Сергей Булгаков. Философия хозяйства как проект устойчивого развития мира

Возвращаясь к труду С. Н. Булгакова, нужно сказать, что он труд человека определяет совершенно иначе: для него труд – это вытеснение смерти из природы, гармонизация, создание новых сложных порядков, борьба с энтропией природы, а не средство получить больший доход, больше благ, больше комфорта, выстроить карьеру. «Прежде всего, политическая экономия – принципиально в лице Ад. Смита, фактически же в лице большинства своих представителей – сузила понятие труда до производительного» труда, выражающегося в материальных благах. Следовательно, все внимание было сосредоточено только на одной, объективной стороне труда, на его периферии, и было оставлено без внимания и вне рассмотрения его значение в качестве моста между субъектом и объектом, по которому субъект вообще выходит в объект и осуществляет в нем свои идеи, проекты или модели… А на самом деле, хозяйственный труд есть уже как бы новая сила природы, новый мирообразующий, космогонический фактор» («Философия хозяйства» С. Н. Булгаков). Мысль, которая здесь важна и для теории экономики, и для практики хозяйствования: труд измеряется по следам, которые человек (субъект) оставляет в окружающем мире (объекте), измеряется теми преобразованиями, которые человек осуществляет в окружающем мире. Математически это можно выразить как «мощность» – производная энергии по времени, а еще лучше – как тензор, разложенный в координатах: финансы, общество, природа, пространство. Фактически труд можно измерить как следы разнонаправленной воли человека, структурирующей пространство-время.

Экономика и культура

Мы привыкли разделять сферы экономики и культуры. В лучшем случае мы говорим об экономической эффективности культурных событий – их потребительской востребованности (например, окупаемости концерта). Однако мы все понимаем, что культурная сфера – это «духовное», а экономика – это «материальное», и подчеркиваем, что это разные сферы, и надо то и другое иметь. Культура для нас все в большей степени становится объектом потребления в определенных «священных» пространствах: музеях, театрах, концертных залах. Выйдя из этих «священных» пространств, мы оказываемся в профанном мире, где нет места «высокому». Культура стала как бы высшей ступенью потребительской лестницы «пирамиды Маслоу», удовлетворив низшие потребности, мы можем обратиться к высшим – культурным и духовным. Культуре отведено определенное место в нашей жизни, почетное место где-то там – наверху.

В последние полвека западная экономическая мысль пытается теснее связать культуру и экономику. В рамках институционального подхода подчеркивается влияние культурных институций (норм, правил, традиций, мировоззрений) на экономическую деятельность людей. В рамках этого подхода культура становится «служанкой» экономики, которая все равно понимается как приобретение личных материальных благ, и даже никому лично не принадлежащие общественные блага имеют значение только как виртуальные «кусочки», доставшиеся каждому лично при совместном пользовании. Именно поэтому делается вывод, что протестантская индивидуалистическая культура приводит к лучшей экономике, к большему экономическому благосостоянию. И это ложно.

Как понимать БЛАГОсостояние? В основополагающей работе известного американского экономиста и социолога Роберта Патнэма «Чтобы демократия сработала. Гражданские традиции в современной Италии» заявлено: «По меньшей мере десять столетий Север и Юг Италии исповедовали совершенно различные подходы к дилеммам коллективного действия… горизонтальные гражданские узы позволили Северу достичь более высоких в сравнении с Югом показателей экономической и институциональной деятельности…» В работе сравнивается промышленный Север и сельский Юг Италии. Уровень материальных доходов в индустриальную и постиндустриальную эпоху очевидно выше там, где больше финансового и промышленного капитала. Измеряется уровень социального капитала по многочисленным опросам, глубинным интервью и количеству общественных организаций. Он опять же получается выше на секулярном и промышленном Севере, чем на католическом и традиционном Юге. При помощи социального капитала экономика связывается с общественным поведением, нормами и так далее, то есть с культурой, понимаемой как социальная среда для хозяйствования (экономики), среда для достижения материального благосостояния. Культура здесь стоит в подчиненном положении к некоторой необсуждаемой цели общества, объявленной благой – материальному экономическому достатку.

Иначе определяет С. Н. Булгаков культуру в «Философии хозяйства»: «Хозяйство есть творческая деятельность человека над природой; овладевая силами природы, он творит из них, что хочет. Он создает как бы свой новый мир, новые блага, новые знания, новые чувства, новую красоту, – он творит культуру… Рядом с миром «естественным» созидается мир искусственный, творение человека, и этот мир новых сил и новых ценностей увеличивается от поколения к поколению». Культура и хозяйство у Булгакова – это разные стороны «медали», два ракурса рассмотрения одного и того же предмета, проекции разных сторон целостной жизни человеческого общества. А главное, и культура, и хозяйство – это проекции упорядочивания человеком мира, приведения мира к более высоким порядкам гармонии. Ни культура, ни экономика не стоят в подчиненном друг другу положении – они одно и то же. Для экономической теории это означает, что цели экономики не могут быть отличны от целей культуры, они могут быть только разложены по разным осям пространства: по оси удовлетворения нужды (материальных благ) и по осям гармонизации природы, общества, пространства.

Материалистическая и механистическая цивилизация, создав представление о главной цели экономики – увеличении производства материальных благ, разрушает целостное БЛАГОсостояние народов и культур, оставляя их приспосабливаться как могут в своем разрушенном и искореженном мире к миру «правильных» ценностей. Пример с Югом Италии характерен. Да еще и остатки прежней целостности материализм выдает за свои достижения – пример с Севером Италии.

В заключение скажу, что русская мысль Сергея Николаевича Булгакова сейчас сверхактуальна – мир находится в кризисном состоянии, в точке бифуркации. Куда вырулим? Ни в советскую экономику, ни в либеральный капитализм не вернемся, в неолиберальное общество всеобщего «благоденствия» и механического тотального контроля нельзя идти. Поэтому эта книга построена как разговоры С. Н. Булгакова с нашими современниками учеными, предпринимателями, мыслителями и с вами, читатели. Мне кажется, что Сергей Николаевич своею мыслью нащупал верный путь, по которому мы можем идти.

Разговор первый

Экономический механизм или организм

Говорит С. Н. Булгаков

Мир как хозяйство

В жизне- и мироощущении современного человечества к числу наиболее выдающихся черт принадлежит то, что можно назвать экономизмом нашей эпохи. Так называемый экономический материализм дает только наиболее резкое выражение этой ее черты, и, сколь бы спорной ни казалась нам его доктрина, сколь бы шаткими ни представлялись его философские и научные, метафизические и эмпирические основы, благодаря такому своему значению он есть нечто большее, чем просто научная доктрина, которая рушится вместе с обнаружением своей несостоятельности. В известном смысле экономический материализм даже и неуничтожим, насколько в нем находит выражение некоторая непосредственная данность переживаний или историческое самочувствие, ищущее для себя теоретического выражения в научной или философской доктрине. Эта последняя может быть крайне неудачна по своему выполнению, но настроение, ее создавшее, этим не устраняется. Та особая и неотразимая жизненная правда, что приоткрылась и интимно почувствовалась с такой серьезной и горькой искренностью нашей современностью, делает экономический материализм в известном смысле неопровержимым. Он не может быть просто отвергнут и опровергнут, как любая научная теория. Он должен быть понят и истолкован – не только в своих явных заблуждениях и слабых сторонах, но и в том вещем содержании, которое через него просвечивает. Он должен быть не отвергнут, но внутренне превзойден, разъяснен в своей ограниченности как философское «отвлеченное начало», в котором одна сторона истины выдается за всю истину. Словом, проблема экономического материализма должна быть исследована не только в теперешней ее постановке, в которой он носит слишком явные черты случайных обстоятельств своего исторического возникновения и духовных индивидуальностей его творцов. Для беспристрастного мыслителя явно, что помимо этой грубой и неудачной формы, теория экономического материализма могла бы быть разработана и гораздо полнее, отчетливее, современнее, вообще с этой стороны поддается усовершенствованию. Отвлекаясь от всякой возможной формы его, ясно, что по существу дела экономический материализм остается как проблема, которая неизбежно становится перед философствующим умом нашего времени, со столь резко выраженным его экономизмом. Наше время понимает, чувствует, переживает мир как хозяйство, а мощь человечества как богатство преимущественно в экономическом смысле слова. В противоположность добровольному или насильственному аскетизму францисканско-буддийских эпох истории, презиравших богатство и отрицавших его силу над человеком, наша эпоха любит богатство – не деньги, но именно богатство – и верит в богатство, верит даже больше, чем в человеческую личность. Это не только маммонизм, корыстолюбивый и низкий (он был во все времена, есть и теперь), нет, это – экономизм.