Приют ветров

Федя, сидевший рядом, осторожно поглядывал украдкой на незнакомца, чесал нос, закатывал рукава кофты, поправлял очки, двигая их вверх по переносице.

– Меня Иваном Григорьевичем звать, – протянул ладонь Феде старик. – Иван Григорьевич Осинцев.

– Федя, – мальчик ответил тем же жестом. –  Федя Мусихин.

– А это у тебя что? –  старик указал подбородком на израненные предплечья и локти Феди Мусихина.

– Да это так… мама велосипед на день рождения подарила, вот… учился кататься.

– И ты этому не очень-то рад? – мужчина поднёс ко рту сигарету и глубоко затянулся.

Федя пожал плечами.

– А сколько лет то тебе исполнилось?

– Двенадцать.

Старик присвистнул.

– Как же ты до двенадцати лет без велосипеда обходился?

– Как-то обходился…

– Ну, овладеешь транспортом и поймёшь, что многое потерял, – Иван Григорьевич сделал ещё затяжку, закашлялся и несколько ударил кулаком по своей груди.

– Никогда не кури, приятель, даже не пробуй. Это дерьмо собачье, вот что я тебе скажу.

Федя снова поправил очки, потом взял с крыльца кружку. Мальчик пил чёрный чай с липовым мёдом, мужчина – крепкий кофе без сахара.

– А почему вы так живёте, Иван Григорьевич?

– Как – так?

– Ну, как будто в заброшенном доме, хотя внутри – ничего: чисто, уютно.

– Ты посмотри на мои опухшие руки, Федя. У меня болят суставы. Я уже многие годы не покидаю пределы крыльца.

– Вы хотите сказать, что вообще не ходите на улицу? – изумился Федя.

– Говорю же – даже не спускаюсь с этих ступенек.

– Ого! А где вы берёте продукты и всё остальное?

– Ну, раз в месяц почтальон приносит мне пенсию и квитанции. А заодно и всё необходимое.

– Он и прибираться помогает?

– Нет, за чистотой в доме я слежу сам. Правда, это мне дорогого стоит…

Федя бросил взгляд на бледную, сжатую в кулак руку старика, кожа на которой просвечивала, обнажая рисунок тёмных выпуклых вен.

Вдали со скрипом крутился флюгер «кентавр», строилась крыша, шумела бензопила. По забору соседей шагал чёрный кот, а над сараем Ивана Григорьевича кружили вороны.

– У моей бабушки тоже болели суставы, но она ходила гулять с тростью. У вас есть трость?

Старик молчал. Он выпускал изо рта дым, задумчиво глядя в заросли.

– Дело не только в самочувствии, Федя. Я не только не могу, но и не хочу выходить на улицу.

– Но почему? –  не понял старика мальчик.

– Надо же, какой ты приставучий! Не хочу, и всё тут.

Федя насупился, но продолжил интересоваться положением дел.

– Вы что же, как Человек-голубь живёте? – с этими словами Федя набрал напиток в чайную ложку и отхлебнул.

– Это ещё кто такой?

– Персонаж мультика «Эй, Арнольд!» На самом деле его звали Винсент, он на чердаке жил вместе с голубями, а на улицу не ходил, потому что однажды решил, что на Земле хороших людей не осталось.

– Стало быть, я Человек-ворона. Ты только глянь, сколько птиц развелось, а ведь у меня даже нет урожая.

Иван Григорьевич хлебнул кофе и причмокнул губами.

И действительно, вороны бродили среди кустов, гуляли по крыше дома и крыше сарая, детали над огородом.

– Давайте я вам пугало сделаю, если птицы мешают?! У меня есть маска «Крик», вот было бы здорово, если…

– Нет. Не нужно. Я люблю птиц. Пусть прилетают.

Тут в нескольких километрах в аэропорте «Кольцово» самолёт покинул взлётно-посадочную полосу, оторвался от земли и взмыл в безоблачное небо. Раздалось гудение. Старик зажмурил глаза.

– Эм… Иван Григорьевич, что с вами такое?

Мужчина не отзывался и с такой силой сжимал веки, давил на них подушечками ладоней, что Федя не на шутку испугался, а не вытолкнул ли старик глазницы в свой череп.

– Вам плохо, Иван Григорьевич?!

Железная птица пролетела над крышей дома и вскоре стала такой маленькой, что скрылась из вида. Иван Григорьевич открыл глаза.

– Теперь всё в порядке. Да, теперь всё в порядке…

– Что? Что это с вами такое было?

– Самолёт, – прохрипел мужчина.

– И?

– Самолёт.

– Ну и что? – мальчик посмотрел в небо. – Тут же аэропорт совсем рядом. Я не понимаю.

– Из-за самолётов я из дома не выхожу, – с отсутствующим видом сообщил старик. – В некотором роде из-за них…

– В каком это смысле?

– Ох, не уверен, что эта история для твоих ушей, – Иван Григорьевич потёр шею. – Я могу тебя напугать.

– История?! – Федя поёрзал на месте. – Расскажите, пожалуйста, я очень люблю истории.

– Парень, мы же только что познакомились…

– Ну пожалуйста!

– Плохая идея, приятель…

– Иван Григорьевич, ну расскажите, – мальчик услышал свою мольбу со стороны и ему стало за себя стыдно, но вместе с тем что-то подсказывало Феде – старик и сам не прочь поговорить по душам. – Пожалуйста!

– Ладно-ладно, будет тебе история, раз уж застал меня врасплох. Только не выпрашивай. Не люблю, когда выпрашивают, – Иван Григорьевич придвинул тёмно-синюю пепельницу ближе к себе.

– По рукам. То есть, не буду выпрашивать, – Федя взял печенье и придвинулся ближе.

– Ох, ну тогда подлей-ка мне ещё кипятку и слушай. Но я тебя предупреждал…

Иван Григорьевич уставился водянистыми глазами в толстую стену дома. Другая же стена – стена времени – начала исчезать…

***

Часы показывали около восьми вечера, когда в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году самолёт Як-40 покинул аэропорт «Кольцово». Пассажиры летели по маршруту Свердловск-Кустанай-Джамбул. Две минуты спустя диспетчер услышал сообщение экипажа: «Отказал левый двигатель, раз… заводите нас… мы на сто метров».

Иван Григорьевич Осинцев – молодой на тот момент человек – шагал в сторону Химмаша. Як-40 отбросил на землю гигантскую крестообразную тень и принялся выполнять разворот над Нижне-Исетским холмом.

 Мужчина заслонил лицо ладонью от солнца – тусклого, едва поблескивающего на затянутом тучами октябрьском небе, однако мешающего взглянуть на увиденное, и нахмурился.

 Голубые глаза Ивана Григорьевича проследили за неровными движениями Як-40 и тут же расширились в ужасе. На полной скорости с креном в двадцать три градуса воздушное судно врезалось в склон холма, ударилось о деревья, развернулось на сто восемьдесят градусов.

Самолёт падал, разлетаясь на части и круша всё на своём пути.

 Иван Григорьевич ринулся вверх по холму и уже через двадцать минут от увиденного лёгкие мужчины словно бы сдавило колючей проволокой. По соснам и елям взрывом разбросало личные вещи, чемоданы, детали самолёта и… В общем, ничего хорошего Иван Осинцев там не увидел.

Мужчину била крупная дрожь, он метался от одного участка земли к другому в надежде отыскать выживших, возможно, оказать посильную помощь. Но не судьба.

Сильнее всего Ивана Григорьевича испугали не мёртвые, а живые. Мародёры – такие же очевидцы, как и он сам, однако решившие не помогать, а жадно стаскивать браслеты и кольца с жертв катастрофы, открывать их чемоданы и рюкзаки, вытряхивать кошельки и сумки.

Как добрался в тот вечер Иван Григорьевич до дома, вспомнить он не сумел. Словно бы в голове кто-то прошёлся той самой стирательной резинкой: синей стороной, способной избавиться даже от въедливой пасты, оставив на бумаге дыру.

Дойдя до кровати, мужчина, крепко уснул, не снимая ботинок. А когда проснулся, то заметил, что изменился: появилась рассеянность и раздражительность, тремор рук и мигрень. Но главное, что его голова превратилась в радиоприёмник. Тёмно-серый корпус, ручка настройки частот, неработающее колёсико, регулирующее громкость… Во всяком случае именно так он ощущал свою голову. Найти удобную позу для сна с головой-радиоприёмником оказалось делом не из простых. Твёрдые углы пластикового корпуса упирались в матрас, упругая антенна задевала изголовье кровати. Иван Григорьевич стал слышать белый шум, сквозь который пробивались неразборчивые голоса. Недовольные, злые голоса, голоса мародёров.

Со временем состояние стабилизировалось. Мигрень и тремор рук постепенно исчезли: Иван Григорьевич больше не расплескивал кипяток мимо кружки, а наливал воду из чайника ровной струёй. Боль от увиденного на время испарилась. И даже голова снова стала головой: с ушами и рыжеватыми волосами. Больше никакой антенны, колёсика и ручки настройки передач. Вместо этого глаза, уши, нос…

Но вот белый шум и голоса… они не спешили покидать разум мужчины.

Однажды ночью, ворочаясь в постели, открывая и закрывая глаза, Иван Григорьевич догадался, как следует поступить. Мужчина перекинул ноги через кровать, поставил стопы на холодный паркет, убрал прилипшие от пота к вискам пряди и тихо обратился к призракам, поселившимся в голове: «Прошу вас… Уходите! Оставьте меня в покое! Немедленно убирайтесь! Убирайтесь, я вас не звал и звать не собираюсь!»