A Sinistra | А Синистра | Левый Путь

Постепенно память возвращалась.

Я упал с моста. С античного Понте Пьетра – низвергся, можно сказать, из Древнего Рима в Аид. Адидже, бурная и быстрая в это время года, понесла меня вниз. Мне сильно повезло, что вода была высокой и я не разбился о камни.

Ниже по течению меня подобрала лодка. Как мое тело вынимали из воды, я даже не помнил. Зато я вовремя вспомнил кое-что еще и поэтому держал рот закрытым.

Вода во рту была моим самым драгоценным сокровищем. Мойра задавала мне тревожные вопросы, но в ответ я только мычал и кивал. Служанка, впрочем, знала, что хозяин у нее со странностями – и не слишком удивлялась.

Дав несколько медяков притащившим меня людям, она закрыла входную дверь на щеколду.

Я был уже в порядке и мог перемещаться сам. Мой нос зудел, и больше всего на свете я боялся чихнуть, потому что тогда мое рискованное приключение потеряло бы смысл.

Поднявшись по лестнице, я открыл дверь в лабораторию и кинулся к столу. Там, под высоким и узким окном во двор, стояла колба на треноге. Я успел перелить в нее воду изо рта – и только потом чихнул, забрызгав ее остатками раскрытый на пюпитре том.

Кодекс «A Sinistra».

Гримуар, обучающий божественной силе, поднимающий в высшие сферы бытия и позволяющий исполнить любое желание. Делающий тебя практически богом.

Да, он действительно существовал. Мало того, он стоял сейчас на моем столе. Вожделенная книга досталась мне настолько легко, что я не сомневался – меня выбрал сам гримуар.

Это стало возможным, поскольку я купил дом Лоренцо делла Лýна со всем его имуществом после того, как легендарный алхимик исчез и был объявлен мертвым (шептались, что черти взяли его живым в ад).

Еще про Лоренцо говорили, будто он обучался алхимии вместе с тем самым Филиппо Неро, но золота делать не научился. Зато он обладал другими умениями, в которых с ним не мог сравниться никто.

Наследство Лоренцо было обременено долгами. Их оплата легла на плечи его единственной наследницы, служанки Марии.

Лоренцо, видимо, хотел облагодетельствовать последнего близкого человека, но так придавил ее своими обязательствами, что создал ей только проблемы. Когда я купил дом, все ушло на долги – и Мария досталась мне в прежнем качестве служанки.

Она могла, конечно, уйти – но слишком привыкла жить в этом мрачном здании и согласилась выполнять всю работу за прежнюю плату и стол. Найти другую прислугу для дома было бы сложно. В Вероне нечистой силы боятся всерьез.

Простукивая стены, пол и мебель, я обнаружил в студии Лоренцо несколько тайников. Гримуар был скрыт в пустом отсеке рабочего стола – прямо под латинской инкрустацией «Laurentius Lunensis».

Слухи оказались верными. Кодекс «A Si- nistra» содержал инструкцию по составлению Обратного Имени – величайшего и секретнейшего из талисманов черной алхимии. Считалось, что это имя позволяет призвать (или создать, тут полной ясности не было) некую сущность, которую гримуары назвали «Executor».

Владелец гримуара мог попросить ее о чем угодно, без всяких ограничений. Но что это за исполнитель (или, может быть, палач), я не знал. Возможно, имелся в виду не внешний дух или демон, а сам обладающий гримуаром алхимик на высших ступенях практики.

Про Лоренцо ходили слухи, будто он добился успеха в подобных опытах и составил окончательный талисман. Но что-то пошло не так, и квадрига чертей унесла его из нашего мира. Вероятно, болтунов вдохновила сохранившаяся на одной римской вилле мозаика с впряженными в колесницу сатирами.

Не знаю, как насчет квадриги чертей, но Лоренцо, похоже, действительно покинул мир. Иначе он взял бы кодекс с собой. Гримуар просто не позволил бы Лоренцо скрыться, останься тот среди людей. И маг, и гримуар, взаимно обладающие друг другом, дорожат своей связью.

Первое, что я попытался сделать, заполучив кодекс – это спрятать его в новом месте. Но когда я пришел в дом, снятый на другой стороне Адидже, книги в моей холщовой суме уже не было. Вместо нее там лежал… плоский и длинный римский кирпич.

Я чуть не сошел с ума, решив, что книгу подменили карманники на мосту. Но надрезов на сумке не было. Она осталась застегнутой. У меня забрезжила догадка – и я побежал назад в дом Лоренцо.

Гримуар лежал на столе в студии. Над тем самым тайником, где я его обнаружил.

Я понял, что книга не желает покидать дом и мне придется возвращаться сюда, пока я связан с гримуаром. Конечно, это было обременительно, но радость оттого, что кодекс нашелся, перевесила недовольство. Заодно гримуар показал свою силу – и наполнил меня благоговением.

Немногие из алхимической братии понимают, что такое гримуар на самом деле. Я имею в виду, конечно, настоящий гримуар, а не любую старую книгу про колдовство с чертежами, астрологическими диаграммами, козлиными головами в звездах и именами несуществующих духов.

Таких подделок вокруг полно – всякие «Черные Курицы», «Красные Драконы» и так далее. Найти их можно в каждой книжной лавке. Фальшивый гримуар продадут вам из-под полы с самым таинственным видом, но пользы из него не извлечь – разве что можно немного заработать, написав на продавца донос в инквизицию.

Подлинный гримуар – это вообще не книга. Если сказать правду, гримуар есть существо из иного мира, прикидывающееся книгой.

Члены нашей корпорации, постигшие эту тайну, знают, что гримуар способен менять линии судьбы. Эта странная сущность имеет такой же свободный доступ к миру, где они прочерчены, как трубочист к печной трубе.

Гримуар может принимать разные формы. Самая распространенная среди них – манускрипт. В этом образе великий смысл. Гримуар ведет со своим обладателем долгий неторопливый диалог. Он не просто прикидывается книгой – это и есть книга в высшем смысле: мудрое послание, дающее знания и свободу.

От кого послание, гадать я не хочу. Мнение церковных властей на этот счет известно, но я его не разделяю.

Некоторые алхимики считают, что истинное обличье гримуара невыносимо для человека, и книгой он притворяется, чтобы сделать общение возможным. Другие полагают, что гримуар полностью бестелесен и относится к миру духов. Маг общается с ним один на один, свидетелей нет, и погружение в гримуар подобно сну в том смысле, что все приключения, происходящие с адептом – это сновидения.

Довольно страшно, если вдуматься. Маг в потайной комнате сжимает в руках воображаемый гримуар, превращаясь в затянутую паутиной мумию. Идут дни и века, ему кажется, что он обретает высочайшее могущество – а на деле это просто каталепсия и сон на грани смерти…

Но разве не то же самое говорят про всю нашу жизнь?

У меня определенного мнения здесь нет. Я вообще не люблю философствовать и стараюсь держаться во всем зримого и несомненного опыта. Это тоже своего рода философия.

Внешне кодекс «A Sinistra» оказался тяжелой книгой в черном от времени переплете. Таких полно в любом монастыре. Но стоило мне открыть его, и я понял разницу.

На первой странице было начертано следующее:

Ты часть потока непостижимой воли, создающей не боиземлю. Магия и алхимия учат управлять им. Происходит это лишь по воле Божества, так что не бойся человеческих мнений.

Талисман Обратного Алефа не похож на другие. Он не использует каббалистические и астрологические знаки, ритуалы, диаграммы и субстанции. Талисман Обратного Алефа возникает в ином мире – а действует в этом, создавая Исполнителя.

Если увидишь изображение или начертание Обратного Алефа, помни, что это не сам Алеф, а лишь указание на его возможность.

Материалом, из которого будет создан Исполнитель, станет твоя жизнь. Кодекс укажет, что ты должен для этого совершить. Его задания могут показаться странными.

Не пытайся проникнуть в смысл алефов.

Не спеши листать страницы. Так ты потеряешь связь с книгой.

В истинном гримуаре есть только одна страница – та, на которую ты смотришь сейчас.

Завтра в полдень ты можешь ее перевернуть.

Смысл, видимо, был в том, что постоянного содержания у гримуара нет. Оно менялось в зависимости от действий адепта. Это напоминало живой разговор, где ответы собеседника зависят от того, что скажешь или сделаешь ты. Листать кодекс просто так не стоило.

На следующий день, выпив для храбрости вина, я перевернул страницу.

Не пей вина перед тем как обратиться к этой книге. Постись три дня и размышляй о высоком. Потом переверни страницу – и получишь первую задачу.

Меня передернуло, когда я прочел о запрете пить вино. Это не могло быть совпадением. Гримуар видел меня.

Три дня я ел только сухой хлеб и пил воду с уксусом. Затем, после долгой благочестивой медитации, вошел в лабораторию, сел перед гримуаром и перевернул страницу.

На ней была крупно нарисованная заглавная А с похожей на волну тильдой сверху.

Под буквой (я догадался, что это один из «алефов», о которых говорил гримуар), была инструкция.

Вода изо рта живого утопленника научит молчанию, если этот утопленник ты сам. Добудь ее и принеси. Затем переверни страницу.

Гримуары изъясняются иносказаниями. Лучший способ решить подобную загадку – это выполнить задание буквально.

Я долго думал, как утонуть, оставшись в живых.

Случай подвернулся неожиданно. Мой собутыльник Карло на одной из пирушек, где мы состязались в винопитии (гримуар не запретил мне возлияний, а лишь велел не делать этого перед нашим общением), стал похваляться, что он живой утопленник.

Я попросил объяснения. Оказалось, однажды он потерял сознание от удара по голове и упал в Адидже – но не утонул, а пришел в себя под водой и благополучно выплыл на берег. В доказательство он показывал шрам возле линии волос.

Я сказал, что в этом нет ничего особенного. Карло разъярился и спросил, готов ли я в таком случае повторить его опыт.

Мне пришло в голову, что утопленник – это бессознательное тело под водой. Их часто приводят в себя, вытащив на берег. Поэтому живой утопленник – не такая уж редкость. Мысль эта была неожиданной, и я узнал в ней шепот гримуара. Легкий спазм под ложечкой показался мне доказательством.

Я ответил, что могу сделать подобное на пари – если меня, конечно, выловит лодка ниже по течению.

– Впрочем, – добавил я, – все зависит от того, как меня собираются лишить сознания. К ударам по голове я не готов, даже если дубину обернут паклей. Слишком ценю свой череп. И снотворное пить я не буду. Придумаешь способ, сообщи.

Карло сказал, что его лекарь может лишить человека сознания на несколько мгновений, пережав ему жилу на шее. Затем разговор свернул на другое, и я забыл об этом споре.

Через три дня Карло навестил меня в обществе пожилого мавра, одетого во все фиолетовое. Это и был его лекарь.

– Покажи ему, Абу, – велел Карло. – Покажи на мне.

Лекарь меланхолично взял его двумя пальцами за шею, несильно сжал ее и принялся считать. Прошла пара секунд, и Карло повалился на землю – будто в обморок.

Я хотел уже прийти ему на помощь, но лекарь остановил меня жестом. Вскоре ноги Карло задвигались. Он раскрыл глаза, улыбнулся и как ни в чем не бывало встал.

– До сих пор трясучка в пальцах, – сообщил он. – А если извергнуть семя в ту самую минуту, когда теряешь сознание, наслаждение это превосходит все прочие радости любви.

Я с интересом посмотрел на Абу, потом на Карло – но не сказал ничего. Карло, однако, поймал мой взгляд и смутился.

– Сдержишь ли ты слово? – спросил он. – Ты предлагал пари. Ставлю сто дукатов.

– А я должен поставить свою жизнь? – засмеялся я. – Что-то дешево ты меня ценишь, друг. Пусть будет хотя бы тысяча.

– Все знают, что ты алхимик и делаешь золото из свинца, – сказал Карло. – А я добрый христианин. Таких возможностей у меня нет. Снизь ставку.

Мы сговорились на ста пятидесяти. Даже это было немалой суммой для Карло – у него и так имелись карточные долги.

Условия были следующими: мы встанем на ограждение Понте Пьетра, лекарь лишит меня сознания, и я упаду в воду. В сотне шагов ниже на реке будет лодка. Если я выберусь из воды живым, Карло отдаст мне сто пятьдесят дукатов. Если нет, он заберет сто пятьдесят моих, оставленных у секунданта. Им стал один из общих знакомых, нотариус.

Я испытывал страх, но решил довериться судьбе, ибо не сомневался, что этот ее поворот устроен гримуаром.

Мы встретились в условленный час. У пари было много свидетелей, слухи разошлись по городу, и на мосту собралась толпа зевак. Интерес их подогревало то, что недавно в Адидже утонули сразу несколько человек, которых никто специально не лишал сознания – течение в это время года было бурным.

Я залез на ограждение, лекарь встал рядом (его держали за ногу, поскольку он боялся высоты), и влажные пальцы мавра легли на мою шею.

Следующее, что я помнил – это минуту, когда меня вносили в дом. Карло, видимо, не ожидал, что я останусь в живых, но удача оказалась на моей стороне.

– На мосту шептались, что тебе помог дьявол, – сказала Мойра.

– Не бойся человеческих мнений, – повторил я слова гримуара, и служанка улыбнулась.

Она, видимо, уже слышала подобное от прежнего хозяина.

***

Три дня я ел только вареные овощи.

На четвертое утро я собирался перевернуть страницу – но пришел ученик Григорио, тайно обучавшийся у меня алхимии.

Мы приближались к последнему этапу трансмутации, но опыт был сильно растянут во времени. Тинктуру готовили в особой комнате второго этажа с вытяжкой и камином. Когда Григорио уходил, я всякий раз запирал при нем дверь. Входили туда мы вместе.

Между его визитами проходили целые недели, которые Григорио должен был проводить в молитвах и духовных упражнениях. Смысл в этом благочестии отсутствовал, но я старался не давать инквизиции никаких поводов. Трансмутационная алхимия существует, но является чисто духовной, говорил всем Григорио, она очищает душу через покаяние. О секретной стороне науки он помалкивал.

Сегодня Григорио был расстроен.

– Мастер Марко, – сказал он, когда мы обсудили городские новости, – вы правда называли меня «порчелино»?

В голосе его звучала неподдельная обида.

Бедняга был очень толст. Некоторые даже опасались, что одно общение с такой горой сала может нарушить пост. А Григорио становился все жирнее и жирнее. Это был телесный недуг – никакое обжорство не привело бы к такому результату. Слова мои, конечно, могли показаться злыми. Но я совершенно точно не хотел его обидеть.

Я решил ничего не отрицать.

– Григорио… Я действительно употребил несколько раз слово «свинка», но с любовью. Это касается не тебя лично. Многие алхимики называют своих учеников «порчелино», клянусь спасением души. Это не зависит от телесной полноты.

Я сказал правду.

– Почему тогда «свинка»? – спросил Григорио.

– Упрямого ученика так же трудно направить к истине, как загнать хворостиной свинью в царство небесное.

Это тоже было правдой. Григорио поглядел на меня недоверчиво, но, кажется, поверил. После опыта мы договорились, что он придет ночью в следующее полнолуние и мы завершим возгонку.

Как только Григорио ушел, я перевернул страницу.

Ты рискнул жизнью по указанию книги. За веру и смелость гримуар дарит тебе первое могущество. Это сила внушения. Тот, кого ты изберешь, увидит тебя так, как ты захочешь. Практикуйся. Когда сможешь три раза обмануть тех, кто с душой, и три раза тех, кто без души, переверни страницу.

В этот раз я не понял ничего.

Кто здесь с душой? Кто без души? Следовало с кем-то посоветоваться – но открывать свою тайну схоластам я не мог. Тогда я вспомнил, что давно не вступал в общение со своим духом-покровителем.

Церковь называет подобные контакты сношением с сатаной. Глупцы – да зачем сатане общаться с людьми? Ему и Бог-то не особо интересен, от этого все проблемы. «Восстал» на самом деле означает «отстал и занялся своими делами». Заинтересовать собой могучего духа человеку почти невозможно. Гримуары здесь исключение.

У меня, однако, дух-покровитель был. Его звали Ломас.

Много лет назад меня представил ему старый сарацин – мой главный наставник, помешанный маг, которого я спас от убийц, а потом от инквизиции.

Это от него я узнал про Лоренцо делла Лýна. Сарацин был знаком с ним лично – и Лоренцо рассказал ему про ночное светило много интересного. Любого сожгли бы на площади, повтори он подобные слова перед инквизиторами.

Но сарацин не просто пересказывал мне еретические сказки.

Он привел меня к духу-покровителю, и эта связь оказалась реальной. С тех пор в любом месте, куда меня заносила судьба, я устраивал нечто вроде молельни для общения со своим духом.

Тот же сарацин научил меня всему, что я знал о трансмутационной алхимии. В конце концов я отправил его на тот свет, но совесть моя была чиста.

Часовню Ломаса я сделал из кладовки, где Лоренцо хранил астрономические инструменты (он был вдобавок звездочетом). Я переместил их в нижнюю кладовую, велел недовольной Мойре отмыть комнату и поставил под похожим на бойницу окном круглый венецианский столик. На него я поместил подаренный сарацином Simulacro Invocante – образ, посредством которого вызывался дух.

Это был маленький золотой череп с гребнем из красной щетины – примерно такой формы, как над античным шлемом. Жуткая и красивая вещица, но не слишком похожая на инструмент чернокнижника: скорее, драгоценная игрушка из римских руин. В наше время это важное обстоятельство – лучше не хранить улик для будущего трибунала.

Подарив мне золотой череп, сарацин обучил вызывать связанного с ним духа. Думаю, он не собирался отдавать мне Ломаса – целью было просто показать меня духу. Но я, видимо, понравился тому больше прежнего владельца, и сарацину пришлось умереть.

Такое бывает.

Кровавых жертв Ломасу я не приносил. Довольно было ладанного воскурения и нескольких капель граппы, проливаемых перед алтарем.

Перед тем, как вызвать духа, я запирал дверь часовни изнутри. Самого общения с ним я никогда не помнил (сарацин говорил, что Ломас восхищает адепта в мир, слишком непохожий на наш). Но если я приходил к духу с вопросом, то обычно знал ответ, когда приходил в себя.

Именно так я и обрел кодекс. Возможно, между гримуаром и Ломасом была тайная связь. Спросить Ломаса о том, как поступить дальше, казалось разумным.

Войдя в часовню, я запер за собой дверь и воскурил ладан. Затем преклонил колено, встал на мягкий шелковый мат, успокоил сердце – и плеснул граппой на каменный пол перед золотым черепом.

***

– Здравствуйте, Маркус, – сказал Ломас.

Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы прийти в себя и понять, что происходит. Первые несколько секунд я еще думал, будто я средневековый алхимик по имени Марко, вызвавший духа и восхищенный им во тьму.

Тьма впечатляла: огромный пустой зал, в окне Сатурн, на стене – некто в хламиде со светом вместо лица… Вот, значит, что происходит во время наших таинственных встреч.

Пока это переживание оставалось средневековым, оно было невероятно, сказочно волнующим. Но потом я вспомнил, кто я и почему оказался в этом кабинете. И сказка сразу кончилась. Стало даже скучно.

– Здравствуйте, адмирал. Восхищает ваше чувство юмора. Так обустроить служебную коммуникацию.

Ломас засмеялся.

– Вот только неправильно, что мне приходится делать возлияния граппой, – продолжал я. – Коньяк был бы уместней.

– Его трудно достать в средневековой Вероне, – сказал Ломас. – Я, кстати, не до конца уверен, что в те времена уже была граппа. Во всяком случае, такая, как в наши дни. Вы льстите себе, считая меня автором этих завитушек. Скрипт составлен нейросетью.

– Но под вашим мудрым руководством. Весьма остроумно.

– Дело не в остроумии. Имя «Ломас» производит в вас сильный резонанс, поскольку я ваш начальник. Как ни блокируй память, эхо остается. Сеть решила использовать эту психическую энергию. Демон, которому вы молитесь…

– Дух, – поправил я. – И не молюсь, а… Сотрудничаю.

– Хорошо, дух. Он является для вас непререкаемым авторитетом. Вызывает в вас почтение. Разве нет?

Я кивнул.

– Это и есть психическая энергия нашего знакомства. Выстроить такой контур на ровном месте сложно. Элегантное решение. Ну и смешное, конечно.

– Да, – согласился я. – Но мой провожатый, Ларт, говорил, что у внешнего мира не будет со мной связи. Как вы меня вызвали?

– Никак, – ответил Ломас. – Я этого не делал.

– Неужели?

– Мы общаемся по вашей инициативе, Маркус. Именно поэтому вашей веронской идентичности – то есть чернокнижнику Марко – и нужна сильная привязанность к духу. Ее хватило.

– Вы никак на это не влияете?

– Нет. Что вы испытали, когда решили выйти на связь?

– Желание посоветоваться.

– Значит, все идет по плану.

– А откуда сеть взяла идею такого духа? Она же не сама это выдумала?

– Я примерно догадываюсь, – сказал Ломас. – Был такой гримуар – книга Абрамелина. Примерно та же эпоха. Там описывался ритуал, благодаря которому можно обрести священного духа-покровителя. Этот покровитель затем улаживал проблемы, возникавшие у алхимика с разного рода демонами. Нейросеть ничего не повторяет буквально, но опирается на элементы оккультного предания.

– Понятно, – ответил я.

– Теперь докладывайте.

У Ломаса была возможность наблюдать за моими похождениями в симуляции – но его интересовала субъективная сторона опыта. Я пересказал ему свои переживания в Вероне.

– Интересно, – сказал Ломас, дослушав мой отчет. – Песня из детства, которая вдохновила вас встать на левый путь – это известный карбоновый шлягер «Stairway to Heaven». Вы услышали акустическое исполнение под лютню, причем на английском – но в вашей памяти остались слова итальянского переложения, не вполне совпадающие с оригиналом. Сеть великолепно прячет подобные нестыковки.

– Я в курсе, – ответил я.

– Все остальное в пределах ожидаемого. Необычной кажется только презентация гримуара в качестве неорганического существа.

– Кого?

– Неорганического существа. Обитателя смежного мира. Это тоже часть магического фольклора, но гораздо более позднего, чем средневековый. Относится к карбону, если я не ошибаюсь.

Я знал, что Ломас вызвал справку HEV – ошибался он вряд ли.

– Значит, – сказал я, – нейросеть компилирует не только средневековый материал, но и более поздний.

– Естественно. Это экзотично, но ожидаемо. У вас не научная экскурсия в Средние века, а личный магический трип. Вероятны и другие отклонения от исторической нормы. Но симуляция их маскирует.

Я кивнул.

– Возможно даже, – сказал Ломас, – что неорганическая интерпретация гримуара – это не просто творчество сети, а восстановление объективной истины. Нейросеть на такое способна. Помните «бороду Сфинкса»?

Ломас имел в виду особый и не до конца понятный информационный эффект, позволявший гипермощным нейросетям восстанавливать фрагменты культурного или исторического пазла – например, точную форму бороды египетского Сфинкса, неизвестную археологам.

– Вы думаете, гримуары действительно были неорганическими существами?

– Я так не думаю, – ответил Ломас. – Я вообще плохо понимаю, о чем идет речь. Но я допускаю подобную возможность, раз на нее указывает нейросеть.

– Значит ли это, что в какой-то момент неорганическое существо перестанет прикидываться книгой и покажется мне в своем настоящем облике? Я имею в виду, в симуляции?

– Не могу сказать, – улыбнулся Ломас. – Не торопите события. Поживем – увидим.

– Я вспомню эту беседу в Вероне?

– Нет, – ответил Ломас. – Но вы будете в общих чертах помнить, что посоветовал дух.

– А что он мне советует, адмирал?

– Доверьтесь гримуару. Делайте как велено, и поглядим, куда это приведет.

– Но он велит мне практиковаться в умении, которого у меня еще нет.

– Может быть, оно у вас уже появилось.

– А, – сказал я. – Вы хотите сказать…

– Пробуйте невозможное.

– Как мне отличить тех, у кого есть душа, от тех, у кого ее нет?

– Сеть подделывает средневековую реальность весьма близко к оригиналу. Узнайте, что по этому поводу думает ваш просвещенный век – и поймете, как быть.

– Вы полагаете, здесь не иносказание, а…

– Именно.

– Дух-покровитель сегодня на высоте. Ломас ухмыльнулся.

– Собирайте информацию, – сказал он. – Полагаю, через некоторое время вам снова захочется меня увидеть.