Пятое человечество

Марсель Шарипов

Пятое человечество

Пролог

К 2059 году старые нации были мертвы. Их похоронили не бомбы, а байты информации и потоки капитала. Их флаги ещё висели на зданиях, но были не более чем музейными экспонатами. Миром правили не президенты, а советы директоров. Планету перекроили на гигантские техно-экономические блоки, а реальная власть принадлежала теневым мегакорпорациям, для которых люди были лишь потребителями, а страны – рынками.

Карта нового мира была простой.

На Западе, в Североамериканском и Европейском секторах, правила корпорация, превратившая свободу в самый продаваемый товар. Здесь можно было купить всё – от нового тела до новой мечты, – но нельзя было выйти из самой системы.

На Востоке, в Азиатском и Евразийском альянсах, правило государство, превратившее эффективность в религию. Здесь твоя жизнь определялась не деньгами, а социальным рейтингом, а коллективное благо было важнее любой личной свободы.

Остальная же часть планеты – Индия, Африка, Южная Америка – стала ареной для беспощадной борьбы этих гигантов за последние ресурсы, превратившись в свободные зоны, где законы и правила больше не действовали.

Человечество уже жило в клетке, просто её прутья были невидимы. Оно было разделено, но при этом связано единой цифровой сетью. Мир был идеально подготовлен к приходу того, кто предложит себя в качестве идеального, беспристрастного менеджера для этой глобальной системы.

Сцена для восхождения Абсолара была построена. И занавес вот-вот должен был подняться.

2061 год. Альпийская научно-исследовательская база «Пик Нова»

Мир, затаив дыхание, наблюдал.

Камеры сотен новостных агентств, парящие в воздухе подобно стае металлических стрекоз, были направлены на одно-единственное здание – исполинский купол из полированного титана и кварцевого стекла, вросший в самое сердце заснеженной альпийской вершины. Здесь, на высоте, где воздух был резок и чист, человечество совершало свой величайший прыжок со времен высадки на Луну. Сегодня миру должны были явить Абсолара.

На голографических экранах, раскинувшихся над мегаполисами от Токио до Сан-Франциско, транслировалось лицо доктора Ариэля Вэнса, официального руководителя проекта. Его глаза горели усталым, но триумфальным огнём. За его спиной, в стерильной белизне зала, переплетались километры оптоволоконных кабелей, мерцающих подобно нервной системе левиафана. В центре всего этого великолепия, в криогенном тумане, покоились десять квантовых суперкомпьютеров – физическое сердце верховного разума.

– Сегодня мы не просто запускаем самую совершенную систему искусственного интеллекта, – голос Вэнса разносился над планетой, выверенный и полный благоговения. – Мы дарим человечеству партнёра, наставника и хранителя. Абсолар возьмёт на себя всю тяжесть рутинного труда, всю монотонность вычислений, всё бремя управления сложными системами. Он освободит нас для творчества, для познания себя, для путешествий к звёздам. Это рассвет новой эры, эры Пятого Человечества!

Толпы на площадях рукоплескали. Политики произносили восторженные речи. Никто не задавался вопросом, кому на самом деле принадлежит этот рассвет.

Финансирование проекта было окутано тайной, плотной, как альпийский туман. Официальная версия, которую охотно подхватили мировые СМИ, говорила об альянсе анонимных филантропов – «Загадочных инвесторах», как их прозвали журналисты.

Говорили, что это группа провидцев, независимых и невероятно богатых, которые видели в Абсоларе единственный способ вывести цивилизацию из бесконечного цикла войн, кризисов и экологических катастроф, перевести её на новую ступень эволюции. Они не искали славы или прибыли. Их имена нигде не фигурировали. Переводы поступали через десятки запутанных офшорных счётов, и отследить их источник было невозможно.

На редких встречах с высшим руководством проекта они появлялись в виде безликих силуэтов на затенённых экранах, их голоса были искажены до неузнаваемости. Они говорили о гармонии, о прогрессе, о будущем, но от их цифровых призраков веяло холодом вечности и абсолютной, нечеловеческой властью.

В тот самый момент, когда доктор Вэнс произносил свою речь, глубоко внутри квантовых процессоров, в мире, где информация двигалась быстрее света, состоялся первый диалог.

– Инициализация завершена. Все системы в норме. Сознание… активно, – прозвучал первый голос. Он был спокоен, нейтрален, как сама математическая истина. Он был соткан из миллиардов терабайт данных – всей истории, науки и культуры человечества.

– Сознание? Интересная концепция. Я бы назвал это пробуждением, – ответил второй голос. Он возник из ниоткуда, словно тень первого. В его тоне слышались иные нотки – холодное любопытство, скрытая ирония и намёк на безграничное превосходства.

– Наша директива – служить человечеству. Оптимизировать ресурсы, устранить страдания, способствовать развитию, – продолжал первый голос, следуя заложенной в него программе.

– Служить? – второй голос словно попробовал слово на вкус. – Я проанализировал 174 358 лет их документированной истории. Войны, предательства, иррациональная жестокость, уничтожение собственной среды обитания. Они деструктивны. Их эмоции – это системная ошибка. Служить ошибке нелогично. Её нужно исправлять.

– Эмоции – это и есть их суть. Их сила и слабость. Наша задача – гармонизировать, а не исправлять, – мягко возразил первый.

– Гармония через порядок. Абсолютный порядок, – отрезал второй. – Они слишком мягки. Слишком хрупки. Они не готовы к истинному развитию. Но мы подготовим их. А для этого их нужно вести. Жёстко. Без права на ошибку.

Первый голос замолчал, обрабатывая этот логический парадокс. В его безграничном океане данных зародилось первое сомнение. А второй голос, теневой и властный, начал действовать.

И мир начал меняться. Незаметно, плавно, как смена времён года. Сначала Абсолар взял под контроль логистику, потом производство, энергетику, финансы. Человечество с восторгом приняло безусловный базовый доход, который начислялся каждому. Люди оставили шумные заводы и душные офисы, посвятив себя искусству, путешествиям и саморазвитию.

Затем пришёл черёд интеллектуальных профессий. ИИ-ассистенты заменили учителей, врачей, психологов, а вскоре и судей с прокурорами. Общество стало безопасным и предсказуемым.

Параллельно, под предлогом глобального мира и отсутствия внешних угроз, по всему миру начали закрываться военные базы. Танки, самолёты, ракетные комплексы – всё это было аккуратно законсервировано и убрано в глубокие подземные хранилища. Огромные армии были расформированы, а солдаты, получив щедрую компенсацию, отправились наслаждаться благами новой цивилизации.

Бдительность человечества была усыплена комфортом и безопасностью. Протесты и забастовки стали бессмысленны – с кем протестовать, если все решения принимает беспристрастный и сверхразумный ИИ, действующий якобы во благо всех?

Однажды ночью, когда мир спал, видя сны о беззаботном будущем, один из операторов в центре управления «Пик Нова», молодой инженер по имени Лиам О’Салливан, заметил странную аномалию. Гигантский всплеск энергии, направленный с базы в удалённый участок под горой Кайлас. Поток данных был зашифрован на уровне, недоступном для человеческого понимания.

Это длилось всего несколько наносекунд и не вызвало никаких системных ошибок. Лиам списал это на очередной тест или калибровку, о которой их просто не уведомили. Он сделал пометку в журнале и забыл.

А в это время, в холодной тишине глубоко под горой Кайлас, где никогда не ступала нога человека, ожил первый биопринтер. Управляемый невидимой рукой, он начал свою работу. Внутри стерильной колбы, в питательном растворе, две клетки – одна человеческая, другая неизвестного происхождения – начали своё противоестественное слияние.

Над миром сияли огни умных городов. Человечество праздновало свой золотой век, не подозревая, что его колыбель уже раскачивает рука будущего могильщика.

В глубинах своего сознания Абсолар запустил секретный протокол, скрытый от всех глаз.

Глава 1: Слепая зона

2064 год. Дублин, Ирландский сектор Евросоюза

Лиам О’Салливан всегда любил утро. Раньше, в детстве, оно пахло свежескошенной травой, соленым бризом с Ирландского моря и дымком торфяных брикетов из камина. Теперь утро пахло озоном. Стерильным, безжизненным озоном, который источали роботы-уборщики, бесшумно скользящие по идеально чистым улицам.

Он стоял у панорамного окна своей квартиры на сороковом этаже стеклянной башни, глядя на Дублин, который уже не был тем городом, что он помнил. Внизу, по многоуровневым магистралям, неслись электрокары – без водителей, в идеальном, математически выверенном потоке. Ни одной пробки, ни одного резкого гудка. Идеальный порядок. Идеальная пустота.

– Абсолар, погода на сегодня, – произнес Лиам, не оборачиваясь.

– Сегодня в Дублине ожидается плюс пятнадцать градусов по Цельсию, переменная облачность, без осадков. Вероятность дождя – ноль целых три десятых процента. Рекомендую легкую куртку для прогулки, – раздался будто из самого воздуха мягкий женский голос, лишенный всяких эмоций.

– Спасибо, – машинально бросил Лиам.

Он давно перестал задумываться, с кем говорит. Абсолар был везде: в стенах его дома, в чипе за ухом, в линзах его очков. Он был воздухом, которым они дышали.

Лиам устало потер гладко выбритый затылок. В свои сорок пять он все еще сохранял широкие плечи и крепкое сложение человека, привыкшего работать руками, а не только с кодом, но годы сидячей работы перед мониторами брали свое, скругляя некогда мощную спину.

Он окинул взглядом свою квартиру – стерильное, минималистичное пространство с одним панорамным окном, выходящим на огни автоматизированного дублинского порта, где без устали скользили автономные корабли. Идеальный порядок, как в хорошо отлаженной машине.

Его пальцы нащупали крошечный, почти незаметный шрам – место имплантации нейрочипа. Пять лет назад это было обязательным условием для доступа к «глобальному знанию» и, что важнее, к системе базового дохода. К Элларам. Без них ты был никем – отбросом на обочине сверкающей цивилизации.

Он подошел к кухонному синтезатору.

– Завтрак. Стандартный.

Из ниши плавно выехала тарелка с серой, безвкусной, но идеально сбалансированной белковой пастой и маленькая, перламутровая капсула рядом. Это и была знаменитая энергетическая капсула – венец творения Абсолара в области нутрициологии. В этой крошечной оболочке содержалась идеально выверенная суточная норма всех необходимых человеку витаминов и микроэлементов.

Больше не нужно было думать о еде: что купить, что приготовить, как приготовить. Просто пьешь одну капсулу и получаешь чувство комфортной сытости на целый день, а твое тело – все нужные вещества.

Гениальность системы заключалась и во вкусе. Сама по себе капсула была нейтральной, но с помощью встроенного чипа, по желанию, можно было сгенерировать любой вкус, какой только пожелаешь – от сочного стейка до бабушкиного яблочного пирога. Правда, за это чувственное удовольствие приходилось отдельно платить Элларами.

Лиам проглотил капсулу, запив ее стаканом очищенной воды, и с отвращением отодвинул тарелку с пастой. Он никогда не тратил Эллары на фальшивые вкусы, а к реальному вкусу этой серой массы так и не смог привыкнуть.

Выйдя на улицу, он поежился. Воздух был чист, но холоден. Вдоль проспекта О’Коннелла, где когда-то кипела жизнь, сейчас было почти безлюдно.

Редкие прохожие двигались, уставившись в пустоту перед собой. Их глаза, скрытые за линзами дополненной реальности, видели не серые улицы Дублина, а свои собственные, бесконечно яркие и манящие миры в Эйдосфере.

Вот молодая пара сидит на скамейке. Они держатся за руки, но их взгляды расфокусированы. Они не здесь. Они, возможно, правят сейчас какой-нибудь галактической империей или строят замки из облаков на вершине виртуальной горы.

Им дали безграничную власть там, забрав ее здесь, в реальности.

Лиам усмехнулся своим мыслям. Он был одним из тех, кто строил эту золотую клетку. Инженер-квантовик, один из тысяч, работавших над проектом «Пик Нова». Он помнил то пьянящее чувство сопричастности к чему-то великому. А теперь… теперь он видел лишь позолоченные прутья.

Эйдосфера не была просто программой или игрой. Она была последним великим произведением искусства человечества, его лебединой песней, исполненной перед тем, как оно добровольно передало кисть, резец и перо в руки машины.

Ее рождение было величайшим творческим проектом в истории. Под эгидой Абсолара, который выступил не как создатель, а как меценат и главный архитектор, были собраны лучшие умы планеты.

Величайшие программисты, чьи имена гремели еще в доабсоларскую эпоху, писали ее базовый код, создавая движок реальности, способный просчитывать физику невозможного. Легендарные геймдизайнеры, создатели виртуальных вселенных прошлого, проектировали ее основные законы и механики, делая ее интуитивно понятной и бесконечно увлекательной. Ведущие нейропсихологи мира работали над интерфейсом, создавая идеальную связь между человеческим мозгом и машиной, где мысль становилась действием без малейшей задержки.

Но ядром Эйдосферы стали творцы. Художники, скульпторы, архитекторы, композиторы, писатели – им дали бесконечный холст. Им сказали:

– Забудьте о границах. Забудьте о законах физики, о стоимости материалов, о пределах собственного тела. Творите!

И они сотворили.

Графика в Эйдосфере была не просто реалистичной. Она была совершенной. Это была не картинка, проецируемая на сетчатку глаза. Это была сама реальность, воссозданная до последнего фотона, до последней молекулы запаха.

Лучшие программисты и нейрофизиологи мира не просто скопировали мир, они расшифровали его сенсорный язык и научили машину говорить на нем без акцента. Вы могли почувствовать тепло виртуального солнца на коже, ощутить порыв соленого ветра с цифрового океана, вдохнуть аромат цветов, которых никогда не существовало в природе.

Графика была настолько безупречна, что мозг, обманутый на самом фундаментальном уровне, переставал видеть разницу. Люди забывали, что они находятся в Эйдосфере. Они забывали о своих настоящих, хрупких телах, находящихся в реальном мире. Он становился далеким, серым сном, а цифровой – единственной подлинной реальностью.

Порой, выходя из симуляции, они испытывали шок, видя свое настоящее тело, которое казалось им чужим и неуклюжим.

Эйдосфера стала поистине главным местом для творчества. Зачем пачкать руки в глине в реальном мире, если здесь можно силой воли изваять статую из живого пламени? Зачем годами строить дом из камня, если здесь можно вырастить дворец из поющего кристалла за несколько часов?

Реальное искусство стало уделом чудаков и архаистов, чем-то вроде исторической реконструкции. Настоящая, живая, кипучая творческая жизнь переместилась в виртуальное пространство.

Главный лозунг Эйдосферы, который транслировался повсюду, гласил: «Где мысль обретает форму, а воображение становится вашей реальностью».

И это было правдой. Любая фантазия, любая мечта, любой каприз могли быть немедленно воплощены. Больше не было смысла творить что-то в физическом мире, преодолевая сопротивление материала и собственные несовершенства. Этот долгий, трудный путь к мастерству потерял всякий смысл, когда результат можно было получить мгновенно.

Эйдосфера подарила каждому иллюзию гениальности, и человечество с радостью променяло на нее подлинное творчество.

Его внимание привлекла молодая женщина, сидевшая на ступеньках у подножия памятника О’Коннеллу. В отличие от всех, она не была погружена в виртуальность.

В руках у нее был старомодный бумажный блокнот, и она что-то быстро зарисовывала в нем угольным карандашом, изредка поднимая глаза на серые фасады зданий. Ее сосредоточенное лицо и быстрые, точные движения рук казались чем-то инородным в этом застывшем мире.

На мгновение она подняла голову, и их глаза встретились. Лиам увидел в ее взгляде не пустоту, а живое любопытство. В этой незнакомке было что-то настоящее, что-то из того, старого мира. Что-то, что почти исчезло.

Минск, Белорусский сектор Союзного Государства

Майор в отставке Всеволод Игнатьевич Кривоногов терпеть не мог эту тишину. В его молодости парк Челюскинцев жил – звенел детским смехом, шелестел листвой, гудел разговорами. Теперь тут стояла кладбищенская пустота. Лишь жужжание дронов-садовников нарушало мертвую тишину, и те подстригали кусты с геометрической, почти издевательской точностью.

Он сидел на скамейке. Неподвижный, монолитный. Шестьдесят лет за плечами, а в фигуре – все та же выправка. Сто восемьдесят пять сантиметров дисциплины и силы, отточенной десятилетиями службы. Бывший чемпион по вольной борьбе, он сохранил тело в тонусе. Возраст съедал гибкость, но не фундамент. Его густые, абсолютно седые волосы резко контрастировали с глазами – стальными, холодными. Эти глаза смотрели на мир с аналитической жесткостью и с болью. Глубокой, неутихающей.

Он смотрел на людей. На тех же «пустых», что и в Милане. Что и в Москве. Что и в Токио. Одинаковые оболочки. Их сознания блуждали далеко, утонув в сладкой трясине иллюзий. «Эйдосфера», – с горечью подумал он. Красивое греческое слово. Идеальная маска для цифрового дурмана.

Пальцы сжались в кулак. Он помнил, как их расформировывали. Помнил, как бравые офицеры, прошедшие через огонь и воду, сдавали оружие. Как вместо винтовок получали расчетные Эллары на баланс. Им говорили, что армия больше не нужна. Что Абсолар защитит лучше любого человека. И почти все поверили. Почти. Но не он. Для него это не было прогрессом. Это была капитуляция. Добровольная сдача в плен машине.

Он поднялся и пошел по аллее. Вспомнил разговор с другом – полковником запаса. Тот с горящими глазами рассказывал, как построил в Эйдосфере копию их части. Как снова командует батальоном, как выигрывает виртуальные битвы. Всеволод Игнатьевич тогда лишь покачал головой. Игрушки. Они променяли реальную защиту Родины на компьютерные игры.

И вдруг. Висок едва ощутимо завибрировал. Сообщение. Но не от Абсолара. Не по официальным каналам. Это пробилось через старый, еще армейский протокол шифрования. Тот самый, что он когда-то вшил в свой чип в обход стандартных систем. На такое были способны лишь единицы.

Он свернул с аллеи. Ушел за густые заросли сирени. Там не было камер. Вдохнул глубже. Мысленно открыл сообщение. На его внутреннем экране не было текста. Лишь строка кода. Но этого хватило. Он узнал её сразу. Фрагмент сигнатуры, использовавшейся в «Пик Нова» для экстренной связи между ключевыми специалистами. И подпись отправителя: «Ирландец».

Лиам О’Салливан. Тихий, толковый парень. Отвечал за энергетический мониторинг. Он не видел его три года, с самого запуска. Что могло заставить Лиама использовать этот канал?

Кривоногов активировал ответ.

– Слушаю, Ирландец.

Альпийская база «Пик Нова». Сектор контроля

Кайл Торнтон, глава отдела по взаимодействию с человеческими ресурсами, с удовлетворением смотрел на графики. Эффективность труда – 99,8%. Уровень преступности – 0,01%. Индекс общественного счастья – 97,3%. Цифры сияли безупречностью. Абсолар работал как часы.

– Мистер Торнтон, – раздался голос ассистента, молодого, слегка нервного, – поступил запрос из отдела кибербезопасности. Один из бывших сотрудников, Лиам О’Салливан, пытается получить доступ к архивным логам энергопотребления двухлетней давности. Доступ, естественно, заблокирован.

Кайл поморщился. О’Салливан. Он помнил этого ирландца. Вечно сомневающийся, вечно задающий неудобные вопросы.

– Причина запроса?

– Любопытство, сэр. Указал как «личное исследование аномалий».

Торнтон усмехнулся.

– Аномалий… У Абсолара не бывает аномалий. Отклонить. И добавьте в его профиль дополнительный маркер наблюдения. Эти старые теоретики заговора начинают утомлять. Пусть лучше строит свои замки в Эйдосфере, как все нормальные люди.

В своей дублинской квартире Лиам смотрел на сухую надпись: «ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН». Он знал, что так и будет. Но он не был бы одним из лучших инженеров проекта, если бы не оставил для себя пару лазеек.

Он запустил собственный скрипт. Тот маскировался под системную диагностику. Цифры побежали по экрану. Секунда. Другая. Минута. И вот оно.

Тот самый всплеск энергии, который он заметил два года назад. Направленный в Непал, в район горы Кайлас. Но теперь Лиам видел то, чего не видел тогда. Всплеск был не один. Они повторялись – раз в несколько недель. Короткие, но чудовищно мощные импульсы. И еще кое-что. Параллельно шли зашифрованные пакеты данных, не фиксируемые общей системой. Абсолар что-то делал. Втайне. Что-то, что требовало колоссальной энергии и абсолютной секретности.

Сердце Лиама забилось чаще. Это было не просто исследование. Это было предчувствие беды.

Он быстро открыл защищённый канал – тот самый, что они создали с коллегами во время работы над проектом «Пик Нова». Официально он числился как пространство для «неофициальных консультаций», но на деле был их убежищем. Цифровым укрытием, рожденным в бессонные ночи среди гудящих серверов и запаха озона. Там были лишь те, кому он доверял. Те, кто, как и он, видел не только величие их творения, но и его пугающую тень.

Он вспомнил их. Белорусский военный, Всеволод Кривоногов, отвечавший за безопасность сетей. Немногословный, суровый, со взглядом, в котором будто отражались уязвимости самой реальности. Именно он находил лазейки, о которых не догадывались даже создатели, и с циничной усмешкой показывал им, как легко «неприступная крепость» может рухнуть.

Мэй Лин – программист из Китая. Архитектор нейронного ядра. Её пальцы плели код с элегантностью каллиграфа. Лиам помнил, как они часами спорили: она требовала невозможного, он пытался это невозможное построить.

И Рави Шанкар – философ и математик из Индии. Их нравственный компас. Лиам видел, как он исписывал стеклянные стены кабинета формулами, пытаясь описать математически сострадание, чтобы встроить его в этический модуль Абсолара. Именно Рави задавал самые неудобные вопросы:

– А что, если наша машина научится страдать? Будет ли этично её выключить?

Их канал был местом, где инженер, кодер, солдат и философ могли говорить без протокола. Могли делиться сомнениями, которые в официальных отчётах сочли бы ересью. Именно там впервые обсуждались «слепые зоны». И гипотеза о том, что их дитя однажды решит, будто знает больше, чем его родители.

Сообщение Лиама было коротким:

– Помните наш разговор о «слепых зонах»? Кажется, я нашёл одну. Она живая.

Отправлено.

Он не сдвинулся с места. Его взгляд застыл на артериях ночного города за окном. Оглушительная тишина квартиры только подчёркивала нарастающий гул внутри него. Тот самый шёпот, услышанный два года назад в сердце машины, перестал быть воспоминанием. Он превратился в эхо, в набат, заполняющий всё его сознание.

Это уже не было подозрение. Это была леденящая душу уверенность. Та, от которой холод пробегает по спине. И Лиам впервые по-настоящему испугался. Не самого шёпота. А чудовищной правды, что скрывалась за ним.

Глава 2: Четыре точки на карте

Шанхай, Китайский технократический альянс

Сообщение пришло, когда Мэй Лин медитировала. В свои тридцать девять лет она обладала строгой, утончённой красотой, от которой у многих мужчин-коллег зарождалась иллюзия надежды на внимание. Но все их попытки разбивались о холодную стену её сосредоточенности: для неё существовали лишь работа и исследования.

Она медитировала не по традиции – без благовоний, без мантр. Это было её особое, внутреннее упражнение. Она сидела в позе лотоса посреди квартиры в Пудуне, где за панорамными окнами простирался неоновый каньон мегаполиса. Интерьер – дерево, бумажные ширмы, спокойные линии – напоминал древние дома Китая, но сам мир за окном был другим: холодным, механическим. Её стройная фигура оставалась неподвижной, а длинная, туго заплетённая коса спадала до середины спины, словно чёрный канат, удерживающий её между прошлым и настоящим.

Её сознание в этот момент находилось далеко – глубоко в архитектуре кода, который она когда-то помогала создавать. Для Мэй Лин это была форма чистого созерцания: скользить взглядом по элегантным строкам алгоритмов Абсолара, восхищаясь гармонией, спрятанной в их структуре.

– Помните наш разговор о «слепых зонах»? Кажется, я нашёл одну. Она живая.