Четыре сквозняка из вечности

Мария Кузьмина

Четыре сквозняка из вечности

Четыре сквозняка из вечности

Вечность для каждого – своя. Если вечность враждебна, холодна и, кроме бесконечной энтропии, не таит никаких чудес – задувать из такой вечности будет лишь одиночеством, ощущением пустой, ненужно прожитой жизни. Слово «вечность» не складывается у тех, кто носит льдинку в сердце. Мои сквозняки совсем другие. Они – как простые вещи, на которые вдруг посмотришь иначе, и они оживут, подобно андерсеновскому старому фонарю. Ворвутся пламенем любви, вихрем свободы, раздуют угли, зажгут новый день. И вот – плод твоего воображения подражает творению древнего скульптора, оживает и меняет твою жизнь.

Сквозняки вечности намеренно вырывают героев из примелькавшихся будней и позволяют увидеть свою душу живьём, без ложных устремлений, без социальных ярлыков и манких иллюзий, свободным взглядом из иного мира. Мысленный мир, который мы населяем согласно своим представлениям о вечности, – это некий утопический локус, представленный метафорически, порой сквозь мутное, порой – сквозь витражное стекло, но всегда – опосредованно, в силу наших пространственно-временных ограничений.

Параллельные вселенные, волшебные миры – это всего лишь оптика, «остраняющая» обыденные детали нашей жизни, парадоксальная подзорная труба, которая отдаляя – приближает, помогает видеть известное в ином свете. В рассказе «Четыре сквозняка из вечности» ключом исполнения желаний – настоящих, скрытых в житейской рутине, – становится самая простая вешалка.

В «Убийце отмены» метафорой вечности становится книга. В вероломном обществе лишь она воздаёт автору по заслугам, поскольку честно сказанное слово – защита в вечности для того, кто его произносит.

Вечность не только вдохновляет, но и – пугает, потому что открывается в посмертии. В произведении «Мир тебе» явлена попытка уместить жизнь большой семьи в малогабаритное пространство рассказа. Синонимом вечности становится любовь, которая не прекращается со смертью.

Завершает сборник «Поцелуй двух морей» – рассказ, вошедший главой в книгу «Девушка со спицами», которая готовится к печати. Увидеть отблеск вечности для подростков – это просто остаться наедине, наконец по-настоящему увидеть друг друга, без давления сверстников, без фонового недовольства учителей, без семейных проблем. Из вечности сквозит – на этот раз это ветер свободы.

Простые вещи, книга, любовь и свобода – какой сквозняк из вечности вам больше по душе?

Четыре сквозняка из вечности

I

Раньше Антон жил в самом центре, возле золотых павильонов Эдем-сити, но недавно его семья переехала в квартиру побольше и подальше. Новый двор, на который Антон смотрел с высоты своего этажа, был уютным, хотя дома представляли собой наглядное свидетельство ушедшей эпохи, не замороченной урбанистическими условностями. Во дворе почти никто не гулял – дети познавали жизнь с экрана; только мальчишки-близнецы из дома напротив нарушали тишину и покой соседей: у них недавно родилась сестрёнка, и они по очереди катали её по двору в коляске. Антону нравилось наблюдать за их игрой, сидя за столом в наушниках и слушая музыку. У него был младший брат, но они в детстве никогда так не играли.

Комната хранила следы недавнего переезда. Вместо шкафа у Антона теперь была временная конструкция – квадратная металлическая вешалка на колёсиках. Антон ненавидел бардак, а открытая вешалка не добавляла порядка, но он мирился с этим, ведь теперь у него наконец-то появилась своя комната. Всю жизнь, начиная с двух лет, когда родился его младший брат, он делил комнату с Димкой. «Димочка талантливый мальчик, он не обращает внимания на такие мелочи, как разбросанные вещи», – говорила мама с тех пор, как папа решил, что у Димы есть способности к математике, стал с ним много заниматься, и Димка стал побеждать в олимпиадах. Поэтому такую ерунду, как убирать разбросанные Димочкой вещи, приходилось делать его старшему брату. Потому что Антон ненавидел бардак.

В комнате стояло кресло-кровать, коробки в углу, вешалка и стол со стулом. Штор на окнах не было, и вообще в комнате было неуютно. Зато чисто. Пока не появится новая мебель, думал Антон, никто не заставит его распаковать коробки – они стоят в углу как напоминание о том, что всё в этой жизни временно и не надёжно. Всё, кроме бильярда. Антон вздохнул.

Речи о том, чтобы он мог приступить к тренировкам, не было: родители много раз говорили, что пока Антон не начнёт нормально учиться, они и не подумают оплачивать ему занятия в бильярдной секции. В одном из павильонов на центральной площади располагался бильярдный клуб «Пирамида», мимо которого Антон проходил каждое утро; несмотря на переезд, он продолжал учиться в прежней школе. «Пирамида» была закрытым клубом для избранных – там собирались члены семей городской знати, к которой Антон не принадлежал. Для него клуб был лишь единственным местом в городе, где можно было брать уроки по игре в бильярд.

«Но мне это не светит», – думал Антон, вспомнив о тройке по алгебре за четверть. Он шёл из школы и представлял, как совместит ужин с просмотром поединка чемпиона по снукеру и снова увидит, как Ронни О’Салливан утрёт нос всем своим соперникам, – но дома телевизор уже был во власти мамы, которая смотрела свой очередной сериал.

– Как школа? – спросила мама, отворачиваясь на миг от телевизора.

– Плохо.

– Почему?

– Потому что это школа.

Антон надел наушники и врубил музыку. Мама вздрогнула: Антон обычно слушал музыку очень громко. Мама стала что-то говорить, и Антон легко мог прочитать её речь по губам: как можно так громко слушать этот шум, который и музыкой назвать нельзя; не удивительно, что у него такие плохие оценки, эти жуткие ритмы отбили ему все мозги; вот Димочка, как пришёл из школы, решает задачки – тишина в комнате помогает ему сосредоточиться…

Последнее время Антон стал замечать, что мамины речи в адрес младшего сына стали менее пламенными: теперь у брата была своя комната, и Антон никогда туда не заходил по причине того, что Дима уже успел превратить её в помойку. Вся уборка свалилась на маму. Каждый день она выносила огрызки, мятые листы с решениями задач, грязные стаканы, упаковки от чипсов и печенья – Диме позволялось многое, даже не следить за питанием, ведь он был семейный гений.

На кухню зашёл папа. Он что-то спросил у Антона. Антон стянул наушники:

– Чего?

– Я говорю, что у тебя за четверть по алгебре выходит?

– Трояк.

– Балбес, – резюмировал папа и вышел.

Делать на кухне было больше нечего: ужин он доел, с родителями поговорил, и Антон пошёл к себе. Он растянулся на кресле-кровати, закинув руки за голову. Неожиданный, непонятно откуда взявшийся сквозняк заставил Антона встать и подойти к вешалке – дуло будто из неё. Заглянув в вешалку, Антон потерял равновесие, в глазах потемнело, и он упал.

Очнувшись, он встал и огляделся: то ли помещение, то ли улица… Похоже на декорации к старому американскому вестерну. Мимо него медленно прокатилось засохшее растение – перекати-поле. Погода была неясная, прямо как в песне: «прохладный тёплый вечер», лучше и не скажешь. Музыки в наушниках уже не было, он их снял и прислушался: вроде было тихо, но в отдалении раздавались какие-то приглушённые звуки, однообразные и унылые, как будто пластинка застряла на одной мелодии. Антон пошёл на звук. Шаги разметали пыль; он шёл вдоль облупившихся стен с блёклыми вывесками, ветер лениво перекатывал сухие ветки и солому. Наконец Антон приблизился к источнику звука: это был салун, один из тех, какие он видел в фильмах про дикий запад. Из распашных дверей пробивался свет. Антон зашёл внутрь и замер.

Посреди салуна вместо столиков и стульев стоял огромный бильярдный стол. Зелёное сукно выделялось ярким пятном в сумраке, окружавшем стол. Свет непонятного происхождения играл бликами на переливающихся киях и на глянцевых боках шаров. Вокруг стола толпились люди с серыми, будто бумажными лицами, с темнеющими кругами глазниц. От безмолвной массы отделилась одна фигура и вышла к свету. Невероятно, но это был Серый, сын заместителя главы Эдем-сити и бывший одноклассник Антона, с которым они постоянно дрались, – его лютый враг. Тоже бывший, увы: несколько лет назад Серый разбился в горах.

Теперь он смотрел на Антона будто бы из темноты прошлого. На потустороннем лице неприятеля сверкнули злые глаза.

– Партию? – ухмыляясь, произнёс Серый и, разбив пирамиду, взглядом указал Антону на второй кий.

Антон взял кий, нашёл глазами синий кубик мелка и натёр им наклейку. Все действия он проделал почти машинально, как во сне. Так же, на автомате, он засунул мелок в карман джинсов. Только сейчас Антон внимательно осмотрел кий: чудесный инструмент ручной работы, такую красоту Антон видел только на картинках! Шафт, ударная часть, из граба, а нижняя часть, похоже, из палисандра – только он даёт такие характерные разводы. Никакого отличительного знака или логотипа на кие не было, только инкрустация перламутровыми ромбами. Антон примерился перед ударом и сказал про себя: «Ну, держись, Серый. У тебя нет шансов».

Когда четырнадцать шаров набились в лузы, Антон одним ударом, который в бильярде называется «штаны», отправил последний белый шар и красный биток в противоположные лузы. Он оглядел пустой стол: партия закончилась.

Над столом замаячила ухмыляющаяся физиономия Серого, который что-то бросил на потёртое бильярдное сукно.

– Это тебе. Бери, заслужил, – глухо произнёс Серый.

Массивное кольцо подпрыгнуло, сверкнуло печатью в виде ромбов и подкатилось к краю стола. Едва Антон надел его на палец, как свет из неизвестного источника погас, стоявшие вокруг стола картонные люди разом упали назад, подняв облако пыли, а с потолка посыпалась штукатурка. Антон стал пятиться назад; вот его спина упёрлась в распашные двери, которые открылись, и…

Он упал на спину, пролетев сквозь вешалку и очутившись на полу в своей комнате.

На следующий день Антон шёл по школьному двору в наушниках, погружённый в музыку и свои мысли. На школьной лестнице он чуть не столкнулся с Викой, которая явно преградила ему путь. Вика была школьной «королевой красоты», в которую Антон был безнадёжно влюблён с седьмого класса.

Вика многозначительно посмотрела на Антона, бросив быстрый взгляд на его кольцо с ромбами:

– Я вижу, ты в клубе…

– В клубе? – эхом отозвался Антон.

Вика никогда не заговаривала с Антоном, и он страдал издалека: девушка его мечты относилась к сливкам местного общества, и эту дистанцию с простыми смертными она всегда соблюдала. Но сейчас Вика загадочно улыбнулась и, слегка наклонившись к Антону, тихо произнесла:

– Сегодня у нас намечается коктейльная вечеринка. Приходи, – и она назвала адрес.

Это был знаменитый адрес: фешенебельный дом в самом сердце Эдем-сити с обнесённой оградой охраняемой территорией. Антон слышал, как девчонки, побывавшие в гостях у Вики, жеманно рассказывали менее везучим подружкам о том, что в подъезде на каждом этаже швейцар и живые цветы на стеклянных столиках.

Поднявшись домой на свой этаж, Антон услышал через закрытые двери квартиры гневные крики – это был мамин голос. Недоумевая, Антон осторожно открыл дверь. Прислушиваться не пришлось: было очевидно, что мама распекает младшего сына, гениального Диму. Антон просочился к себе в комнату и слушал мамины излияния: ей всё это надоело; терпение у неё лопнуло; Дима ей совсем не помогает; вот придёт папа и поговорит с ним, раз родную мать он уже не слушает… На каждую мамину реплику Антон довольно кивал: давно пора проучить Димочку. Настроение у него было отличное: брат наконец-то получит по заслугам, а он, Антон, проведёт вечер в компании прекрасной Вики.

Вечером пошёл дождь. Антон, накинув капюшон, быстрым шагом шёл в сторону Викиного дома. Путь его лежал через центральную площадь и золотые павильоны. По привычке Антон взглянул на предмет своих мечтаний – бильярдный клуб «Пирамида»: на вывеске красовались перламутровые ромбы… Он машинально сунул руку в карман, вытащил мелок – те же ромбы! Повинуясь внутреннему порыву, Антон завернул в клуб. На входе висело объявление: «Предъявителю фирменного мелка из розыгрыша – год занятий в клубе бесплатно!» Антон положил мелок на стойку администратора, и тот заулыбался, а потом стал поздравлять Антона с отличным выигрышем. Администратор достал красочный абонемент на год и поставил на нём печать. Как во сне, Антон забрал абонемент, поблагодарил администратора и вышел из клуба. Дождь превратился тем временем в настоящий ливень, и Антону пришлось бежать, перепрыгивая бурные потоки. «Я в игре!» – проносилось у него в голове.

Дверь в Викину квартиру была не заперта, из глубины гостиной раздавались приглушённые голоса и изредка взрывы смеха. С Антона вода стекала ручьями, он, как мог, отряхнулся, но всё равно оставлял мокрые следы на паркете.

Антон прошёл в большущую гостиную, посреди которой стоял необъятных размеров диван. Народу было человек семь-восемь, и все они сосредоточились в районе барной стойки в углу комнаты, на диване никого не было, поэтому Антон разместился тут же, на мягких подушках. Рядом с ним кто-то сел. Антон бросил взгляд: в полуметре от него, потягивая яркий коктейль, сидела Вика в обтягивающем коротком платье. Неяркое освещение придавало её волосам медно-медовый оттенок, который усиливался рядом с оранжевым содержимым бокала.

– Ты чего такой мокрый? – спросила Вика, разглядывая гостя, – к его лбу прилипли влажные пряди. – Зонтик не взял что ли?

Антон не отвечал, Вика смотрела так, будто видела одноклассника в первый раз. На её лице читалось удовлетворение увиденным. Вика откинулась на спинку дивана и широко улыбнулась, обнажив свои ровные, сверкающие белизной зубы.

– Хочешь мой коктейль? – и она повернула к нему трубочку, не выпуская бокал из рук. Антон не отказался. Коктейль оказался очень апельсиновым и совсем не алкогольным. Правда, у него и без алкоголя слегка кружилась голова.

– На самом деле, я всегда знала, что в тебе что-то есть, – произнесла Вика, продолжая беззастенчиво сверлить его глазами.

Антон и сам никогда не прибеднялся, но было удивительно услышать это от неё – всегда такой равнодушной.

– Но я не знала, что ты – один из нас… Так что давай узнаем друг друга поближе, – в словах Вики сомневаться не приходилось, потому что она пододвинулась совсем близко к Антону. – Я знаю, что давно нравлюсь тебе. – Она явно ждала какой-то реакции от Антона, но тот только взял из её рук коктейль и допил до конца то, что там оставалось. Викина коленка в чёрном чулочке придвинулась к его ноге, а её взгляд потемнел… «Я в игре», – подумал Антон, прочитав в её глазах.

Чтобы скрыть волнение, он уставился на её руки: на пальце красовалось такое же кольцо, как у него. Так значит, она позвала его, потому что он «в клубе», как она выразилась?

– Я не один из вас, – хрипло сказал Антон.

Вика прикоснулась пальцем к его губам, как бы призывая замолчать. Он отстранил её руку, но ей, кажется, уже нравилось всё, что он делает. Викины глаза наивно поведали ему, что это такая игра, что он приглашён, участвует и что он, похоже, победитель. Она была лузой, куда он забил все шары. И тут ему стало скучно, душно, захотелось уйти отсюда.

Антон поднялся с дивана и пошёл к выходу. Проходя мимо изящного столика красного дерева, многократно отражённого зеркалами просторного коридора, он увидел в них своё лицо, обрамлённое взъерошенными волосами. «Ну уж нет, в такие игры я не играю», – подумал Антон, уже наметив свой дальнейший маршрут. Он забрал с крючка в прихожей свою мокрую куртку, выскользнул из этой чужой реальности и направился туда, где он знал, он будет счастлив.

Дождь перестал, вечерний город, умытый и яркий, сверкал огнями и фарами проезжающих мимо редких машин. Антон вдыхал свежесть вечера и думал о том, найдёт ли он в «Пирамиде» свой кий, палисандровый, с перламутровыми ромбиками.

…Вешалка больше была не нужна: Антону купили новый шкаф. «Вот будет сюрприз Антоше, когда он придёт… Последнее время он часто задерживается!» – волновалась мама. Мама попросила Диму вынести вешалку на улицу, вдруг кому-то пригодится. Дима поставил вешалку рядом с мусорными баками. Поднимаясь на лифте, Дима думал о том, что в привычном течении его жизни что-то изменилось: вместо нового компьютера для него, гения математики, родители купили новый шкаф брату: «Потому что Антон ненавидит бардак», – говорила мама, с укором глядя на младшего сына.

Вешалка недолго стояла возле баков. Дворник тщательно осмотрел предмет мебели и потихоньку покатил его домой. Шкаф у дворника пришёл в негодность, а купить новый денег не было. Вешалка была очень кстати – ведь дворник ненавидел бардак.

II

Дворник Егорыч жил на первом этаже старенького четырёхэтажного дома. Придерживая вешалку, он прошёл мимо устроившихся на скамейке у подъезда бабушек – подружек-болтушек со второго этажа, которые, не прерывая беседы, кивнули соседу.

– Сынок, погляди, что я принёс! – дед выкатил из коридора «обновку».

Один угол комнаты, пустой, являл следы затопления с верхнего этажа: залитый соседями сверху старый шкаф дворник давно вынес на помойку. Он взял тряпочку, аккуратно протёр вешалку от капель дождя и уличной пыли и поставил её в угол.

– Ты всё улыбаешься… Смеёшься надо мной, да? Думаешь, вешалка – несерьёзная вещь? Это она только на вид такая хрупкая. Я её осмотрел – крепкая, послужит мне, пока я не… найду новый шкаф.

Старик вздохнул, провёл ладонью по лысеющей голове, пригладил бороду и посмотрел на комод. На комоде в толстой деревянной рамке стояла фотография улыбающегося парня лет двадцати, в камуфляже.

– А на обед у нас сегодня борщ, твой любимый, со свиными кусочками.

Дед прошёл на кухню и довольно долго там возился. Вернулся он с большим расписным подносом, на котором стояли две глубокие тарелки, от душистого пара которых запотел графинчик с прозрачной жидкостью, два куска чёрного хлеба, две салфетки с кружевными оборками и две гранёные стопочки. Дед Егорыч неторопливо расставлял все предметы на столе, подстелив под каждую тарелку по нарядной салфетке. Наконец, он сел за стол и, посмотрев на фотографию сына долгим взглядом, произнёс:

– Ну… с днём рождения, сынок! – и залпом осушил стопку с водкой.

Дед ел неторопливо, поглядывая на тарелку, поставленную перед фотографией, будто бы удивляясь, почему она не пустеет. Андрей Орлов, поздний сын у отца и матери, сержант погранвойск, не позволил бы остыть целой тарелке наваристого любимого борща. Но он погиб, и дворник вот уже девятнадцать лет садился за стол в обществе лишь фотографии вечно молодого сына. Мать умерла от сердечного приступа сразу же, как сообщили о смерти Андрюши, а старшая дочь жила в Америке и словно забыла о том, что у неё есть отец. Был у Егорыча ещё заботливый племянник Сергей, работал у какого-то местного бизнесмена – охранял его «дворец». Сергей жил неподалёку и регулярно наведывался к Егорычу, приносил еды, помогал по дому, если что требовалось, в общем, не забывал старика. Дворник был рад, когда приходил племянник, но, конечно, никто не мог заменить Андрея.

Андрей умер в день своего рождения – ему исполнилось девятнадцать. Его убили – отрубили голову. Ему и ещё дюжине бойцов, попавших в плен. Их тела на родину так и не вернули. Ничего не осталось от сына, только примерное место казни – где-то в районе *** ущелья. Но попасть туда Егорычу было не суждено. Вначале он не мог уехать из-за внезапной кончины жены, потом сам серьёзно заболел. Но родственники других погибших ребят ездили туда, привозили кто крестик, кто медальон. Оказалось, все бойцы погибли геройски, предпочли смерть предательству. Все, кроме одного… Единственным утешением Егорыча было то, что тот предатель был не его сын. Старик, казалось, смирился с тем, что не сможет побывать у сына, но почти каждую ночь ему снилось *** ущелье: племянник показал в интернете фотографии этого места.

А в день рождения и смерти Андрей не раз приходил к отцу во сне. Он был такой же молодой и улыбающийся, с ямочками на щеках, как у матери. Только волосы были не ёжиком, как на армейской фотографии, а взъерошенные, как в детстве. Во сне они вместе гуляли по цветущим лугам, сидели на берегу речки. Андрей что-то увлечённо ему рассказывал, но о чём они говорили – Егорыч, проснувшись, никак не мог вспомнить. Целый год ждал старик этой встречи. Вот и сейчас, когда приближался вечер, старик чувствовал некий подъём от приближающейся «встречи» с сыном – пусть и не наяву. Он перевёл взгляд с фотографии сына на картинку, которую его жена купила на каком-то развале в день, когда Андрея призвали в армию – это было в апреле. Картинка была необычная; на ней был изображён выходящий из пещеры человек, замотанный в простыни. Вещи жены Егорыч раздал, все – кроме этой картинки. Как и фотография сына, она много лет была неизменным спутником каждой трапезы дворника.

Егорыч доел суп, встал из-за стола и направился на кухню. Внезапный, непонятно откуда взявшийся порыв ветра остановил старика. Из угла, где раньше стоял шкаф, тянуло холодом.

– Неужто стена насквозь промокла? – недоумевая произнёс старик и подошёл к вешалке. Странно, но холод шёл как будто прямо из вешалки. Старик заглянул в неё…

…и вдруг чуть не упал от неожиданности и от порыва ветра, резко налетевшего справа. Перед ним простиралась щемяще знакомая картина, которую невозможно было спутать ни с чем – это была долина *** ущелья. Старик стоял на пустынной дороге; туман плыл вокруг него, как молочная пена, а на горах лежал, как пух. Сквозь разрывы туманных скоплений проглядывали снежные вершины вдали. Внизу, скрытый в дымке и заслонённый низкими деревьями, шумел поток. Изменчивое облако, в котором находился Егорыч, становилось то гуще, то, под порывами ветра, разметалось в разные стороны. Стояла гулкая тишина, только скалистые камешки захрустели под ногами, когда старик сделал шаг к обрыву, чтобы посмотреть вниз. Сине-серая река лентой протянулась по дну ущелья. Над головой старика, раскинув огромные крылья, парил орёл.

Вдруг старик услышал шорох: кто-то с трудом передвигался, камешки хрустели под ногами. Из-за выступа скалы, словно из пещеры, появился некто. Он был одет в какие-то лохмотья, ступал осторожно и устало; тряпки висели на руках и ногах, даже голова была обмотана грязными полосками ткани, как тюрбаном. Лицо скрывали клочки бороды, а из-под комка спутанных волос прямо на Егорыча смотрели голубые, как будто линялые глаза.

– Наконец-то ты пришёл, Орлов. Я тебя жду… очень давно, – скрипучим голосом, как из подземелья, проговорил незнакомец. Егорычу показалось, что эти слова – первое, что тот говорит за много лет.

– Меня? – Егорыч удивился: зачем он мог понадобиться этому дикому человеку? То, что в ущелье он попал через вешалку, не казалось удивительным событием, словно попасть сюда было делом давно решённым. Незнакомец кивнул:

– Тут одна вещица у меня… – он раскрыл ладонь, и что-то блеснуло – что-то неуловимо знакомое, как показалось Егорычу, когда он вытянул шею, чтобы посмотреть. Старик протянул руку, но незнакомец неожиданно сжал ладонь и спрятал её за спину, при этом лицо его растянулось в подобии улыбки, обнажив гнилые жёлто-чёрные зубы. Он засмеялся было, но тут же закашлялся и сплюнул – старик увидел капли крови в пыли.

– Недолго мне осталось… но ты всё-таки успел.

Егорыч молча разглядывал незнакомца. Тот был явно не из этих мест, он был… он был…

– Да, я тот самый, предатель, – словно подслушав мысли старика, произнёс человек. – Я спас свою шкуру, я предал родину, веру, друзей. Я хотел повеситься, но… но потом мне пришла эта мысль.

Незнакомец замолчал, переводя дух: было видно, что так много говорить ему непривычно.

– Какая мысль? – спросил Егорыч.

Несмотря на признание незнакомца, старика охватила жалость к нему. Шумно дыша, человек продолжал, заторопившись, будто бы боялся не успеть рассказать всё, что хотел:

– Мысль об искуплении. Они сохранили мне жизнь, и я был у них рабом, никто не уважает предателей, даже эти шакалы. Я жил в аду. Не было передышки, не было цели, ничего у меня не осталось. Тогда я стал жить ради памяти товарищей, хотел вернуть память о них их близким. – Он облизнул сухие губы. – И я стал ночью пробираться к месту, где их… где они лежали. Я откапывал и снимал кресты. Не у всех были кресты, у многих – жетоны, ну, медальоны…

Рассказчик снова закашлялся, на этот раз очень сильно, разбрызгивая кровь вокруг. Егорыч невольно отшатнулся. Незнакомец заметил этот жест брезгливости и снова обнажил чернеющие зубы, вытерев рот тряпкой, свисавшей вместо рукава.

– Я мерзок, не так ли? Но внутри гораздо хуже, чем снаружи, да, – неожиданно философски заключил незнакомец. – У твоего был крест. – Он разжал ладонь и, посмотрев на крест, сказал: – Ну, всё, братишка. Расстаёмся. Навсегда уж теперь. – С этими словами он протянул Егорычу крестик Андрея, повернулся и поковылял прочь, в туман.