Царская невеста. Я попала!

Анна Чернышева

Царская невеста. Я попала!

Глава 1

– Марья Иванна, очнитесь! – я ощутила, как меня больно ударили по щекам и замычала. Просыпаться не хотелось, но больно любопытно стало, кто себе позволяет такое неуважительное отношение ко мне? Я сделала глубокий вдох и ощутила гадкий запах, отчего глаза раскрылись сами собой.

– Пришла, пришла в себя! Государыню зовите! – раздался многоголосый шёпот, а я дёрнулась и принялась озираться. Вокруг было темно – хоть глаз выколи, лишь где-то вдалеке подрагивали огоньки, как от множества свечей. Желудок внезапно скрутило и я, приподнявшись, выплеснула его содержимое прямо на юбку девушки, которая сидела у изголовья. Та с криком отскочила, а я с удивлением отметила длинную косу, до самого зада, и расшитый золотой нитью сарафан. Мои девятиклассницы нынче такие не носят! Где я? Почему выключили свет?

Между тем шёпот стих и перед моим лицом оказалась строгая женщина, по самые глаза укутанная в чёрный монашеский наряд. Соболиные брови нахмурились, а лицо скривилось в недовольной гримасе.

– А ну вышли все из покоев царевны Анастасии! – рявкнула величественная монашка и комната мгновенно очистилась. – Ишь, набились!

Я сама от страха распахнула глаза и стала искать выходы, чтобы ретироваться. Но чёрная женщина уже подошла ко мне, взяла за руку и строго спросила:

– Чего надумала? Расхвораться сразу после царственного освящения? Плохая примета то, – сурово произнесла она, а я стала судорожно думать, как оправдаться. – Ну чего молчишь? Язык проглотила?

Я кивнула. Язык действительно присох к нёбу, во рту остался кислый вкус.

– Пить, – хрипло выдавила я из себя и благодарно приподнялась с кровати, чтобы глотнуть воды, которую мгновенно поднесла услужливая рука. Зубы звякнули о тонкий металл, а я с удивлением обнаружила, что пью из чеканного серебряного кубка.

– Лекарей позвать, мне потом доложить, – распорядилась монашка и, круто развернувшись, выплыла из комнаты, оставив после себя удушливый запах ладана.

За одно я была ей всё же благодарна – помещение осталось пустым, за исключением той девки, которая приняла на свои колени содержимое моего желудка. Она уже успела переодеться и снова присела на мою кровать. А у меня снова начала кружиться голова, и я попросила:

– Окно. Открой, пожалуйста.

Та мгновенно сорвалась с места и открыла ближайшее ко мне окно. Стекло было витражное и по виду очень дорогое. Ты, Марья Ивановна, как здесь вообще оказалась?

Пока девушка в красном сарафане и расшитом кокошнике возилась с окном, я заглянула под одеяло. Слава Богу, хотя бы не голая. Белая хлопковая сорочка приятно облегала тело, а накрыта я была вышитым покрывалом с меховой оторочкой.

– Как тебя зовут? – спросила я девушку. Та вытаращила глаза и сказала:

– Так Дуняша я, царевна, – и пристальнее вгляделась в моё лицо. А я поняла, что мне лучше помолчать, чтобы не выдать себя ещё каким-то вопросом. Я умная, разберусь. Если это сон – то даже интересный. Если б ещё так не крутило живот…

Дверь распахнулась так же внезапно, как и в прошлый раз, и в покои вошли двое мужчин. Они были в средневековых костюмах: простые чёрные мантии, мягкие кожаные башмаки, на голове у одного круглая шапочка. В руках каждый держал большую полотняную сумку, а следом за ним семенил молодой мальчик в сюртуке и обтягивающих штанах, который еле удерживал на весу большой деревянный ящик.

Тот, что в шапочке, быстро спросил что-то на непонятном языке. Я уловила знакомое слово patiens. Латынь? Он, не дожидаясь ответа, гаркнул что-то еще. Какой-то там «фенестрам». Я хлопала глазами и с удивлением смотрела на этот спектакль.

Второй мужчина с непокрытой головой перевёл Дуняше:

– Закройте окно, вы впускаете нездоровые пары к царевне!

Какие пары, вы чего? Тут задохнуться можно! Сперва толпа надышала, потом свечи начадили. Я протестуще замычала, но отвлеклась на иностранца. Он быстро подошёл к кровати и схватил меня за руку ледяными пальцами. Что-то бормоча на своём, прикрыл глаза. Ага, считает пульс.

Дуняша тем временем закрыла окно и подошла к мальчику в лосинах, который стал выдвигать маленькие полочки из огромного деревянного ящика. Там что-то позвякивало, и я догадалась, что это врачебный кофр с пузырьками и снадобьями. Ну надо же! Как всё аутентично! Надо запомнить получше, и потом всё рассказать в девятом «А». Там у меня одни девочки, они точно оценят!

Дальше начался медицинский осмотр. Тот врач, что владел русским языком, пощупал мне лоб, заглянул в рот. Дуняша по его просьбе принесла свой испачканный наряд, и он тщательно обнюхал его содержимое. Я скривилась.

Потом меня подняли с кровати и ощупали сквозь сорочку, ну а я на самом деле еле держалась на ногах. Мутило, ноги подгибались, и я с удовольствием нырнула в тёплую постель при первой же возможности.

На этом осмотр закончился, и иностранец важно произнёс что-то на латыни. Я была уверена, что это она. Наш лекарь перевёл:

– Расстройство желудка у благочестивейшей Государыни Царевны Великой княгини Анастасии Ивановны. Надобно пить отвар из порошков, голодать три дня и постель не покидать. Как выйдет здоровою, так помех для венчания не будет.

«Анастасия Ивановна, что за царевна?» – соображал тем временем мой мозг. Я перебирала многочисленные имена, даты, титулы. На ум приходила только Анастасия Романовна, жена царя Ивана Грозного. Но Ивановна? Такой я не помнила. Да уж, дипломированный историк и преподаватель, приплыли. Что за эпоха? Как узнать?

Лекари тем временем удалились, отсыпав из пузырьков разных порошков и оставив нас с Дуняшей вдвоём. И я решилась.

– Дуняша, где я? – спросила я слабым голосом. – Я что, падала?

– Да, Марья Иванна, я тебя на полу нашла, – прошептала горестно девка.

– Так я головой что ли ударилась? Ничего не помню, – обрадованно воскликнула я. – Почему ты кличешь меня Марья Ивановна, а они все – Анастасия Ивановна?

– Дык нарекли вас Анастасией по царскому обычаю, а крестили при рождении Марьей, – ответила она. – А я по привычке вас кличу, простите меня.

Дуняша вдруг хлопнулась на колени и поклонилась в пол моей кровати. Боже, какой прекрасный сон! Завтра обязательно запишу во всех деталях и выложу в свой блог.

– Встань, что ты! – опомнилась я. – Ты мне лучше расскажи, что случилось. Я сильно головой ударилась, половины не помню.

Дуняша поднялась, принесла небольшую скамеечку к моей кровати, присела и начала рассказ:

– Так, а нечего рассказывать! Зашла я к тебе, значица, перед сном помочь, а ты на полу лежишь, словно мёртвая. Я испугалась, кликнула девок, мы на кровать затащили, душегрею тяжёлую стащили, лекарей да матушку Государыню позвали…

– Какую Государыню? Ту, в чёрном?

Дуняша распахнула глаза и воскликнула во внезапном озарении:

– Дак ты, что ли, совсем-совсем не помнишь ничего, государыня?

Я замотала головой и умоляюще посмотрела на неё.

– Мы в стольном граде Москве, в верхних царских палатах. Тебя сюда поместили после того, как наш Царь-батюшка Михаил Фёдорович выбрал в невесты на царских смотринах. Уж больно полюбилась ты ему! Велели тебе почести оказывать, как царице, одежды подарили, приданое стали готовить. Было царственное освящение, где тебя нарекли Великой княгиней Анастасией Ивановной. А потом вот, поплохело тебе, да ты головушкой и стукнулась, – горестно покачала головой Дуняша, светлая душа.

– Царь Михаил Фёдорович, говоришь, – начала вслух размышлять я. В российской истории был только один царь с таким именем. Первый из Романовых, основатель династии, которого выбрали бояре и царствованием которого закончилось страшное Смутное время. Если царю ищут невесту, значит сейчас где-то между 1613 и 1645 годом, когда он умер. Да-а, большой разброс в датах.

А вот про невесту его Анастасию я что-то ничего и не помню. Вроде как было у него больше одной жены, но сейчас голова гудела и вспомнить точнее я не могла. Вообще, как историк, я специализировалась не на семнадцатом веке, а на начале двадцатого. Революция, Гражданская война, слом и становление систем. Ну а потом работа в школе, повторение школьной программы по кругу год за годом. Отупляет, если честно. Знания стираются, остаются только крупные мазки и значимые даты.

Дуняша тем временем притащила откуда-то горячую воду и заварила порошок, который оставил иноземный лекарь. Аккуратно приподняла мою голову, дала выпить. На вкус это варево было похоже на мерзкую глину, а может быть, глина и была. Если у меня расстройство желудка, то логично было меня поить адсорбентом. А глина – один из них.

Но после питья опять замутило, и я решила лежать не двигаясь. Моё самочувствие – это единственное, что омрачало такой прекрасный сон. Сколько раз я представляла себя на месте цариц, императриц, придумывала, что бы я сделала в той или иной ситуации. Иногда я даже давала ученикам такое задание – пофантазировать, как бы они поступили на месте царственных особ. И иногда детская фантазия ставила меня в тупик! А сейчас меня все вокруг зовут царевной, и суетятся-волнуются, зовут лекарей. Это прекрасно! Если бы самочувствие позволяло, велела бы я принести сейчас пирогов, блинов, разносолов, и устроила бы полночный пир! А потом покопалась бы в царских сундуках, рассматривала бы вышитые золотом наряды и вертелась перед зеркалом. Кстати, у них тут уже есть зеркала или ещё нет?

С этими мыслями я незаметно провалилась сон и уже где-то на краю сознания подумала, что будет жаль завтра проснуться из-за проклятого будильника и снова идти под моросящим дождём в школу, а потом допоздна проверять тетради и готовить план уроков на следующий день.

Но наутро я не проснулась. Словно сквозь толщу воды я слышала, как меня окликают по имени «Марь Иванна!», как что-то вливают в рот, как пустой желудок содрогается в спазмах. Болело всё тело, и я будто бы плавала где-то на краю сознания, но вынырнуть на поверхность не хватало сил.

Наконец, я сделала над собой усилие и открыла глаза. Мутный свет наполнял богато расписанную комнату с круглыми сводами. Я будто бы спала в музейном помещении Кремля, потому что стены были украшены витиеватой византийской росписью, по бокам вдоль них помещались лавки с меховыми покрывалами. В углах стояли кованые деревянные сундуки, на столе – множество свечей и склянок. В этот раз помимо Дуняши в комнате находилось ещё две девки, которые сидели у самого окна и вышивали. В воздухе витал запах дождя, который приносил с собой ветерок из приоткрытого в дальнем углу окна.

– Дуняша, – слабым голосом позвала я и она тут же встрепенулась.

– Что, Марь Иванна? Воды?

Я отрицательно помотала головой.

– Я всё ещё здесь? – растерянно пробормотала я.

– Да куда ж мы тебя денем-то, – растерянно пробормотала Дуняша. – Ты, царевна, последние три дня совсем плохая стала. Думали, Богу душу отдашь. Ан нет, как перестал твой желудок заморские порошки принимать, так ты вроде как на поправку пошла.

Я почувствовала, как желудок забурлил, и сразу ощутила, как голодна.

– Дуняша, неси пироги, блины, всё что есть съестного. Я готова слона проглотить!

– Кого? – не поняла девка, а я резко осеклась. Она не знает про слона. Самочувствие паршивое, но я не могу столько времени спать и видеть сны. Я что, реально нахожусь здесь, это не бред? А может быть, я в коме?

Пока Дуняша отдавала распоряжения вышивальщицам и те унеслись, сверкая башмаками, я старательно вспоминала, что я видела и чувствовала прямо перед тем, как проснуться здесь. Но голова была пустой и гулкой, в черепной коробке будто бы гуляло эхо и ни единой мысли не просачивалось сквозь музейную тишину. Я незаметно ущипнула себя под одеялом, и вздрогнула от боли. Нет, Маша, не спишь ты. Либо ты перечитала книг про попаданок, либо ты сама попала. И, судя по твоему самочувствию, попала по полной программе.

Я села в кровати и невольно поморщилась. Сил не было совсем. Осторожно спустила ноги и задела ногой деревянную ночную вазу, которая с глухим стуком откатилась к стене. В царских покоях нет достойного отхожего места?!

Мысль свою я не додумала, потому что дверь снова открылась и давешние девки внесли два подноса с едой.

Дуняша придвинула к моей кровати столик и прислужницы водрузили на него свою ношу. Мм, я почувствовала аромат рисовой каши и свежевыпеченного хлеба. Рука потянулась к кувшину и я увидела там мутную белесую желеобразную массу. Желудок протестующе заурчал.

– Овсяный кисель, государыня-царевна, – быстро пояснила одна из девушек.

Рядом с кувшином на серебряном блюде лежали блины и варёные яйца. Я сглотнула слюну. Тут же в маленьких мисочках золотился мёд и сметана. Боже, я в раю!

Пока Дуняша наливала кисель, я взяла рукой блин, но на полпути застыла, подумав о моих немытых руках.

– Дуняша, у вас тут руки перед едой моют? – спросила я. Та удивлённо на меня посмотрела.

– Сейчас велю принести, – пробормотала она, а я так и не поняла. Моют или нет? Если едят грязными, то неудивительно, что потом желудками маются.

Пока я ждала миску с тёплой водой, то нетерпеливо хлебала овсяной кисель. Он был безвкусной массой, пока я не догадалась добавить туда мёд. Вот так-то гораздо лучше!

Ну а потом помыла руки крошечным пахучим мыльцем, вытерла вышитым рушником и набросилась на еду. Подчистую съела и кашу, и яйца, и блины. А потом ещё кусочком хлеба вытерла миску и допила кисель. Думала, меня разорвёт, но нет. Никогда в жизни я не ела такой еды! Лучше, чем у бабушки в деревне!

Я довольно откинулась на кровать и почувствовала себя намного лучше. Теперь можно и подумать, на сытый-то желудок. Я сделала знак рукой, чтобы все вышли, и осталась в комнате с Дуняшей. Та села у окна и сделала вид, что вышивает. Я же прикрыла глаза и притворилась, что дремлю. Если бы ещё дверь не открывалась, как в метро, пропуская всех, кому не лень, я бы чувствовала себя намного лучше.

Итак, что я знаю про царя Михаила Фёдоровича. Его избрали на царство Земским собором в 1613 году, потому что он был молод, слаб здоровьем и удобен боярам. Те хотели править сами от его имени и не видели в том препятствий. Было ему тогда около семнадцати лет. Его мать, инокиня Марфа (так вот что за строгая чёрная женщина приходила в мои покои в первый день!) была против и отговаривала сына, опасаясь за его жизнь. Но потом смирилась и благословила на царство.

Марфа, Марфа… Что-то крутилось в голове связанное с ней, что-то личное… Ага! Когда я в институте изучала этот период, там была какая-то история, которая меня неприятно удивила. Потому что изначально судьба матери первого русского царя из рода Романовых казалась мне очень романтичной. Она вышла замуж по любви за Фёдора Романова, потом царь Борис Годунов разлучил их и сослал в монастыри, где обоих насильно постригли в монахи. Сделано это было для того, чтобы лишить Фёдора Романова прав на престол, потому что по закону монах не может претендовать не власть. Но в этом был и личная трагедия для супругов, потому что, будучи живыми и здоровыми, они не могли более вступать в супружеские отношения. И не могли вместе растить сына Михаила, будущего русского царя. И эта трагедия одной знатной семьи меня очень тогда поразила.

А неприятно стало тогда, когда я узнала, что инокиня Марфа сделала всё, чтобы разлучить своего сына с его невестой, которую он выбрал на больших официальных смотринах всех российских красавиц и в которую был сильно влюблён. И я тогда подумала, как коротка оказалась её женская память. Неужели она очерствела от жизненных невзгод и не захотела брака по любви для своего сына? И чем не угодила её будущая невестка?!

И звали эту неудачливую невестку, как раз, Марья Хлопова, дворянская дочь. И тут меня осенило. Вот оно! Марья Ивановна, которую нарекли Анастасией, – это и есть царская невеста Хлопова. То есть я. И, возможно, прямо сейчас Земский собор принимает решение о моей высылке в Сибирь!

Глава 2

Неведомая сила подкинула меня над роскошным царевниным ложем. Дуняша от неожиданности выронила рукоделие, воззрилась на меня, а я, хватая ртом воздух, никак не могла успокоить сбившееся дыхание и сказать, чего желаю.

– Одеваться, Дуняша! – только и выдавила сиплым горлом, а потом, почувствовав, что силы снова покидают, повалилась обратно на кровать. Да что за чёрт?! Чем меня опоили? Почему трое суток спала беспробудно, а потом сил нет на ногах стоять?

Дуняша кликнула сенных девок и они принесли ворох какой-то одежды.

– Да сдюжишь ли, царевна? – с опаской проговорила Дуняша, помогая снять пропахшую потом сорочку, в которой я в беспамятстве провалялась три дня.

– Сдюжу! Спасаться надо мне, а не тут разлёживать! – зло прикрикнула на неё и потянула руки вверх, чтобы девки накинули свежую, пахнущую травами и солнцем рубашку. Нежная ткань ласково облепила тело, а сверху уже накидывали красную рубаху с длинными рукавами до пят. Роскошно расшитые манжеты собирали рукав красивыми складками, и они создавали богатый объем от локтя до запястья. На рубаху, наконец, накинули последний предмет одежды – расшитый серебряными нитками летник, сшитый из белой и голубой ткани. Он напоминал длинное платье с рукавами до пола, в которых на уровне локтей были сделаны прорези. Получалось, что летник открывал рукава от красной рубахи с расшитыми манжетами, и сам был богато расшит от горловины до пят тесьмой, драгоценной нитью, жемчугами и бусинами.

Одеяние было свободное, но тяжёлое. Как в таком передвигаться? Я терпеливо ждала, когда сверху ещё накрутят три ряда тяжёлого белого жемчуга, и под конец не выдержала:

– Это всё? Я могу идти? – и даже притопнула ногой.

– Да куда ж ты с непокрытой головой, Марь Иванна, – запричитала Дуняша и начала споро расплетать мою косу. Я только вздохнула. Пока она бережно расчесывала и перезаплетала косу, я разглядывала свою одежду. Но не она меня поразила. Я поднесла к лицу свои руки и не узнала их. Вместо сухих от мела и воды коротких пальцев я увидела длинные тонкие пальчики, унизанные кольцами с кабошонами. Кожа на них была гладкая и бархатная, не знавшая ни стирки, ни тем более ученической доски. Какое же у меня лицо?

– Дуня, подай зеркало! – нетерпеливо проговорила я, а она вскинулась:

– Чего тебе, боярышня, подать?

– Ну зеркало! Куда смотреться! Я же должна знать, как выгляжу?!

– Зерцало тебе? – переспросила Дуня, и я кивнула. Ударение она ставила на букву «а», оттого и не поняла моего названия.

Одна из девок метнулась к сундуку и достала маленькое серебряное зеркало на длинной ручке, искусно украшенное чеканкой и витой проволокой. Я поднесла его к глазам и несколько минут изучала своё лицо. Мысли все выветрились из головы, и даже острое чувство опасности, которое владело мной до этого, покинуло. Даже в свои прекрасные двадцать лет я не выглядела так… изысканно.

На меня смотрели миндалевидные глаза глубокого янтарного цвета. Или медового… Тёплый золотистый оттенок радужки напоминал кошачий, как у бурманской породы. Светлая кожа напоминала топлёное молоко, а надо лбом гладкой тяжёлой волной лежали волосы цвета спелой соломы. И вся моя внешность была тёплой, золотистой, как сливки с мёдом. Я невольно залюбовалась. Тёмно-русые брови, длинные ресницы… Мария Хлопова, царская невеста, была чудо как хороша!

Сама я, к сожалению, к своим сорока годам приятной внешностью так и не отличилась. Серые мышиные волосы, водянистые голубые глаза и бледная кожа с постоянными кругами под глазами – вот и всё моё природное богатство. А школьная жизнь ещё и заставляла убирать волосы в строгий пучок, на глаза со временем пришлось надевать очки, а бесцветное лицо знало только тушь и иногда розовую помаду. Если бы я обладала такой внешностью, как Маша, то, может, и жизнь моя сложилась бы по-другому?

Я вздохнула и тут же вспомнила, что никакая внешность не помогла Маше оказаться на вершине этой жизни. Сначала её выслали в Сибирь, а потом и вовсе забыли, когда царь Михаил женился сначала на одной невесте, а потом, после её смерти, на другой. Так и сгинула в безвестности такая красота!

Но теперь эта красота – я, и покуда я тут, не желаю прозябать в неволе! И если я попала сюда с какой-то целью, то возможно, она в том, чтобы изменить не просто судьбу царской невесты, а целой династии Романовых? Или России? От такой перспективы захватило дух.

В любом случае, нельзя рассиживаться просто так. Мне на голову водрузили инкрустированный белым жемчугом по голубому шёлковому полю кокошник, и я порывисто встала со своей старинной кровати.

– Дуняша, проводи меня к царю Михаилу Фёдоровичу! – требовательно сказала я. Моя наперсница подала мне руку и осторожно повела вон из покоев.

За тяжёлыми деревянными дверями обнаружилась сводчатая гостиная. Там стоял большой стол, вокруг – деревянные резные стулья. Канделябры для свечей, резной шкаф с керамической и металлической посудой. Больше заметить я не успела, потому что двери гостиной распахнулись и двое стрельцов в красных одеяниях с поклоном застыли по обеим сторонам.

Тяжело ступая, я прошла в двери и оказалась в сводчатом коридоре, по обеим сторонам которого виднелись узкие полукруглые оконца. В самом конце по резным перилам угадывалась лестница. Я устремилась туда, с каждым шагом ощущая прилив сил. Глаза рябило от богато украшенных стен, от витиеватых росписей и цветных стёклышек на окнах. Где-то внутри меня трепыхала от восторга училка истории, но я решила полюбоваться всем этим великолепием позже.

После лестницы оказалась на первом этаже царского терема, и потеряла счёт переходам и поворотам. Ноги в мягких кожаных башмачках неслышно ступали по длинным ковровым дорожкам, а двери бесшумно распахивались и закрывались за моей спиной. Наконец, меня впустили в просторную залу и оставили с Дуняшей одну.

Я прикрыла глаза и приготовилась ко встрече с женихом. Руки мелко подрагивали, к горлу подкатила дурнота. Нет, соберись! Ты даже перед первым педсоветом так не робела, и в школе тебя боялись даже самые отчаянные засранцы. А тут человек, который четыреста лет уже как умер, и ты знаешь всю его судьбу. Ты справишься!

Где-то на задворках сознания мой ум корчился от хохота и ужаса, отказываясь принять ситуацию. Вот ты попала, Марьиванна! Но я загнала подальше любые мысли, которые могли мне помешать поправить собственное положение.

Двери распахнулись и навстречу мне поспешил невысокий мужчина в роскошных золотых одеждах. Под тёмными соболиными бровями ярко выделялись умные карие глаза, на лице красовалась небольшая тёмная бородка. Он быстрым шагом подошёл ко мне и взял в свои руки мою ладонь.

– Марьюшка, государыня-невеста, рад видеть тебя в здравии! – тепло приветствовал он меня, и тёмные, почти чёрные глаза тепло сощурились. – Всё ли хорошо у тебя?

Царь! Сам царь Михаил Фёдорович! Сердце заколотилось, тут же захотелось расплакаться. Встретиться с ним оказалось так просто! Не верилось, что я вживую вижу первого из Романовых.

– Царь-батюшка, Михаил Фёдорович! Не губи меня, не вели отсылать. Я здорова! – воскликнула я, от всей души надеясь, что мои речи выглядят уместными.

– Да кто же тебя отошлёт, душа моя? Ты царская невеста, тебя перед всем честным народом объявили будущей Государыней. Нечего тебе переживать! – он улыбнулся и повёл меня за руку к скамьям, покрытым мехами.

Я немного опешила, но всё равно решила предупредить его:

– Если будут тебе наговаривать на меня, на моё женское здоровье, не слушай их! Я совсем здорова. Не позволяй отослать меня! Стой на своём!

Михаил Фёдорович улыбнулся и сразу стало заметно, что никакой он не батюшка, а очень молодой парень не старше двадцати лет. Глаза его были добрыми, а улыбка – открытой.

– Марьюшка, ты же меня с детства знаешь. Мы и на смотре невест всех перехитрили, и сейчас выстоим. Как пройдёт положенный срок, повенчаемся и будет у нас всё, как предписано. И детки будут, и счастье. Что с тобой приключилось? Или кто что сказал нелестное?

Я смотрела в эти добрые глаза и не верила, что всё так легко решится. Судя по тому, что я изучала на курсе истории, царь Михаил Фёдорович во всём слушался свою матушку, инокиню Марфу, а та во всём советовалась со своей роднёй, с братьями Салтыковыми. Они-то и организуют ссылку для бедной Марьи Хлоповой.

– Пришли ко мне ещё лекарей, пусть хоть сто раз осмотрят! Ох, чую я беду, Мишенька, – уже чуть не плакала я, а что делать – не знала.

– Успокойся и пойди приляг. Не дам я тебя в обиду, – пообещал царь и встал. – А мне пора идти, Земский собор нынче собрали бояре, нужно совет держать. Как освобожусь, я к тебе приду.

Мы вместе поднялись со скамьи, и я проводила взглядом царскую спину, удаляющуюся в услужливо распахнутые двери. Увижу ли я тебя ещё раз? Но сердце молчало, даже ни разу не трепыхнулось.