Светлячки

Лидия Лэйсон

Светлячки

Ким

День выдался очень счастливый.

Ким шел домой, прижимая к груди банку, а в банке у него плескалась медуза – серая, бахромчатая и с толстым щупом, по которому будто пробежали пупырышки. Если ей этот щуп отрезать и выпустить в лужу, из него вылупятся маленькие медузки. Нужно только сделать лужу около дома, и у них тогда будет ферма. Будет еда.

Небо уже начинало вспыхивать зеленым, и в этом свете казалось, что медуза тоже ядовито-зеленая. До войны, Ким знал, зеленый цвет был цветом спокойствия. На картинках в детских книжках Мари были зеленые световые сигналы для флаеров, зеленая военная форма десантников и зеленое платье принцессы Плитюр. Красный был цветом опасности.

В детских книжках Кима десантники ходили в красном и под красными флагами.

Смеркалось. Зелень в небе потускнела и поблекла, закат окрасился темно-багровым. Сквозь облака проступили контуры солнца – завтра, наверное, будет тепло и безветренно. Банка уже оттягивала руки, и Ким припустил домой побыстрее: Мари нужно покормить горячим, а дом – запереть, пока совсем не стемнело. Медуза плюхала щупом, присасываясь к стенкам прямо у Кима под носом, и он видел, как внутри щупа скользят крохотные медузки. Есть еще пара дней, чтобы успеть приготовить лужу, они уже вот-вот вылупятся. До зимы медузки как раз подрастут, и они с Мари обязательно протянут до будущего лета.

Свалка кончилась. Здесь уже можно было бежать, не опасаясь наступить на остов флаера или корабля, ушедший в землю, или на осколки снаряда. Троекрылы границы свалок соблюдали четко: за забор ни шагу, а если место кончалось, просто делали новую. И хорошо, как говорил старик Фраль, пока еще был жив, а то если б не свалки, они бы все тут поумирали.

Вообще-то они и так умирали, а кто не умирал, тот болел. Прошлым летом Мари еще охотилась вместе с Кимом.

Деревянный настил у ворот прогнулся – надо будет подновить, как выдастся тихий денек. Ким вбежал в ворота, опустил тяжелый засов и выдохнул, вытирая пот со лба. Успел.

Небо померкло, набрякло темной зеленью и успокоилось. Багровые солнечные отсветы в облаках погасли; вода в банке, где плавала медуза, начала чуть заметно светиться.

Ким вошел в дом. Замок проржавел: руки все не доходили заменить. Нужно было остаться дома, почистить дверь от ржавчины, отмыть коридор от плесени, но это – потерянный охотничий день, а с тех пор, как Мари перестала выходить на охоту, рук совсем не хватало. И так завтра придется остаться ради лужи. Но это ничего. Мари он накормит, а сам потерпит.

Мари спала. Последние дни она спала очень много, а просыпалась порозовевшая, и Ким потихонечку надеялся, что, может быть, ей станет лучше. Может быть, Мари снова начнет вставать.

Ким перелил медузу в миску и начал отцеживать воду. Сначала через сито, потом через старую рубашку. Когда у Мари были силы вставать, она еще и заставляла пропускать воду через тепловик, но Ким считал, что от тепловика никакого толку нет. Греет он плохо, а за день вода и так прогревается от солнца. То ли дело рубашка: металлические осколки она задержит, а все остальное – не страшно. И потом, он же не с болот ее носит. Вот уж где хоть кипяти ее, хоть морозь, хоть отстаивай – все равно тухлая.

Мари проснулась – услышала его шаги – и подняла голову с подушек. За время болезни ее волосы успели выцвести из темно-русых, как у самого Кима, в белизну. И глаза из карих стали светло-серыми. Старик Фраль называл это бледной немочью, а художник Юзвек – акварелькой. Ким не понял, почему, и Юзвек объяснил: если по акварельному рисунку провести мокрой кистью, она вберет цвет, и картинка станет бледной. Как ни назови – все равно паршиво, Ким так считал. Мари даже так, потеряв краски, была очень красивая, но он ужасно хотел, чтоб она скорее поправилась.

– Я воду принес! – похвастался он. – И медузу вылупастую поймал! Завтра лужу сделаю, выпустим медузят.

Мари улыбнулась и села. Руки поверх одеяла казались почти прозрачными.

– Ты такой молодец, Кими. Давай проверим воду.

Она была невероятно, до дрожи похожа на маму, когда так говорила. Ким быстренько сморгнул и протянул ей банку, а сам побежал отодвигать ставню.

Ночной свет залил комнату, вычерчивая синие тени. Небо горело зеленью – плохая ночь, завтра лучше выходить не с рассветом, а попозже, когда солнце встанет на три ладони от забора, а то зелень останется. Но даже зеленого света хватило.

Крохотные золотые огоньки пронизывали воду, медленно скользя туда-сюда, между ними иногда проскакивали искорки. Зелень на банку не попадала, только отсветы, которые ловили огоньки, и казалось, что у Мари в руках пустая банка. А в ней летают живые огни.

– Светлячки, – тихо сказала она. – Чистая. Можно пить.

Светлячки, если уж честно, были никакие не светлячки. Это старик Фраль их так прозвал. После месяца сплошных бомбардировок озеро высохло – его выжгло, – высохла и река. Охотники ходили к истоку – ничего. Ручейки в лесу тоже умерли. Высохли колодцы.

Вода осталась только в вязком болоте, напитанная подземным газом, затхлая и ядовитая. Это был бы конец, но из-под земли начала появляться вода с легким стальным блеском. На свалках она скапливалась в лужи. Иногда вода была тухлой, как в болоте, и ей можно было отравиться, иногда не было даже запаха, но яд был, и как отличить, никто не знал.

Но в чистой здоровой воде в ночном свете можно было разглядеть огоньки. В ядовитой болотной их не было никогда. В сказках в лесу жили светлячки – жуки, у которых в темноте светилось брюшко. Они приносили удачу, выводили на тайные тропы и помогали. Что за звери на самом деле эти светлячки – не знал никто; Ким и другие мальчишки пытались выловить их и рассмотреть через выпуклое стекло, но днем светлячки превращались в невидимок, а ночью – в огоньки. Может, они были такие маленькие, что простые стекла их не брали, а непростых и не было ни у кого, разве что остались в лабораториях.

Но это все, сказал когда-то Фраль, неважно, зато можно пить воду.

Мари разлила воду по стаканам. Руки у нее сегодня почти не дрожали, а щеки цвели румянцем. Ким смотрел, как она пьет, и потихоньку жалел, что мама оставила ее за старшую. Оставила бы его – он бы отдавал Мари часть своей доли, и она точно тогда выздоровела бы. А так она плакала, если он не слушался, и не разрешала с собой делиться.

Светлячки таяли на ее губах, подсвечивая лицо. Ким глотал солоноватую воду и думал, что это очень красиво. Когда-нибудь война кончится, светлячков приручат, и знатные господа будут разливать их по бокалам на приемах и балах.

– Сегодня я приготовлю ужин сама, – сказала Мари, отставив недопитый стакан. – Заведи тепловик, Кими, ладно?

Тепловик был старенький и включался долго. Надо было сначала раскрутить генератор, потом включить ток и следить, чтоб мотор не перегрелся. Мама умела делать и это, и тысячу дел еще, у больной Мари не хватало сил раскручивать генератор, и Киму пришлось учиться самому. Новый бы найти, чтобы жрал поменьше энергии и чтобы Мари было легче, да только кто ж его выбросит.

Мотор тепловика урчал и потрескивал. Разогреваясь, он светил оранжевым – теплым и уютным, – и поэтому Ким любил его заводить. Казалось, что все хорошо и ничего плохого случиться не может, потому что оранжевым был огонь в камине и оранжевым – Ким помнил – было солнце, пока не стало багровым. У оранжевого камина мама качала Кима на коленях и пела длинные баллады. Под оранжевым солнцем росла зеленая трава, и Мари носилась по ней босиком.