевелюры вытянула шею и поприветствовала меня:

– Вы по записи? – уточнила она.

– Нет, но Петр Евгеньевич заверил, что будет меня ожидать.

– Майя Аркадьевна? – улыбнулась девушка, на секунду опустив глаза куда-то за стойку.

– Да.

– Присядьте, пожалуйста. Петр Евгеньевич сейчас с клиентом, но очень скоро освободится. Желаете чай или кофе?

От напитков я отказалась, устроившись на небольшом кожаном диване у окна. Одна створка была распахнута, и с улицы доносились приятный шелест клена во дворе и чириканье воробьев. Дворик выглядел ухоженным и уютным – наверняка об этом позаботились в гостинице, ведь окна доброй части номеров выходили именно сюда. Я множество раз бывала на Левобережной, но ни разу не заглядывала во дворы. Теперь мне отчего-то захотелось побродить и по остальным. Можно будет заняться этим после встречи с нотариусом. Стоило вспомнить о Громове, как дверь его кабинета распахнулась, и оттуда показался молодой мужчина в сером костюме. На меня он даже не взглянул, направившись прямиком к двери.

– До свидания, – пропела блондинка из-за стойки.

Похоже, что клиент покинул нотариуса и вскоре настанет мой черед. В подтверждение моих слов уже через минуту секретарь позвала:

– Майя Аркадьевна, прошу вас.

Она вышла из-за стойки и теперь распахивала передо мной дверь. Я поднялась с дивана, откашлялась и вошла.

Петр Евгеньевич – грузный мужчина лет шестидесяти – восседал в огромном кожаном кресле за дубовым столом, ничуть не уступавшем ему в масштабах. Блондинка указала мне на мягкий стул с высокими подлокотниками. Я устроилась напротив, а Громов, не сводя с меня взгляда, бросил блондинке короткое:

– Кофе.

Девушка бесшумно скрылась, а мужчина, опершись о столешницу, с шумом приподнялся и, отвесив короткий кивок, обратился ко мне:

– Рад снова вас приветствовать, Майя Аркадьевна.

– Взаимно, – выдавила я, толком не понимая, что готовит мне это знакомство и стоит ли радоваться.

– Как я успел сообщить, встреча наша касается завещания вашего покойного родителя.

– В моем свидетельстве о рождении указан лишь один родитель – мать, и она, хвала небесам, жива и даже относительно здорова, – упрямо напомнила я ему.

– Это не может не радовать, – улыбнулся Громов. – Однако это имело бы значение в ситуации, если бы покойный не оставил завещания. В нашем случае имеется бумага, предписывающая исполнить волю завещателя относительно вашей персоны. Соответственно, кем вы приходитесь умершему по документам – совершенно не важно. Хоть сиделкой. Таких случаев, к слову, в моей практике было не счесть. Свое состояние оставляли медсестрам, домработницам и даже няням детей.

Я внимательно слушала, силясь представить себе ситуацию, когда человек склонен поступать таким образом. Вывод пришел довольно скоро: это, должно быть, очень одинокие и несчастные люди.

Секретарь вернулась с подносом и поставила его передо мной: чашка ароматного кофе, миниатюрный сливочник и розетка с шоколадным драже. Вскоре точно такой же набор возник и на столе перед моим собеседником.

– Значит, о моем существовании он знал, – вздохнула я.

Громов осекся – в этот момент он как раз рассказывал душещипательную историю о старике, решившем одарить соседку по даче. Старушка радовалась недолго: скончалась через неделю после мужчины, и в итоге все унаследовал ее непутевый сын. Я не хотела перебивать, но слова вырвались сами собой, будто без моего участия.

– Выходит, что так, – загадочно улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Он жил в нашем городе?

– Нет, в Красных Оврагах.

О таком населенном пункте я слышала впервые.

– Это где?

– Километров триста отсюда.

– Всегда?

– Что вы имеете в виду? – не понял Громов.

– Он всегда там жил?

– Точная биография завещателя мне неизвестна. Но последние годы – абсолютно точно.

– Ясно, – я закусила губу.

– Интересная вы особа, Майя Аркадьевна.

Я вскинула брови, а он поспешил пояснить:

– Обычно в таких случаях людям не терпится узнать, что им причитается по завещанию, а уж потом они начинают задавать вопросы. И то не всегда.

– Наверное, в тех ситуациях они на что-то претендуют или хотя бы имеют представление, кто является автором завещания. Я же вообще ничего не понимаю. Мужчина, оставивший вам бумаги, вообще может оказаться мне совершенно посторонним. Вдруг это какой-нибудь сталкер, тайно следивший за мной?

– За вами следили? – Громов подался вперед, внимательно за мной наблюдая.

– Кто знает, – деловито ответила я и взяла в руку чашку.

– Предлагаю все-таки ознакомиться с волей умершего, а потом уже строить догадки. Возможно, после оглашения завещания ваши вопросы и сомнения отпадут сами собой.

Откашлявшись, Громов поднялся с места, кресло его откатилось и шумно ударилось о стену. Мужчина прошел к сейфу, открыл его и извлек на свет большой конверт из плотной бумаги. Вернувшись на свое место, он провел рукой по вороту рубашки. Как по волшебству в кабинете вновь появилась блондинка. И не одна. Петр Евгеньевич объяснил о необходимости присутствия свидетелей. Затем он долго и неуклюже вскрывал конверты и зачитывал волю того, кого неуклонно называл моим отцом.

– Значит, Аркадий, – произнесла я в задумчивости, когда мы вновь остались в кабинете одни.

– Что, простите?

– Его звали Аркадий, – пришлось мне повторить.

Громов смотрел на меня и, кажется, снова размышлял, почему я задаю странные вопросы, неочевидные в такой ситуации.

– Иванов Аркадий Александрович, – медленно повторил нотариус.

Я кивнула, непонятно с чем соглашаясь. На самом деле все мои мысли были о матери. Теперь я еще больше сомневалась в том, что мое отчество было выбрано ею едва ли не случайно, и еще меньше в том, что завещание оставил посторонний человек. Точнее, номинально умерший действительно был мне фактически чужим. Мы никогда не встречались, я ничего не знала о нем до сегодняшнего дня и, признаться, давно не рассчитывала разжиться хоть какими-то сведениями.

Вся эта информация обрушилась на меня потоком, и я хваталась то за один факт, то за другой, не зная толком, на чем следовало задержать внимание.

Аркадий Александрович, живший в Красных Оврагах, прекрасно знал о существовании у него дочери. Более того, счел меня достойной стать его наследницей. Должно быть, чувствовал за собой вину за то, что не принимал участия в моем воспитании.

– Значит, он знал, где я живу, раз обратился именно к вам, а не к нотариусу поближе к месту своего проживания, – вслух размышляла я.

По моему мнению, если Иванов поступил таким образом, он точно знал, где меня следует искать.

Громов молчал, внимательно за мной наблюдая. Удивительно, что он еще не попросил меня удалиться, ведь процедура оглашения завещания была окончена.

– Вы были с ним знакомы? – догадалась я.

– Немного, – не стал отрицать Петр Евгеньевич.

– И как давно он знал о моем существовании?

– Наше знакомство с Аркадием Александровичем нельзя было назвать настолько близким, чтобы он делился со мной подробностями своей личной жизни. Мне кажется, ваши вопросы можно будет задать его родственникам, если вы решите поехать на похороны или просто их навестить…

– Похороны? – перебила я.

– Ну да. Аркадий Александрович будет погребен по православным канонам…

Нотариус продолжал говорить, а я не могла поверить в услышанное. Отчего-то мне казалось, что с момента смерти Иванова прошло уже достаточно много времени. Теперь же оказалось, что у меня есть шанс увидеть отца, пусть и в гробу, но все же.

– Его убили? – откашлявшись, спросила я, невольно вспомнив вчерашнее послание.

– Кажется, он умер от сердечной недостаточности. Опять же, лучше осведомиться на месте. Похороны состоятся завтра. У меня есть вся необходимая информация, могу ее вам направить.

– Будьте добры, – кивнула я, поднимаясь.

Ноги вдруг показались чугунными, тело отказывалось подчиняться.

Уже на пороге, взявшись за ручку двери, я резко развернулась и сделала несколько шагов в сторону стола.

– Майя Аркадьевна, с вами все в порядке? – забеспокоился Громов.

– Петр Евгеньевич, я правда не думала, что когда-нибудь узнаю хоть что-то о собственном отце. Кем он был, можете сказать? Хоть что-то, – умоляла я.

– Порядочным человеком.

Я выжидательно смотрела на него, не собираясь сдаваться.

– Аркадий Александрович был талантливым доктором, более того – настоящим альтруистом. Собирался развивать медицину в регионе, строить реабилитационный центр в Красных Оврагах. Жаль, что его плану не суждено реализоваться.

– Ну, может быть, его задумку воплотит кто-то другой.

– Очень в этом сомневаюсь, Майя Аркадьевна, слишком много сложностей, которых любой другой просто испугается.

– Большое вам человеческое спасибо, что поделились. Всю сознательную жизнь я считала, что мое отчество – плод маминой фантазии, а имя моего родителя она не помнит. После их случайной связи он исчез и ничегошеньки обо мне не знает. Теперь же оказывается, что Аркадий Иванов прекрасно знал о моем существовании все эти годы… – я осеклась. – Или?

– Что? – не понял Громов.

– Или о том, что у него есть дочь, он узнал не так давно?

– Все же вам лучше поговорить с его родственниками, – виновато улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Или со своими, – усмехнулась я и направилась к двери.

Солнце слепило, и я пожалела, что не взяла с собой из машины солнцезащитные очки. Я прошла до конца Левобережной улицы, глядя исключительно себе под ноги: во-первых, от новостей меня слегка покачивало, а во-вторых, так глаза хоть немного спасались от яркого света. В руке я крепко сжимала телефон. Мне ужасно хотелось позвонить матери и призвать ее к ответу. Но Ромка был прав: не стоит родительнице знать о происходящем. По крайней мере, пока.

Зная ее, я почти не сомневалась: она все это время была в курсе того, кто мой отец и где он находится. Вопрос только в том, как Иванов узнал о моем существовании. Было ему это известно с самого начала или он искал меня долгие годы? А может быть, мать в какой-то момент сама нарисовалась с этой замечательной новостью? Вот только зачем? Просить пособия на мое содержание? Но мы и так не бедствовали. Впрочем, денег, как известно, много никогда не бывает.

К тому же, если отец участвовал в моей жизни финансово, к чему оставлять мне что-то по завещанию? Он и так вносил свою лепту. Громов сказал, что родственники у него имелись. Логичнее было бы оставить все им.

Однако более всего меня занимал другой вопрос. Если Иванов знал обо мне, почему не связался? Неужели ему не хотелось познакомиться с собственной дочерью? Хотя, возможно, у него семеро по лавкам в этих его Красных Оврагах. Тогда снова непонятно, зачем завещать что-то мне, когда можно оставить это детям, которые являются его отпрысками на законном основании. Впрочем, им может достаться куда больше, чем то, что отписано мне. Вдруг он мультимиллиардер?

Телефон в сумочке разрывался, и я решила-таки извлечь его на свет. Звонил, конечно же, Ромка.

– Ну что? – просипел он в трубку.

– Лиза вернулась? – ответила я вопросом на вопрос.

– Ага.

– Сможешь спуститься кофе попить в пекарне на первом этаже вашего дома?

Повисло молчание, только частое дыхание братца не позволяло забыть, что он все еще на проводе.

– Ясно. Благоверная находится где-то рядом, и при ней ты не можешь озвучить, что так далеко она тебя не отпустит!

– Лиза готовит сборную солянку, можешь купить свежего хлеба по пути?

– Все понятно. Я приезжаю на обед, и это, похоже, единственная возможность поговорить с собственным братом.

– Я тоже тебя люблю.

К тому моменту я успела отойти довольно далеко от нотариальной конторы. Хотела было отправиться к брату пешком – отсюда было минут пятнадцать ходьбы до их дома, но вспомнила, что приехала на машине, которую нежелательно было надолго бросать в центре города. Развернувшись на пятках, я зашагала в обратном направлении, туда, где оставила автомобиль.

Уже достигнув нужного подъезда, я вспомнила о хлебе, который просил захватить братец, и отправилась в пекарню. А ведь могли бы спокойно попить здесь кофе, если бы Ромка не был таким подкаблучником.

– М-м, ржаной, теплый еще! – обрадовалась Лиза, забирая у меня бумажный пакет.

Ромка с Аришей на руках появился из гостиной.

– Привет, Маюша! – Брат взял руку дочери и помахал мне в знак приветствия.

– Муж сказал, тебя сегодня не ждать, но хорошо, что выбралась! – Лизавета Степановна была после маникюра в приподнятом настроении.

Она устремилась в кухню, и я следом за ней.

– Спасибо за билеты в филармонию, мы чудесно провели время! – поспешила я поблагодарить хозяйку.

– Ну ничего, скоро и я смогу выбраться в свет. – Лиза легонько хлопнула себя по пышной груди.

– Кстати, не знала, что Епифан такой красавец! – заявила я, пользуясь тем, что в кухне мы пока были вдвоем.

– Жаль, что к внешности ум не прилагается…

– У него с этим проблемы? – удивилась я.

– А ты как думаешь? Такую женщину упустил!

Все-таки самооценке Елизаветы Степановны можно было позавидовать.

– Ну, талантом бог точно не обделил, – резюмировала я.

В дверях возник Ромка. Он усадил Аришу в детский стульчик, а сам устроился за столом, явно давая понять, что пришло время обеда. Лиза разлила суп по тарелкам, поставила на стол сметану и дольки лимона на блюдце, а я помогла нарезать принесенный хлеб.

– Жаль, что у меня в доме такой пекарни нет, – сетовала я, наслаждаясь хрустом румяной корочки.

– Радуйся! Было бы у тебя такое заведение под боком, давно перестала бы в джинсы помещаться! – фыркнула Лиза.

– У нас в роду по женской линии никто к полноте не склонен, – вступился за меня Ромка.

– То-то и видно, что все в мужскую ушло. – Лизавета Степановна выразительно посмотрела на Ромкино пузо, обтянутое полосатой футболкой.

В солянке жена брата знала толк. Мы с удовольствием съели по тарелке, а кто-то даже две. Ариша с любопытством наблюдала за нами. Ей досталось пюре из индейки и кабачка, которым Ромка успевал кормить дочь параллельно со своей трапезой. Аппетит у девчушки был явно в отца. Она принялась кукситься, давая понять, что не отказалась бы от добавки.

– Ладно, – сдалась Лиза. – Пойдем за десертом.

Она вынула дочь из стульчика и отправилась в спальню.

– Ох уж это грудное вскармливание, – улыбнулась я брату.

– Ага, нам не понять! – хохотнул он в ответ, провожая своих девчонок взглядом.

Как только Ромка убедился, что нас никто не слышит, он придвинул свой табурет вплотную ко мне и шепотом спросил:

– Ну что там?

Он с такой опаской косился на дверь, что я не удержалась от колкости:

– Коридор.

– Майя, не вредничай, – протянул брат.

– Там если и не мой родитель, то человек невероятной щедрости. Завещал мне квартиру в Москве и счет в банке.

– На какую сумму?

– Пока не знаю.

– А квартира большая?