«Хозяин»

Ким Аким

"Хозяин"

2020-2030 гг.

Лето.

ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ

Старый УАЗик-джип, более известный как «козёл», нещадно трясло на ухабистой просёлочной дороге. Я уже около получаса не знаю, куда еду. Смеркается, Сети нет, навигатор дико тормозит и глючит, бензина мало. И дело не в том, что я боюсь оказаться короткой летней ночью посреди полей и лесов дальнего Подмосковья, а в том, что делать дальше? Кого и как звать? Вариант один: дойти до «своей» деревни, взять там у Кузьмича канистру топлива и вернуться. Это хороший план, если бы не одно «но» – я совершенно не знаю, в какой стороне находится моя деревня.

Можно, конечно, забраться повыше – ага, среди плоских полей, – найти любой населённый пункт или вышку сотовой связи, и оттуда позвонить. Кому? У моих односельчан нет мобильных телефонов, и интернет ентот им тоже не нужон!

Решив перевести дух, чтобы прочистить голову от суетных мыслей, я заглушил машину и вылез наружу. Закат бледно виднелся вдали за тяжёлыми тучами, а надо мной небо было ясно, уже даже виднелись какие-то созвездия.

Взобравшись на крышу «козла», я осмотрелся – тишь да гладь, да божья благодать: ни вышки, ни кровель домов, лишь бескрайние поля перемежаемые густыми, и не очень, лесами. И тут мне показалось, что вон тот кусок леса похож на тот, что возле деревни. Но там должна быть и вышка связи, а её нет. Может, она с другой стороны? И не такая высокая, как мне кажется? Просто не видно за деревьями.

Воодушевившись, я вернулся за руль, и продолжил путь. До знакомого лесочка добрался быстро. Увидев, что дорога заходит в лес, обрадовался – всё так и помнил. Скоро я упаду в пуховые перины и просплю аж до самого полудня.

Въехав в лес, я погрузился во тьму – она обступила и поглотила, только свет фар давал ощущение реальности. Сбавив скорость до минимума, УАЗ плёлся между деревьев, иной раз сворачивая под весьма острыми углами. Пока я представлял себе в уме геометрию дороги, лес кончился. Увидев дом, – тот самый, на отшибе, – в котором меня ждали перины, возликовал и прибавил газу, насколько позволяла деревенская улица.

Кусты справа шевельнулись, из них выскочила лиса и устремилась наперерез УАЗу. Я рефлекторно нажал на гудок. Зверь поднял морду на звук, явив мне вполне человеческое лицо. В этот момент переднее колесо попало на кочку, свет фар прыгнул следом, унесясь в небо. Я резко остановился, всматриваясь во тьму слева от машины.

Не дождавшись никакого движения, я списал всё на усталость, преодолел оставшиеся двадцать метров до гаража, загнал «козла», запер ржавые скрипучие ворота и вошёл в избу, щёлкнув выключателем.

Тусклые лампочки осветили прихожую и большую светлицу.

Разувшись, я прошёл к настенному рукомойнику. Эх, сейчас бы в душ… Но в деревне это весьма долгое мероприятие, и, безусловно, в этом существенный минус.

Зачерпнув в соседнем бидоне кружкой колодезную воду, утолил жажду. Добравшись до кровати, рухнул в мягкое, забыв погасить свет.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Я проснулся от сильного грохота – будто кто с разбега всаживал шпалой в дверь.

– Кирюха, вставай, а ну! Тутоть електрики приехали! – узнал голос Кузьмича, местного завхоза. Или как назвать? Есть в деревне завхоз? В юности он служил моряком, но после ранения был комиссован, да вот всю жизнь тут и просидел кем-то вроде завхоза.

– Иду, иду, – пробурчал я себе под нос, быстро одеваясь на ходу. Бросил взгляд на часы: «8:22». Вывалившись из дома, чуть не сбил мужика. – Здарова, Кузьмич! Спасибо, что разбудил. Вчера от них в ночи приехал, спал.

– Давай-давай, – он засмущался непрошенных объятий, мягко подталкивая меня в поясницу в направлении другого конца деревни.

Миновав все десять домов, из которых и состояла деревня, я оказался возле ГАЗели, в которой вальяжно сидели двое электромонтажников – молодой и старый. Оба молча курили, недобро глядя на меня.

– Доброе утро, – сказал я, – Вы из райцентра? Не ждал вас так рано. Хорошо, что Кузьмич разбудил.

– Из райцентра, из него, – мрачно сказал старший. Они переглянулись и покинули кабину, громко хлопнув дверцами. – Показывай, что за проблемка.

– Да что показывать? Вот, фонари не горят, – я указал на столб с плафоном.

– Ага. Алёшка, айда, – он махнул младшему, они закурили и направились к следующему столбу.

Никто из местных нос на улицу не казал, но я видел, как покачнулась занавеска у бабы Клары.

– Вот же хренотень, тудыть-растудыть её в качель! – услышал я экспертное мнение младшего специалиста Алёшки.

– Ага, – кивнул старший и указал на моток проводов, свисающих из-под фонаря, – смотри, какая там бодяга!

Алёшка щелчком выбросил окурок в кусты, смачно харкнув вслед.

– Степаныч, чо ж делать-то? У нас с собой только пассатижи да изолента…

– Вот-вот, – старший докурил, произвёл тот же ритуал с окурком, и добавил: – ядрёны пассатижи и кусок малярки. Айда ещё глянем.

Мы прошли вдоль всей улочки, насчитав ровно десять столбов с негорящими фонарями.

– Алёшка, запиши количество. Посчитаем погоны, клеммы и прочую шелуху. Все десять чинирить? – Степаныч недобро посмотрел на меня.

– Д-да, – удивлённо-смущённо ответил я.

– Ага. И то хлеб, больше заплотют. Айда трансформатор глянем. – он махнул рукой и мы направились обратно, к ГАЗели.

Закурив по очередной сигарете, мастера открыли дверцу трансформаторной будки и погрузились в созерцание и тишину. Я даже слышал, как трещит бумага, когда они затягивались, выпуская вонючие и плотные клубы дыма. Что они курят? Самосад?

– Понятно всё, – резко сказал Степаныч, смачно харкая слева от будки. Окурок полетел следом. Он достал из нагрудного кармана комбинезона сложенный пополам лист А4, раскрыл, и повернулся ко мне, читая: – Кирилл Евгеньевич, по Вашей заявке мы провели обследование и сделали профессиональные выводы. Необходимые материалы будут закуплены и направлены к месту проведения работ, то есть, сюда. Необходимые работы будут выполнены.

– Всё, обед, – просто сказал Алёшка, когда старший дочитал и убрал бумагу обратно.

– Как «обед»? – я машинально похлопал себя по карману, чтобы достать смартфон, но обнаружил, что стою в семейных трусах, калошах и футболке.

– Сейчас десять часов. Пока мы погрузимся, пока доедем, пока разгрузимся, пока то да сё, – Степаныч натурально загибал пальцы, – Там и Наденька нам борща нальёт.

– Там? – тупо переспросил я.

– В столовке, – пояснил младший сотрудник.

Они молнией оказались в кабине, ГАЗель взревела глушителем, и они умчались, оставив вонючий выхлоп и пылевую завесу.

– «Погрузились», – усмехнулся я.

– Ну, шо, Евгенич, помочь те? – спросил из-за плеча неожиданно появившийся Кузьмич.

– Не откажусь, пожалуй, – кивнул я, – Ещё пол-«буханки» забито вещами.

– Да, шмотья у тя до пупа, – усмехнулся мужик и мы направились к моей избе.

– Кузьмич, шо сказали монтёры? – окликнула баба Клара, едва виднеясь из-за невысокого штакетника.

– Казали, шо обедоть пора.

Старушка залилась каркающим смехом, и ушла в дом.

Мы с Кузьмичём таскали коробки из гаража, где стоял мой второй УАЗ. Ну, люблю я эти машины – и «козла», и «буханку». Душу в них вложил. Ну, и круглую сумму тоже.

Притомившись, мужик сел на завалинку, закурил «козью ножку» – согнутую посередине папиросу из газеты. Он тоже курил самосад, и запах мне сильно не нравился. Я ушёл в гараж, дабы осмотреться.

В калитку постучали.

– О! Ленка пришла! – услышал я бодрый скрип Кузьмича.

– Кирилл? Здравствуйте! Я, как обещала, плюшек напекла. Жду Вас на обед, – под конец фразы я подошёл к забору, поздоровался.

– Кузьмич, на сегодня всё. Спасибо тебе за помощь, – я пожал мужику руку и обнял другой. Он смутился и спешно ретировался. Я обернулся к Елене: – Идём обедать.

Миновав следом за юной соседкой пару домов, я уж было вознамерился зайти на её двор, как мне померещилось, будто на крыше следующего дома кто-то распластался и смотрит на меня. Там жила ещё одна молодая женщина по имени Марыся, она-то мне и показалась. Я посмотрел наверх, но никого не обнаружил.

Решительно зашёл в дом с плюшками и самоваром.

Первое, что я услышал, был детский плач, который тут же стих. Я осмотрелся, не нашёл никаких детей и ничего такого, прошёл в кухню.

– Так, хозяйка, сразу предупреждаю: сейчас явятся электрики из райцентра – я сразу к ним. Так что прошу угощать меня пошустрее, – я уселся за стол и разомлел, заулыбался.

Елена улыбнулась, ставя две кружки возле самовара. Её улыбка показалась мне странной, будто ей было больно или неловко за что-то. И в глазах была неизмеримая тоска, которая вскользь задела и меня.

– Я у вас тут новенький, – продолжил я, стряхивая наваждение, – расскажи о себе. Как ты тут одна живёшь? Или ждёшь родителей? На вид тебе лет двадцать.

– Ишь ты! – хихикнула хозяйка. – Двадцать и двадцать! Нельзя, что ли, одной жить? Нужно с кем-то? Нормально живу. Будто мне много надо. Иль ты про жениха выведывашь?

– Да куда уж мне, – пришла моя пора криво ухмыляться. – Сорок лет уж сравнялось.

– А чего это ты к нам жить переехал? Ты ж городской, насколько я вижу. Весь такой гладкий, холёный, две машины.

– Это верно – родился и рос чуть ли не в самом центре города. А машины не то, чтобы достаток, но верные рабочие лошадки. Я в прошлой жизни был айтишником-монтажником, иной раз приходилось сгонять на склад за бобинами кабелей и прочего.

– В прошлой жизни? – резко обернулась она.

– Ну, да, – улыбнулся я, глядя в её васильковые глаза, полные щемящей тоски, что хоть вой.

– Ты умер?

– Нет, что ты! – Никак не мог понять, она шутит или нет? – Это такая фигура речи.

Елена тут же утратила ко мне интерес и ушла за вареньем для плюшек и чая.

Сделав первый глоток, я закрыл глаза и прислушался к ощущениям – горячий чай с мёдом растекался по телу, запах цветов за окном обволакивал и баюкал, аромат варенья и свежей выпечки погружал в уют.

– Вкусно, – медленно проговорил я. В ответ не услышал ничего. Вдруг тишина стала гнетущей, запахи поблёкли, сквозь опущенные веки я увидел приблизившуюся тень. Инстинктивно открыв глаза, оторопел: Елена была на кухне, передо мной никого, из окна пахло цветами, а вокруг вареньем и булками. Было светло и ясно. И спокойно. Что за тень? Что за нервы?

Вдруг из дальнего пустого угла светлицы раздалось детское гуление. Я инстинктивно повернулся – никого и ничего. Послышалось.

Однако Елена будто тоже услышала – она дёрнулась, развернулась. Наткнувшись на мой вопросительный взгляд, вернулась к своим делам.

Допил чай почти залпом и доел плюшку.

– Лена, – смущённо и сдавленно сказал в спину девушке, всё ещё стоявшей на кухне. – Я пойду, у меня дела.

– Ага, – гулко и безучастно ответила она.

Я выскользнул из-за стола, оставив пустую чашку и крошки на скатерти.

Дыхание затруднилось, сердце колотилось в горле, руки онемели, ноги дрожали, живот резало и сводило.

Оказавшись на улице, я задрал лицо к небу, чтобы надышаться.

И вновь краем глаза увидел лежащую фигуру на крыше Марыси. Будто кто-то следил за мной. Посмотрев прям на фигуру, я не увидел ничего. Отведя глаза обратно, вновь уловил что-то. Но не мог понять, это Марыся или кто-то ещё – под таким углом зрение работает очень плохо.

Закрыв глаза и опустив голову на грудь, я начал считать вдохи и выдохи. После тридцати открыл глаза и пошёл к себе.

Окончательно убедившись, что свежий воздух, труд в виде таскания вещей и три дня отсутствия душа, влияют на разум, я занялся вопросом мытья.

Натаскал воды в бадью, накачал рычагом из неё в бак над душем, разделся, открыл краник и огласил окрестности бодрым воплем радости – вода была ледяная. Растираясь мочалкой, чтобы как-то согреться, я помылся. К сожалению, на моём участке бани не было. Надо будет узнать, есть ли у кого в деревне эта избушка блаженства.

Спать я завалился ещё до заката.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

– Кирюха, вставай, а ну! Електрики приехали! – Кузьмич вновь колошматил в мою дверь пудовыми кулачищами.

Отметив про себя то же самое время, что и вчера – 8:22 – я обулся в галоши и вышел из дома. Но вместо соседа-мужика, я встретил недоброе лицо старшего монтёра Степаныча. Он искоса смотрел на меня, кривя верхнюю губу.

– Доброе утро! – выдавил я.

– Ага, доброе, – он будто оттаял, – мы тутоть привезли всё необходимое. Куды можно сложить?

– Да ко мне в гараж. Идёмте, – я провёл обоих электриков к деревянному строению, отпёр широкую воротину, и сделал приглашающий жест.

– Хорошие машины! – не сдержался Алёшка, держа в охапке три плафона.

– На ходу? – Степаныч посмотрел на меня, бросив бобину толстого кабеля за «буханку».

– Будто только вчера с завода сошли, – улыбнулся я.

– Хорошо, когда есть деньги, – прокомментировал он и ушёл за остальными плафонами.

Мужики совершили около пяти ходок, таская бобины и плафоны, а также ящики с расходниками.

– Вот и всё. Мы в обратку поедем, – Степаныч отёр лоб грязной ладонью, – Вчерась чуть без обеда не остались.

Мне оставалось лишь попрощаться с ними, заперев ворота и калитку.

Я вернулся в избу и принялся готовить завтрак.

Едва зашкварчали яйца на сковороде, я заметил краем глаза, как за окном мелькнула тень. Посмотрев внимательнее, я усмехнулся и распахнул окно настежь:

– Заходите, гости дорогие!

На меня ошалело смотрели две пары глаз шестилетних внуков бабы Клары. Они являлись близнецами, поэтому отличать их я даже не пытался:

– Вовка, Сашка, прошу в дом! Хватит шастать под окнами.

Парни заулыбались, переглянулись и вломились ко мне прямо через оконный проём, едва не снеся с подоконника горшок с алоэ.

– Ну, вы даёте. А дверь на что?

Они тоскливо посмотрели на меня и опустили глаза в пол.

– Ладно, ладно! Насупились… Есть будете?

– А что? – наконец спросил один из них. Вовка или Сашка?

– Есть чай с мёдом, баранки, творог, яичница. Ну, и по мелочи – помидоры, яблоки всякие.

– Чай! – гаркнул второй. Сашка или Вовка?

– И мне, – чуть тише брата сказал первый.

– Поели, получается. Тоже хорошо. Чай сейчас будет. – Я отошёл за кружками и заваркой.

Управившись с яичницей, я запил её чаем, отвалился на спинку кухонной лавки:

– Рассказывайте, зачем пожаловали?

– Баба Клара сказала, что ты обещался взять нас на рыбалку, – сказал один.

– Да, – подтвердил второй.

– Ах, это? Да без проблем! У вас удочки есть? А то у меня только две.

– Была какая-то! – крикнул Вовка, и убежал. Или это был Сашка?

Нацепив походные штаны с большими карманами, махнув оставшемуся пацану следовать за мной, я направился в гараж, на ходу хватая батон хлеба.

Выдав ему две телескопические удочки, и прихватив коробку с крючками и грузилами, сунул в карман две катушки лески. Распихав по карманам маленькие кусачки, плоскогубцы и перочинный нож, я взял ведро и сапёрную лопатку.

– За червями! – скомандовал я и покинул гараж.

Раскопав возле забора ямку, мы с Вовкой-Сашкой наполнили литровую стеклянную банку розовыми извивающимися жителями грунта примерно на треть, и направились за Сашкой-Вовкой.

А тот уже бежал к нам навстречу с длинной бамбуковой удочкой наперевес. Я аж прослезился от ностальгии по своему далёкому детству, когда с отцом и дядькой на рассвете ездил в мотоциклетной люльке на рыбалку с такой же приспособой.

Нырнув в высокий кустарник между моим и соседским забором, я оказался на тропе, ведущей к реке. Мальчишки спешили следом. Вскоре мы вышли на широчайшее поле пшеницы, миновав которое, пробежали сквозь посадки, усыпанные подберёзовиками и белыми. Не взяв ни единого гриба, мы спустились к слепящей сморщенной глади воды.

Река была средняя – не широкая, но и не узкий ручей. Мостков не было, и мы расположились на берегу. Я раздвинул свои удилища, убедился в целости снастей, предложил Вовке и Сашке выбирать. Один взял мою, второй остался верен бамбуку.

Объяснив им, что делать с наживкой, я принялся крошить хлеб в воду, прикармливая рыбу. Пацаны приобщились, и мы быстренько потратили половину батона.

Отойдя друг от друга на десяток шагов и закинув удочки, мы принялись напряжённо следить за поплавками – как за своим, так и за соседскими.

Первая поклёвка случилась на бамбуковой удочке. Сашка (Вовка?) так обрадовался, что заорал и вытащил её из воды. Естественно, пустую. Растерянно уставился на меня.

– Ты слишком рано и резко выдернул удочку, – мягко проговорил я. – Первые дёрганья – это всего лишь знакомство рыбы с наживкой. Подожди пару-тройку раз, а лучше, когда поплавок уйдёт под воду. Вот тогда и тяни. Только не резко, а плавно, но уверенно. В общем, пробуй…

Объясняя пацану азы рыбалки, я едва не упустил свой первый улов в виде плотвы размером с ладонь.

Солнце нещадно палило, рыба ленилась и не хотела ловиться. Да, не самое удачное время мы выбрали.

– Сашка, Вовка, слушайте: давайте запланируем рыбалку на какое-нибудь утро. Самый клёв на рассвете – рыба только-только проснулась и дико хочет есть.

Парни уныло посмотрели в ведро с тремя рыбёшками – результат моей деятельности.

– Не расстраивайтесь, ещё научитесь! – я попытался их подбодрить, оборачиваясь к улову. – А сейчас предлагаю идти обедать…

Слова застряли в горле. Два брата стояли над ведром, оскалив пасти, обнажив острые клыки. Глаза их горели жёлтым огнём, черты лиц больше походили на собачьи. Мне даже послышалось глухое рычание.

Я неловко шевельнулся, пытаясь замереть, под моей ногой хрустнула ветка, и картинка изменилась: парни сматывали удочки – Вовка собирал мой телескоп, а Сашка крепил конец лески на бамбуковой. Или наоборот.

– Идём? – спросил один из них.

Я судорожно кивнул, быстро собрал удочку, подхватил ведро с тремя плотвичками, и мы отправились обратно в деревню.

Я шёл за ними, подозрительно осматривая их фигуры в поисках собачьих черт. Так ничего и не найдя, оказался на деревенской улице. Даже не заметил ни пути, ни кустов.

– Держите, – я отдал им ведро с уловом, – пусть баба Клара что-нибудь из них приготовит.

Ребята заулыбались, вернули мне мою удочку, взяли ведро и ушли к себе. Я медленно добрёл до гаража, убрал снасти, и направился обедать. Хотя, время уже подходило к ужину.

Едва осилив нехитрую тарелку варёной картошки, я забылся тяжёлым сном прямо здесь, за кухонным столом, повалившись на лавку.

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Разбудил меня, уже ставший привычным, грохот в дверь избы.

– Кирилл, вставай! Монтёры прибыли! – Кузьмич нёс благую весть.

Время на часах было тем же. Я направился к электрикам, отчаянно зевая.

– Доброе утро! – приветствовал я мастеров, вальяжно куривших в кабине своего грузовичка, открыв двери нараспашку для проветривания.

– И Вам, – не совсем приветливо ответил Степаныч.

– Драсти, – цыкнул Алёшка.

– Ну, что, сегодня первый день ремонта? Наконец-то! – потёр я руки. – Могу я вам быть чем-то полезен?

– Не, мы сами, – старший загасил окурок о подошву своего сапога, после чего вылез из машины. – Алёшка, тягай лесенку.

Младший сотрудник выбрался из кабины, вразвалку дошёл до кузовных ворот, неспешно их открыл – сперва одну створку, затем вторую, – забрался внутрь, чем-то погремел, матюгнулся.

Вдруг из темноты кузова выехала железная лестница. Алёшка выпрыгнул наружу, вытянул её до конца. Устроив стремянку себе на спину, он пошёл у ближайшему фонарному столбу.

– Не, Алёшка, не дотянется никак! – Степаныч упёр руки в бока и смотрел вверх.

– Я всё же слажу, – сказал помощник. Он дотащил лестницу, выдвинул вверх, облокотил на столб и пулей взлетел по ступенькам. Обхватив фонарь левой рукой, он попытался правой достать до плафона.

– Ну, ты чо, там ышо целый дециметр! А то полтора! Слазь, надо искать другую лестницу. Ждитя нас завтра, – в конце своей речи старший электрик повернулся-таки ко мне и слегка склонил голову вбок, внимательно изучая моё лицо.

– Как «завтра»? – я оторопел, – Вы уже третий день тут околачиваетесь, а ремонт даже не начат.

– Как это «не начат»? – возмутился Степаныч, будто только и ждал возможности по-собачиться, – мы туды-сюды, как челноки какие, катаемся, струмент возим да расходники. Со стремянкой вот ошибочка вышла, а до того всё честь по чести было, чин чинарём! Алёшка, айда!

Они резво сложили лестницу пополам, закинули её в кузов ГАЗели, сели в кабину, хлопнув дверьми, и умчались, оставив меня в клубах выхлопных газов и дорожной пыли.

– Шебутные какие, – голос Кузьмича за спиной прозвучал резко и неожиданно, я вздрогнул.

– Ты откуда тут? – только и спросил я.

– Шёл к Марыське, да решил узнать, что у вас. А они уехали.

– Уехали, – глупо повторил я. И разозлился: – Хоть сам делай, тьфу!

– Не бузи, Евгенич. Пойдём, посидим. Сегодня праздник – день ВМФ, а я моряк. Уважь старика.

Через пару минут мы сидели за берёзовым столом в просторной кухне избы Кузьмича. Он стоя разлил самогон по железным эмалированным кружкам со значком Олимпиады’80, поднял и сказал:

– За тех, кто в море! – и махом выпил.

Я обратил внимание, что он не «чокнулся» со мной – значит, пьём за упокой. Ок, без проблем. Встал, повторил за ним:

– За тех, кто в море! – и выпил.

И закашлялся, так как дыхание сбилось напрочь – ни вдохнуть, ни выдохнуть я не мог. Лишь сипел, кряхтел да кашлял. В мой нос упёрся мягкий душистый кусок чёрного хлеба с районного завода. Я продышался и увидел заботливо протянутый Кузьмичём солёный огурец. Закусил, стало легче дышать.

– Садись, ешь! – строго скомандовал он, указывая на котелок варёной картошки, нарезанный шмат ледяного сала да две тарелки с солёными огурцами, помидорами и грибами. Отдельно стояла кринка со сметаной.

Я набросился на еду, что были встречено Кузьмичём весьма положительно – он закрякал, закряхтел да рассыпался в подбадривающих речах:

– Давай, Кирилл Евгенич, хрумкай, да шоб за ушами трещало! Вот-вот, сальца кусни! Пра-а-а-ально! Вер-р-рно! А что ж ты помидоры обошёл вниманием? Шкурку сымай, да в рот пихай!

Он разлил по второй.

– Кузьмич, мне много, – взмолился я.

– А ты всё сразу-то не пей, ей-богу. Ну, за ветер в парусах! – он протянул свою кружку в мою сторону, мы «чокнулись». Мужик вновь опрокинул всю жидкость в рот, я же постарался глотком отмерить треть. В этот раз пошло легче, так как я сразу занюхал, а потом и закусил.

– Расскажи, Кирилл, чего это такой молодой и здоровый парень, как ты, вдруг приехал жить в нашу глушь? Смотрю на тебя уже неделю, и диву даюсь.

– Так просто всё и не расскажешь… – завилял я.

– А мы никуда не торопимся, вроде как. Начинай помаленьку-потихоньку, да и сам не заметишь, как всё и поведаешь, – Кузьмич отрезал и передал мне на ноже очередной кусок сала.

– Ну, можно попробовать. Начинал я свою взрослую жизнь с курьерства. Это когда тебе дают что-то, что нужно передать.

– Типа почтальона?

– Ага. При этом я ещё учился. В ПТУ, на слесаря-краснодеревщика. Потом была армия.