Кейта: Дочь Леса. Книга 1

– Остановитесь уже, вы, оба! – снова попыталась вмешаться Аяна. – Инсин, эта девушка нам не враг!

– Замолчи, Аяна! – рявкнул воин, не сводя глаз с Кейты. – Ты не понимаешь. Это не просто девушка. Это одна из них. Колдунья, которая хотела забрать твою жизнь.

– Да, я одна из них! – выкрикнула Кейта, стукнув кулаком в грудь, и ее голос сорвался от ярости. – Я та, кто говорит с лесом, пока вы говорите с железом! Я та, кто лечит раны земли, пока вы вспарываете ей живот! И я вижу, что ты такой же, как и все вы. Пустая оболочка с луком в руках. Вся твоя хваленая честь – лишь предлог, чтобы убивать тех, кто слабее.

Каждое ее слово было для Инсина как удар бича. Уму не постижимо – девушка видела его насквозь, и это бесило. Он, который всю жизнь боролся с тенью отца, который ненавидел эту войну, сейчас стоял перед ней как олицетворение всего степного зла.

– Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моем народе, – процедил мэргэн сквозь зубы. – Лишь повторяешь те страшилки, которыми вас пичкают ваши беззубые старейшины.

– Мне не нужны страшилки, – Кейта остановилась в нескольких шагах от него, ее грудь тяжело вздымалась. – Я вижу все в твоих глазах. В них нет ни чести, ни сострадания, только гордыня и жестокость. Твоя мать, должно быть, горько плакала бы, если бы видела, каким воином вырос ее сын. Если она вообще учила тебя чему-то, кроме как натягивать тетиву лука.

Это было последней каплей. Упоминание матери… Той, чей образ он считал неприкосновенно святым. Той, чью память он пытался защитить от жестокости этого мира. Услышать такое от нее, от лесной ведьмы, которая ничего о нем не знала…

В один миг из глаз Инсина исчезла вся боль и растерянность. Их место заняла ледяная, смертельная ярость.

– Ты. Замолчи, – произнес он так тихо, что это прозвучало страшнее любого крика. Он медленно, почти церемониально, убрал лук за спину и вытащил из ножен длинный, изогнутый нож. – Удаганка, ты оскорбила память моей матери. Оскорбила мой род. По законам моей Ясы, за такое есть только одна плата. Кровь.

Он вскинул кривой нож.

– Я, Шу Инсин, сын Шу Хулан-хана из рода Снежного Барса, вызываю тебя на смертный бой. Здесь и сейчас. Один на один.

Аяна обессиленно вскрикнула, закрывая лицо руками. Кейта же в упор смотрела на воина, и буря в ее душе достигла своего пика. Вся боль, весь страх и непонятная тоска, что мучила ее, сжались в один комок чистой, холодной ненависти. Он был всем, что она презирала. Сыном Степи. Воплощением пророчества. Лесная шаманка выставила вперед обе руки, демонстрируя блестящие на солнце медвежьи когти.

– Я, Кейта, дочь своего клана, принимаю твой вызов.

Глава 4. Танец Ветра и Корня

Больше не было ни слов, ни мыслей. Мир сузился до размеров маленькой лощины, до клочка вытоптанной земли между ними. Инсин двинулся первым. Он не бросился в атаку, а пошел в обманчиво медленном, скользящем танце, держа перед собой клинок. Это был степной стиль боя – непрерывное движение, выпады и уклонения, имитирующие повадки волка, кружащего вокруг добычи. Кейта не двинулась с места. Она опустилась ниже, в полуприсед, расставив руки с когтями по бокам. Ее стиль был стилем таежной медведицы – несокрушимая стойка, ожидание ошибки противника и один-единственный, решающий удар. Корень, что ждет порыва Ветра.

Инсин атаковал – быстрый, как молния, выпад, целясь ей в бок. Но в тот самый миг, когда его нож должен был коснуться ее рубахи, она словно предвидела это. Кейта не отпрыгнула, а провернулась на месте, и его клинок со свистом вспорол пустоту. Одновременно ее левая рука с когтями метнулась к его лицу. Инсин отшатнулся, и острые костяные наконечники прошли в волоске от его щеки, оставив на коже горячий след от пронесшегося воздуха. Они разошлись, тяжело дыша, и снова замерли, изучая друг друга. В глазах обоих читалось изумление. Это было необъяснимо. Он был одним из лучших бойцов орды, она – никогда прежде не сражалась с человеком всерьез. Но что-то странное происходило в этой битве. Каждый раз, когда Инсин начинал движение, Кейта уже знала, куда он ударит. Каждый раз, когда она готовила контратаку, он каким-то шестым чувством предугадывал ее намерение и уходил с линии огня.

Это был не бой, а воистину странный, смертельный танец, в котором партнеры знали каждый шаг друг друга, хоть и исполняли его впервые. Их сердца стучали как сумасшедшие, но не только от напряжения битвы. С каждым уклонением, с каждым ударом, с каждым взглядом глаза в глаза то необъяснимое чувство, та странная боль и тоска, что они испытали при первой встрече, становились лишь сильнее. Это было похоже на узнавание. Словно их души, их сур, вели этот поединок уже тысячи раз в каком-то другом, невидимом мире.

Инсин снова бросился вперед, на этот раз нанося целую серию ударов, заставляя ее отступать. Лезвие его ножа сверкало, описывая в воздухе серебряные дуги. Кейта парировала, отбивая его выпады когтями. Раздался скрежет – сталь ударилась о кость. Искры посыпались, когда ее кастет заблокировал удар, нацеленный в горло. Девушка воспользовалась его заминкой и ударила ногой, выбивая у Инсина почву из-под ног. Степной воин упал на одно колено, но тут же, используя инерцию падения, развернулся и полоснул ножом по ее ногам. Кейта взвилась в воздух в высоком прыжке, который был бы не под силу обычному человеку, и приземлилась за его спиной. Но он уже ждал ее там, разворачиваясь, чтобы встретить ее атаку.

Они были равны. Ветер не мог одолеть Корень, а Корень не мог поймать Ветер. Их силы были разными, но абсолютно уравновешивали друг друга. Бой длился, казалось, вечность. Оба уже были покрыты потом и пылью, на телах горели мелкие ссадины и царапины, но никто не мог нанести решающий удар. Наконец, после очередного яростного обмена ударами, они отскочили друг от друга и замерли на расстоянии вытянутой руки, тяжело дыша и не сводя друг с друга глаз. Ярость, кипевшая в них, начала уступать место изнурению и неохотному, но неоспоримому уважению.

– Ты… хорошо дерешься… для лесной колдуньи, – выдохнул Инсин, утирая рукавом пот со лба.

– А ты… не так уж и неуклюж… для степного варвара, – ответила Кейта, ее грудь вздымалась так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет сердце.

Аяна, все это время с ужасом наблюдавшая за поединком из своей ловушки, наконец нашла в себе силы подать голос:

– Хватит! Прошу вас, хватит!

Ее мольба разрушила чары. Инсин и Кейта словно очнулись. Они огляделись, будто впервые увидев и залитую солнцем лощину, и перепуганную девушку в корнях. Боевой транс отступил. Инсин медленно, очень медленно опустил нож.

– Ничья, – сказал он глухо, и это было не предложение, а констатация факта.

Кейта тоже опустила руки, чувствуя, как дрожат от перенапряжения ее пальцы.

– Ничья, – эхом отозвалась она. В глубине души девушка чувствовала не радость победы или горечь поражения, а странное, опустошающее облегчение от того, что ей не пришлось его убивать. И от того, что он не убил ее.

Удаганка кивнула в сторону Аяны.

– Освободи ее.

Степной воин, не говоря ни слова, подошел к сестре и одним мощным движением ножа перерубил толстый корень, зажимавший ей ногу. Он помог ей подняться, поддерживая под руку. Аяна, хромая, смотрела на Кейту со смесью страха и благодарности.

– Уходите, – приказала Кейта, и ее голос снова стал холодным и отстраненным. Она пыталась заново выстроить стену враждебности, чтобы защититься от тех непонятных чувств, что бушевали внутри. – Убирайтесь с нашей земли. И передай своему хану: граница отныне закрыта. Для всех. Всех, кто сделает хоть шаг за ее предел, ждет неминуемая смерть.

Девушка посмотрела Инсину прямо в глаза.

– Сегодня мы признали ничью. Но если встретимся еще раз, неважно, здесь или в другом месте, поединка не будет. Будет кровь. И она будет либо твоей, либо моей. А теперь убирайтесь с моих глаз!

Не дожидаясь ответа, она развернулась и, не оглядываясь, пошла обратно в сторону топей. Каждый шаг давался ей с трудом. Девушка чувствовала его взгляд на своей спине, и он обжигал сильнее, чем любая рана. Она не знала, кем был этот воин, кроме того факта, что это был сын степного хана. Но она наверняка знала, что эта встреча, этот смертельный танец стали началом чего-то страшного и неотвратимого. Пророчество начало сбываться.

Инсин смотрел вслед удаляющейся фигуре, пока она не растворилась в тени леса. В ушах до сих пор стоял шум битвы, а в груди гулко отдавался стук его собственного сердца. Он коснулся щеки – там, где едва не прошлись ее когти, кожа горела. Он никогда не встречал такого противника. И он никогда не испытывал ничего подобного.

– Инсин… – шепот Аяны вернул его в реальность. Она опиралась на его плечо, все еще едва заметно дрожа. – Кто она?

– Не знаю, – честно ответил он, не отрывая взгляда от деревьев, поглотивших удаганку. – Дух этого леса, наверное.

В этот момент тишину разорвал звук, от которого у обоих похолодело внутри. Громкий, приближающийся топот множества копыт. Он доносился не с севера, а с юга. Со стороны их улуса. Аяна в ужасе вцепилась в руку брата.

– Они нашли нас! Отец…

Инсин резко обернулся. Сомнений не было – это была не пара дозорных, а целый отряд. Его план, план Аяны, все провалилось с оглушительным треском. Отец не стал ждать, он понял все сразу. И теперь погоня, ведомая его яростью, настигала их. На мгновение в голове Инсина промелькнула отчаянная мысль. Вскочить на коня, что ждал его за скалами, и бежать. Бежать на запад, к Темуджину, или на север, в эту проклятую тайгу, куда угодно, лишь бы подальше от всепоглощающего, словно бушующее пламя, отцовского гнева! Но он посмотрел на сестру – бледную, хромую, измученную. Далеко они не уйдут. Их настигнут и показательно казнят.

– Что нам делать? – прошептала Аяна, ее глаза наполнились слезами. – Бежать?

– Поздно, – коротко и обреченно ответил Инсин, его мозг лихорадочно искал выход. Топот становился все громче. Скоро они появятся на вершине холма. У брата и сестры оставались считанные мгновения.

– Слушай меня, – Инсин взял сестру за плечи и заставил посмотреть на себя. – Мы не бежали. Поняла?

Аяна растерянно моргнула.

– Но…

– Мы не бежали! – повторил он более твердо, вкладывая в каждое слово силу убеждения. – Я узнал, что ты отправилась одна на охоту, испугался за тебя и поехал следом. Здесь, у границы, на нас напал шаманский дозор. Их было несколько. Мы отбивались. Твоя лошадь испугалась и сбежала, а ты попала в эту ловушку. Я сражался с их предводительницей, ведьмой с медвежьими когтями. Она ранила меня, – Инсин показательно провел пальцем по своей щеке, оставляя на ней кровавую полосу от едва начавшей подсыхать царапины, – Но я заставил их отступить. Мы гнали дозор до самых топей.

Воин говорил быстро, четко, выстраивая легенду, в которой не было ни единого слабого места. Аяна безропотно смотрела на брата, ее губы дрожали.

– Но… они поверят? Бату… он ненавидит тебя. Брат непременно будет искать подвох.

– Да пусть ищет, – язвенно отрезал Инсин. – Это лучше, чем признаться в измене. Я беру все на себя. Твоя задача – молчать и хромать. И бояться! Это у тебя получится лучше всего.

Ее испуг был не только за себя. Она видела, как потемнели глаза брата, как напряглась его челюсть. Всю тяжесть отцовского гнева он собирался всецело принять на себя.

– Я не хочу, чтобы из-за меня… – начала она, едва сдерживая подступающие, жгучие слезы.

– А я не хочу, чтобы тебя клеймили и продали в рабство, – прервал он ее жестко. – Мы проиграли, Аяна. Твой побег сорван. Сейчас главное – выжить. И, возможно…

Он не договорил, но мысль была ясна. Возможно, эта неудача была не так уж и плоха. Нападение на север отложено. Шаманский клан, сам того не зная, получил драгоценную фору, а лесная ведьма с синими глазами пока будет в безопасности. Эта мысль принесла ему странное, горькое удовлетворение. В тот момент на гребне холма показались первые всадники. Впереди, на своем огромном вороном коне, ехал хан Хулан. Рядом, с хищной ухмылкой на лице, скакал Бату. Их лица были мрачнее грозовой тучи.

Инсин выпрямился, поддерживая сестру. Он принял вид измотанного, но не сломленного воина, только что вышедшего из боя. Юноша приготовился лгать. Лгать в глаза отцу, брату, всему своему роду. И эта ложь, рожденная из желания спасти сестру, казалась ему честнее той правды, ради которой его отец собирался развязать войну.

Когда отряд подъехал ближе, Хулан остановил своего коня так резко, что тот захрапел и забил копытами. Хан молча, сверху вниз, смотрел на своих детей. Его взгляд был тяжелым, как могильная плита.

– Что это значит? – наконец произнес он, и в его голосе не было ярости, лишь ледяное, всепроникающее спокойствие, которое было страшнее любого крика.

Инсин шагнул вперед, все еще поддерживая сестру.

– Отец. Мы гнали врага, – сказал он громко и четко, чтобы слышали все воины. – Аяна поехала на охоту слишком близко к границе. На нее напал дозор лесных шаманов, я услышал крик и поспешил на помощь.

Бату громко расхохотался.

– На охоту? Одна? Накануне Великого похода? Инсин, твои сказки так же нелепы, как и твоя жалость к врагам.

– Это не сказки, брат, – холодно ответил Инсин, глядя на него в упор. – Их было несколько, они хотели утащить ее в свои топи. Мы отбивались. Конь сестры сбежал, а она застряла в этих корнях. Мне пришлось сражаться с предводительницей шаманов.

Он демонстративно провел рукой по кровоточащей царапине на щеке.

– Она была быстра, как рысь, и вооружена медвежьими когтями. Но я заставил ее и ее щенков бежать.

Хулан перевел взгляд с сына на дочь. Аяна, следуя инструкциям брата, съежилась и заплакала, пряча лицо у него на плече. Ее страх был абсолютно неподдельным. Хан нахмурился. История звучала… вероятно. Он знал безрассудство своей дочери и знал боевые навыки Инсина. Но он также знал и о его мягком сердце.

– Ты лжешь, – прошипел Бату, спешиваясь. Он подошел к Инсину и брезгливо ткнул пальцем в его щеку. – Это просто царапина. Лесная кошка оставила бы след поглубже. Ты просто прикрываешь собственную трусость и ее измену. Да они сговорились, отец!

– Довольно. – рявкнул Хулан, и Бату тут же отступил. Хан посмотрел на Инсина, и в его глазах промелькнула борьба. Он хотел верить сыну, но подозрения, посеянные Бату, уже пустили корни. И в этот момент у старшего брата созрел новый, куда более коварный план. Уличить их во лжи сейчас – значит, лишь навлечь на них гнев отца. Но если Инсин, этот неслыханный любимчик хана, исчезнет… исчезнет по-настоящему… тогда путь к ханскому расположению, а впоследствии, и трону, будет свободен.

– Отец, – сказал Бату неожиданно примирительным тоном. – Каюсь, я могу и ошибаться. Быть может, наш брат действительно стал настоящим воином и в одиночку разогнал лесных чертей. Но рана… – он снова посмотрел на царапину, наигранно озабоченно зацокав языком. – Я слышал от пленников, что свое оружие шаманы всегда смазывают ядом. Медленным, болотным ядом, от которого человек чахнет неделями, а потом умирает в муках.

Инсин недоверчиво посмотрел на брата, а Аяна в ужасе ахнула. Хулан же не изменился в лице, но было видно, как мужчина напрягся.

– Но, – продолжил Бату вкрадчиво, – есть и противоядие. Старики говорят, что в самом сердце этих топей растет лунная трава. Редкая, как слеза их Великой Матери Тэнгри. Она светится в темноте и может исцелить любую рану, снять любое проклятие за считанные мгновения.

Он повернулся к Инсину, и на его лице было выражение почти братской заботы, от которого у Инсина по спине пробежал подозрительный холодок.

– Ты ранен из-за моей сестры, брат. Будет справедливо, если я помогу тебе исцелиться. Отец, возвращайтесь с Аяной и остальными в улус. Мы с Инсином быстро найдем эту траву и догоним вас к вечеру. Что бы тут не произошло на самом деле, рисковать жизнью своего брата я не хочу.

Это был гениальный ход. Отказаться Инсин не мог – это было бы равносильно признанию во лжи. Хан, обеспокоенный даже малейшей угрозой для своего любимого сына, не мог не согласиться. Наивный и честный Инсин, хоть и чувствовал подвох, поверил в благородный порыв брата. Он видел в этом шанс доказать свою смелость и правоту.

– Хорошо, – кивнул Хулан после минутного раздумья. – Возьми с собой Мунко и Арслана. И возвращайтесь до заката.

***

Степные воины углубились в топи. Бату, увешанный самодельными оберегами из волчьих клыков и сушеных ящериц, шел впереди, уверенно выбирая тропу. Инсин и двое других братьев следовали за ним. Чем дальше они заходили, тем мрачнее и зловещее становился лес. Туман сгустился, скрывая солнце. Под ногами чавкала трясина, а воздух наполнился сладковатым запахом гнили.

– Ты уверен, что мы идем правильно? – с сомнением спросил Инсин, когда его конь испуганно захрапел, отказываясь идти дальше.

– Почти пришли, братишка, – ухмыльнулся Бату, указывая вперед. – Вон за тем поворотом, видишь, как светится?

Инсин прищурился. И правда, впереди, в тумане, мерцал бледный, фосфорический свет. Надежда вспыхнула в нем, заглушая сомнения. Он спешился и пошел вперед, ведя коня в поводу. И в этот момент Черные Топи словно ожили. Шепот, который раньше был лишь фоном, превратился в отчетливые, манящие голоса. Они звали его по имени, обещали покой и прохладу. Туман перед глазами начал сплетаться в уродливые, искаженные лица. Его конь, обезумев от ужаса, взвился на дыбы, вырвал поводья и с диким ржанием бросился прочь. Инсин отшатнулся и оступился. Земля, казавшаяся твердой, подалась под его ногой. Он провалился по колено в ледяную, засасывающую жижу. Юноша попытался выбраться, но каждое резкое движение лишь глубже затягивало его в трясину. Лунный свет, который он видел, оказался лишь болотными огнями, пляшущими над самой гиблой топью.

Любимый сын хана обернулся, отчаянно ища помощи. Мунко и Арслан стояли поодаль, на твердой земле, и просто смотрели то на старшего брата, то на него с холодным безразличием. «Амулеты!» На них тоже были обереги от злых духов. Бату стоял рядом с братьями, и на его лице играла торжествующая, злобная ухмылка.

– Проклятые духи, брат! – крикнул он, и в его голосе звучало неприкрытое издевательство. – Они сильнее нас. Держись, мы сейчас вернемся за помощью!

Инсин все понял. Это была не ловушка духов, а продуманная измена его собственного брата.

– Брат! – гневно закричал он, но его голос потонул в чавканье болота. – Бату! Ты…

Трясина затянула его уже по пояс. Ледяной холод сковал тело, а в голове звучал хохот злых духов. Он был один. Преданный. Идущий на дно в самом сердце проклятого болота. Бату смотрел, как голова его брата скрывается под черной, маслянистой водой. Когда последний пузырь воздуха вышел на поверхность, он удовлетворенно кивнул. Импровизированный план, на который его сам Инсин и натолкнул, сработал на отлично. Бату зачерпнул полную пригоршню грязи и тины, измазал себе лицо и одежду, разорвал рукав. Теперь можно было возвращаться к отцу с печальным рассказом о том, как злые духи топей забрали у них любимого брата и сына. Наконец-то, справедливость восторжествовала.

Но степные воины не знали, что сейчас находились в Топях не одни. Кейта не ушла далеко. Хоть и пыталась. Она заставляла себя идти на север, к айылу, к безопасности. Но с каждым шагом необъяснимая боль в груди становилась лишь сильнее. Невидимая нить, что ранее тянула ее к скалам, теперь не отпускала, превратившись в раскаленный канат, приковавший ее к этому проклятому месту. Она остановилась на краю топей, скрытая густым ельником, и обернулась. Девушка не знала, чего ждет, но чувствовала – точка в этой истории еще не поставлена.

Именно поэтому она увидела все. Видела, как воин-ветер вернулся, но не один. С ним были трое, похожие на него, как волки из одной стаи, но лишенные его света. Кейта слышала обрывки их разговора, донесенные ветром. Слышала откровенную, тошнотворную ложь о шаманском яде и лунной траве. Она видела, как братья углубляются в топи, и сердце ее сжалось от дурного предчувствия. Это была не охота за лекарством. Пресвятая Хранительница! Это была охота на живого, родного человека!

Спрятавшись за стволом упавшей сосны, она стала безмолвной свидетельницей предательства. Шаманка видела, как болотные огни заманили Инсина в ловушку. Видела, как обезумел его конь. Как его братья стояли и просто смотрели, пока трясина пожирала плоть и кровь от их отца. И она видела торжествующую ухмылку на лице того, кого погибающий назвал своим братом. Когда степняки ушли, оставив за собой лишь тишину и бульканье черной воды, Кейта больше не раздумывала. Голос разума, твердивший об опасности и вражде, замолк. Остался лишь один всепоглощающий импульс – спасти. Спасти, во что бы то ни стало.

Девушка выскочила из своего укрытия и бросилась к месту, где трясина сомкнула свои голодные челюсти.

– Нет… – вырвался дрожащий голос из ее груди. Не теряя ни секунды, Кейта схватила длинный, сухой ствол молодой березы, лежавший неподалеку, и, рискуя собственной жизнью, шагнула в вязкую жижу, прощупывая дно. – Великая Мать Тэнгри! – взмолилась она, и это была не просьба, а требование, настоящий крик души. – Хранительница лесов, Хозяйка всей жизни! Ты видишь эту несправедливость! Не дай болоту забрать его! Помоги мне, дай мне сил!

Трясина не хотела отпускать свою добычу. Она цеплялась за ноги Кейты, засасывая ее, пытаясь утащить вслед за первой жертвой. Это было похоже на борьбу с живым, голодным существом. Болото стонало, чавкало, тянуло ее вниз, в свои холодные, бездонные объятия. Кейта уперлась сухим стволом в то место, где видела его в последний раз, и нажала всем телом. Тщетно. Ее собственных сил не хватало. Она чувствовала, как сама начинает тонуть. Отчаяние начало затапливать удаганку, холодное и липкое, как сама болотная грязь.

И тогда произошло чудо. Словно сама Великая Мать действительно услышала ее отчаянный зов. Сквозь плотный туман на поляну пробился один-единственный, ослепительный луч солнца. Он ударил прямо в то место, где отчаянно боролась за жизнь Кейта, и в этот миг девушка почувствовала, как по ее телу разливается невероятная, горячая сила. Та самая, что спала в ней с детства. Та, что когда-то напугала лесных абаасы. Мышцы шаманки налились мощью, во много раз превосходящей человеческую. Она перестала тонуть. Земля под ногами словно уплотнилась, давая ей опору. С криком, который был похож на рык дикой медведицы, защищающей своего детеныша, она вонзила самодельный шест в трясину и, используя его как рычаг, потянула вверх. Болото нехотя поддалось. С громким, чавкающим звуком на поверхности показалось плечо, потом спутанные черные волосы. Кейта отбросила шест и, ухватившись за одежду Инсина, из последних сил потащила его прочь из трясины, сама выбираясь на твердую землю.

Она вытащила степного воина, тяжелого, обмякшего, и рухнула рядом на мох, задыхаясь от напряжения. Тело гудело, а невероятная сила, наполнившая ее, так же внезапно иссякла, оставив после себя лишь звенящую слабость. Несколько мгновений она просто лежала на спине, глядя в серое небо и пытаясь отдышаться. Наконец из ее уст вырвался победоносный клич. Она сделала это! Она вырвала юношу из пасти смерти! Радость, дикая и первобытная, затопила ее.

Но когда девушка повернулась к спасенному, радость мгновенно сменилась леденящим ужасом. Воин лежал на спине, покрытый с головы до ног черной, блестящей грязью. Лицо было синевато-бледным. Грудь не вздымалась. Из приоткрытых губ не вырывалось ни облачка пара на холодном воздухе. Кейта прижалась ухом к его груди. Тишина. Она судорожно нащупала пульс на его шее. Ничего.

Инсин не дышал. Спасение обернулось горькой, жестокой насмешкой. Она вытащила на берег лишь бездыханное тело. Ветер, что должен был вечно носиться над степью, затих.

«Нет!»

Это слово взорвалось в голове Кейты, выжигая и слабость, и отчаяние. Нет. Не ради этого. Не для того Великая Мать дала ей свою силу, чтобы она теперь сидела и смотрела на душу, стремительно покидающую тело. Не такая точка должна стоять в этой истории! Если это все может действительно оказаться тем самым пророчеством, то оно говорило о битве, о предательстве, о спасении. Оно не говорило о бесславной смерти в грязной луже.

Душа степного воина, его кут, еще не ушла. Кейта это чувствовала. Она витала где-то рядом, тонкая, почти прозрачная нить, готовая вот-вот оборваться и улететь в Верхний мир. И шаманка знала, что должна ухватиться за эту нить. Она вспомнила их лечебницу. Вспомнила, как старая удаганка Илин однажды спасала захлебнувшегося рыбака. Искусственное дыхание. Массаж сердца. Она видела это лишь раз, мельком, но картина врезалась в память с фотографической точностью.

Действовать нужно было незамедлительно. Кейта опустилась на колени рядом с Инсином, не обращая внимания на грязь и холод. Первым делом – очистить дыхательные пути. Неловко, дрожащими пальцами, она запрокинула его голову, открыла рот и, засунув туда два пальца, выгребла тину и вязкую болотную жижу. Это было отвратительно, но сейчас шаманка не придавала этому никакого значения. Затем – дыхание. Девушка зажала его нос, плотно прижалась своими губами к его холодным, безжизненным губам и сделала выдох. Первый, второй. Грудная клетка молодого человека едва заметно приподнялась, и это придало ей сил. Она вдыхала в него не просто воздух. Она вдыхала свою жизненную силу, свой сур, пытаясь разжечь угасающий огонь. После двух выдохов – сердце. Сложив руки в замок, как показывала Илин, шаманка нашла нужную точку на его груди и нажала. Раз. Два. Три. Она давила всем своим весом, отчаянно, почти яростно. Ее движения были неуклюжими, неопытными. Девушка боялась сломать ему ребра, боялась сделать что-то не так. Но еще больше она боялась не сделать ничего.