Я тебя не предавал

– Что-то не так? – Мирон вопросительно изгибает бровь.

– Все так. Ему нужен постельный режим и перевязки, – быстро пишу на листочке назначения, а руки предательски дрожат. – Вот. И врачу пусть покажется…

Хочется как можно скорее остаться одной и восстановить внутреннее равновесие. Я слишком близка к опасному краю. Боюсь сорваться и разрушить с таким трудом выстроенную жизнь.

– Как я могу вас отблагодарить? – Мирон перехватывает мою руку и заглядывает в глаза. Его ладонь неожиданно горячая, а мне так холодно. Но это тепло не способно меня согреть.

– Любое желание, – хрипло уточняет он

Заманчиво. Но я не торгую чужой жизнью.

– Просто забудь, что видел меня, – осторожно высвобождаюсь из его захвата. – Так будет лучше для всех.

– Уверена?

– Да.

– Договорились.

Мирон скупо улыбается. По всему понятно, что делает он это нечасто. Выдавливаю из себя ответную улыбку и открываю дверь. Он выходит первым и делает знак своим ребятам. Павла забирают на каталке и куда-то отвозят. Я не вижу. И не хочу ничего знать. Меня колотит так, что зубы стучат. Скорее уехать. Забыть обо всем. И жить дальше.

– Ирина Алихановна, с вами все в порядке? – Людочка подбегает ко мне и заботливо обнимает за плечи.

– Все хорошо, – на автомате отвечаю и хватаюсь за ручку на двери, чтобы не упасть.

Петр Ильич подхватывает меня под руку и помогает сесть в салон.

– Накапай ей, – рычит на фельдшера.

– Ничего не надо, – качаю головой и часто дышу. Чувствую, как волнами накатывает истерика. – Поехали отсюда скорее.

Он не спорит. Захлопывает дверь и садится за руль. Включает мигалки и трогается с места. Отворачиваюсь к окну, стискиваю зубы и пытаюсь перетерпеть. Это же несложно. Жила же я как-то шестнадцать лет. И сейчас смогу. Начинает мутить, а к горлу подкатывает тошнота.

– Останови, – прошу я.

Машина встает колом. Выскакиваю на улицу, едва успеваю отойти на пару шагов, как выворачиваю желудок наизнанку. Нервяк все же настиг. Меня трясет, и слезы нескончаемым потоком текут из глаз. Больно. В груди давит так, что каждый частый вдох раздирает горло. Всеми силами стараюсь успокоиться, взять себя в руки, но не получается.

Ничего не прошло и не забылось. Такое вообще невозможно забыть. Перед глазами картинка из прошлого. Я в свадебном платье… Безразлично смотрю в пустоту… И только горячие капли срываются с запястья на подол. Белая юбка окрашивается в красный, но мне все равно. Я не хочу жить. Без него не хочу.

Вздрагиваю всем телом и прикрываю глаза, загоняя воспоминания поглубже. По инерции трогаю шрам на запястье и стискиваю зубы. Давно не болит, но напоминает о минутной слабости, которая могла стоить очень дорого. Я смогла выжить и стать сильнее. Прошлое меня не сломает.

– Ирина Алихановна, – зовет Людочка. – Вы как? У нас новый вызов.

Жизнь продолжается. Наконец, беру себя в руки.

– Нормально. – Голос звучит ровно и безэмоционально. – Поехали.

Сажусь рядом с водителем.

– Уверена? – хмуро смотрит он на меня.

Переживает и заботится. И я очень благодарна ему за это.

– Да. Я в порядке.

Глава 5

Ворон

В сознание врываются звуки. Определить их природу пока не получается. Они просто есть где-то в пространстве. Глаза слиплись, не открываются. Так хреново мне не было даже с похмелья. Вдыхаю. Больно. Зато веки разлепляются, но толку мало. Перед глазами неприятная мутная пленка, а то, на чем я лежу, начинает раскачиваться.

Жесть какая…

Никак мысли в кучу не соберу.

– Очнулся, – знакомый выдох облегчения.

Медленно поворачиваю голову на звук. Крупный силуэт, явно мужской, становится четче. А я видел другой… Голове слишком не нравится думать, она сопротивляется, мозгом выдавая сигналы для усиления боли в теле.

Кайф, кончу сейчас!

Даже стон получается эротически-хриплый.

– Щас обезбол дам, потерпи.

– Мир-ный, – отыскав в себе силы, узнаю друга из другой стихии – боевой. Мы с ним шестнадцать лет назад прошли через адскую мясорубку, сбились со счета, кто кому сколько жизней должен теперь. Сошлись на ничьей.

– Я, Ворон, – подтверждает он.

Повернув голову, смотрю, как он ловко шприцом вводит лекарство прямо в пакет с другим. Или что там такое?

– Рассказывай, – хриплю я. – И… воды дай.

Все, силы опять заканчиваются. Мирон подносит к моим губам стакан с пластиковой трубочкой.

– Пару глотков.

«Да, мамочка», – хочется съязвить, но я пью. Вода кажется слишком холодной, противной, сладкой, так что больше пары глотков в меня и не влезает.

– В общем, одна пуля по касательной, – отчитывается Мирон, – вторая в тебя вошла, но повезло, что печень не задета. Вынули, зашили, крови в тебя влили. Обезбол действует?

– Да. Кто шил? Где? – Сейчас мы у меня в квартире, у Мирного есть ключ на экстренный случай.

– Да баба какая-то. Мне не до знакомства было, знаешь ли! В скорой оперировали, я в больницу не пустил. Все по инструкции. Ну и по-человечески, – усмехается он. – Не хотелось бы тебя потом из морга забирать.

– Трупов боишься? – нахожу силы для усмешки.

– Раз язвишь, значит, легче, – лыбится Мирон.

– Она же будет молчать? – спрашиваю уже серьезно. Хорошо под обезболивающим. В голове прояснилось и даже почти не качает уже.

Прошу еще воды. Трубочка неприятно царапает пересохшие губы, а жидкость все еще холодная и противная. Организм искажает вкусы и восприятие температур. Благо, это скоро пройдет. Проходили.

– Само собой. Ты много не говори пока. Нельзя тебе. И старайся особо не двигаться, порвешься, я так аккуратно, как она, не зашью.

– Мирный, стой, – зову, пока он не свалил с моим стаканом куда-то.

– М? – притормаживает.

– Капельницу кто ставил?

– Я. Врач расписала все, а втыкать иголки в тебя даже приятно, – снова ржет и уходит.

А я закрываю глаза, стараясь детально вспомнить вчерашний вечер. Это была засада. И, вероятно, тендером просто прикрывались. Конкуренты так бабки решили отбить? Потом с ними разберусь. Это не страшный враг. А вот те, кто в меня стрелял…

Мирный возвращается, ставит рядом со мной стакан и уходит в кресло. Там телек работает, я теперь легко его идентифицирую.

Отключаюсь от него и выстраиваю картинку дальше. Боль от первой пули была сильнее. Фантомная отдается в боку и тут же отпускает. Значит, она была той самой, что чуть не унесла меня на тот свет. Вторую я вообще не ощущаю.

– Мирный, вторая пуля куда вошла? – уточняю у друга.

– По касательной.

– Ты забрал?

– Ту, что из тебя вытащили? Да, забрал. Отдам потом.

– Хорошо.

Потом сам на нее посмотрю.

Снова напрягаю память, но дальше все плывет. Я помню боль, голоса, запах лекарств и еще один, очень знакомый.

– С-сх-х-х, – втягиваю воздух через сжатые зубы.

– Паш? – подрывается Мирон.

– Нормально все, не мешай, – прошу его.

Тонкий аромат цветочного масла, темные волосы, болотные глаза, голос… Ира.

Это может быть она?

Блядь, это была бы самая жесткая насмешка надо мной. Я слишком долго ее любил и ненавидел, чтобы мы встретились вот так! Но она сделала выбор. И даже не соизволила сообщить мне об этом лично. Что это была за игра в любовь тогда, я так и не понял. Так не понравился наш первый секс? С ним понравилось больше?!

– М-м-м… – От вспыхнувшей злости все тело напрягается и взрывается болью.

– Ворон, ты че! – подскакивает Мирный.

Часто дышу, приложив ладонь к плотной повязке.

– Обезбол нельзя больше, – говорит друг. – Сильный очень.

– Переживу, – сдавленно сиплю я, пытаясь просто пережить приступ и начать снова дышать.

С этой зеленоглазой ведьмой было так же хорошо, как сейчас больно.

Выдыхаю, делаю несколько глотков воды.

– Мирный, как выглядела баба, которая меня шила? – сморгнув пелену перед глазами, смотрю на друга.

– Да я помню, что ли? – отмазывается он.

– Мирный! – рявкаю громче и снова морщусь от боли.

– Светленькая, не толстая, просто крупная. Обычная врачиха. Лет сорока, наверное. Говорю ж, не разглядывал.

– Спасибо, что спас и прикрыл, – перевожу тему.

– Забей, – хлопает меня по ноге и снова сваливает в кресло, поближе к телеку.

А я бешусь от того, что пока даже пошевелиться нормально не могу. Это старая холостяцкая привычка, всю жизнь один, если не считать одной сказочной осени, которая, теперь кажется, и не про меня, а про какого-то другого Ворона, у которого за броней было обнаружено сердце. Нашли, выдрали с корнем. Я стал злее, циничнее, жестче. И рассчитывать привык за столько лет только на себя, поэтому беспомощность злит до нового приступа боли в ране. Но больше меня злят воспоминания. Навязчивый цветочный запах так и стоит в носу. Надо чем-то перебить.

– Мирный, дай сигарету, – прошу я.

– Нельзя тебе, – откликается друг.

– Сам возьму… – сиплю, пытаясь приподняться на локтях.

– Блядь, Ворон! Лежи! – Он подрывается, давит мне на плечи, прижимая к дивану.

– Сигарету, – напоминаю ему.

Уходит на кухню, возвращается с прикуренной сигаретой, вставляет мне в губы и садится рядом. Делаю затяжку. Горький дым адски дерет горло и забивает легкие, в которые и так кислород сейчас поступает через раз. Все тело начинает покалывать, оно становится ватным, а голова кружится до черных точек перед глазами.

Мирон забирает у меня изо рта сигарету, скидывает с нее пепел и возвращает мне. Снова глубоко затягиваюсь. Тошнит люто. Мозг отвлекается на массу неприятных сигналов от организма, и все фантомы развеиваются.

Так-то лучше.

Глава 6

Ирина

Завтрак почти готов. Смотрю на яичницу и чувствую, как тошнота подкатывает к горлу. Уже не в первый раз. Этого еще не хватало. Зависаю на пару мгновений, пытаясь вспомнить, какой сегодня день цикла, но бесполезно. Надо будет проверить.

Накрываю сковороду крышкой и смотрю на часы. Если Егор не поторопится, непременно опоздает. Десятый класс – это уже не шутки. Только хочу окрикнуть, как сын появляется в кухне. Мажет по мне хмурым взглядом и плюхается на табурет. Что еще случилось?

– Доброе утро, – взъерошиваю его влажные после душа волосы и утыкаюсь губами в макушку. Вдыхаю едва ощутимый аромат и улыбаюсь. Совсем взрослым стал мой любимый мальчик. Нежность заполняет до краев, как и всегда при общении с сыном.

– Доброе, – буркает Егор, всем своим видом демонстрируя нежелание общаться.

Ставлю перед ним тарелку с яичницей и кофе с молоком.

– Что с настроением?

– Нормально все, – огрызается, как волчонок, и прячет глаза. Но я слишком хорошо его знаю, чтобы так просто сдаться.

– Я же вижу, – укоризненно тяну.

Между нами очень честные и доверительные отношения. И я дорожу ими. Всегда стараюсь выслушивать сына и вдумчиво помогать. Жаль только, не всегда есть на это силы. Да и в последнее время мы немного отдалились, и мне это совсем не нравится.

Все понимаю, мальчик взрослеет и пытается найти свое место в жизни. Но я панически боюсь, чтобы Егор не попал в дурную компанию и не стал таким, как его отец.

– Вы с отцом вчера опять ругались. – Егор тяжело дышит и сжимает кулаки.

Слышал… А я столько раз просила Асада не начинать разборок при сыне. Все сложнее внушать ему уважение к отцу. Особенно после того как тот унижает мать. В юношеских мозгах это табу. И я не имею права форматировать под норму. Мой сын не будет ублюдком. Никогда.

– Не бери в голову, – улыбаюсь, пытаясь сгладить углы, хоть в душе клокочет от ярости и обиды. – Все уже нормально.

Ни к чему устраивать бойню. Это моя война, и втягивать в нее сына я не собираюсь. Мал он слишком и слаб. Асад перешибет его одной левой и не поморщится.

– Сколько это все будет продолжаться? – вскидывает на меня яростный взгляд и со звоном откидывает вилку. – Так нельзя!

– Егор, я прошу тебя, не вмешивайся, – строго повышаю голос, жестко формируя границы дозволенного. – Мы сами разберемся.

– Почему ты терпишь все это? Почему не уходишь? – вскакивает на ноги и со злостью смотрит на меня. – Ты же не любишь его.

Меня дергает от внешнего сходства, но я не подаю вида. Надо как-то успокоить сына, но у меня нет сил. Я не знаю, что еще придумать. Как объяснить все так, чтобы он понял. Невозможно. Это только мой выбор. Мое решение. И ответственность тоже только моя.

– Ты еще слишком молод, чтобы понять, – пытаюсь обнять, но Егор грубо отталкивает меня.

– Конечно, – выплевывает гневно и выходит из кухни.

– Егор, подожди, – спешу за ним, но не успеваю.

Хлопает дверь. Ушел. Ну вот, и не позавтракал… Ох уж эти подростки. Переживаю жутко, но не могу с ним справиться. Егор становится слишком своенравным, и достучаться до него не получается.

А Асад слишком жесток и требователен. Не хочет замечать, что давно перестал быть авторитетом для сына, и генерирует только тиранию и агрессию. Когда-нибудь Егор сорвется. Я не могу вечно его сдерживать. Он просто меня уже не слушает. Даже не представляю, какими будут последствия.

Качаю головой и возвращаюсь на кухню. Есть еще время, чтобы попить кофе. Сегодня смен нет, но есть подработка. Массаж на дому и реабилитация после травм. Не слишком прибыльно, но все же помогает оставаться на плаву.

– Че вы орете с самого утра? – Муж появляется в кухне в одних семейных трусах и ритмично почесывает яйца. Видок еще тот, не вызывает ничего, кроме брезгливости. Но я даже не морщусь.

– Завтракать будешь? – сухо интересуюсь и отворачиваюсь к плите.

– Что у нас на завтрак?

Влажные губы втыкаются в шею, вызывая нервную дрожь по коже. Воспоминания вчерашней ночи слишком остры и неприятны. Тело невольно напрягается и деревенеет. Внутренне содрогаюсь, но силой воли заставляю себя не поддаться эмоциям. Он только этого и ждет. Но не дождется. Я не доставлю ему такого удовольствия.

– Яичница с помидорами.

– Буду.

Асад целует в плечо и уходит в туалет. А я немного выдыхаю. Вчера он был груб, впрочем, как и всегда. Я давно привыкла. Научилась терпеть и отключаться, хоть и не всегда получается. Радует лишь то, что наш секс стал гораздо реже, хотя и изощреннее. Все же Асаду необходимо самоутверждаться и напоминать, что я все еще его жена и обязана ему многим. Он методично уничтожает меня как женщину и как личность. Жалкое ничтожество. Так и не понял, что меня давно нет. Есть оболочка, а внутри пустота. Биоробот. Тем лучше для меня.

Подогреваю яичницу, что не стал есть Егор, и наливаю себе кофе. Несколько глотков, и меня немного отпускает. Тошнота притупляется. Все будет хорошо. Переживем и это.

Открываю холодильник. Негусто. Еды почти нет. Надо бы купить, но денег тоже не много. Пишу список того, что надо. Самое основное, буквально по минимуму. Егору еще обувь зимняя нужна. Не вывезу… черт, может, занять? А отдавать чем? Хочется побиться головой о стену. Сколько бы я ни работала, все деньги улетают в трубу бесконечных долгов мужа.

– Это что, все? – пренебрежительно хмыкает Асад, плюхаясь за стол.

– А что ты ждал от яичницы с помидорами? – вопросительно изгибаю бровь.

– А где мясо?

Очень смешно. Я даже не помню, как оно выглядит. Все, что иногда удается купить, стараюсь отдать Егору. И свою порцию тоже. Я обойдусь, а ему надо расти и развиваться.

– Ты его купил?

– Не начинай, – предупреждающе рычит муж. – Ты же прекрасно знаешь, что у меня нет денег.

И в этот момент нормальная баба должна заткнуться. Но почему-то не я. У меня никогда не было выдержки. Не умею засовывать язык в задницу и не провоцировать. Всегда говорю то, что считаю нужным. За это и прилетает постоянно. От мужа в первую очередь.

– Так, может, попробуешь заработать? – с вызовом говорю я. – На стройку, например, всегда нужны рабочие.

– Чтобы я с высшим образованием на стройку пошел? – хмыкает он.

Конечно, это только я могу и на скорой работать, и полы мыть, чтобы заработать лишнюю копейку. А ему корона мешает.

– Ну да, куда тебе…

– Ира, блядь, не нарывайся!

Асад припечатывает ладонь к столу, но я не боюсь. И даже не вздрагиваю. Рефлекс не работает, сломался за столько лет. Все, что он мог мне сделать, уже сделал. Не осталось страха. Я истребила эту эмоцию, как исключительно ненужную.

– А ты меня не пугай, – опираюсь на стол ладонями и подаюсь вперед. – Если бы не сын, давно бы тебя послала.

Но у меня такой брачный договор, что не дернуться. Молодая была, глупая. Связала себя по руками и ногам. Так, что и не продохнуть. Но ничего. Егор скоро станет совершеннолетним и свободным от отца. Тогда и меня ничего не будет держать рядом.

– Может, пора с братом помириться и у него взять? – примирительно начинает Асад. – Он тебе не откажет…

– Не будет этого, – отрезаю решительно и качаю головой.

Нет у меня брата. Его я так и не простила. Рустам периодически появляется, пытается наладить общение, но я не иду на контакт. Предателей не прощают. А он меня предал. Все они. Все их гадкое мужское племя. Ненавижу всех вместе и по одному.

– Мне пора, – смотрю на часы. – Постараюсь вернуться к обеду и что-то приготовить.

– Ты куда? – хмуро косится Асад, ковыряясь вилкой в яичнице.

– На массаж. Есть на сегодня пара клиентов.

Допиваю кофе и выхожу из кухни. Тошнота вновь возвращается, но я игнорирую ее.

– Может, кредит возьмешь? – летит мне в спину.

– А отдавать чем? – вздыхаю я. – Моего заработка не хватает на все.

Закрываю дверь на щеколду, скидываю халат и бесстрастно рассматриваю себя в зеркало. Замечаю несколько новых синих разводов на бедрах и плечах. В памяти вспыхивает физиономия Асада, перекошенная от похоти. Он с упоением трахал меня, совершенно не заботясь о моих ощущениях. Грубо и мерзко. Впрочем, ничего нового. Всегда таким был. Чертов ублюдок! И между ног нещадно саднит. Даже мазь не помогает. А во рту до сих пор стоит горький привкус его спермы. Может, от нее и тошнит? Ненавижу такие моменты. Да и вообще ненавижу секс во всех его проявлениях. Каждый раз как чертова каторга.

Самое страшное, что я знаю, что бывает по-другому. Было. Когда-то в прошлой жизни. Всего одна ночь, полная любви и желания. Давно пора забыть, но глупое тело все помнит и не принимает суровую реальность. Оно до сих пор принадлежит другому мужчине, которому оказалось нужно всего на один раз. Одинокая слеза срывается с ресниц и обжигает щеку фантомной болью.

Все хорошо, просто иногда накатывает. Это мое наказание за запретную любовь. Я принимаю его и не жалуюсь. Даже не жалею ни о чем. В любом случае благодарна за то, что это чувство было в моей жизни. Хоть и недолго.

Глава 7

Ворон

Придерживая ладонью раненый бок, морщусь и ковыляю на кухню за сигаретами и чаем. Пачку можно было бы бросить здесь, но это лишний стимул как можно быстрее расходиться и вернуться к работе. От слабости кружится голова и на лбу выступает испарина. Вытираю пот тыльной стороной ладони, споласкиваю руки, умываюсь прохладной водой, тру колючую щеку. Зарос, значит, на сегодня к целям добавляется еще одна – побриться.

Не помню, когда последний раз столько времени проводил дома. Мне кажется, я скоро свихнусь от безделья, кучи пересмотренных фильмов, простых задач, которые выполняю по телефону или в сети.

Как люди живут в таком медленном темпе?

Ставлю чайник, прикуриваю и открываю окно. Обнаженные плечи обдает холодным осенним воздухом. Сегодня мрачно. Небо сплошняком покрыто свинцовыми тучами, у соседнего дома блестят лужи, и местный рыжий пес жмется к стене, пытаясь спрятаться от непогоды.

Облокотившись на подоконник, затягиваюсь крепким дымом и наблюдаю за собакой. Такой длительный период нахождения дома точно вредит моему душевному равновесию. Никогда не страдал жалостью к себе, сейчас вдруг кольнуло тоской от интересной ассоциации.

Пес этот выглядит очень одиноко. И я вроде как всю жизнь один. Так вышло. За сорок шесть лет… ну ладно, опустим детство, юношеские загоны. Если брать по-настоящему осознанный возраст, то цифра прожитых в одиночестве лет тоже выходит внушительная – двадцать восемь. Из них сколько? Ну месяца полтора я был реально счастлив. Настолько, что вообще перестал считать время.

До сих пор сам себе удивляюсь. Как? Как, мать его, я умудрился влюбиться в тридцатник? Перекрыло же от Ирины наглухо. Юбка эта пыльная, листья в волосах в тот первый день, когда я ее увидел в старом спортивном зале, где тренировал ее старшего брата и других парней. Такая смешная она была, дерзкая. Вариантов, наверное, и не было.

А теперь поганое ощущение, будто сердце на живую вырвали, и там периодически кровоточит все шестнадцать лет. Ничем и никем заштопать так и не получилось…

Пес поднимается, встряхивается и уходит. Вот и я так. Бешусь на секундную слабость, встряхиваюсь, закрываю окно, передернув плечами от холода и тут же сократившись всем телом от приступа боли в ране.

Скрипнув зубами, наливаю себе чай, возвращаюсь в комнату и тащу свой зад к шкафу. На самой верхней полке, куда я заглядываю раз в пятилетку и то, только чтобы протереть пыль, лежит потрепанный конверт без подписей. Беру его, и внутри опять начинается мясорубка. Я же взрослый мальчик, и ножи там давно заточены идеально. Они молотят не только мясо, но и кости.

Нет, надо выбираться нахрен отсюда!

Но конверт все же открываю и, игнорируя письмо, заученное наизусть, переворачиваю его. На ладонь выпадает кольцо. То самое, обручальное. Ира швырнула его в почтовый ящик, вбив еще один гвоздь в крышку гроба наших отношений.

Сжимаю украшение в кулаке. Камень больно впивается в кожу, наверняка, оставляя там вмятину. Всю тупую сентиментальность выжигает напалмом.

Какого хрена ты вернулась в мою голову, Ира?!

Швыряю кольцо обратно в конверт и убираю все на полку. Хлопаю дверцей шкафа. Она слетает с нижней петли и криво повисает на верней. Иду искать отвертку. В прихожей пинаю по ящику с инструментами. Он звякает и ударяется пластиковым бортом о стену. Нахожу все, что нужно. Возвращаюсь в комнату и ремонтирую шкаф, на время абстрагируясь от физической боли.

Мокрый весь, как хрен знает кто, сажусь на диван и залпом выпиваю остывший чай. Дверной замок начинает щелкать. Это Мирный приехал.

Заходит, шурша пакетом. Хмуро смотрит на меня.

– Наконец-то, – все еще киплю я.

– Ты уверен, что сегодня хочешь туда ехать? У нее будут еще смены. Видок у тебя, знаешь ли…

– Мы едем сегодня. – Нет ни единого повода отменять мое решение, а вот чтобы выйти отсюда, поводов нашлось с десяток только за последние тридцать минут.

– Ладно, – сдается Мирный. – Собирайся тогда, погнали, – пожимает плечами. Уходит на кухню, хлопает там дверцей холодильника. – Ты хоть жрал? – орет оттуда.

– Я в процессе, – отвечаю ему и допиваю чай.

Бреюсь, пью таблетки и одеваюсь. Мирный на автомате пытается страховать меня на выходе из подъезда.

– Я уже сам могу передвигаться, – дергаюсь в сторону.

– Ты чего злой-то такой?

– Да не злой я. Нормальный, – выхожу из подъезда.

Снова вижу того самого пса и свистом подзываю к себе. Он настороженно дергает ушами и не спешит подходить. Зову снова. Сомневается, но идет, все время останавливаясь и продолжая меня изучать.

– Иди-иди сюда, не обижу, – говорю ему.

Подходит. Глажу по влажной, грязной шерсти между ушей. Ему нравится, но отвыкший от ласки пес ни на секунду не может расслабиться и просто принять то, что ему сейчас выдают.

– Мирный, пристроить бы надо.

– Ты башкой ударился, пока я тебе за жрачкой гонял? Или это спецэффект от таблеток? – не понимает он.

– К нам на территорию тренировочной базы его отвезем, – принимаю решение.

– Ворон, я его в тачку не посажу. Он грязный! Ты лапы его видишь? – возмущается Мирон.

Пес недовольно рычит и делает пару шагов назад.

– Я тебе химчистку оплачу, – обещаю другу.

– Ай! – взмахивает руками и роняет их обратно, шлепая ладонями по бедрам. – Хер с тобой, командир. Сам его уговаривать будешь или мне на руках отнести? – язвительно интересуется Мирон.

– Не надо на руках. Ты же видишь, он гордый, – улыбаюсь я.

Подхожу к тачке, открываю заднюю пассажирскую и свистом подзываю пса. Мы «договариваемся» с ним еще минут десять, прежде чем он сам забирается в теплый салон и втискивается на пол между сиденьем и передними креслами.

– Вот так вот, – довольно смотрю на усмехающегося Мирона.

Едем на базу через магазин. Берем псу миски, корм и везем его на новое место жительства. Высаживаем на закрытой территории, кормим и едем дальше.

– Нахрен он тебе? – спрашивает Мирный.

– Не знаю, – веду плечами, глядя на серый город через стекло, покрытое моросью дождя. – Пусть будет, у нас там места до жопы.