Антология Ужаса 15

“За Испанию!” – прокричал Диаз, и его голос, усиленный эхом моря, разнесся над толпой провожающих, тех, кто оставался на берегу.

“За Короля и Королеву!” – вторили матросы, их голоса были полны энтузиазма, заглушая тихую грусть расставания.

“За новые земли! За славу!” – добавил Монаго, его голос звучал чуть тише, но с не меньшей искренностью, словно он произносил молитву.

“Сантьяго” отчалил от берега, оставляя за собой суету порта, знакомые лица и привычную жизнь. Направление – Новый Свет, неизведанные земли, где, по слухам, сокрыты не только несметные сокровища, но и чудеса, которые изменят ход истории. Первые дни пути были наполнены той самой морской романтикой, о которой слагали песни и писали баллады. Солнце, словно приветствуя их, ласково грело палубу, ветер, полный свежести океана, наполнял паруса, и команда, позабыв о тяготах предстоящего пути, пела старые песни, рассказывала байки из портовых таверн и наслаждалась этим мигом полной, ничем не омраченной свободы.

“Капитан, – обратился к Диазу один из старых матросов, Педро, чья борода была цвета морской пены, – эти воды кажутся… слишком спокойными. Слишком безмятежными. Не люблю я такую тишину.”

Диаз усмехнулся, поглаживая свою густую, седеющую бороду. “Спокойствие перед бурей, Педро. Таков закон моря. Или, быть может, спокойствие перед чем-то, что мы еще не видели, и что заставит нас забыть о тишине.”

Монаго, стоявший рядом, поднял взгляд на бескрайний, зеркальный океан. “Иногда мне кажется, капитан, что мы плывем по самому краю мира, по той черте, за которой нет ничего, кроме неизвестности.”

“Именно поэтому мы и плывем, Сальваторе, – ответил Диаз, его глаза сверкнули, отражая солнечный блик. – Чтобы увидеть, что находится за этим краем. Чтобы прикоснуться к тому, чего никто до нас не видел.”

С каждым днем корабль углублялся в безмолвную синеву океана. Солнце, казалось, стало еще ярче, воздух – прозрачнее, а ночи – глубже и полны звезд, которые, словно алмазы, рассыпались по черному бархату неба. Матросы начали привыкать к однообразному ритму жизни, к скрипу снастей, к постоянному запаху соли, к бесконечному синему полотну, которое простиралось до самого горизонта, где небо сливалось с водой. Рутина, казалось, поглотила их, но где-то в глубине их сердец, под слоем усталости и привычки, таилось неясное предвкушение чего-то необычного, чего-то, что выходило бы за рамки привычного, за пределы их понимания.

Через восемь дней, когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в оттенки пурпура, золота и нежного розового, вдали, на горизонте, показался темный силуэт. Сначала он был едва различим, словно мираж, сотканный из морской пены и солнечных лучей, словно призрак, только что поднявшийся из морских глубин. Но по мере приближения, силуэт обретал четкость, превращаясь в очертания суши, в материк, которого не должно было быть.

“Земля! Земля!” – крик молодого матроса, Хуана, чьи глаза горели юношеским задором, сорвался с его губ, словно стрела, пронзившая вечернюю тишину.

Радостные, почти истерические возгласы прокатились по палубе. Люди, забыв об усталости и похмелье, бросились к бортам, пытаясь разглядеть неведомую землю. Слова “неведомая” и “невиданная” звучали в воздухе, как заклинание, как обещание чего-то большего, чем они могли себе представить.

“Что это за остров, капитан?” – спросил Монаго, его голос звучал с оттенком благоговения, смешанного с едва уловимой тревогой.

Диаз, прищурившись, вгляделся вдаль, его пальцы машинально поглаживали эфес шпаги. “Никаких карт, никаких легенд не предвещало его существование, Сальваторе. Это… новое открытие. Это то, ради чего мы сюда плыли.”

Корабль, “Сантьяго”, медленно, словно в уважении, приближался к берегу. Остров был покрыт густой, изумрудной растительностью, настолько пышной, что казалось, она дышит сама по себе. Деревья склонялись к бирюзовой воде, словно приветствуя незваных гостей. Воздух, смешиваясь с соленым морским бризом, приносил с собой незнакомые, сладковатые ароматы. Ароматы, которые никто из них раньше не ощущал, ароматы, которые одновременно манили и отталкивали.

Высадка прошла без особых проблем, словно остров сам приглашал их. Пляж был устлан мелким, белоснежным песком, а за ним, словно стена, возвышался тропический рай. Вода была кристально чистой, настолько, что можно было видеть дно, усыпанное ракушками невиданной красоты. И в этой воде плавали рыбы самых невероятных, невиданных цветов, словно ожившие драгоценности. На берегу, среди ракушек, лежали фрукты, непохожие ни на что, виденное прежде. Яркие, словно драгоценные камни, они источали манящий, медовый аромат, обещающий наслаждение и неведомые вкусы.

“Смотрите!” – воскликнул Педро, поднимая с земли фрукт, похожий на оранжевую грушу, но с переливающейся, словно чешуя дракона, кожицей. – “Что это за чудо? Я никогда не видел ничего подобного!”

Изучение острова началось с безудержным энтузиазмом, который, казалось, смог развеять все страхи и сомнения. Вскоре они обнаружили существ, которые вызвали еще больший восторг и удивление, граничащее с неверием. Маленькие, похожие на крыс существа, но с оперением, как у экзотических птиц, издавали мелодичные трели, словно играли на крошечных флейтах, их песни были настолько чисты и прекрасны, что казалось, сама природа ожила. На ветвях деревьев мелькали серебристые существа, чья шерсть отливала лунным светом, и их большие, печальные глаза, казалось, отражали не звезды, а вселенскую мудрость.

“Невероятно!” – шептал Монаго, наблюдая за серебристым зверьком, который с любопытством смотрел на них. – “Это словно… сны, ожившие наяву. Неужели это и есть те земли, о которых говорилось в пророчествах?”

Два самых любопытных и, как им показалось, наименее опасных существа – одно из летающих, с радужным оперением, чьи песни завораживали и успокаивали, и одно из серебристых, с большими, печальными глазами, излучающее неземное спокойствие – были пойманы. С трудом, но моряки сумели загнать их в крепкие клетки, которые, к счастью, взяли с собой на всякий случай. Предвкушение славы и богатства, которое они принесут в Испанию, возбуждало их воображение, затмевая все остальные мысли, все опасения.

“Мы станем героями!” – восклицал Хуан, с восторгом глядя на пойманное существо, которое тихо сидело в клетке, словно статуэтка. – “Король и королева будут восхищены! Мы принесем им такие диковинки, каких еще не видел свет!”

Вечер на острове был пропитан ароматом экзотических фруктов, чей медовый вкус казался истинным наслаждением, и пьянящим запахом только что открытого, крепкого вина, которое они нашли в своих запасах. Празднование “удачной вылазки” началось с невиданным размахом, который, казалось, мог сотрясти сам остров. Ром лился рекой, заглушая трезвые мысли и любые остатки опасений. Моряки, Диаз и Монаго, напились до беспамятства, их смех и песни, которые казались неуместными в этой дикой, нетронутой природе, заглушали даже шум прибоя. Истории о будущих богатствах, о триумфальном возвращении домой героями, о восхищении всей Испании – все это смешивалось в бурном, пьяном гуле, который, казалось, мог привлечь внимание всего мира. Никто из них, в своем пьяном угаре, не заметил, как тени на острове стали длиннее, чем должны были быть, и как тишина, последовавшая за их бурным весельем, стала неестественно зловещей, словно сам остров затаил дыхание.

Утро пришло без привычного пробуждения. Не было ни криков чаек, которые должны были приветствовать новый день, ни мерного плеска волн, привычно обнимающих корпус корабля, ни скрипа палубных досок, что служил им будильником. Вместо этого – оглушающая, неестественная тишина, настолько глубокая, что казалось, она сама по себе обладает весом, давит на грудь, сковывает движения. Солнце, еще не успев полностью подняться над горизонтом, пробивалось сквозь плотную, молочную пелену тумана, окутавшего остров, словно саван, придавая всему нереальный, призрачный вид. Золотые лучи, вместо того чтобы прогонять тьму, лишь размывали очертания, делая мир вокруг зыбким и ненадежным.

Первым, кто начал приходить в себя, был Сальваторе Монаго. Его голова раскалывалась от боли, каждый удар пульса отдавался в висках, словно молот. Во рту был привкус вчерашнего рома – горький, терпкий – и чего-то еще, чего-то затхлого, землистого и тревожного, что заставило его поморщиться. Он попытался вспомнить, что происходило накануне. Праздник, смех, вино, разговоры о несметных богатствах… и потом – темнота, провал, словно кто-то выключил свет в его сознании.

“Капитан?” – прошептал он, его голос был слабым и хриплым. Он огляделся. Капитанская каюта, обычно аккуратная, даже в его присутствии, была перевернута. Бумаги раскиданы, чернильница опрокинута. Диаз, видимо, еще спал, укрывшись одеялом.

С трудом, словно совершая подвиг, Монаго поднялся. Его ноги отказывались слушаться, ноги казались чужими, деревянными. Он побрел к выходу из каюты, намереваясь найти кого-нибудь, кто уже проснулся, кто мог бы помочь ему хотя бы дойти до свежего воздуха. Но палуба была пуста. Матросы, включая Диаза, спали, разбросанные по верхней палубе, словно поваленные бурей, их тела недвижны, лица безмятежны, словно смерть уже забрала их.

“Эй! Подъем! Вставайте!” – крикнул он, стараясь придать своему голосу силу, которую обычно имел, когда отдавал приказы. Но получилось лишь слабое, жалобное хрипение. – “Подъем, черти! Капитан! Педро! Хуан!”

В ответ – лишь редкие, недовольные стоны, словно из глубины ада, и глухое бормотание. Монаго, собрав последние силы, подошел к Диазу, который спал, свернувшись калачиком на своей койке, словно ребенок, ищущий укрытия.

“Капитан! Проснитесь!” – повторил он, на этот раз толкнув его в плечо. Толчок был несильным, но достаточным, чтобы сдвинуть мертвое тело.

Диаз вздрогнул и с трудом открыл глаза. Его взгляд был мутным, лицо искажено похмельем и глубоким, всепоглощающим раздражением. “Чего тебе, черт возьми, Монаго?” – прорычал он, его голос звучал грубо и недовольно. – “Дай мне хоть час покоя!”

“Корабль… наш корабль…” – Монаго запнулся, его голос дрожал, словно он говорил с призраком. – “Его нет. Он исчез.”

Раздражение на лице Диаза мгновенно испарилось, сменившись недоумением, а затем – холодной, леденящей кровь тревогой. “Нет? Что значит ‘нет’? Ты пьян, Сальваторе? Или ты бредишь?”

“Нет, капитан. Я трезв, насколько это возможно после такой ночи. Я… я не вижу его. Он просто… пропал.”

С недоверием, но уже чувствуя, как внутри зарождается ледяной страх, Диаз выбрался из каюты. Монаго, словно тень, следовал за ним, его лицо было бледнее, чем обычно, глаза расширены от ужаса. Они подошли к краю палубы, к тому месту, где еще вчера величественно покачивался их корабль.

И увидели лишь бескрайний, безмятежный океан.

Там, где еще вчера стоял “Сантьяго”, их дом, их крепость, их единственное средство к спасению, теперь простиралась лишь гладь воды, сливающаяся с серой, зловещей пеленой тумана, которая окутывала все вокруг. Ни единого следа. Ни щепки, ни обломка, ни пятнышка краски. Ничего, что могло бы указывать на присутствие их корабля. Он словно растворился, испарился, как дым на ветру.

“Невозможно…” – выдохнул Диаз, его голос звучал глухо, словно из-под земли. Он огляделся, словно ожидая увидеть, что это какая-то глупая, жестокая шутка. Но вокруг была лишь пустота, только море и туман.

“Как… как это могло произойти?” – прошептал Монаго, его глаза расширились от ужаса, словно он видел призрака. – “Погода была ясной. Не было ни ветра, ни шторма. Ни единой тучи. Что могло… что могло погубить целый корабль и разбить его вдребезги, так, чтобы не осталось ничего?”

В этот момент, словно отвечая на его вопрос, словно подтверждая его самые жуткие опасения, море начало выбрасывать на берег свои дары. Обломки. Небольшие, но узнаваемые. Кусок мачты, искореженный, словно пластилин, и покрытый водорослями, которые, казалось, были свидетелями древних катастроф. Обломок борта, с вырванными шпангоутами, словно гигантский зуб, торчащий из воды. Кусок паруса, изодранный в клочья, словно окровавленная тряпка. И среди всего этого, в воде, покачивались клетки. Клетки, из которых были сорваны последние следы прежнего груза – тех самых невиданных животных, что должны были принести им славу.

“Мои птицы… мои звери…” – прошептал Хуан, который, услышав шум и тревожные голоса, тоже вышел на палубу. Его лицо, еще вчера полное восторга, теперь выражало смесь шока, отчаяния и непонимания. – “Что с ними стало?”

Диаз и Монаго, стоя у края палубы, смотрели на эти обломки, и их охватывал ледяной, пронизывающий ужас. Это был не результат шторма. Это не было следствием несчастного случая. Это было нечто иное. Нечто, способное в мгновение ока уничтожить такое могучее и крепкое судно, как “Сантьяго”, оставив лишь эти жалкие, разорванные в клочья свидетельства его существования.

“Мы… мы застряли,” – произнес Диаз, его голос был лишен прежней уверенности, в нем звучала нотка глубокой, отчаянной безысходности. – “Мы застряли на этом проклятом острове. Навсегда.”

Осознание этой ужасающей истины начало медленно, но верно просачиваться сквозь остатки алкогольного опьянения, словно яд, проникающий в кровь. Не корабль, не средство для спасения, а лишь обломки, выброшенные на берег, были их единственной связью с прошлым. И это прошлое, казалось, было безвозвратно потеряно, стерто из бытия.

Следующие две недели прошли в атмосфере нарастающего страха, паранойи и отчаяния. Жизнь на острове, которая сначала казалась райским уголком, теперь приобрела зловещий, мрачный оттенок. Обилие фруктов и невиданные животные, которые когда-то вызывали восторг и предвкушение богатства, теперь казались лишь насмешкой над их положением, зловещим напоминанием о том, что их здесь держат.

Напряжение в команде росло, словно тесто, которому дали слишком много дрожжей. Страх перед неизвестным, страх перед изоляцией, страх перед тем, что погубило их корабль, подтачивал их решимость, превращая некогда сплоченную команду в стаю испуганных, враждующих друг с другом зверей. Споры становились все более частыми и ожесточенными, перерастая в перебранки, а иногда и в настоящие потасовки.

“Мы должны уйти отсюда!” – кричал Хуан, его глаза горели лихорадочным, безумным блеском, словно в них отражалось пламя будущего пожара. – “Мы не можем оставаться здесь, пока нас не погубит то, что уничтожило корабль! Это не остров, это тюрьма!”

“И куда мы пойдем, дурак?” – рычал Педро, его лицо было искажено гневом и страхом. – “В лодке? По этой бездне, где скрывается то, что уничтожило “Сантьяго”? Ты хочешь повторить его судьбу?”

“Лучше попытаться, чем ждать здесь, пока нас не съедят!” – возражал другой матрос, Мартин, чья жадность, казалось, не знала границ. – “Я не хочу умирать на этом острове! Я хочу вернуться домой!”

Именно в этот момент, в одной из таких ночных бесед, когда большая часть команды, обессиленная страхом и отчаянием, спала, охваченная беспокойным сном, Хуан, Мартин и еще три матроса – всего их было пятеро, пятеро самых алчных и самых отчаянных – решили действовать. Их глаза загорелись новой, опасной идеей, идеей спасения, которая, как им казалось, могла принести им не только жизнь, но и богатство. В их сердцах укоренилась мысль о том, что они должны забрать с собой все самое ценное, что осталось от экспедиции, все, что могло бы стать их билетом к новой жизни.

“Мы возьмем с собой клетки с животными,” – прошептал Хуан, его голос дрожал от возбуждения, словно он говорил о спрятанном сокровище. – “И немного припасов. Они будут нашим доказательством, нашим способом заработать, когда мы вернемся. Мы расскажем всем, как нашли этот остров, как увидели этих чудовищ!”

“А что, если они опасны? Что, если они нападут на нас в лодке?” – осторожно, но настойчиво спросил один из них, Хосе, чье лицо было бледно от страха.

“Они были в клетках, Хосе. И потом, мы сможем продать их. Они стоят целое состояние!” – ответил Мартин, его взгляд был жадным, направленным куда-то вдаль, где он видел лишь золотые монеты. – “Мы ведь не можем позволить Диазу и Монаго получить все, верно? Этот остров, эти богатства – они должны быть нашими.”

Глубокой ночью, когда луна была полностью скрыта за рваными, зловещими облаками, а остров погрузился в глубокий, неестественный сон, они действовали. Тихо, словно тени, стараясь не издавать ни звука, чтобы не разбудить остальных, они погрузили лодку – единственное, что осталось целым после кораблекрушения, единственный шанс на спасение – в воду. Осторожно, словно воры, прислушиваясь к каждому шороху, они перетащили клетки с животными, припасы, которые им удалось собрать, и все, что им показалось ценным – немного еды, оставшиеся инструменты, резные украшения, которые они успели найти на острове, словно пытаясь унести с собой частичку этого проклятого рая.

Лодка медленно отплывала от берега, скользя по темной, как чернила, воде, оставляя за собой лишь едва заметные следы, которые тут же смывало волнами. Матросы, охваченные смесью отчаянного страха и жадной надежды, гребли изо всех сил, стремясь как можно скорее оказаться подальше от этого проклятого места, от этой ловушки, из которой, как им казалось, еще можно было выбраться.

Но судьба, казалось, имела на них иные, куда более мрачные планы.

Монаго, который, не сумев заснуть, терзаемый дурными предчувствиями, отправился на берег, чтобы справить нужду, заметил движение на воде. Сначала он подумал, что это морские животные, но приблизившаяся лодка, казавшаяся неестественно вытянутой на фоне темной воды, и силуэты людей, склонившихся над веслами, заставили его сердце замереть.

“Лодка! Они уходят! Они уплывают!” – крикнул он, его голос был полон ужаса, переходящего в истерику.

Крик Монаго, подобно молнии, пронзил ночную тишину, разбудив спящих. Диаз, который тоже не мог уснуть, словно предчувствуя беду, мгновенно оказался на ногах.

“Что такое? Что происходит?” – рявкнул он, его глаза искали причину тревоги, его рука машинально легла на эфес шпаги.

“Матросы! Они уплывают! Они украли все!” – кричал Монаго, указывая дрожащей рукой на удаляющуюся лодку. – “Все, что у нас было!”

Диаз почувствовал, как волна гнева поднимается в нем, смешиваясь с холодом страха. Эти люди не только бросили их, не только предали, но и украли оставшееся, лишив их последнего шанса.

“Быстро! Лодки! Надо их догнать! Они не уйдут!” – приказал Диаз, его голос был полон решимости, заглушая страх.

В спешке, без всякого порядка, оставшиеся на берегу моряки бросились к воде. Они стали спускать на воду оставшиеся лодки, забираться в них, пытаясь нагнать предателей. Гребли изо всех сил, их движения были хаотичными, отчаянными, но в их глазах горел огонь мести, огонь желания вернуть украденное.

Первая лодка, в которой находились Диаз и Монаго, проплыла всего несколько десятков метров, когда впереди, из темных, бездонных глубин океана, показалось нечто.

Это было нечто, что заставило кровь застыть в жилах, что заставило разум отказаться от понимания. Нечто, размером с сам остров. Огромная, немыслимая масса, которая медленно, но неумолимо поднималась из воды, словно пробуждающийся древний бог. Ее форма была смутной, расплывчатой, но ее присутствие было подавляющим, оно излучало ауру древней, первобытной силы, силы, перед которой человек был лишь ничтожной пылинкой.

И затем, с ужасающей, неописуемой скоростью, эта масса раскрылась.

Пасть. Пасть, которая казалась больше, чем самые большие горы, которые Диаз когда-либо видел в своей жизни. Зеленовато-черная, усеянная рядами зубов, огромных, словно клинки, которые светились в полумраке, она раскрылась, словно бездна, приглашая в вечное небытие, в забвение.

Лодка с матросами, которые украли припасы, оказалась прямо на пути этой чудовищной пасти. Они даже не успели крикнуть, их испуганные лица застыли в ужасе. Словно щепка, их лодка была поглощена. Исчезла, без следа, без звука, словно ее никогда и не существовало.

Тут же все, кто еще греб, бросились обратно к берегу. Их лица были бледны, глаза широко распахнуты от ужаса, они не могли поверить в то, что увидели. Они были в шоке, не в силах осознать увиденное, не в силах понять, что это было.

“Что это было?” – прошептал Хуан, который, казалось, был в первой лодке, но каким-то чудом, каким-то инстинктом, сумел развернуться и вернуться. Его голос дрожал, словно осенний лист на ветру.