Путь доблестного воина Ахалвина. Часть III

Тимур Кошкаров

Путь доблестного воина Ахалвина. Часть III

Глава 1

Ночь над долиной Бистрицы была неестественно тихой, словно сама природа затаила дыхание перед грядущей бурей. Ни крика совы, ни шелеста листьев под лапками ночных тварей. Лишь далёкий, настойчивый плеск воды в каменистом русле да сдержанная перекличка часовых на южном фланге нарушали звенящую тишину. Огромный тумен Перуна, растянувшийся на многие вёрсты, стоял лагерем у самого подножия Дукльского перевала, в последнем тесном ущелье, что отделяло его от раскинувшихся внизу, словно чёрное полотно, земель гепидов. Позади остались коварные снега Карпат, впереди ждала неизвестность.

Перун не спал. Сон бежал от него, гонимый зудящим предчувствием. Обходя посты, он вслушивался в тёмное дыхание ночи, пытаясь прочитать в нём скрытые знаки. Он знал, что воеводе не подобает самолично проверять караулы, особенно в такой час. Тумен-баши, как почтительно величали его гунны, должен восседать в своей походной юрте, окружённый охраной и советниками, погружённый в чтение карт и донесений. Но разве могут рождаться свежие мысли в душном замкнутом пространстве, где видишь лишь почтительные лица тысячников и слышишь только то, что они считают нужным доложить? Нет. Чтобы постичь истинный смысл происходящего, нужно остаться наедине с ночным небом, позволить холоду звёзд пронизать тебя насквозь, прочесть усталость и тревогу на лицах простых воинов у костров, ощутить кожей вибрации надвигающейся угрозы.

Как сейчас.

Часовые несли службу исправно, и никакой человек не смог бы проскользнуть мимо их зорких глаз. Человек – нет. А серая, скользкая тень, мелькнувшая меж стволов сосен? Ещё одна. Бродячий пёс, решивший поживиться остатками от людского пира? Такое бывало – пятнадцатитысячная рать, плетущаяся в походной колонне, как магнит притягивала разномастных падальщиков. Но эти тени вели себя иначе. Они не рыскали в поисках пищи, а смыкались, окружая его, двигаясь с тихой, хищной целеустремлённостью.

Первый волк атаковал со спины, могучее тело сорвалось с места в яростном прыжке, оскаленная пасть целилась в сонную артерию. Но рефлексы, отточенные в схватках с драконами и людьми, сработали быстрее мысли. Резкий удар локтем сбил прыжок, и в следующий миг стальной клинок, вспыхнув в лунном свете, прочертил по шее зверя смертельную черту. Тот рухнул на землю с хриплым завыванием, и уже на глазах у изумлённого Перуна его облик начал расплываться, превращаясь в искажённое гримасой боли и ярости лицо человека.

– Алтын! – громко крикнул Перун, отскакивая на шаг. – Волки!

Он знал, что молодой гунн, его тень и правая рука, всегда где-то рядом. Но времени дожидаться помощи не было. Второй оборотень уже прыгнул на него, целясь когтями в грудь, третий зашел в ноги. Меч в руке Перуна запел свою привычную, страшную песню. Это был не легендарный Грам, но славянские кузнецы, его же ученики, тоже не зря ели свой хлеб. Сталь гудела в ночи, рассекая шерсть и плоть. Одна из тварей вцепилась ему в плечо – железная хватка не дрогнула, ответный удар клинка в сердце был безжалостен и точен. Другой прыгнул на спину – Перун рывком ушёл вперёд, позволив противнику проскользнуть мимо, и в последний миг развернулся, вонзив остриё в горло.

Их было много. И они не ведали страха. Но это их не спасло. Волк, сорвавшись с места в длинном прыжке, не пролетел и половины пути, как был отброшен в сторону метко пущенной стрелой. Он ещё не успел рухнуть на землю, как второй хищник, уже почти достигший Перуна, свалился с торчащим в глазнице оперенным древком. Руку Алтына нельзя было спутать ни с чем: он успевал выпустить четыре стрелы, прежде чем первая достигала цели.

Диверсанты, поняв, что засада раскрыта, мгновенно рассеялись, растворившись в лесной чаще. К Перуну уже подбегал запыхавшийся Алтын, с тетивой, ещё дрожащей от недавнего выстрела.

– Тумен-баши, прости! Я должен был быть рядом!

– Вины твоей тут нет, Алтын, – отозвался Перун, отирая клинок о плащ одного из убитых. – Это я забываю, что отныне всегда хожу под прицелом. Где наши союзники, даки? Не ушли ещё? Позови ко мне Карпата. И Тори.

Алтын коротко свистнул, и словно из-под земли возникли двое его вестовых. Через мгновение, получив приказ, они исчезли в темноте. Вскоре в юрту Перуна, освещённую трепещущим светом масляной лампы, вошли двое: кряжистый, испещрённый шрамами Карпат, предводитель местных даков, и сухопарый, с пронзительным взглядом Тори Собачья Лапа, начальник разведки тумена, получивший своё прозвище за редкий дар превращаться в пса.

– Гепиды знают о нашем марше, – без предисловий начал Перун. – Их лазутчики, принявшие звериный облик, проникли в самую сердцевину лагеря. Значит, жди беды. Мы в ловушке этого ущелья, где враг может устроить нам каменную могилу. Карпат, ты рождён среди этих скал. Возьми людей Тори, проверь все высоты над перевалом, все тропы, откуда можно обрушить на нас гору. Выставь там дозоры. Немедля.

Когда они ушли, пытаться уснуть было бессмысленно. Перун развернул на столе кожаную карту, но взгляд его был обращён внутрь себя. Великий Элла, которого римляне называют Аттилой, движется южнее Дуная, круша их твердыни, расчищая путь к Рейну. Первый удар будет нанесён по Галлии, по землям, знакомым ему из той жизни, где Перун звался Сигурдом. Его тумену поставлена иная задача: идти севернее, через лесистые земли, заготовить материал и тайно навести переправу через великую реку, дав армии гуннов возможность атаковать внезапно, сократив многочисленные потери. Именно поэтому он вёл своих воинов через горы, намеренно выбирая трудный, но скрытный путь.

«Вокруг главных сил Аттилы сейчас вьются все разведки мира, – размышлял он. – А мы должны стать тенью, невидимым молотом. Но сохранить тайну не удалось. Гепиды тут как тут. Каким же легкомысленным надо быть, чтобы пройдя столь тяжкий путь, пасть от руки горстки диверсантов, пробравшихся в самую ставку? Моя кожа, омытая кровью дракона, тверда к стали, но это не убережёт от камня, сброшенного на голову. Моя жизнь принадлежит не только мне, но и каждому, кто пошёл за мной. Я не вправе их подвести».

За этими нелегкими думами его застал рассвет, алеющий над зубчатыми гребнями гор.

– Алтын!

– Слушаю, тумен-баши!

– Позови ко мне Бьярки и Фроди.

Вскоре в юрту вошли два брата, олицетворявшие стальную мощь тумена: Бьярки, командир копейщиков, грузный но подвижный, и флегматичный, с колким взглядом Фроди, начальник отрядов самострельщиков.

– Слушайте, други, – сказал Перун, указывая на карту. – Выдвигаться на равнину поодиночке – значит отдать людей на убой. Выходить будем стальной стеной. Так: первая сотня выбегает, занимает оборону, прикрывая выход щитами. Под её прикрытием – вторая, третья… Пока не соберём ударный кулак в тысячу копий. Если врага нет – сочтём за учение. Если есть – встретим во всеоружии. Идите и продумайте порядок. Не мне вас учить ратному делу.

Вперёд выслали разведчиков Тори. Те, словно тени, сливаясь с местностью, заняли наблюдательные посты, создав живую цепь оповещения, где условными знаками и криками птиц передавали вести вглубь ущелья. Движение обозов замерло. Вперёд выдвигались копейщики и самострельщики, собираясь на заранее выбранных площадках. Дорогу к выходу расчистили от всяких помех – каждая секунда могла стоить жизней.

От разведки поступила донесение: на равнине, у самого выхода из ущелья, замечено скрытное движение. Враги, и их немало, укрылись в придорожной роще.

Итак, всё готово. Раздалась короткая команда, и первая сотня, прикрываясь щитами, стремительным броском высыпалась на открытое пространство. В считанные мгновения, отработанными до автоматизма движениями, воины сомкнули щиты, создав сплошную стену, ощетинившуюся частоколом копий – грозный дикобраз, готовый к бою.

Не успели гепиды опомниться, как из ущелья, точно из чрева горы, выскочила вторая сотня. Строясь в беге, она заняла место слева от первой, наращивая стальную стену. Затем третья, четвёртая… Лишь тогда в стане врага поднялась тревога. Молниеносность и выучка славян ошеломили их. Раздался дикий боевой клич, и в дружинников Перуна полетели первые стрелы и камни.Но беспомощно отскакивали от сплошной стены щитов.

Тогда с очередным исступлённым рёвом гепиды, вооружённые топорами и мечами, густой толпой хлынули из-за деревьев в яростную атаку. К тому моменту уже семь сотен копейщиков стояли несокрушимой фалангой.

– Гром! – пронеслась над строем чёткая команда.

Передние шеренги дружно опустились на колено, и из-за их спин, с шипящим звуком, в надвигающуюся лавину врага вонзился смертоносный залп самострельных болтов. Целиться не было нужды – плотная масса гепидов была идеальной мишенью. Через три секунды – новый залп, и ещё один.

Гепиды, неся потери, успели преодолеть две трети расстояния, но их строй редел на глазах.

– Щит! – прогремела новая команда.

Копейщики поднялись, встретив яростный натиск непробиваемой стеной щитов и остриями копий. Строй не дрогнул. Раненых тут же отводили назад, в ущелье, где их принимали руки товарищей. А им на смену из горного прохода выбегали новые сотни, смыкали ряды и, под мерный, зловещий бой бубна, начинали теснить врага с флангов, осыпая новыми залпами «грома».

У гепидов, бившихся в ярости о стальную стену, возникло жуткое ощущение: чем больше они рубят и кромсают, тем неумолимее вражеский строй нарастает и сжимается вокруг них, как стальные тиски. Они уже стояли по щиколотку в крови и наступали на тела своих павших собратьев. Их ярость сменилась ужасом, а ужас – паникой. Первые ряды дрогнули, и вот уже вся орда, путая направления, бросилась прочь, к спасительному лесу.

– Гром! – раздался им вдогонку привычный уже приговор.

Многие из бегущих так и не достигли спасительных деревьев, сраженные в спину безжалостными болтами. Ущелье было очищено. Стальная стена выстояла.

Глава 2

Три дня тумен Перуна, словно гигантский уставший змей, сползал по скользким, подтаявшим карпатским склонам, пока наконец не вырвался на простор широкой речной долины. Воздух здесь был мягче, пах влажной землёй и прелой хвоей, а с южных склонов холмов уже смотрела на свет тёмная, почти чёрная почва, лишь кое-где припорошенная кружевными остатками снега. Деревни гепидов, попадавшиеся на пути, стояли пустынными и безмолвными, словно вымершие; их обитатели, опасаясь чужаков, попрятались в глухих лесных чащобах, оставив на произвол судьбы свои скромные пожитки. Но воины Перуна, следуя строжайшему запрету, в селения не заходили, дома не трогали, довольствуясь припасёнными ещё в славянских землях провиантом.

Место для лагеря выбрали удачно – на пологом берегу реки с чистой водой. С высоким холмом для дозора по правую руку и старой, могучей рощей дубов и сосен по левую, что сулила обильный материал для строительства укреплений. Перун поднял руку – и мгновенно, как по волшебству, замерла вся огромная, десятитысячная масса людей, коней и повозок.

– Становись лагерем, – раздался его спокойный, уверенный голос, и приказ, подхваченный десятками голосов сотников, покатился по всему войску.

Началась отлаженная, привычная работа. Сперва землемеры, используя армейские копья как эталон, отмерили и расчертили прямо на земле будущие улицы и кварталы, отметив ключевые точки вбитыми в грунт самострельными болтами. Командный сектор на возвышенности быстро обрёл вид круглой крепости из заострённых и вкопанных в землю брёвен, оплетённых ивовыми ветками и обмазанных глиной. Для простых ратников и ремесленников дружно принялись сооружать двускатные шалаши из коры и дёрна, утепляя мхом и располагая строгими рядами, дабы в случае тревоги можно было быстро выстроить боевые порядки. В центре уже дымил общий очаг – место вечерних собраний и молений. Перун, чтящий Христа, не запрещал старых богов, говоря, что любовь к ближнему, кою несёт Спаситель, живёт в сердце каждого воина, к какому бы пантеону он ни обращался.

Особое внимание уделили оборонительным сооружениям: вырыли ров шириной в два шага, насыпали вал, укреплённый брёвнами, через каждые сто шагов возвели сторожевые вышки. Лагерь превращался в неприступную крепость.

Пока кипела работа, по окрестным деревням отправились конные разъезды с миром, а не с мечом. Везли не угрозы, а топоры, вилы, лопаты – всё то, что нужно в крестьянском хозяйстве. Воины, сами в большинстве своём из землепашцев, чутко понимали опасения местных. Чувствуя на себе внимательные взгляды из-за деревьев, оставляли свои дары на видных местах – на деревенских площадях или у колодцев – и уезжали, не дожидаясь благодарности.

Расчёт Перуна оправдался. Спустя несколько дней к лагерю потянулись первые смельчаки с телегами, гружёными зерном, копчёным мясом и зимними овощами. Торговля завязалась, сначала осторожная, потом всё оживлённее. Крестьяне возвращались в свои дома, убедившись, что эти странные завоеватели не несут угрозы. Мокруша, главная целительница тумена, отправила своих учеников по деревням – лечить больных, не требуя платы. Но благодарные селяне пытались сунуть в руки знахарей горшок с мёдом или кусок домашней ветчины. И обижались, если те отказывались.

Казалось, хрупкий мир и доверие установлены. Перун отдал приказ о строительстве постоянной мельницы и кузницы, намереваясь оставить здесь небольшой гарнизон, чтобы иметь тыловую базу. Ему с войском нужно было продолжать поход к Рейну.

Но тут грянула беда.

Из деревни в десяти верстах к юго-востоку примчалcя запыхавшийся гонец. Люди в деревне падали замертво со страшными признаками: рвота, судороги, почерневшие губы. Умерло уже семеро, трое – дети. И шёпотом, а потом и вслух, люди заговорили: это славяне отравили колодцы, чтобы очистить землю для себя.

Перун и Мокруша выехали немедля. Колодец в деревне казался чистым и глубоким, но знахарку сразу привлек едва уловимый сладковато-гнилостный запах. Осмотр больных не оставлял сомнений.

– Яд, – мрачно подтвердила Мокруша, проверяя воду своими снадобьями. – Не природный. Сложный. Искусственно изготовленный.

В тот же день пришли вести ещё из трёх деревень. Та же картина: смерть, страдания и один и тот же укоряющий шёпот: «Это они! Славяне!». Хрупкий мост доверия, выстроенный с таким трудом, рухнул в одночасье. Торговля прекратилась, дороги опустели, в лесах снова замерцали враждебные огоньки.

Собрав совет, Перун сказал сурово:

– Силой мы лишь подтвердим их худшие подозрения. Молчанием – подпишем себе приговор. Нужна правда. И она должна быть явлена всем.

Он приказал прочесать все леса вокруг, искать тайные тропы, установить дозоры у каждого колодца, предложить щедрую награду – не золотом, а железом и защитой – за любую весть.

Через три дня анты-разведчики донесли: из глухого ельника, где, по словам старожилов, и зверь-то не ходит, струится дымок. Отряд Перуна двинулся туда по весенней хляби.

За полузамёрзшим водопадом они нашли пещеру, превращённую в адскую лабораторию. Полки, уставленные склянками с порошками и жидкостями, мешки с ядовитыми кореньями, книги с чужеродными письменами. А на столе – списки деревень с пометками: «отравлена», «готовится», «под наблюдением». И ящик с пузырьками, помеченными знаком волчьей головой с каплей на клыке – гербом гепидов.

Вскоре был захвачен и весь лагерь диверсантов – двадцать семь человек во главе со жрецом, лицо которого было изрыто ритуальными шрамами. Он пытался сжечь улики, но был схвачен.

Перун не стал вершить суд единолично. Он созвал совет старейшин со всех окрестных деревень, пригласил ремесленников, женщин, всех, кто пострадал. Собрание под открытым небом у реки стало судом народа. Связанные диверсанты стояли на коленях перед лицом тех, кого они обрекли на муки.

– Вы травили воду,