Грань

Грань

Кристин Эванс

© Кристин Эванс, 2025

ISBN 978-5-0068-0472-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КРИСТИН ЭВАНС

ГРАНЬ

Глава 1: Идеальная картинка

Луч заходящего сентябрьского солнца, тёплый и нежный, словно прикосновение дорогой шёлковой ткани, лег на полированную поверхность стола. Он выхватывал из полумрака кабинета аккуратные стопки бумаг, серебряную ручку, подаренную Борисом на последнюю годовщину, и тонкую изящную руку Елены, замершую над очередным отчётом. Она вздохнула, отложила документ в сторону и откинулась на спинку кожаного кресла. Рабочий день подходил к концу, выматывающий, но успешный, как и большинство её дней. Всё было распланировано, разложено по полочкам, подчинено железной логике и неумолимому расписанию. Как и вся её жизнь.

Выходя из офиса, она машинально поправила пальто, ловя на себе восхищённые и завистливые взгляды коллег. Елена Гордеева была воплощением успеха: молодая владелица собственного процветающего PR-агентства, красивая женщина с безупречным вкусом, живущая в роскошном лофте в самом центре города с мужем, добившимся не меньших высот в инвестиционном бизнесе. Со стороны их жизнь напоминала глянцевую фотографию из дорогого журнала: улыбки на светских раутах, совместные поездки на горнолыжные курорты Швейцарии, ужины в модных ресторанах. Идеальная картинка.

Такси плавно катило по улицам, уже залитым вечерними огнями. Елена смотрела в окно на мелькающие витрины и спешащих по своим делам людей. Внутри неё царила знакомая, почти уютная тишина. Не пустота, нет. Скорее, глубокая, выстланная мягким бархатом благодать, в которой так редко раздавались громкие звуки настоящих, неконтролируемых эмоций. Она давно уже научилась их обуздывать, прятать подальше, засовывать в красивые шкатулки с замками, словно дорогие, но ненужные безделушки.

Ключ повернулся в замке беззвучно. Она вошла в дом – просторный, наполненный дизайнерской мебелью и дорогим искусством на стенах. Воздух пах свежестью и едва уловимым ароматом дорогого парфюма, который она обожала и который всегда заказывала из Милана. Тишина. Глубокая, почти звенящая.

– Борис? – её голос прозвучал негромко, но в этой тишине показался неожиданно громким.

Из кабинета донесся шорох, затем шаги. На пороге гостиной появился Борис. Безупречный, как всегда. Тёмные брюки, белая рубашка с расстёгнутым воротником, на лице – лёгкая усталость, но и удовлетворение от прожитого дня. Он подошёл к ней, легко, почти по-братски, поцеловал в щёку. Его губы были чуть прохладными.

– Как день? – спросил он, его взгляд уже скользил мимо неё, к барной стойке, где его ждал вечерний виски.

– Обычно. Подписали контракт с «Восходом». Всё в порядке, – ответила Елена, снимая пальто и чувствуя, как привычная оболочка дома медленно обволакивает её. – А у тебя?

– Сделку по слиянию наконец закрыли. Был настоящий ад, но мы справились, – он налил в бокал янтарной жидкости, повертел его в руках, наблюдая за игрой света. – Ужин заказать? Или ты хочешь приготовить что-то?

Последняя фраза прозвучала скорее, как вежливая формальность. Они оба знали, что готовить она не будет. Не было сил, желания, да и необходимости. Их жизнь давно уже состояла из ресторанных ужинов и доставки из тех мест, чьи меню они знали наизусть.

– Закажи, пожалуйста, из «Джованни», – сказала Елена, опускаясь на диван и подбирая под себя ноги. Она чувствовала лёгкую дрожь в коленях, остаточное напряжение долгого дня.

– Суши? Пасту? – уточнил Борис, уже доставая телефон.

– Пасту с трюфелями. И салат с козьим сыром.

– Хороший выбор.

Он сделал заказ, его голос в телефонной трубке был ровным, деловым, вежливым. Таким же, каким он бывал на тысячах совещаний. Таким он был почти всегда. Они говорили на языке деловых партнёров, обсуждающих детали совместного проекта под названием «Их жизнь».

Ужин привезли быстро. Они ели за большим дубовым столом, который мог с лёгкостью вместить десять человек, и потому расстояние между ними казалось особенно огромным, непреодолимым. Серебряные приборы тихо звякали о фарфор.

– Завтра к семи приготовь вечернее платье, – сказал Борис, отодвигая тарелку. – Приём у посла Франции. Важное событие для установления контактов.

– Я помню, – кивнула Елена. – Уже всё готово. Чёрное платье от Диор.

– Идеально. Ты в нём выглядишь потрясающе.

Комплимент прозвучал искренне, но… стандартно. Как констатация факта. «Ты потрясающе выглядишь», как «погода сегодня хорошая». Без трепета, без восхищения, которое заставляет кровь бежать быстрее. Он ценил её, гордился ею, как безупречным аксессуаром, идеально дополнявшим его собственную безупречную жизнь.

– Спасибо, – так же стандартно ответила она.

Они поговорили ещё о работе, о предстоящих планах на выходные (теннис в субботу утром, воскресный поздний завтрак с партнёрами Бориса), о необходимости поменять дизайнеров в спальне, так как интерьер «уже слегка надоел». Разговор тек плавно, без сучка без задоринки. Не было споров, не было внезапных смешков над глупостями, не было горячих, страстных споров о чём-то неважном. Была тихая, размеренная, безопасная гладь озера, на котором не было ни малейшей ряби.

Помыв посуду (они делали это молча, автоматически, словно отработанный годами танец двух сомнамбул), Борис удалился в кабинет досылать письма. Елена осталась одна в огромной гостиной. Она подошла к панорамному окну, за которым раскинулся ночной город, сияющий, словно рассыпанная по бархату коробка с драгоценностями. Она смотрела на огни, на машины, на одинокие фигурки людей внизу, и вдруг её пронзило острое, до физической боли, чувство одиночества.

Оно было парадоксальным, ведь она была не одна. У неё был муж, друзья, коллеги. У неё была вся внешняя атрибутика счастья. Но внутри, в самой глубине её существа, жила тихая, крошечная девочка, которая кричала в пустоту, тщетно пытаясь докричаться до кого-то сквозь толстые, звуконепроницаемые стены её идеальной жизни.

Она обняла себя за плечи, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Это было невыносимо. Эта тишина. Эта предсказуемость. Этот полный, абсолютный комфорт, который стал напоминать ей мягкую, удобную, но душную тюрьму. У неё было всё, о чём только можно мечтать, но не было самого главного – ощущения, что она по-настоящему живёт. Что её сердце бьётся чаще, что дыхание перехватывает, что кровь горит. Все чувства давно уже притупились, сгладились, как камни под воздействием воды, превратившись в ровный, безликий песок.

Она медленно поднялась на второй этаж, в спальню. Борис уже спал, его дыхание было ровным и спокойным. Его профиль на подушке был красивым, знакомым до каждой черточки. Она разделась, надела шёлковую ночную сорочку и осторожно легла рядом, стараясь не потревожить его. Лежа на спине, она смотрела в потолок, на котором играли отблески городских огней.

Её мысли метались, словно пойманные в клетку птицы. Это была её жизнь. Выстроенная, надёжная, безопасная. Они с Борисом были прекрасной командой, идеальными компаньонами. Но где же страсть? Где безумные поступки? Где разговоры до рассвета? Где-то самое чувство, когда смотришь в глаза человеку и видишь в них целую вселенную, а не собственное отражение? Всё это куда-то ушло, растворилось в ежедневной рутине, в бесконечных обсуждениях сделок и ремонтов, в тихих, вежливых ужинах.

Она повернулась на бок, лицом к спящему Борису. В лунном свете он выглядел беззащитным. И впервые за долгое время её сердце сжалось не от скуки и раздражения, а от щемящей, пронзительной жалости. К нему. К себе. К ним обоим. Они так старались построить идеальную жизнь, что забыли, зачем живут. Они стали актёрами в собственном, безупречно поставленном спектакле, разучившими свои роли настолько хорошо, что уже и не помнили, где заканчивается игра и начинается настоящая, подлинная жизнь.

Она осторожно протянула руку и коснулась его волос. Он не шевельнулся. В горле у Елены встал комок. Вот он, её муж. Человек, с которым она делила кров много лет. И в этот момент он казался ей самым далёким человеком на свете. Они были разделены не просто расстоянием в несколько десятков сантиметров, а целой пропастью молчания, невысказанных обид, неосуществившихся мечтаний и угасших надежд.

«Что со мной не так? – подумала она с горьким упрёком к самой себе. – Почему мне мало этого? Почему эта прекрасная жизнь кажется мне такой бесцветной?»

Ответа не было. Была только тишина, давящая, всепоглощающая, и тихое, почти беззвучное отчаяние, медленно подползавшее к самому сердцу. Она закрыла глаза, пытаясь прогнать накатившие слёзы. Завтра будет новый день. Такой же распланированный, предсказуемый и идеальный. И она снова наденет маску улыбки и пойдёт играть свою роль. Роль счастливой женщины.

Но здесь, в полумраке спальни, глядя на спящего мужа, Елена позволила себе на мгновение сбросить её. И ощутить всю глубину своего одиночества в этом идеальном, комфортном, бесстрастном мире, который они с Борисом так старательно создавали все эти годы. Это был не крик души. Это был тихий, безнадёжный шёпот, тонущий в бархатной, безжалостной тишине.

Глава 2: Трещина в стекле

Утро пришло слишком быстро, навязчивое и безжалостное в своём сиянии. Сквозь щели между ставнями пробивались узкие, яркие лучи, разрезавшие полумрак спальни словно золотые лезвия. Елена лежала с открытыми глазами, ещё до звонка будильника, чувствуя тяжесть в веках и странную пустоту в груди, оставшуюся после вчерашнего вечера. Рядом Борис повернулся на другой бок, его дыхание оставалось ровным и безмятежным. Он всегда спал хорошо. Это было его даром – умение отключаться от всего мира и погружаться в глубокий, восстанавливающий сон, не отягощённый сомнениями или тревогами.

Она осторожно приподнялась, стараясь не скрипеть пружинами матраса, и прошла в ванную. Холодная вода освежила лицо, но не смогла смыть с души тонкую, липкую паутину тоски. Она смотрела на своё отражение в зеркале: всё та же ухоженная женщина с гладко уложенными волосами, с безупречной кожей, подправленной дорогим кремом. Но глаза… глаза были чуть припухшими и пустыми. В них не было огня. Не было ожидания нового дня.

Она спустилась вниз, где уже пахло свежесваренным кофе. Борис, бодрый и подтянутый в своём тренировочном костюме, помешивал в чашке капучино.

– Доброе утро. Хорошо поспала? – спросил он, и его голос прозвучал привычно-деловито.

– Нормально, – солгала Елена, наливая себе кофе чёрным, без сахара и молока. Сегодня ей нужна была горечь и крепость. – А ты?

– Как убитый. Тренер сегодня будет мной недоволен, чувствую, – он усмехнулся, проверяя сообщения на телефоне. Елена поймала себя на мысли, что не помнит, когда он в последний раз говорил с ней о чём-то, что не касалось работы, быта или планов. Их диалоги давно превратились в обмен информацией.

Он ушёл на тренировку, а она осталась одна в тишине огромного дома. Впереди был выходной, и этот факт вызывал не радость, а лёгкую панику. Чем заполнить эти пустые часы? Поездкой по бутикам? Сеансом у массажиста? Всё это казалось до ужаса пресным, бессмысленным.

И тогда её взгляд упал на дверь в кабинет. Комнату, которая когда-то была их общим пространством для творчества и мечтаний, а теперь превратилась в сугубо борисову территорию, заваленную папками с документами и отчётами. У неё же был свой кабинет на втором этаже. Но сейчас её потянуло именно туда, в его святая святых. Может быть, подсознательно она искала хоть крупицу того, что когда-то их связывало, хоть намёк на общую мечту, затерявшуюся среди графиков и цифр.

Она вошла. В воздухе витал запах старой кожи, дорогой бумаги и лёгкого аромата его одеколона. Всё было стерильно чисто и идеально организовано. Она медленно прошлась вдоль полок, касаясь пальцами корешков книг по экономике и юриспруденции. Ничего личного. Ни одной безделушки, которая бы говорила о хобби, об увлечениях, о прошлом.

И тогда она увидела его. Старый, покрытый тонким слоем пыли картонный ящик, задвинутый в самый дальний угол нижней полки. Он явно был здесь не у дел, забытый и ненужный. Елена присела на корточки и осторожно вытащила его. Ящик был не тяжёлым, но от него веяло чем-то давним, почти забытым.

Крышка откинулась без сопротивления. Внутри лежала хаотичная коллекция прошлого: несколько виниловых пластинок с группами, которые они слушали в университете, засохшая веточка розы, похожая на музейный экспонат, пара билетов в кино, имена на которых уже стёрлись, и… несколько фотоальбомов.

Сердце Елены дрогнуло. Она не вспоминала о них годами. Казалось, эта часть жизни была аккуратно упакована, запечатана и отправлена на хранение в самый дальний угол памяти. Теперь же, от прикосновения к грубой картонной обложке, по её руке пробежала лёгкая дрожь.

Она села на пол, скрестив ноги, по-девичьи, и положила альбом себе на колени. Первые страницы были посвящены детству Бориса, его родителям, его первым успехам. Она листала их быстро, с лёгкой улыбкой. Потом пошли студенческие годы. И вот тут её пальцы замедлили ход.

Молодые, смеющиеся лица. Бесконечные пары в аудиториях, шумные вечеринки в общаге, поездки на картошку, которые тогда казались настоящим приключением. Они с Борисом всегда были вместе на этих фото – идеальная пара, золотые мальчик и девочка факультета. Умные, амбициозные, красивые. Казалось, вся жизнь у них впереди, и она будет состоять только из побед и радости.

И вот она нашла его. Тот самый снимок.

Он был сделан не на камеру, а на старую мыльницу, кем-то из друзей во время пикника за городом. Качество было неидеальным, цвета слегка выцветшими от времени, но от этого кадр казался ещё более живым и настоящим.

Она сидела на пледе, запрокинув голову к солнцу, и заливалась смехом. Не той светской, сдержанной улыбкой, которую она оттачивала годами для приёмов и фотосессий, а настоящим, безудержным, от всей души хохотом, от которого слёзы выступали на глазах. Её волосы были растрёпаны ветром, на джинсах виднелось пятно от травы, а в руке она сжимала не бокал с дорогим шампанским, а простую пластиковую кружку.

А рядом… Рядом сидел не Борис.

Алексей.

Он смотрел на нее, не в объектив, а на неё, и его взгляд… Его взгляд был наполнен таким обожанием, таким безграничным, немым восхищением, что у Елены перехватило дыхание. Он смотрел на неё так, словно она была не просто девушкой, а самым удивительным существом на свете. В его полуулыбке читалось счастье, гордость и какая-то мальчишеская нежность, которая заставляла сердце сжиматься.

Он был таким молодым. Таким… живым. Его глаза, всегда такие яркие и насмешливые, на этом снимке были серьёзными и в то же время безмерно счастливыми. Он не пытался казаться кем-то, не строил из себя успешного бизнесмена или надёжного партнёра. Он просто был. И она рядом с ним была просто собой – смеющейся, чуть растрёпанной, счастливой девчонкой, которая верила, что весь мир лежит у её ног.

Воспоминания нахлынули внезапно, сокрушительной волной, сметая на своём пути все барьеры, выстроенные годами прагматизма и самоконтроля.

Пикник. Тот самый. Кто-то принёс гитару. Алексей играл и пел какие-то дурацкие песни собственного сочинения, все смеялись. Пахло костром, хвоей и свободой. Потом они с Алексеем убежали от всех и долго шли по лесу, держась за руки, и разговаривали. О чём? Обо всём на свете! О книгах, о музыке, о том, как они видят будущее, о своих страхах и самых сумасшедших мечтах. Он говорил, что станет великим художником, будет выставляться в Париже, а она… она будет писать о его картинах искусствоведческие статьи, и они покорят весь мир.

Она тогда смеялась и называла его фантазёром. Но в глубине души верила в это. Верила в него. В них.

Он мог внезапно притащить ей букет из одуванчиков и с серьёзным видом вручить его, как будто это были редчайшие орхидеи. Он мог среди ночи позвонить и прочитать только что сочинённое стихотворение. Он заставлял её смотреть на мир иначе – не как на поле для будущих побед, а как на удивительный, полный красок и загадок сад, в котором нужно не спеша гулять, вдыхать ароматы и радоваться каждому моменту.

С ним она чувствовала себя живой. По-настоящему. Каждый день был непредсказуемым и волнующим приключением. Они были не идеальной парой, как с Борисом. Они спорили до хрипоты, мирились со страстью, плакали и смеялись, строили воздушные замки и рушили их, чтобы построить ещё более прекрасные. Это была не спокойная гавань. Это был ураган. Яркий, ослепительный, всепоглощающий.

И она… она сама его оттолкнула.

Это воспоминание пришло внезапно, болезненным уколом. Её родители, всегда такие прагматичные. Их разговоры о будущем, о стабильности, о том, что «художники – это несерьёзно». Появление Бориса – надёжного, перспективного, чётко знающего, чего он хочет от жизни. Её собственные сомнения, страх перед этой бурной, непредсказуемой стихией, которой был Алексей. Страх оступиться, выбрать неправильный путь, остаться у разбитого корыта с мечтами о Париже.

Она сделала выбор. В пользу разума. В пользу надёжности. В пользу тихого, предсказуемого счастья, которое в итоге оказалось тихим, предсказуемым… ничем.

Слёзы покатились по её щекам сами собой, горячие и солёные. Она не пыталась их смахнуть. Она сидела на полу в кабинете мужа, в своём идеальном доме, и плакала по той девчонке, которой была когда-то. По тому смеху, который был таким искренним. По тому взгляду, полному обожания, который она добровольно променяла на спокойное, уважительное восхищение Бориса.

Она утратила что-то очень важное. Не просто любовь. Часть самой себя. Ту часть, что была способна на безумства, на искренние, неконтролируемые порывы, на веру в чудо.

Контраст между тем, что было, и тем, что стало, был настолько ярок, настолько болезненен, что её буквально затошнило. Она схватилась за край полки, чтобы не упасть. Эта фотография стала тем самым камнем, который вызвал лавину в её душе. Лавину из сожалений, вопросов и горького осознания того, какую цену она заплатила за свой «идеальный» выбор.

Она осторожно, почти с благоговением, вынула фотографию из альбома. Картонка была шершавой под пальцами. Она была доказательством. Доказательством того, что та жизнь, та страсть, то чувство полета – не вымысел. Это было на самом деле. Когда-то.

Тихо, как вор, она закрыла ящик и задвинула его обратно на полку, стерев следы своего присутствия. Снимок она зажала в ладони и унесла с собой, наверх, в свою спальню, словно похищая самое ценное сокровище из музея собственной жизни.

Спрятав фото в самую дальнюю шкатулку с украшениями, ту, что никогда не открывала, Елена подошла к окну. Город жил своей жизнью, шумной и безразличной. А её мир, такой прочный и незыблемый ещё вчера, дал трещину. Маленькую, почти невидимую, как волосок на стекле. Но она знала – стоит лишь немного надавить, и всё это идеальное, хрупкое сооружение под названием «её жизнь» может разлететься на тысячи осколков.

И самое ужасное было в том, что где-то в глубине души, под грузом вины и страха, ей вдруг страстно захотелось именно этого – надавить.

Глава 3: Нежданная весть

Прошла неделя. Семь долгих дней, в течение которых Елена пыталась вернуться к привычному ритму жизни, как пытаются надеть старое, когда-то любимое, но вдруг невыносимо тесное платье. Каждое утро она просыпалась с тяжёлым предчувствием, и первая её мысль была о шкатулке, о том кусочке прошлого, что лежал там, словно неразорвавшаяся бомба замедленного действия.

Она стала более молчаливой за завтраками. Борис, погружённый в утренние новости на планшете, казалось, не замечал этого. А если и замечал, то списывал на усталость или предменструальный синдром. Его способность не видеть того, что происходило у него под носом, всегда и раздражала, и в то же время служила ей защитой. Теперь же это раздражало сильнее.

Она пыталась заглушить внутренний разговор, погрузившись с головой в работу. Проводила совещания с маниакальной дотошностью, правила тексты по десять раз, сама ездила на съёмки, хотя давно уже перепоручила это подчинённым. Но даже в самом плотном рабочем графике находились минуты затишья, и тогда из самого тёмного угла памяти на неё снова смотрело то лицо. Смеющиеся глаза, ямочка на щеке, непослушная прядь волос…

Однажды вечером, вернувшись домой раньше Бориса, она не выдержала. Поднялась в спальню, открыла шкатулку. Фотография лежала там, безобидная картонка, которая обладала силой термоядерной бомбы. Она не брала её в руки, только смотрела, и по телу снова бежали мурашки. Она быстро захлопнула крышку, словно боялась, что образ вырвется наружу и заполнит собой всё пространство.

В пятницу вечером они с Борисом сидели в гостиной. Он смотрел политическое ток-шоу, она делала вид, что читает книгу, на самом деле перелистывая одну и ту же страницу уже двадцатый раз. В воздухе висело невысказанное напряжение. Елена чувствовала, как должна была ощущать приближение грозы – кожей, наполненной статическим электричеством.

– Завтра ничего особого нет? – нарушил молчание Борис, не отрывая глаз от экрана, где два эксперта яростно доказывали друг другу свою правоту.

– Нет, – тихо ответила Елена. – Ничего.

– Отлично. Как раз хочу посмотреть матч. «Спартак» против «Зенита». Должно быть интересно.

Он сказал это с таким удовольствием, что у Елены заныло под ложечкой. Матч. Он мог смотреть футбол, в то время как её внутренний мир трещал по швам. Несправедливость этой мысли была очевидна – он же не виноват, что не знает, не видит, не догадывается. Но именно эта его невинность и злила больше всего.

Внезапно его телефон, лежавший на столе, завибрировал, замигал, заплясал под мелодию звонка. Борис вздохнул, оторвался от экрана и взял трубку.

– Да, Пётр? – его голос стал собранным, деловым. – Что скажешь?

Пётр Сергеевич был их общим знакомым ещё со времён университета, теперь – успешным адвокатом. Они виделись с ним и его женой пару раз в год на обязательных ужинах.

Борис слушал, изредка вставляя «да», «понятно», «ага». Потом его лицо расплылось в улыбке.

– Встреча выпускников? Серьёзно? А почему так внезапно?

Елена замерла, сердце ушло в пятки и забилось там, как птица в клетке.

– Ну, конечно, старина! Обязательно посмотрим расписание! – Борис весело подмигнул Елене, совершенно не понимая, что каждый его слово вбивает в неё гвоздь. – Как раз скоро юбилей нашего выпуска, да… Да, да, я помню… Как время летит, правда?

Он болтал ещё минуту, потом положил трубку и повернулся к Елене.

– Представляешь? Пётр звонит. Говорит, Игорь Семёнов, помнишь такого, загорелся идеей собрать всех. Не к юбилею, а просто так, для души. В следующую субботу в «Метрополе» банкетный зал забронировал. Ну, надо же!

Елена чувствовала, как кровь отливает от лица. Она надеялась, что он не заметит.

– Встреча выпускников? – её голос прозвучал хрипло, и она сглотнула. – Но… это же так внезапно.

– Ну и что? – Борис пожал плечами, уже возвращаясь к просмотру телевизора. – Весело же будет. Посмотреть на всех, поностальгировать. Ты же любишь такие посиделки.

Последняя фраза была произнесена автоматически. Он вообще не помнил, любила ли она такое. Они ходили на пару таких встреч лет пять назад, и она возвращалась оттуда с чувством лёгкой тоски и опустошённости, видя, как все надежды и мечты их однокурсников растворились в ипотеках, карьерах и разговорах о детях.

– Я не знаю, Борис, – она попыталась отделаться. – У меня может быть много работы…

– Какая работа в субботу? – он фыркнул, не глядя на нее. – Развейся. Тебе полезно. Ты вся какая-то… напряжённая в последнее время.

Ирония этой заботы была убийственной. Он предлагал ей «развеяться» именно там, где ей грозила настоящая эмоциональная буря.

– Мы же не общались ни с кем все эти годы, – слабо возразила она. – Будет неловко.

– Вот именно! Поэтому и надо сходить. Посмотреть, кто чего добился. Пётр говорит, почти вся группа собирается. Это ж целое событие!

Он был искренне воодушевлён. Для него это была возможность похвастаться своими достижениями, блеснуть красивой женой, поставить ещё одну галочку в списке социальных обязательств. Он не видел в этом никакой угрозы. Для него прошлое осталось прошлым – забавным, немного глупым, но не несущим в себе никакой эмоциональной нагрузки.

Для Елены же мысль о встрече с однокурсниками была невыносима. Потому что это означало одно – возможность. Вероятность. Шанс. Шанс увидеть его. И этот шанс сводил её с ума.

Она встала, сделала вид, что поправляет вазу на полке, чтобы не смотреть на мужа.

– Кто… кто ещё будет? Ты не спросил? – она изо всех сил старалась, чтобы её голос звучал равнодушно.