Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8

Второй вопрос к связисту – знает ли он, кто такой полковник Егоров, доложит ли ему, как положено или просто проигнорирует эту странную радиопередачу и продолжит заниматься своими делами? У него и без этого своих проблем хватало.

В дверь уже натурально ломились. Та гремела, но петли и засов пока держались.

Вдруг уже стало как-то подозрительно тихо… Виктор Викторович, будто что-то почувствовал, отскочил двери и как раз вовремя – стороны раздалась стрельба. Пули с жутким треском дырявили дверь, выбивая деревянные щепки и ошмётки. Запахло пыльной древесиной, пороховыми газами. Несколько секунд – сильный удар и входная дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену и отскочив от нее. Сломанный засов упал на пол. Внутрь ворвались трое вооружённых, сильно заросших черной бородой душманов, за ними был ещё кто-то в типичной пятнистой военной форме НАТО-вского образца.

Чекист среагировал верно – он сразу же бросил пистолет на стол, медленно и аккуратно снял с плеча автомат и опустил его на пол. Сопротивления оказывать не стал, а то еще пристрелят.

– Ты! – второй американец посмотрел на майора безумными глазами. Говорил он на ломаном русском языке с сильным акцентом. – Ты со смертью играешь! Что ты сделал, а?

Но Кикоть лишь усмехнулся, однако отвечать не стал – просто замер со слегка поднятыми вверх руками.

– Сэм? Что здесь было? – теперь американец посмотрел на связиста.

Тот что-то ответил, но Виктор не уловил смысл.

– Ах ты, сукин сын! – в следующее мгновение, в лицо майора прилетел приклад автомата. Удар был достаточно сильный – потерявший сознание чекист полетел в сторону. Обрушив висевшую на стене книжную полку, майор рухнул на пол, словно мешок с цементом…

***

Когда я вновь открыл глаза, то сначала ничего не понял.

Было темно, с большим трудом угадывались грубые очертания стен, мебели, потолка из кривых жердей. Судя по всему, сравнительно небольшое. Я лежал на спине, на чем-то твердом… Было неудобно. Под головой лежала свернутая в рулон тряпка. Мысли были вязкие, думалось с трудом. Самочувствие – дрянь.

Вокруг – ни души! Это и хорошо, и плохо – как посмотреть.

Всё тело жутко болело, голова гудела. Сильно хотелось пить – пересохший язык во рту ворочался с трудом, едва ли не прилипал к зубам. В горле саднило.

Я попробовал пошевелиться, но острый приступ боли очень ясно дал мне понять, что сейчас этого делать не стоит. Рано.

Где я?

Прислушался – полная тишина, лишь где-то свистел ветер. Звон в ушах прошёл, но со слухом всё равно было не очень хорошо. Отчего-то пахло кипяченой водой.

Я даже не мог сказать, если у меня хоть одно место, где не чувствовалась боль. Это нормально – было, уже проходили.

Последнее, что я помню, как весь израненный скатился с какого-то крутого холма, угодив в грязь. Если это была какая-нибудь горная речка, то почему я не слышал шума воды? Озеро, пруд, заводь? Да что угодно!

Северная часть Афгана очень похожа климатом и погодой на ту, что была в Туркменской ССР. Немного зелени, холмы, равнины. Были и реки, но я не помню их названий.

Черт возьми, да даже не это главный вопрос… Как я тут очутился? Ну не сам же в бессознательном же состоянии я приполз непонятно куда?!

С большим трудом приподняв голову, я увидел, что в разных местах моего тела видны белые полоски бинтов, кое-где с пятнами крови. Ног я толком не увидел, пошевелить ими не смог. Но обуви на них как будто бы не было.

Очевидно, атаковавшие БТР-80 душманы меня не нашли – иначе сейчас бы я был либо мёртв, либо валялся бы на земле в зиндане и смотрел на ночное звёздное небо. Они бы точно не стали меня перевязывать, тратя медикаменты на какого-то бесполезного, тяжелораненого шурави. Но кто же меня нашел? Оказал первую помощь, притащил сюда… Кто?

Я снова попробовал пошевелиться и перевалиться на бок, но только зашипел от боли. Правая рука была изодрана, в районе лба жгло что-то непонятное. Правый глаз открывался с трудом, лишь наполовину. Меня сковала жуткая слабость, каждое движение буквально кричало – не двигайся, сейчас это лишнее. Но такой расклад меня не устраивал – если я чего-то не знаю, то не успокоюсь, пока не узнаю. Неведение – хуже ожидания.

Вдруг где-то в стороне, не очень далеко что-то громко хлопнуло, затем звякнуло.

– Эй… – тихим, хриплым и надтреснутым голосом, просипел я. – Есть кто?

Но никто не отозвался. Я снова попробовал приподняться, однако опять ничего не получилось.

Тяжко опустив голову обратно на импровизированный валик, я устало прикрыл глаза и внезапно вырубился. Усталость и слабость взяли свое.

Когда я открыл глаза в следующий раз, то увидел, что уже рассвело. Вокруг по-прежнему не было ни души, царила тишина. Отчетливо различались всё те же каменные стены, грубо обмазанные глиной. Потолок, действительно, был из деревянных жердей, на которые сверху была навалена сухая, серая солома. Свет почти не пробивался, что даже странно. Обстановка – мрачная. На стене висела какая-то полка, на ней грубая глиняная посуда. Кувшин, какая-то коричневая тарелка, пара горшков. Повернув голову вправо, я увидел циновки. Грубый шкаф. Обложенный камнями очаг.

В строении было два небольших окна, из которых пробивался яркий солнечный свет. Пахло дымом, какой-то жженой травой.

Мое общее состояние по-прежнему было хреновое, но вроде бы стало немного полегче. Глаза уже не закрывались от усталости, хотя голова болела так, что хотелось просто лежать с закрытыми глазами. Внезапно я почувствовал, что на лбу лежит что-то мокрое, слегка прохладное. С большим трудом приподняв левую руку, я попытался стащить это со лба, но получилось только со второго раза. Это была марлевая повязка желтоватого цвета, видимо, сделанная из нескольких слоёв самого обычного бинта. Компресс?

– Эй, да кто здесь? – как можно громче попытался произнести я. – Эй?

Голос был слабый, хриплый – как будто бы чужой. На мгновение я подумал, что я снова умер и опять где-то переродился, но почти сразу понял, что это не так.

Я, абсолютно беспомощный, лежал на чём-то твёрдом и ничего не мог понять. Кое-как повернув голову влево, я увидел перед собой небольшую, сильно потёртую эмалированную кружку тёмно-зелёного цвета. Точно такая же была у меня в казарме, когда только попал в часть, неподалеку от границы с Афганистаном. Если попытаться описать мое состояние, то просто не хватит слов. Больших трудов мне стоило дотянуться здоровой рукой до кружки – внутри оказалось тёплая вода. Попытка утолить жажду, ни к чему хорошему не привела – половину воды разлил и лишь малая часть попала в рот. И все равно это было весьма кстати.

Чёрт возьми, да мне даже глотать было больно! Смочил только губы и небо.

Вдруг, где-то сзади раздался скрип скрежет. Что-то стукнуло, зашуршало. Послышались шаги. Кто-то вошел.

На всякий случай я прикрыл глаза.

Увидел худощавую фигуру, в свободной Афганской одежде голубовато-серого цвета. Судя по всему, это был старик – я видел густую шевелюру седых волос, сверху была традиционная шапка пуштунка.

Старик повернулся ко мне, несколько секунд было тихо.

– Шурави, я знаю, что ты очнулся… – раздался шелестящий голос незнакомого мне человека. – Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Иначе зачем бы я тебе оказывал помощь?

Я медленно приоткрыл глаза, увидел бородатое, испещренное морщинами лицо старика. Афганец, не иначе. На вид, ему лет шестьдесят с лишним, но я вполне мог ошибаться, ведь горцы всегда выглядят моложе, чем их возраст на самом деле.

Голубые глаза, на щеке глубокий рваный шрам. Взгляд внимательный, буквально пронизывающий. Даже жестокий. На лице не было ни капли сострадания – только холод. Даже высокомерие.

– Ты кто? – тихо пробормотал я.

– А какая разница? – негромко произнес старик. – Я спас твою жизнь. Остальное неважно.

Несколько секунд было тихо.

– Где я? – одними губами, едва слышно спросил я.

– Там же, где и раньше. На нашей земле. А сейчас в моем доме. У тебя много ран. Никто не знает, что ты здесь… Я нашёл тебя вчера утром, едва взошло солнце.

Вчера? Это что же получается, я больше суток провалялся в отключке? Вообще, для изнуренного организма, отдавшего все резервы на последний рывок – моё состояние вовсе не удивительно. Ещё неизвестно, какого рода и характера мои раны и травмы.

– Что ты намерен со мной сделать? – глухим голосом спросил я, глядя на старика.

Вопрос простой, но вместе с тем очень важный. Какова моя дальнейшая судьба? Если он меня нашёл, спас и подлатал, зачем ему все это нужно? Точно не из человеческого сострадания и солидарности. С другой стороны, быть может, он преследует какую-то цель? Мне нужно было понимать, зачем и почему он спас мою шкуру и что меня ждёт дальше…

– Пока не знаю… – вдруг ответил тот, отвернувшись. – Один из шурави два года назад убил моего сына!

Честно говоря, такого резкого ответа я совершенно не ожидал. Кто он, этот старик? Друг или враг? Что он намерен сделать? Мирное афганское население, в разных частях республики, далеко не всё поддерживало присутствие на своей земле советских солдат. Мотивы были разные. Они вполне могли улыбаться тебе как гостю, а как только отвернёшься, вонзить нож в спину. Никогда не знаешь, чего ожидать от таких людей, уставших от бесконечной войны.

– Зачем ты мне помог?

– Хватит вопросов… – он говорил на ломаном русском, иногда путая слова и предлоги, то и дело переходя на пушту и обратно на русский. – Спи…

Вдруг, вытащив что-то из кармана, он сунул это мне под нос… Я вдохнул, закашлялся. Внезапно почувствовал, как через неприятные ощущения проваливаюсь в какой-то странный сон.

– Что… что это такое? – я вяло взмахнул забинтованной рукой, попытавшись отмахнуться от руки этого странного старика, но получилось совсем плохо.

– Мы поговорим, когда я решу, что для этого пришло время! – твёрдо произнес он, глядя мне в глаза.

Я еще успел уловить смысл, но обдумать услышанное уже не смог – мозг уже уверенно проваливался в сон, а за ним и весь организм.

Чёрт возьми, подобный расклад меня совсем не устраивал… Ну, ничего! Выкарабкаемся!

Глава 3. В плену у Сафира

Кажется, прошло около суток.

Большую часть прошедшего времени я проспал, а когда очнулся, увидел рядом на столике кривую глиняную тарелку с какой-то мелкой крупой, грязно-коричневого цвета… Судя по всему, она была сваренной. Выглядело неаппетитно, но в животе все равно заурчало. Я не смог определить, что это такое, но было похоже на грубый, плохо почищенный булгур. Как на вкус – пока не знаю.

Не было ни ложки, ни вилки – по-видимому, подразумевалось есть прямо так, руками из тарелки. Моджахеды, крестьяне и местные торговцы ели именно так, без приборов. Рядом с тарелкой стояла все та же эмалированная кружка с теплой водой.

Внезапно, вот прям в эту секунду мне зверски захотелось есть и пить. Это хорошо – прямой показатель того, что мой организм взял курс на поправку. Это хороший знак. Я облизнулся, кое-как дотянулся до тарелки.

Прислушался – тишина. Старика не было. Сложно говорить о том, кто спас тебе жизнь, при этом не зная, как к нему обращаться.

С трудом повернувшись на бок и приподнявшись на локте, я наконец-то получил возможность рассмотреть свои израненные ноги – все в бинтах. Кое-где были видны небольшие пятна крови, просочившиеся сквозь плотные бинты. Очевидно, меня посекло осколками, когда взрывной волной мое тело выбросило из салона бронетранспортёра.

Из-под слоя бинтов торчали мои грязные ступни с пальцами, кое-где с размазанными следами засохшей крови. Неприятный момент, но могло быть намного хуже. Дубовые армейские берцы, хотя и порядком ношенные, все же выдержали. Хорошо, что из военного госпиталя меня выпустили в ботинках, а не в резиновых шлепанцах… Иначе бы сейчас картина была бы совершенно иной.

Старик-афганец приходил раз в день, перевязывал и обрабатывал мне раны, но все процедуры делал молча. Он был агрессивен, злился на меня. Ругался. Я пробовал заговорить с ним, задавал самые простые вопросы, но тщетно. Тот молчал, хмурился и напрочь меня игнорировал. Не скажу, что меня это сильно раздражало, скорее, просто было странным.

Дотянувшись до тарелки с булгуром, я осторожно взял ее перевязанной рукой и принялся есть прямо так, рукой. Вытер ладонь о китель. Конечно, хорошо бы руки помыть, да нечем и вряд ли у меня это сейчас получится. Пришлось рискнуть – ну да, диареи мне сейчас для полного комплекта не хватало. Нужно превозмогать.

Впрочем, никаких последствий, к счастью, не было.

Вареная крупа и впрямь очень напоминала булгур, но всё-таки это было что-то другое. Полусухая, практически безвкусная. Ни соли, ни сахара у старика не было, либо он просто не хотел их тратить на меня. И это тоже было странно, поскольку медикаментов он почему-то не жалел. Одних только бинтов перевел не меньше трёх упаковок. Если вдуматься, то откуда у него все это? И кто он, черт возьми, такой?

Доел все, что было в тарелке. Запил водой. Голод немного утолил, жажду вроде бы тоже. Хорошо бы ещё добавки, однако сразу слишком много нельзя. Вернул тару обратно.

Полулежать в такой позе было неудобно – рука быстро затекла, поэтому я попробовал сменить позу. Пришлось сесть, хотя это далось мне нелегко. Болели бока, руки, ноги… Черт возьми, да все болело! Хорошо, что острой боли уже не было… Наверняка несколько ссадин и синяков я получил в то время, пока катился с того холма.

С трудом приняв вертикальное положение, я осмотрелся повнимательнее.

Начал с себя – голова тоже перемотана в районе лба, правая рука забинтована. Вероятно, это последствия удара о камни. Судя по ноющей боли, там рваная ссадина или что-то в этом роде. На щеке глубокая царапина – такая заживёт, шрам все равно останется надолго.

На мне все так же была военная форма, грязная и потертая, в пятнах крови. Штанины распороты, частично срезаны. Обуви, как я ранее уже говорил, на ногах не оказалось. Старик снял и выбросил?

Помещение оказалось сараем. Самым обыкновенным, каких в Афганистане тысячи. Да и не только в этой республике. Вместо кровати, какой-то уродливый, грубо сколоченный топчан, твердый и неудобный. Очаг, гнутый, сильно закопченный чайник туриста. Угли.

Тесновато, свободного места совсем немного. Для троих здесь уже будет совсем неудобно. Естественно, никакого электричества… Они жили совсем иначе, не так, как привык среднестатистический советский человек. Крыша и стены есть? Хорошо, это и будет дом, хотя бы на время.

Прислушавшись к собственному самочувствию, я вдруг пришел к выводу, что голова уже почти не болит, звон в ушах тоже пропал. Это уже хороший знак – иду на поправку, все заживает как на собаке. Китайской.

Справа на стене прямо в стену был вбит ржавый железный крюк, на котором висела обычная цепь. Не очень толстая – на таких в различных деревнях и сёлах держат дворовых собак.

Дверь деревянная, из кривых досок. Через многочисленные щели пробивался белый свет. Было тихо, как и до этого. Наверняка дверь заперта – в своем состоянии этого я проверить не мог. Пока не мог.

Очевидно, старик либо жил где-то рядом, либо наоборот, не здесь, а где-то на удалении.

Что это, кишлак? Отдельный сарай? Дом? Заброшенные руины?

Ранее я ошибочно считал, что эта часть гор на севере Афгана уже давно вся разведана вдоль и поперек. Однако мое участие в разведывательной операции в прошлом году показало, что эти горы скрывают много секретов… Все доклады за несколько лет были фиктивными. А между тем, иногда происходит нечто важное! Стоит только вспомнить ту встречу с американским агентом.

Интересно, будет ли кто-то искать наш БТР и УАЗ? Наряд из комендатуры, старлея Чеснокова… Кто-то же ими руководил, причем с явными нарушениями и не совсем официально. Получается, я не погиб, я пропал без вести. Тоже ничего хорошего, но хотя бы не похоронка.

Да, спустя время их, конечно же, найдут, посчитают тела… А что же со мной? Будут меня искать, не будут? Или кому я на хрен сдался?

Сидеть было тяжело, поэтому я опустился обратно на топчан. Сделал всего несколько движений и уже устал… Накатился сон. Черт возьми, такими темпами я буду долго приходить в себя.

Не прошло и получаса, как снаружи послушали шаги. Скрипнула дверь, внутри стало светлее. На входе показался старик с каким-то большим свертком в руках, на плече висел кожаный бурдюк. Никакого оружия при нем, я не заметил и это по-своему хорошо и плохо.

Когда он заметил меня сидящего почти вертикально, окинул внимательным взглядом, тяжко вздохнул. Молча закрыл за собой дверь, кинул свёрток рядом со мной.

Я тихонько наблюдал за его действиями, затем негромко произнёс:

– Кем бы ты ни был, я благодарен тебе за спасение… За то, что оказал помощь. Правда, не понимаю, зачем тебе вообще это было нужно? Кто ты такой?

Старик слушал, но никак не реагировал на мои слова, он развязывал свёрток.

– Может, хотя бы имя своё скажешь? – спросил я, пытаясь вывести его на разговор. Тот снова не ответил.

– Когда я поправлюсь, что ты намерен делать?

Несколько секунд было тихо, но было очевидно, что несмотря на заданные мной вопросы, старик не собирался разговаривать. Откуда такие принципы?

– Черт возьми, я что, со стеной разговариваю? – вспылил я, устав от его безразличия. – Ответь мне! Ну!

– Дерзкий… – хмыкнул он. – Ну, ничего!

Развязав свёрток, он выудил оттуда какие-то мятые тряпки, похожие на одежду.

– У меня нет никакого желания с тобой разговаривать! – медленно процедил он, протягивая каждое слово. Видимо, все же решился поговорить. – Скажи спасибо, что я не бросил тебя, а притащил сюда… Там, на берегу, ты сдох бы, будто собака.

– Где я? Куда ты меня притащил? Откуда?

– Это мой дом, а меня зовут Сафир. И больше на твои вопросы я отвечать не буду. Я ещё не решил, что с тобой делать… А если будешь шуметь, если не станешь соблюдать мои правила, сильно пожалеешь.

– Сафир? – переспросил я. – Это же не Афганское имя! Кто ты такой? Таджик? Нет, не похож.

Больше в тот день я не добился от него ни слова. В том же свёртке у него оказалась половина какой-то лепёшки не первой свежести, но зато вполне съедобной. А в бурдюке оказалась вода.

Пробыв в сарае совсем немного времени, он вскоре вышел и закрыл за собой дверь. Судя по звукам снаружи, дверь он закрыл на замок. Ну, ясно, чтобы я не сбежал.

У меня было много времени подумать над ситуацией – больше тратить его оказалось просто не на что. Картина не такая уж и сложная, главное – рационально подойти к делу.

По ощущениям я просидел в этом сарае три дня, три чертовых дня. Это было нелегко – торчать в четырех пыльных стенах, да ещё и в одиночку. Большую часть времени я, конечно же, спал. Набирался сил. Во время сна организм восстанавливается лучше всего. Во время бодрствования, я самостоятельно снял повязки, и я смотрел свои раны на ногах. Правая нога пострадала больше, чем левая. Раны глубокие, от когтей. На заживление уйдет не меньше месяца, но торчать столько в этом сарае – крыша поедет!

В целом, картина была более-менее ясна. При подрыве БТР-80 меня, действительно, хорошо посекло мелкими осколками, большая часть которых неглубоко осела в икрах, голенях и бёдрах. Судя по всему, пока я был без сознания, Сафир извлёк их все или почти все. Исходя из этого, напрашивалась закономерная мысль: он что, врач? Военный хирург? Здесь, в глуши?

Впрочем, где именно находилось это место, я не знал. Вполне возможно, что он нашёл меня за много километров отсюда, притащил на волокуше, привез на осле, сплавил на плоту! А может, у него есть машина? Теоретически возможно, хотя это слишком жирное удовольствие для одинокого старого афганца. Как ее обслуживать в условиях, когда страна погрязла в многолетней войне? К тому же, воюющие душманы из оппозиции непременно заметили бы здесь транспорт и просто забрали бы его для своих нужд.

Нет, крайне маловероятно, что у него вообще есть машина. В горах она ни к чему, потому что там дорог нет.

К тому же, быть может, мы сейчас и не в горах вовсе. Большая часть северной части Афганистана – это холмистая равнина и предгорье. Открытая, пусть и частично. Все просматривается авиацией. Правда, вертолеты по-прежнему почти не летали из-за угрозы «Стингеров».

Старик Сафир приходил каждый день, оставлял немного еды, воду и менял повязки. Он все время молчал, практически не разговаривал. Был мрачным, угрюмым. Я все время наблюдал за его действиями – видно было, что он знал, что делает. При этом никаких особых средств для оказания медицинской помощи у него не было – судя по тому, что я увидел, все медикаменты были из советских армейских аптечек. Не только АИ-1, но и полевых сумок ротных и взводных санинструкторов.

Я сделал вывод, что все это либо было выменяно, либо украдено. Или же просто найдено после нападения духов на какой-то немногочисленный патруль или колонну. Не исключено, что именно так Сафир нашел и меня…

На четвёртый день он явился снова.

Прямо с порога заявил:

– Ходить уже пробовал?

Конечно же, я пробовал. Было больно, тяжко – меня хватило всего на несколько шагов. Из небольшого окна я увидел, что сарай стоит в предгорье, вокруг скалы, нагромождения из камней и валунов. Но имелась и дорога, по которой редко ходил транспорт.

– Ну да, пробую…

– Это хорошо. Тебе нужно помыться.

– И как я это сделаю?

– Выходи из дома, увидишь! Я помогу!

– Я ходить не могу! Да и зачем мне твоя помощь?

– Вот! – он поставил рядом со мной самодельный костыль. – Пригодится!

И верно – с ним, действительно, ходить было ощутимо легче. Забегая вперед, привык я к нему не сразу. Когда я выбрался во двор, то увидел ещё два сарая – один повыше, другой пониже. Оба выглядели нежилыми. Ещё я видел небольшой ручей, в котором едва слышно журчала вода.

Мыться пришлось холодной водой – никаких удобств. Окончательно сбросив себя всю свою старую, рваную одежду, я остался в одних трусах. Позднее, старик ее сжег или закопал.

– Ну, чего встал? – возмущённо спросил Сафир. – Ты мыться будешь или как?

– Вода ледяная же!

– И что?

Я не стал возражать – мыться в ручье, сейчас, пожалуй, единственный вариант соблюдать гигиену. После госпиталя, после ранений, это нужно было сделать. Сильно хромая, опираясь на костыль, я подошёл к ручью. Сафир дал мне глиняный горшок с ручкой, чтобы я использовал его как ковшик. Во дворе я нашел нож, который только для резки бумаги.

Было холодно, неприятно, но зато очень хорошо бодрило и прочищало мозги.

Одновременно я тщательно осматривался по сторонам, подмечая отдельные детали, строения, рельеф местности и ориентиры. Наберусь сил – однозначно сбегу. Знания опыт и наблюдательность – это хорошо. Только для начала нужно понять, куда и в какую сторону бежать? И какие же цели преследует этот чертов старик!

Закончив с рыльно-мыльными процедурами, я переоделся в одежду, что хозяин сарая притащил мне ещё несколько дней назад. Она оказалась слишком свободной, но за неимением лучшего, довольствовался тем, что было. Мне досталась свободная, тёмно-серая рубаха, какие-то непонятные штаны, больше похожие на ободранные бриджи, короткая жилетка. Все не очень чистое, но хоть так. На ногах по-прежнему ничего не было, да и рано мне надевать обувь. Вот через неделю – возможно.

Когда Сафир велел мне идти обратно в сарай, он зачем-то снял со стены ту самую цепь, что я видел ранее.

Вошёл внутрь, он ловко нацепил её мне на левую ногу и зафиксировал. Я тут же обратил на это внимание:

– Это еще зачем?

– Раз ты теперь можешь ходить, дверь запирать я не стану. Но меры принять обязан, для твоего же блага. Я не могу постоянно быть рядом.

– Сафир, я тебе что, собака? – возмутился я, глядя на него с негодованием. – Куда мне идти в таком состоянии?

– Так нужно! – злобно произнес он. – Или ты забыл, кто ты?

– И кто же я? Раб?

Конечно же, слышал множество историй о том, как пленных советских солдат спокойно продавали в рабство местным жителям, торговцам и бойцам оппозиции. Там они выполняли самую грязную и тяжелую работу, убирались, таскали камни, глину и цемент. Строили укрепления. Там же они и умирали, от усталости, пыток или голубя.

– Нет, пока нет! – он посмотрел на меня жестким выразительным взглядом. – Но ты можешь легко им стать! Я могу продать тебя в любой момент…

– А, ну ясно! – само собой, я был с ним в корне не согласен. Да чтобы я стал рабом?! Ну уж нет, не бывать такому!

Правда, в своем состоянии я не на многое способен. Ну да ничего…

Теперь я мог выходить из сарая на три метра, осматриваться по сторонам вот, в общем-то, и всё. Цепь была старой, но вроде как надёжной. Впрочем, уже через два дня я быстро избавился от неё, перебив её тяжёлым камнем. Теперь я мог свободно снимать её и цеплять обратно. Мог бы попробовать и сбежать, но сейчас в этом не было никакого смысла – далеко бы я не ушёл, у меня не было ни карты, ни запаса воды и пищи. Да вообще ничего.