Снежана. Девушка из иного мира

RemVoVo

Снежана. Девушка из иного мира

Глава 1. Последний дежурный день

Снежана Егорова выключила монитор, откинулась на спинку стула и потянулась так, будто пыталась вытянуть из себя весь этот день – вместе с усталостью, раздражением и запахом дезинфекции, который уже въелся не в халат, а в кожу. За окном больницы медленно угасал вечер – небо над Москвой было серым, как старый халат санитарки, и таким же безнадёжно-практичным. В отделении тишина, если не считать тиканья часов над дверью и редкого стука каблуков медсестёр в коридоре. Ещё два часа до конца дежурства. Два часа, которые тянутся, как резиновый жгут на старом шприце.

Она вздохнула, провела рукой по волосам – собранным в хвост так туго, что уже к обеду началась пульсирующая боль в висках. «Надо отпускать», – подумала она, но не стала. Привычка. Всё здесь – привычка. Привычка улыбаться пациентам, даже когда хочется кричать. Привычка молчать, когда начальство говорит глупости. Привычка терпеть, когда коллеги перекладывают на тебя лишнюю работу, потому что «ты же всё равно справишься». И да, она справлялась. Всегда. Потому что Снежана Егорова – не та, кто сдаётся. Не та, кто ноет. Не та, кто просит помощи. Она – та, к кому приходят за помощью. Хирург. Врач. Женщина, которая умеет зашивать раны, но не умеет зашивать собственные дыры в душе.

На экране телефона – сообщение от мамы: «Когда приедешь? Ужин остывает». Снежана закрыла глаза. Мама всегда так. Всегда ждёт. Всегда надеется, что дочь бросит всё и приедет. Что выберет семью, а не профессию. Что станет «как все» – выйдет замуж, родит детей, будет печь пироги по выходным. Но Снежана не как все. Она не умеет быть «как все». Она умеет быть первой, кто врывается в операционную, когда всё идёт не так. Умеет быть той, кто говорит «держись» – и сама держится, даже когда внутри всё трещит по швам. Умеет быть сильной. Потому что если она не будет сильной – кто будет?

Она ответила: «Скоро, мам. Часов в десять». И сразу пожалела. Потому что «скоро» – это не про неё. «Скоро» – это про тех, у кого есть время. У неё его нет. Ни на ужины. Ни на свидания. Ни на себя.

В семь часов она сдала дежурство. В семь тридцать – сняла халат, переоделась, поставила чашку в раковину и вышла на улицу. Воздух был влажным, с примесью выхлопных газов и чего-то весеннего – слабого, робкого, но всё же живого. Она глубоко вдохнула. Потом ещё раз. Потом – третий. Как будто пыталась вдохнуть не воздух, а саму жизнь. Ту самую, настоящую, которая не в операционной, не в истории болезни, не в бесконечных отчётах.

– Пойду в лес, – сказала она вслух, сама себе. – Просто пойду и постою. Без мыслей. Без телефона. Без обязанностей.

Она не часто позволяла себе такое. Но сегодня – позволила. Потому что чувствовала: если не выйдет сейчас – завтра проснётся и снова будет «как обычно». А она не хотела «как обычно». Хотела – по-другому. Хоть на один вечер.

Лес был недалеко – за старым парком, за железной дорогой, за забором с табличкой «Проход запрещён». Она перелезла через него легко – привыкла лазить по чему попало ещё со студенческих времён. Туфли на каблуке она сняла и несла в руке. Босиком по прошлогодней листве – приятно. Холодно, но приятно. Земля ещё не проснулась, но уже дышала – тихо, осторожно, как человек после тяжёлой болезни.

Она шла медленно, не целясь никуда. Просто шла. Смотрела на деревья – голые, но с набухшими почками. Слушала птиц – редких, но настойчивых. Думала… ни о чём. Это было странно. Обычно её голова была забита: анализы, диагнозы, схемы лечения, график дежурств, звонки родителям, неоплаченные счета, стирка, продукты, витамины, которые забыла купить… А сейчас – тишина. Настоящая, глубокая тишина. Как будто кто-то внутри наконец-то выключил радио, которое играло без остановки последние десять лет.

Она дошла до небольшой полянки – круглой, как тарелка, укрытой мхом и прошлогодними листьями. Посередине – камень. Необычный. Не такой, как другие. Гладкий, тёмный, с вырезанными знаками – не буквами, не цифрами, а чем-то древним, угловатым, почти языческим. Снежана присела на корточки. Провела пальцем по поверхности. Камень был тёплым. Хотя вокруг – весенний холод.

– Откуда ты здесь? – прошептала она.

Никто не ответил. Только ветер шевельнул ветки над головой. Она улыбнулась. Сама себе. Глупо, конечно. Говорить с камнем. Но сегодня ей хотелось глупостей. Хотелось чуда. Хотелось, чтобы что-то произошло. Что-то настоящее. Не операции. Не дежурства. Не обязанности. Что-то – только для неё.

Она положила ладонь на камень целиком. Закрыла глаза. Подумала: «Если ты волшебный – покажи мне что-нибудь. Что угодно. Даже просто сон. Даже просто знак».

И в этот момент – всё изменилось.

Не сразу. Сначала – тепло. Сильное, почти обжигающее. Потом – вибрация. Под ладонью, под ногами, в воздухе. Потом – свет. Яркий, белый, слепящий, как вспышка рентгена, только без звука. Она хотела отдернуть руку – но не смогла. Как будто её приклеило. Как будто камень втягивал её внутрь.

– Что… – начала она, но не договорила.

Мир закрутился. Завертелся. Зашумел – не ветром, не птицами, а чем-то другим. Глубоким. Древним. Живым. Она почувствовала, как земля уходит из-под ног. Как воздух становится гуще. Как время… ломается.

Она не кричала. Не паниковала. Врач. Рефлексы. Даже в панике – анализ. Даже в страхе – контроль. Она думала: «Обморок? Галлюцинация? Инсульт?» – но понимала – нет. Это не болезнь. Это – переход.

Потом – тьма.

Короткая. Резкая. Как выключенный свет в операционной.

А потом – удар.

Она упала. На что-то мягкое. Мох? Трава? Листья? Не знала. Открыла глаза.

Небо – другое. Не московское. Не серое. Глубокое. Синее. С облаками – не плоскими, а объёмными, как в детских книжках. Воздух – не с выхлопами, а с запахом сосны, сырой земли и чего-то сладкого – может, цветов? Но ведь ещё ранняя весна…

Она села. Осмотрелась.

Лес – тот же? Нет. Совсем не тот. Деревья выше. Толще. Стволы – как колонны храма. Ветви – сплетены, как руки великанов. Тишина – не городская, а настоящая. Глубокая. Почти священная. Ни машин. Ни людей. Ни телефонов. Только ветер. Только птицы. Только… она.

– Где я? – прошептала она.

Голос прозвучал чужим. Тихим. Испуганным. Она не любила, когда она такая. Встала. Покачнулась. Голова кружилась. Колени дрожали. Но она держалась. Врач. Держись. Анализируй. Дыши.

Одела туфли. Осмотрела себя. Платье – офисное, чёрное, с мелким горошком. Колготки – порваны на колене. Часы – на месте. Телефон – в сумке. Достала. Экран – чёрный. Не включается. Ни сети. Ни зарядки. Ничего.

– Отлично, – сказала она. – Просто отлично.

Но не запаниковала. Не заплакала. Не стала кричать. Потому что знала: паника – худший помощник в экстремальной ситуации. Первое – вода. Второе – ориентир. Третье – укрытие. Четвёртое – пища. Пятый – люди. Шестое – план.

Она пошла. Не зная куда. Просто – вперёд. По тропинке, которая, кажется, была протоптана не людьми, а зверями. Шла медленно. Осматривалась. Запоминала. Приметы. Звуки. Запахи.

Через двадцать минут – услышала шорох. Не ветра. Не птиц. Не листьев. Шорох – большой. Тяжёлый. Живой.

Остановилась. Затаила дыхание.

Из-за деревьев вышел зверь. Не волк. Не медведь. Что-то среднее. С шерстью, как у лося, но с клыками, как у кабана. Глаза – жёлтые. Маленькие. Злые. Он увидел её. Остановился. Понюхал воздух. Зарычал – низко, угрожающе.

Снежана не двинулась. Не побежала. Не закричала. Знала: бегство – провокация. Крик – слабость. Она стояла. Смотрела ему в глаза. Медленно, очень медленно, опустила руку в сумку. Нащупала баллончик с перцовым спреем – всегда носила с собой. Спасибо, инстинкт самосохранения.

Зверь шагнул вперёд. Ещё один. Ещё.

Она вытащила баллончик. Сняла крышку. Прицелилась.

– Иди сюда, урод, – прошептала она.

Зверь прыгнул.

Она нажала на кнопку.

Струя ударила ему прямо в морду. Он взвыл – не по-звериному, а почти по-человечески. Закрутился, зарычал, застонал – и бросился прочь, ломая ветки.

Снежана опустила руку. Дышала часто. Сердце колотилось. Но руки – не дрожали. Она улыбнулась. Слабо. Горько.

– Ну что, доктор Егорова, – сказала она себе. – Поздравляю. Ты официально сошла с ума. Или попала в другой мир. Что, в общем-то, одно и то же.

Она пошла дальше. Быстрее. Теперь уже не просто так – а с целью. Найти людей. Найти дорогу. Найти ответы.

Через час – услышала звук. Металлический. Лязгающий. Как будто кто-то тащил по камням железо. Щит? Меч? Броня?

Она замерла. Притаилась за деревом. Выглянула.

По тропе шёл человек.

Высокий. Широкий. В доспехах – не театральных, не киношных, а настоящих. Потрёпанных. Покрытых царапинами и пятнами, похожими на кровь. На плече – топор. На поясе – нож. На лице – шрам. От брови до подбородка. Волосы – светлые, почти белые, заплетены в косу. Глаза – серые, как зимнее небо. Холодные. Опасные.

Он шёл медленно. Осматривался. Как хищник. Как охотник.

Снежана затаила дыхание. Не шевелилась. Не дышала. Но – он повернул голову. Посмотрел прямо на неё.

Их взгляды встретились.

Он не удивился. Не испугался. Не улыбнулся. Просто – пошёл к ней.

Она не побежала. Не спряталась. Не закричала. Потому что знала – бесполезно. Он бы догнал. Он бы нашёл. Он бы – сделал что-то.

Он остановился в двух шагах. Оглядел её – с ног до головы. Платье. Туфли. Сумка. Волосы. Лицо. Глаза.

– Кто ты? – спросил он. Голос – низкий. Грубый. Без эмоций. Как у человека, который давно забыл, как говорить мягко.

Она открыла рот. Хотела ответить. Но язык не слушался. Не потому что испугалась. А потому что… она понимала слова. Не переводила. Не догадывалась. Понимала. Как родные.

– Я… – начала она. – Снежана. Я врач.

Он нахмурился.

– Врач? Знахарка?

– Почти, – кивнула она. – Я лечу людей.

Он фыркнул. Коротко. Презрительно.

– Здесь лечат только травы. Или клинки.

Он схватил её за руку. Крепко. Не больно – но так, что вырваться было невозможно.

– Ты – шпионка? Ведьма? Или просто дура, которая заблудилась?

– Ни то, ни другое, ни третье, – ответила она, глядя ему в глаза. – Я просто… не отсюда.

Он прищурился. Долго смотрел. Потом – резко потянул за собой.

– Пойдёшь со мной. Разберёмся в лагере.

Она не сопротивлялась. Не потому что смирилась. А потому что поняла – это шанс. Единственный. Пока он думает, что она «что-то», – она жива. Пока он ведёт её – она не одна. Пока он говорит – она учится.

Она шла за ним. По лесу. По тропе. Под деревьями, которые шептали что-то на языке, который она почему-то понимала. За спиной – шум реки. Впереди – дым костра. Где-то – люди. Где-то – ответы.

Она не знала, кто он. Не знала, куда идёт. Не знала, что будет дальше.

Но знала одно – она не сломается. Не сдастся. Не испугается.

Потому что Снежана Егорова – не та, кто сдаётся.

Даже если мир вокруг неё – не её мир.

Даже если мужчина, который держит её за руку, – не человек, а призрак.

Даже если всё это – сон.

Она будет идти. Пока может. Пока дышит. Пока сердце бьётся.

Потому что она – врач.

А врачи не бросают своих пациентов.

Даже если пациент – она сама.

Глава 2. Воин с севера

Он шёл быстро. Очень быстро. И Снежана, несмотря на каблуки, которые она всё-таки снова сняла и несла в руке, еле поспевала за ним. Лес вокруг становился гуще, воздух – влажнее, а звуки – тише, будто деревья сговаривались между собой, чтобы не выдать их путь. Она не спрашивала, куда они идут. Не просила остановиться. Не жаловалась. Просто шла. Шаг за шагом. Дышала ровно. Смотрела под ноги – чтобы не споткнуться. Смотрела вперёд – чтобы не потерять его из виду. Смотрела внутрь – чтобы не потерять себя.

Он не оглядывался. Не смягчал хватку. Не разговаривал. Только иногда – поворачивал голову в сторону, принюхивался, как зверь, чующий опасность. И каждый раз Снежана замирала – не от страха, а от напряжения. Потому что понимала: если он насторожился – значит, где-то рядом что-то есть. Что-то, что может убить. А она – без оружия. Без защиты. Без понятия, как здесь выживать.

Но странное дело – внутри не было паники. Было… любопытство. Живое, острое, как скальпель. Она смотрела на его спину – широкую, покрытую потёртой кожаной кирасой, подбитой металлическими пластинами. На косу, которая болталась между лопаток, как хвост дикого коня. На шрам – грубый, белый, как молния, рассекающий лицо от лба до подбородка. На руки – большие, с мозолями, с порезами, с грязью под ногтями. Это были руки человека, который знает, что такое боль. И не боится её. Ни своей. Ни чужой.

– Кто ты? – наконец спросила она, когда поняла, что если не заговорит сейчас – замолчит навсегда.

Он не ответил. Просто шёл.

– Я спросила, кто ты, – повторила она, чуть громче, но без вызова. Без истерики. Как врач, который задаёт вопрос пациенту, чтобы понять, в сознании ли он.

Он остановился. Резко. Так резко, что она чуть не врезалась в него спиной. Повернулся. Посмотрел на неё сверху вниз. Его глаза – серые, холодные, как лёд на северной реке – впились в неё. Не злые. Не добрые. Просто… оценивающие.

– Гонор, – сказал он. Одно слово. Короткое. Твёрдое. Как удар топора по дереву.

– Гонор, – повторила она, запоминая. – А откуда ты?

– С севера. Из Каменного Клыка.

Она кивнула. Не знала, где это. Но запомнила. Каменный Клык. Звучит, как название места, где выживают только самые жестокие. Или самые сильные.

– А ты? – спросил он, и в его голосе впервые промелькнуло что-то – не интерес, нет, а скорее… осторожность. – Ты откуда? И зачем здесь?

Она вздохнула. Опустила туфли на землю. Потёрла пальцами виски – голова ещё не до конца пришла в себя после перехода. Или после спрея. Или после всего сразу.

– Я… из другого места. Очень далёкого. Я не знаю, как сюда попала. Прикоснулась к камню – и вот я здесь. В платье. С телефоном, который не работает. И с нулевым пониманием, где я и что со мной будет.

Он молчал. Смотрел. Не верил. Но не отрицал. Просто… впитывал. Как губка. Как воин, который привык слушать, а не говорить.

– Ты – ведьма? – спросил он наконец.

Она фыркнула. Не смогла сдержаться.

– Если бы я была ведьмой, я бы уже превратила тебя в лягушку за то, что таскаешь меня за руку, как мешок с картошкой.

Он не улыбнулся. Но в уголке глаза – дрогнуло. Почти незаметно. Почти как улыбка. Почти как человек.

– Знахарки с юга не говорят так, – сказал он.

– Я не с юга. И не знахарка. Я врач. Хирург. Я разрезаю людей, чтобы их спасти. Зашиваю. Лечу. Колю. Кормлю таблетками. Ставлю капельницы. Знаешь, что это?

Он покачал головой.

– Нет. Но ты – не врешь. Глаза не врут.

Она почувствовала – это комплимент. Суровый. Мужской. Без цветов и улыбок. Но – комплимент.

– Спасибо, – сказала она.

Он кивнул. Снова схватил её за руку – но уже не так грубо. Почти… бережно. И пошёл дальше.

Они шли ещё около часа. Лес начал редеть. Появились следы – не звериные, а человеческие. Кострища. Обломки стрел. Пятна, похожие на кровь. Снежана морщилась – привычка. Врач. Всё анализирует. Всё запоминает. Всё классифицирует.

– Ты охотишься? – спросила она.

– Да.

– На кого?

Он остановился. Обернулся. Посмотрел на неё долго. Потом – снял с плеча топор. Поднёс к её лицу. Не угрожая. Просто… показывая.

На лезвии – шерсть. Густая. Серая. С желтоватым отливом. Та самая, что была у зверя, напавшего на неё.

– На него, – сказал Гонор. – Зверь-оборотень. Не совсем зверь. Не совсем человек. Живёт в лесу. Убивает путников. Пьёт кровь. Боится огня. И железа. И… женщин.

– Почему женщин?

– Потому что они – сильнее. Внутри. Не телом. Душой. Он чувствует. И боится.

Она кивнула. Не стала спорить. Не стала смеяться. Потому что видела этого зверя. И знала – он не из её мира. А значит, здесь – возможно всё. Даже оборотни.

– Ты его убил?

– Нет. Ранил. Ушёл. Вернётся. Они всегда возвращаются.

Он снова двинулся вперёд. Она – за ним.

Через полчаса – увидели дым. Не густой. Не чёрный. Белый. Лёгкий. От костра. И запах – жареного мяса. Дров. Пота. Жизни.

– Лагерь? – спросила она.

– Мой, – ответил он.

Они вышли на небольшую поляну. Посередине – костёр. Рядом – палатка из грубой кожи и дерева. У костра – котелок, вертел, кинжал, вонзённый в землю, и… ещё один человек. Молодой. Лет двадцати. С веснушками. С ухмылкой.

– Ну наконец-то! – крикнул он, увидев Гонора. – Я уж думал, ты сгинул, как прошлый раз в Болотах Теней! А это… кто? – Он уставился на Снежану. Открыто. Без стеснения. – Красивая. Южанка? Или…?

– Заткнись, Рейн, – бросил Гонор, отпуская её руку. – Она – не твоя игрушка.

– Я и не собирался! – засмеялся парень. – Просто… откуда она? В таком платье? И с такой… – он махнул рукой в воздухе, – …аурой?

– Она – врач. Попала сюда случайно. Будет с нами, пока не разберёмся.

– Ого! – Рейн подскочил, подошёл ближе. – Значит, ты умеешь лечить? Настоящие раны? Не заговорами, а… как?

– Я умею шить. Чистить. Обеззараживать. Останавливать кровь. Снимать температуру. Лечить инфекции. Если есть нужные травы – могу сделать почти всё.

Рейн широко улыбнулся.

– Гонор, ты нашёл клад!

Гонор не ответил. Просто сел у костра. Снял наручи. Потянулся – и тут Снежана увидела: на его боку – свежая рана. Глубокая. Грязная. С признаками воспаления. Она аж зубами скрипнула – врачебный рефлекс.

– Ты ранен, – сказала она.

– Видишь, – буркнул он, не глядя.

– Дай посмотреть.

– Не надо.

– Не спорь. Я врач. Это не просьба. Это – приказ.

Он резко повернул голову. Посмотрел на неё. Глаза – ледяные. Губы – сжаты. Он явно не привык, чтобы ему приказывали. Особенно – женщины. Особенно – в платье.

Но она не отвела взгляд. Не сникла. Не извинилась. Просто стояла. Спокойно. Уверенно. Как в операционной, когда ассистент начинает паниковать.

– Покажи, – повторила она.

Он молчал. Потом – медленно, неохотно – снял кирасу. Потом – рубаху. Обнажил торс. Шрамы. Мышцы. Грязь. И – рану. Длинную. Глубокую. С гноем по краям.

Снежана сглотнула. Не от отвращения. От азарта. От желания – помочь. Вылечить. Спасти.

– Рейн, – сказала она, не отрывая глаз от раны. – Нужна кипячёная вода. Чистая ткань. И… что-нибудь острое. Нож. Иглу. Что угодно. И травы – ромашка, зверобой, дубовая кора. Есть?

Рейн мигнул.

– Э-э… есть кипяток. Тряпки – есть. Нож – вот. Травы… – он полез в мешок. – Есть зверобой. И чистотел. И… это, вроде, дуб.

– Достаточно, – кивнула она. – Гонор, сядь. И не двигайся.

Он сел. Не спорил. Не сопротивлялся. Просто… сдался. Как будто понял: с ней – бесполезно.

Она опустилась перед ним на колени. Взяла нож. Продезинфицировала в кипятке. Потом – в огне. Потом – снова в воде. Он смотрел на неё. Молча. Внимательно. Как на загадку.

– Это будет больно, – предупредила она.

– Я знаю, что такое боль, – ответил он.

Она кивнула. И начала.

Сначала – очистка. Она аккуратно, но твёрдо срезала мёртвую ткань. Он не дрогнул. Не вздрогнул. Не издал ни звука. Только пальцы впились в землю. И челюсть сжала так, что побелели скулы.

Потом – промывание. Тёплый настой зверобоя. Он дёрнулся – но не от боли. От неожиданности. Потому что тепло – всегда больнее, чем холод.

– Терпи, – сказала она.

Он кивнул. Молча.

Потом – швы. Она использовала тонкую нить от своей блузки – прочную, стерильную. Иглу – от булавки, которую нашла в сумке. Шила быстро. Чётко. Как в госпитале. Он смотрел на её руки. На движения. На сосредоточенное лицо. На капли пота на виске.

– Ты… не из этого мира, – сказал он вдруг.

– Уже говорила, – ответила она, не отрываясь от работы.

– Ты… не боишься.

– Боюсь. Просто не показываю.

– Почему?

– Потому что, если я начну бояться – я перестану быть врачом. А врач – это то, кем я есть. Даже здесь. Даже сейчас.

Он молчал. Долго. Потом – тихо:

– Ты… сильная.

Она улыбнулась. Не широко. Не радостно. А с горечью. С усталостью.

– Сильной быть не выбирают. Сильной становятся, когда другого выхода нет.

Она закончила швы. Перевязала рану чистой тканью. Нанесла мазь из зверобоя и чистотела. Отступила.

– Готово. Не мочи. Не рви. Через три дня – сниму швы. Если не загноится – заживёт без следа. Почти.

Он посмотрел на неё. Долго. Внимательно. Потом – кивнул.

– Спасибо.

Она моргнула. Не ожидала. Не ждала. Но… приятно.

– Не за что. Это моя работа.

– Здесь – не было такой работы. Ни разу.

Рейн, который всё это время стоял и смотрел, как заворожённый, вдруг захлопал в ладоши.

– Вау! Это… это было как в легендах! Ты – настоящая волшебница! Только без заклинаний!

– Я не волшебница, – сказала Снежана, устало вытирая руки. – Я просто знаю, как устроен человек. И как его починить.

– Но ты не знаешь, как устроен этот мир, – сказал Гонор, натягивая рубаху. – А здесь – многое устроено иначе.

– Тогда научи, – сказала она, садясь у костра. – Расскажи. Пока я не усну. Пока не сошла с ума. Пока не умерла от голода или холода.

Он посмотрел на неё. Потом – на Рейна.

– Дай ей еды. И шкуру. Пусть спит рядом с костром.

– А завтра? – спросил Рейн.

– Завтра… – Гонор посмотрел на Снежану. – Завтра она пойдёт со мной. К князю. В Вергард. Пусть решают, кто она – ведьма, целительница… или ключ.

– Ключ? – переспросила она.

– Ключ к чему? – спросил Рейн.

Гонор не ответил. Просто встал. Накинул плащ. Пошёл к палатке.

– Спать, – бросил через плечо.

Снежана сидела у костра. Ела – тушёное мясо, какое-то зерно, травяной настой. Грелась. Думала.

Она не знала, что её ждёт. Не знала, кто этот Гонор – враг, защитник, случайный спутник. Не знала, что за «ключ». Но знала одно – она сделала первый шаг. Не назад. Не в сторону. А – вперёд. В неизвестность. С мужчиной, который не улыбается. Не говорит лишнего. Но… сказал «спасибо».

И это – уже много.

Она улеглась на шкуру. Завернулась. Посмотрела на звёзды – другие, незнакомые, но такие же яркие. Закрыла глаза.

Последняя мысль перед сном:

«Я не одна. Пока он рядом – я не одна».

И это – уже победа.

Глава 3. Первая перевязка

Утро началось не с будильника, не с кофе, не с привычного «опять вставать» – а с холода. Пронзительного, влажного, въедливого, как старая обида. Снежана открыла глаза и сразу поняла – она не дома. Не в своей квартире с мягким одеялом и тёплыми носками. Не в больничной дежурке с гудящим кондиционером и запахом антисептика. Она – в лесу. На шкуре. Под открытым небом. Рядом – потухший костёр, спящий Рейн, храпящий, как пила по сырому дереву, и… Гонор. Он уже был на ногах. Стоял у края поляны, спиной к ней, смотрел в лес. Как статуя. Как страж. Как человек, который не спит – просто отдыхает между боями.

Она села. Потянулась. Плечи ныли – от вчерашнего напряжения, от непривычной земли под спиной, от того, что тело всё ещё не поняло, где оно и зачем. В голове – туман. Не похмельный. А… переходный. Как будто мозг ещё не до конца переключился с «реальности» на «эту реальность». Она потёрла виски. Вздохнула. Посмотрела на руки – грязные. На платье – помятое, в траве, с пятнами зверобоя. На ноги – босые, в царапинах. Ну что ж. Новый день. Новая жизнь. По крайней мере – пока.

– Ты проснулась, – сказал Гонор, не оборачиваясь.

– Впечатлительный, – пробормотала она, натягивая туфли – не для ходьбы, а просто чтобы не мерзли пальцы.

Он повернулся. Посмотрел на неё. Взгляд – всё тот же: холодный, оценивающий, но… чуть мягче. Видимо, швы на его боку не болели так, как могли бы. А может, он просто не умел жаловаться.

– Ешь, – бросил он, кидая ей кусок вчерашнего мяса, завёрнутый в лист. – Потом – идём.

– Куда? – спросила она, разворачивая лист и вдыхая аромат – дымный, пряный, совсем не больничный.

– В Вергард. К князю. Ты – целительница. Значит, тебе место при дворе. Или в темнице. Решат они.

Она кивнула. Не спорила. Не просила остаться. Потому что знала – здесь, в лесу, она не выживет одна. Не потому что слабая. А потому что не знает правил. Не знает опасностей. Не знает, где брать воду, как отличить съедобный гриб от ядовитого, как спрятаться от оборотня. А с ним – хоть шанс.

– А ты? – спросила она, жуя мясо. – Зачем тебе идти со мной?

Он помолчал. Потом – подошёл ближе. Присел на корточки рядом. Так близко, что она почувствовала запах – дыма, пота, кожи, и чего-то ещё… древесного. Мужского. Живого.

– Я – наёмник, – сказал он тихо. – Ищу работу. У князя – хорошие деньги. За защиту. За убийства. За молчание. Ты – моя находка. Целительница, которая шьёт без заговоров – редкость. Значит, я представлю тебя. Получу награду. И контракт.