Наследница Кошмара

Jenny Li

Наследница Кошмара

Пролог

Элисон проснулась от собственного беззвучного крика. Горло свела судорога, а в ушах стоял оглушительный звон – отголосок пронзительной речи из её сна. «Она моя дочь!»

Она села на кровати, обхватив колени дрожащими руками. Комната была погружена в предрассветную тишину, безопасную и до боли знакомую. Но на сетчатке глаз, будто выжженные, всё ещё плясали огни новогодней гирлянды. Синий. Красный. Синий. Красный. Ритмично, как пульс. Это был тот самый сон. В который раз. Он всегда был одинаковым, до мельчайших деталей, как заевшая пластинка.

Она закрыла глаза, и картина всплыла снова, кристально чёткая. Ей снилось, что она – снова маленькая девочка. Встаёт с кровати, привлечённая шумом, крадётся босиком по скрипящей, старой и холодной лестнице вниз. В гостиной мерцает ёлка, отбрасывая на стены сумасшедшие, прыгающие тени. И в центре комнаты – двое женщин, застывших словно на сцене театра. Её мать, Эмма, – красивая женщина невысокого роста с роскошными черными волосами, собранными в опрятный, низкий пучок. Сейчас её лицо искажено страхом и решимостью.

– Уходи, тебе нечего тут делать, я не отдам тебе её! – говорит она, и её голос, обычно такой ласковый, звучит жёстко и испуганно.

А напротив – таинственная незнакомка. Элисон никогда не могла разглядеть её лица во сне, оно всегда оставалось в тени. Но от женщины исходила такая сила ненависти и отчаяния, что становилось холодно.

– Она моя дочь! – кричит незнакомка, и её голос пронзает тишину дома. И тут сцена, как всегда, делала резкий, ужасающий поворот. Незнакомка с рывком бросалась на Эмму. Они падали, и таинственная женщина, оказавшись сверху, впивалась пальцами в горло её матери. Элисон во сне замирала у перил, парализованная ужасом, наблюдая, как её мать борется и задыхается… А потом её взгляд падал на кофейный столик и стоявший на нём новогодний подсвечник в виде звезды. И она видела, как пальцы Эммы, мечущиеся в поисках спасения, нащупывают его холодный металл. Собрав последние силы, мама с отчаянным рывком поднимала тяжёлый подсвечник и со всей яростью ударяла им таинственную незнакомку по голове.

Раздавался тот самый глухой, костяной звук. Тело незнакомки обмякло и безжизненно сползло на пол.

Именно в этот миг Элисон и вырывалась из сна. Она резко открыла глаза, сорвавшись с кровати. Ей нужно было воды. Нужно было вдохнуть настоящего, настоящего воздуха, а не этого спёртого ужаса. Она стояла, опираясь о тумбочку, пытаясь отдышаться. Это был всего лишь сон. Всего лишь повторяющийся кошмар, где её мать, Эмма, убивала незнакомку в целях самообороны.

Но почему же он не оставлял её в покое? И было ли это просто сном?

Элисон

Сон об убийстве безликой незнакомки преследовал меня с самого детства. Он шел за мной по пятам и пугал каждый раз, словно в первый. Я много размышляла о том, что он может значить, и спрашивала у матери, не снилось ли ей нечто подобное. Но в ответ всегда слышала одну и ту же, ничуть не успокаивающую фразу: «Не бери в голову, милая, это всего лишь кошмар». И это утро не стало исключением.

На кухне витал запах свежего хлеба – мама пекла его каждую субботу, сколько я себя помню. Я подошла к столу и устроилась на мягком диване лимонного цвета. Солнечные лучи пробивались сквозь занавески, заливая комнату теплым светом.

– Мам, мне снова снился тот кошмар. Снова про убийство той женщины. Может, ты хотя бы взглянешь на мои наброски? Попробуешь вспомнить, не видела ли её где-нибудь? – Я сжала блокнот в руке так, что костяшки пальцев побелели, в надежде, что мама наконец согласится.

– Эли, милая, разве мы не закрыли эту тему в прошлый раз? – Её взгляд говорил сам за себя: спорить и уговаривать было бессмысленно. Я лишь молча кивнула.

– Вот и славно, – сказала мама, натягивая фальшивую улыбку.

Всё оставшееся время завтрака мы просидели в тишине.

Сегодня мы с лучшей подругой Кайлой договорились зайти к миссис Хитман – владелице эзотерической лавки. Та уверяла всех, что может растолковать любой сон, объяснить его истинное значение и предупредить о том, чего стоит ожидать. Моя подруга была неравнодушна к эзотерике, считая, что карты, руны и кофейная гуща вершат людские судьбы и помогают найти ответы. Ну а верю ли я во всё это? Не знаю. Но я точно верю Кайле, верю, что она хочет помочь, – и стараюсь ей не мешать.

Мы вышли из дома, и свежий воздух немного очистил голову от тягостного молчания за завтраком. По дороге к лавке миссис Хитман я наконец выложила Кайле всё, что накопилось.

– Понимаешь, меня больше всего бесит не сам сон, а то, как мама на него реагирует, – заговорила я, сбивая каблуком камешек с тротуара.

– Она не просто отмахивается. Она… будто пугается. Каждый раз я вижу в её глазах эту секундную панику, прежде чем она натянет свою обычную, спокойную маску. И сразу же «закрой тему, Эли». Почему? Кайла слушала внимательно, задумчиво покачивая головой.

– А сон? – спросила она. – Тот же?

– Тот же. Но… ещё чётче. Раньше он был как старое зеркало – мутный, размытый силуэт. А теперь… теперь я почти чувствую запах пыли в той комнате, где это происходит, и холод золотого подсвечника. Он становится реальнее. Как будто не сон, а… память. Кайла обняла меня за плечи.

– Не переживай, миссис Хитман точно поможет. Она такая мудрая! У неё наверняка есть ответ.

Лавка «Благость» пряталась в старом квартале города, за дубовой дверью с витражным глазком. Пахло здесь, как в другом мире – густой, сладковатый аромат сандала, пачули и чего-то ещё, неуловимого и пряного. Воздух был тёплым и густым, словно пропитанным вековой мудростью. Сама лавка была крошечной и походила на шкатулку с драгоценностями, выдержанную в глубоких, земляных тонах. Стены цвета тёмного изумруда были уставлены стеллажами из тёмного дерева, которые гнулись под тяжестью книг в потрёпанных переплётах, склянок с сушёными травами и причудливыми камнями. Повсюду мерцали витрины с хрустальными шарами, наборами рун и украшениями из серебра. Кайла сразу же погрузилась в изучение полок с восторженным аханьем. За прилавком, словно ожившая фея из древней сказки, сидела миссис Хитман. Невысокая, хрупкая пожилая женщина, вдова, чья жизнь, казалось, была сплетена из тех же тайн, что и её лавка. Её длинные седые волосы были заплетены в две причудливые косы, лежавшие на плечах, а в глазах светилась тихая, добродушная мудрость.

– Девочки, здравствуйте! – её голос был похож на шелест страниц.

– Кайла, я как раз ждала тебя. Привезли новые свечи , с розмарином. Пока Кайла с упоением выбирала товары, я робко подошла к хозяйке.

– Миссис Хитман, я хотела бы… узнать про сон. Он мне постоянно снится. Я вкратце описала ей всё: безликую женщину, чувство ужаса, преследующее меня с детства. Она слушала внимательно, кивая, её морщинистые руки перебирали нитку бус из какого-то тёмного дерева. Когда я закончила, она вздохнула и улыбнулась мне с безмерной нежностью.

– Милое дитя, сны – это часто отражение наших страхов. Тревог, что мы прячем глубоко внутри. Ты ранимая душа, и твоё подсознание ищет выход для напряжения. Не держи в себе страхи, говори о них. И старайся перед сном думать о чём-то светлом.

Её слова были утешительными, добрыми… и до боли знакомыми. Это было ровно то, что я уже десятки раз читала в интернете. Ничего нового. Ничего конкретного. Ни намёка на разгадку. Я поблагодарила её, пытаясь скрыть разочарование.

Кайла купила свои «волшебные» свечи для очистки карт Таро, и мы вышли обратно на улицу, под теплое осеннее солнце. Разница в воздухе была разительной – из пряного мира иллюзий мы вернулись в резковатую, но реальную действительность.

– Ну что? – с надеждой спросила Кайла.

– Всё, как всегда, – я пожала плечами, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула обида. – Не держи в себе страхи и думай о светлом.

Кайла что-то бодро говорила о том, что свечи точно помогут и что нужно верить, но я её почти не слушала. Я шла и думала о том, что единственный человек, который мог бы дать ответ, — мама – молчал.

А сон становился всё реальнее. И тишина вокруг этой тайны – всё громче.

Дилан

Этим утром я встал немного раньше, чем обычно. Пришлось пробираться мимо двух кроватей со спящими братьями, стараясь не заскрипеть половицами. Паркет в нашем доме был никудышный, впрочем, как и всё остальное. Отец с матерью при покупке выбрали площадь побольше вместо ремонта и уюта. Что, в общем-то, было логично: детей в нашей семье шестеро. Я, два моих младших брата-близнеца – Питер и Паркер, которым в этом году исполнится двенадцать. И три сестры: самой младшей, Глории, четыре года, средней, Алисе, девять, а старшей, Мэнди, вот-вот стукнет пятнадцать.

Выполнив миссию по спуску на первый этаж, не нарушив ничьего сна, я направился прямиком на кухню.

Кухня была моим любимым местом в доме – тесной, но невероятно уютной. Солнечный свет пробивался через занавески в мелкий цветочек, падая на потертый деревянный стол, испещренный царапинами и воспоминаниями. В воздухе витал аромат свежесваренной овсянки и чего-то домашнего, такого родного, что на душе сразу становилось тепло и спокойно. Мама уже стояла у старой плиты, помешивая что-то в кастрюле. Вид у неё был изможденный, усталый, но в ее движениях была какая-то особая, привычная грация.

– Доброе утро, мам! – тихо сказал я, стараясь не спугнуть утреннюю тишину.

– Привет, дорогой, как спалось? – в её голосе, как всегда, сквозили нежность и забота. – Отлично. Паркер, как обычно, похрапывал, но я уже научился не обращать внимания, – попытался пошутить я.

Мама с лёгкой улыбкой обернулась ко мне:

– А чего так рано поднялся? Неужто Паркер совсем не даёт выспаться?

– Нет, всё не так плохо. Я просто подумал… Может, я пойду с тобой на работу? Узнаю у мистера Бодж, найдётся ли для меня какое-нибудь дело? Мамá на мгновение замерла с половником в руке, потом вздохнула:

– Милый, я рада твоему энтузиазму, но ты же знаешь, насколько они требовательны? – в её голосе послышались нотки волнения.

– Если придётся большую часть времени проводить у них в доме, вытирая пыль или стричь газон, я готов. Всяко лучше, чем протирать столы в забегаловке за гроши, – пожал я плечами.

– Платят они и правда неплохо, – наконец согласилась мама и снова принялась помешивать овсянку, которая уже начинала булькать на плите.

В этот момент на лестнице послышались торопливые шаги – первыми примчались на кухню близнецы, еще заспанные, но уже готовые к новому дню. За ними, взявшись за руки, спускались Алиса и Глория. Мэнди шла последней, уже полностью одетая и собранная.

– Как там папа? – спросил я, пока мама разливала кашу по тарелкам. – Ты с ним говорила? Мама улыбнулась, и на мгновение усталость в ее глазах сменилась теплом.

– Вчера созванивались. У него всё отлично, трудится, скучает по нам. Передал большой привет всем. Обещал, что к концу месяца обязательно приедет.

Мое сердце сжалось от привычной смеси гордости и тоски по отцу. Я наблюдал, как мои братья и сестры рассаживаются за столом, как Мэнди помогает Глории завязать салфетку, как Алиса аккуратно раскладывает ложки. В этот момент я особенно остро чувствовал, как сильно люблю эту нашу шумную, неидеальную, но такую родную семью. Этот утренний хаос, эти теплые взгляды, эта кухня, пахнущая детством и овсянкой – вот что было моим настоящим богатством.

Мы быстро позавтракали, помогли маме убрать со стола и стали собираться. Сегодняшний день мог стать новым началом, и я чувствовал, как во мне растет решительность. Пора было идти к Боджам.