Другая истинная. Вторая жена дракона

– А что случилось? – поинтересовалась я, найдя взглядом величественного стана свекровь, что от сына не отходила.

– Она заставила перешить свадебное платье три раза! Говорила, что кружево не того оттенка белого, жемчуг не достаточно крупный, и вообще, это не достойно ее положения! Бедняжки швеи плакали все ночи напролет, стараясь угодить строптивой невесте, – Флоренс замялась, оглядываясь, словно боясь, что ее услышат.

Я перевела взгляд на Шармиллу. Ее лицо, казалось, было выточено изо льда, ни единой эмоции не дрогнуло на безупречно гладкой коже. Она грациозно поднимала бокал, принимая поздравления, улыбаясь холодной, недосягаемой улыбкой. В этой улыбке не чувствовалось тепла, только ледяное спокойствие и глубокое презрение.

– Потом устроила целый скандал из-за торта. Повар испек шедевр, настоящее произведение искусства, но она заявила, что сливки слишком жирные, а украшения не подходят к ее платью. Бедный повар был в отчаянии. Она обвинила его в некомпетентности и заставила переделывать торт заново, уже под ее строгим руководством. В итоге торт будет готов только к самой поздней части праздника.

– Согласна, есть в ней что-то пугающее. Стерва в чистом виде, – высказала я свое мнение без стеснения.

– А еще… – прошипела Флоренс, понизив голос до шепота. – Она требует, чтобы после церемонии леди Дебора покинула замок и переехала жить в загородное поместье.

– Здесь я могу ее понять, – хохотнула, вспоминая мои «чудные» деньки, проведенные со свекровью.

Нянечка едва сдержала смешок, прекрасно понимая, о чем я толкую.

А что же чувствует жених? Я кинула взгляд на Торена. Он выглядел счастливым, влюбленным, зачарованным красотой своей жены. Или он просто не видит или не хочет видеть истинное лицо Шармиллы? Что чувствуют драконы, когда их зверь находит истинную?

– Боюсь, если леди Деборы не станет, тебе совсем тут жизни не будет, – с опаской призналась Флоренс, но тему развить мы не успели. Началась церемония.

Она прошла в помпезном зале, украшенном гербами Ройс и совершенно мне не понравилась. Не чувствовалось того тепла и любви, что царили на свадьбах нашего мира. Торен, стоящий рядом с Шармиллой, казался не более чем красивой, бездушной статуей. Обмен клятвами прозвучал как формальность, холодный, безжизненный ритуал. Даже присутствующие гости, одетые в свои роскошные наряды, казались застывшими, лишенные искренних эмоций.

После церемонии начался пир. Шармилла, словно хозяйка, победившая в какой-то невидимой войне, сияла, пристально наблюдая за каждым моим движением. Зачем-то усадила меня за стол по правую руку от себя, хотя я как раз хотела покинуть торжество. Но вскоре я поняла, к чему вдруг ко мне столько внимания.

– Торен пожалел иномирянку. Оставил кормилицей на правах второй жены! – объявила во всеуслышание Шармилла и взгляды гостей колкими иглами проникли мне под кожу. – Но это ненадолго, пока малыш не окрепнет, – подливала она масло в огонь, представляя меня гостям, не скрывая своего презрения в каждом слове. Ее тонкие, резкие слова были искусно замаскированы под вежливую беседу, но я чувствовала, как они ранят, словно отравленный кинжал, медленно проникающий в сердце. Каждый взгляд, каждый шепот за спиной напоминали о моем низком положении и непризнании.

Лица присутствующих плыли перед глазами, размываясь в калейдоскопе пренебрежения. Они шептались, покачивая головой, их взгляды скользили по мне, оценивая, разбирая на части, как какой-то экзотический предмет, а не живого человека. Я чувствовала себя голой, лишенной защиты, выставленной на всеобщее осуждение. А Торен молчал, только подчеркивая мое унизительное положение.

– Всегда будет, куда справить нужду, когда первая жена откажет в близости, – колкие шуточки захмелевших драконов откровенно выводили из себя.

– Вряд ли она дождется своей очереди! – заливалась смехом Шармилла, когда сама изрядно набралась.

Молчание Торена говорило громче любых слов. Он не защищал меня, не опровергал слова своих друзей и жены, позволяя им расти и укореняться в умах присутствующих.

Истинная наслаждалась своей маленькой победой. Ее губы изгибались в утонченной усмешке, глаза блестели злым блеском. Она с явным удовольствием наблюдала за моим унижением, за тем, как я старалась сдержать слезы и волну горького отчаяния, которая подступала к горлу. Каждый вдох становился все труднее, каждый мышечный спазм в теле подчеркивал мое бессилие. И это заметила свекровь.

– София, иди к Сэмвеллу. Пора кормить сына, – впервые слова этой женщины стали для меня спасением!