Правдивая ложь

Болот Бегалиев

Правдивая ложь

Описание книги

История Даласа – это не просто криминальный роман. Это исповедь человека, прошедшего через ад улиц и ставшего частью власти.

Мальчишка из интерната, без семьи и будущего, однажды сделал первый шаг в мир, где кровь – это билет, а сила – единственный закон. Сначала драки и грабежи, потом – лидерство в банде, большие деньги, депутатский мандат. Казалось бы, успех. Но у прошлого длинные руки.

Когда-то он убил человека. У этого человека остались дочери. Спустя годы судьба сводит их вновь – теперь девушки видят в нём покровителя, почти спасителя… и даже жениха. А он скрывает тайну, которая способна разрушить всё.

Это роман о выборе между властью и совестью, о том, может ли убийца заслужить любовь, а деньги – искупить грех. Здесь – атмосфера кровавых улиц девяностых, столкновение кланов, предательства и страсть, ложь и попытки найти прощение.

Финал открыт. Но один вопрос будет звучать у каждого читателя:

можно ли убежать от своего прошлого или оно всегда стоит за спиной, как тень?

Пролог

Кыргызстан. Лихие девяностые.

Страна ещё не оправилась от распада, законы только на бумаге, власть – в руках у тех, у кого есть оружие и наглость. На улицах пахло дешёвым табаком, бензином и страхом.

Рынки гудели, как ульи. Каждую точку «крышевали» свои пацаны. Каждый предприниматель знал: не заплатишь – завтра твою лавку спалят, а тебя найдут в канаве. Люди привыкли к этим правилам, как к холоду зимой.

В этой среде вырос он – Далас.

Имя звучало чуждо, будто из кино про мафию. Но кличка прижилась: резкая, звонкая, как удар по зубам. Его настоящее имя давно забыли даже школьные друзья.

Далас был дерзким с детства. Дрался с учителями, издевался над слабыми, никогда не знал жалости. В его глазах жила хищная холодность – будто он смотрел на людей не как на живых, а как на вещи, которыми можно владеть.

В начале девяностых он быстро нашёл своё место. Сначала мелкий рэкет: сигареты с киосков, деньги с маршрутчиков. Потом – серьёзные дела. «Стрелки» на окраинах города, где решалась судьба целых кварталов.

Никто не называл это бизнесом – это была война, и Далас в ней шёл первым.

Говорили, что у него «рука не дрожит». Мог избить человека до полусмерти только за то, что тот посмотрел не так. А мог и улыбнуться, налить чаю – и в ту же ночь отправить человека в могилу.

Далас знал одно: мир принадлежит сильным. И он был готов взять из этого мира всё.

Глава 1. Хозяин ночи

Город задыхался от темноты.

Не той, что падает с неба вечером, а другой – густой, липкой, которая поселилась в подворотнях, на рынках, в грязных подъездах и в душах людей.

В эту темноту входил он – Далас.

За ним шли пятеро: его «братва». Все молоды, голодны, с ножами за поясом и железными кулаками. Они не знали страха – их страхом был сам Далас.

– Быстрее, – бросил он коротко, и шаги ускорились.

Город спал, но для них ночь была временем работы.

Первой целью стал мелкий лавочник на окраине. Мужик торговал запчастями к «Жигулям» и старым радиоприёмникам. Он жил бедно, но для банды был «должником»: неделю назад они приходили за «данью», а тот осмелился сказать, что у него нет денег.

Сегодня пришли за ответом.

Дверь магазина треснула от удара ботинка. Лавочник подскочил, выронив плоскогубцы.

– Что?.. Кто?.. – начал он.

Далас молча вошёл первым. Его взгляд был тяжелее любого слова.

Он подошёл к лавочнику и тихо сказал:

– Ты что, решил нас обмануть?

– Клянусь, нет! – замотал головой тот. – Продажи нет, товар залежался… Дайте время!

Смех братвы был холодным и коротким.

Один из парней схватил мужика за воротник, другой – перевернул ящик с товаром. Радио посыпались на пол, треснули стеклянные панели.

– Время? – Далас смотрел в упор. – У тебя нет времени. У тебя есть мы.

Он поднял со стола разводной ключ и медленно провёл им по лицу лавочника.

– Последний шанс. Или деньги, или похороны.

У мужика дрожали руки, губы посинели. Он вынес из-под прилавка конверт – там было всего ничего, с трудом наскребённое.

– Это всё… всё, что есть…

Далас даже не посмотрел, сколько там. Взял конверт, кивнул своим:

– Забираем. И запомни, старый пёс: следующий раз – не деньги, а твоя жизнь.

Они вышли, смеясь. Для них это была игра, для лавочника – приговор.

Но Далас не играл.

Он верил, что таков закон: сильные берут, слабые платят.

В его мире не было морали, не было жалости. Только сила и выгода.

И в ту ночь город снова стал его.

Он был хозяином ночи.

На следующий день город проснулся в привычном шуме базара.

Крики торговцев, запах жареных самс, гул покупателей – всё это казалось обычной жизнью. Но любой, кто жил здесь, знал: за шумом и цветом прячется страх. Каждый ряд «держала» своя бригада, и никто не смел работать без «крыши».

Сегодня здесь собирались «стрелку».

Причина – упрямство одной семьи: старик Абдусалам и его двое сыновей отказались платить. Сказали, что не будут кормить бандитов – лучше сами закроют лавку. Слух об их смелости быстро разошёлся, и теперь весь ряд ждал развязки.

Далас пришёл не один – с пятёркой своих людей.

Он шёл по рынку медленно, спокойно, словно хозяин, которому принадлежит каждая тележка, каждая палатка, каждая живая душа здесь. Люди отводили глаза, делали вид, что заняты товаром. Кто-то просто сворачивал прилавок, чтобы не стать свидетелем.

У лавки Абдусалама уже собралась толпа. Старик стоял прямо, руки дрожали, но в глазах была решимость. Его сыновья – молодые, крепкие парни – держали за спиной железные прутья.

– Далас, – сказал старик. – Мы не будем платить. Мы сами зарабатываем, сами кормим семью. Ты уже забрал у нас прошлой зимой половину… Хватит!

Толпа замерла. Даже воробьи перестали щебетать.

Далас усмехнулся. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах блеснула сталь.

– Хватит? Ты мне будешь говорить – хватит? – он сделал шаг ближе. – Да я решаю, кто здесь дышит, а кто – нет.

Он кивнул своим. Один из парней толкнул старика в грудь так, что тот упал на ящики с картошкой. Сыновья бросились вперёд, но Далас поднял руку.

– Не трогать, – сказал он тихо. – Пусть народ посмотрит.

Он подошёл к старшему сыну. Взял у него прут из рук, будто игрушку, и резко сломал о колено. Металл заскрежетал, толпа ахнула.

– Вот так, – произнёс он. – Ломаются все.

Младшего сына он ударил ладонью по лицу. Тот упал, кровь брызнула из носа. Старик закричал, но его удержали.

– Запомните, – Далас говорил медленно, чтобы слышали все. – Здесь нет «своих правил». Есть только мои. Кто не платит – платит кровью.

Он бросил сломанный прут к ногам Абдусалама.

– У тебя три дня. Если не принесёшь деньги – я заберу не лавку, а твою дочь.

Толпа вздрогнула.

Кто-то перепугался, кто-то отвернулся.

Все знали: Далас не бросал слов на ветер.

Он развернулся и пошёл прочь, как будто ничего не случилось.

За его спиной стояла тишина – мёртвая, гулкая.

Вечером того же дня его люди пересчитывали деньги, смеясь и споря. Но Далас молчал.

Он смотрел в окно на тёмный город и чувствовал – он действительно хозяин этой ночи.

Весь город дышал его именем, дрожал от его шагов.

И всё же глубоко внутри, в самой тёмной щели его души, на мгновение мелькнула мысль: «А что будет потом?»

Но он её оттолкнул. Потом – не его дело. Его дело – сегодня.

Сегодня он был сильным.

Сегодня он был законом.

Сегодня он был богом.

Братва Даласа

Они шли за ним, как тени.

У каждого – своя кличка, своя привычка, своя манера убивать время и людей.

Кривой – любитель ножей. Его пальцы всегда крутили лезвие, будто игрались со смертью. Говорили, что он однажды вырезал имя девушки на груди должника, просто потому что та не захотела с ним танцевать.

Гога – пьянчужка. Мог завалить любого, но всегда искал повод выпить. Вечером – грозный, утром – с красными глазами и трясущимися руками.

Он был смешон и опасен одновременно.

Молчун – из тех, кто говорил мало, но делал грязную работу быстро. Никто не знал, что у него в голове. Иногда он мог полдня сидеть в углу, не проронив ни слова. Но если Далас кивал – Молчун исчезал и возвращался с синяками на руках и кровью на рубашке.

Шатун – наглый, громкий, всегда первый в драке. Его смех был мерзким и резким, от которого замирали дети. Он любил унижать – мог заставить мужчину петь на коленях или женщину танцевать на улице.

Лис – самый подлый. Всегда прятался за спинами, но умел находить чужие слабости. Он шептал Даласу на ухо, кто кому должен, у кого любовница, кто прячет деньги. Лис не дрался – он точил язык, и этим приносил не меньше пользы, чем ножи Кривого.

Они были разными, но в одном одинаковыми – все признавали власть Даласа.

Он был для них и вождём, и судьёй. Его слово было законом.

Сцена на рынке

Когда Абдусалама и его сыновей сбили с ног, в толпе загудели голоса.

– Отстаньте от них! – шептали женщины. – Люди честные, они сами едва выживают…

– Тише ты, – шипел сосед. – Хочешь, чтобы завтра твой прилавок разнесли?

Мальчишка лет десяти всхлипывал и тянул мать за юбку:

– Апа, а почему они бьют дядю Абдуса? Он что, плохой?

Женщина приложила ладонь к его лицу, закрывая глаза:

– Молчи, сынок… молчи…

Старший сын Абдусалама поднялся и снова бросился к Даласу. Но Кривой ударил его рукоятью ножа в живот, и парень согнулся, кашляя.

– Сиди тихо, щенок, – процедил Кривой. – Пока тебе кишки не выпустили.

Толпа смотрела, как Далас ломает прут об колено.

Гул прошёл по рядам, словно по полю ветер. Все понимали: это не просто демонстрация силы, это предупреждение каждому.

Старик пытался подняться, но Шатун вдавил его обратно в землю ботинком.

– Вот твой базар, дед, – усмехнулся он. – Земля да пыль. Это всё, что тебе принадлежит.

И только Лис, прищурив глаза, обернулся к толпе:

– Кто ещё хочет попробовать? Может, у кого ещё совесть есть? – и засмеялся мерзким смехом.

Никто не ответил.

Все молчали.

Финал главы

Вечером притон наполнился табачным дымом и запахом дешёвой водки.

Гога уже сидел на полу, пьяный, и орал песню. Шатун спорил с Кривым, кто сильнее бьёт кулаком. Лис таскал деньги из общей кучи, думая, что никто не заметит. Молчун молчал – он просто точил нож о камень, скребя, будто когти по стеклу.

Далас сидел отдельно.

Он не пил, не смеялся. В руках у него был стакан, но он так и не поднёс его к губам.

Он смотрел в окно – за которым гудел ночной город.

Смех, драки, крики братвы не касались его.

Он знал, что эти люди – лишь тени. Настоящая сила – это он сам.

В груди было странное чувство. Не радость, не тревога.

Скорее пустота.

Он выиграл день. Он унизил семью, заставил сотни глаз склониться.

Но в голове всё равно звучал вопрос, который он гнал прочь:

– А что будет завтра?

Он отвернулся от окна и впервые за день улыбнулся.

Но улыбка была хищной, как у зверя, который знает: завтра он снова выйдет на охоту.

Он был хозяином этой ночи.

И пока город спал, он решал, кому жить, а кому – умереть.

Глава 2. Кровь на снегу

Зима выдалась злой.

Снег в городе не белый – серый, грязный, перемешанный с глиной и бензином. Ветер резал лица, но никто не жаловался: в девяностые у людей была забота поважнее холода – выжить.

На базаре шептались о новом человеке, который «не прогнулся».

Его звали Муратхан, средних лет бизнесмен, торговал стройматериалами. Не богатей, но крепко стоял на ногах. У него были свои связи, свои люди, и главное – характер. Когда к нему пришёл Шатун требовать деньги, Муратхан выкинул его со словами:

– Пусть твой Далас сам придёт, посмотрим ему в глаза.

Эти слова дошли до Даласа на следующий же день.

Братва ждала его реакции.

– Ну чё, – усмехался Кривой, играя ножом, – зарезать пса?

– Или мы ему склад подпалим? – предлагал Шатун.

– Тсс… – перебил Лис. – У него брат работает в милиции. Сразу шум поднимется. Надо аккуратно.

Далас сидел, молчал.

Он курил, смотрел в пол. В комнате стояла тишина, даже Гога не хрустел семечками.

Наконец он бросил окурок в стакан и сказал тихо:

– Если позволим этому шакалу поднять голову – завтра каждый будет нам перечить. Значит, он должен исчезнуть.

Место выбрали быстро.

Заброшенный склад на окраине, где раньше хранили цемент. Зимой там гулял ветер, и пол был укрыт толстым слоем снега, который никто не трогал.

Муратхана выманили под предлогом «разговора». Сказали: или плати, или договаривайся. Он пришёл – в тёплой шубе, с прищуренными глазами, и без страха. С ним был только один молодой помощник.

– Ну что, Далас, – сказал он, оглядываясь. – Думаешь, ты хозяин этой земли? Ошибаешься. Мы тоже люди, мы тоже работаем. Сколько ещё ты будешь грабить народ?

Далас подошёл ближе. Ветер свистел в трещинах стен.

– Ты зря так, Муратхан. Никто не спрашивал, хочешь ты или нет. Все платят. Все – кроме тебя.

– Я не стану кормить бандитов, – твёрдо сказал бизнесмен. – Лучше сдохну.

На миг повисла тишина.

Снег скрипел под ногами, и только сердце Даласа билось в висках.

– Ну что ж, – он кивнул Кривому.

Кривой шагнул вперёд, нож блеснул. Помощник бизнесмена бросился на помощь, но Шатун ударил его арматурой по спине, и парень рухнул лицом в снег.

Муратхан успел крикнуть:

– Трусы! Убить честного легче, чем жить по закону! —

Его голос оборвался, когда нож вошёл в грудь. Снег под ногами стал алым.

Толпа людей никогда не увидела этого.

Но слухи разлетелись мгновенно: «Муратхана больше нет. Его дело переходит к другим».

Через пару недель бумаги были оформлены – доверенности, подписи, печати. Всё выглядело чисто: бизнес будто сам перешёл в другие руки. Никто не вспоминал о том складе и снегу, впитавшем кровь. Только Далас иногда видел ночью во сне, как красные пятна расползаются по белому, и как глаза Муратхана смотрят на него даже после смерти.

В тот вечер, когда братва отмечала победу, Гога плясал с бутылкой, Шатун размахивал пачкой долларов, а Лис рассказывал анекдоты. Кривой чистил нож, на котором всё ещё был тонкий след ржаво-бурого цвета.

Далас сидел в углу, закуривал одну за другой.

Он сделал шаг, которого ждали от него все.

Он стал не просто рэкетиром. Он стал убийцей. И с этого дня его слово значило больше, чем закон. Снег хрустел под сапогами. Ночь казалась тише обычного – будто весь город затаил дыхание. На окраине рынка, у складов, пятеро парней стояли полукругом. В центре – Муратахан. На нём старый пальто, ворот поднят, руки дрожат не от холода, а от того, что он понимал: выхода нет.

– Далас, – голос его сорвался, как треснувший лед, – оставь моих… дети… девочки ещё маленькие…

Далас шагнул ближе. Лицо его было неподвижным, только глаза сверкнули в темноте.

– Дети? – он усмехнулся. – Все кричат про детей, когда прижимает. А когда чужих ломали – забыл?

Снег заскрипел, когда один из парней толкнул Муратахана на колени. Тот поднял голову, в глазах – отчаянная просьба. Но здесь никто не торговался и не прощал.

Выстрел. Снег вздрогнул. Чёрное пятно расплылось по белой скатерти зимы.

Последнее, что мелькнуло в сознании Муратахана – лица дочерей. Как они смеялись, перебивая друг друга за ужином. Как жена поправляла им волосы. «Как они теперь… без меня…» – и тьма.

Наутро рынок гудел.

– Говорят, Муратахана убили…

– Вечером, прямо у складов.

– Кто-то видел… кровь на снегу осталась.

– Вот тебе и хозяин… не помогли деньги.

– Тсс! Потише. А то и нас услышат.

Женщины у прилавков шептались, глаза полны страха. Старуха перекрестилась:

– Темнота на город опустилась. Кто следующий?

Кто-то из мужчин только сплюнул:

– Меньше конкурентов. Его место займут.

Но больше было молчания – тягучего, вязкого, как дым. Люди смотрели друг на друга и понимали: теперь правила другие.

Ночью, в притоне, где пахло водкой и табаком, братва Даласа гремела голосами.

– За хозяина! – кричали, стуча стаканами.

– За дорогу без Муратахана!

Они смеялись, делили деньги, спорили, кому достанется новый киоск.

А Далас сидел чуть в стороне, с бутылкой в руке, и молчал.

Он смотрел на свои пальцы. Казалось, в трещинах кожи всё ещё засохла кровь. Но он не дрогнул.

«Все умирают, – думал он. – Только кто-то мужиком, кто-то шакалом. Я выбрал своё. Назад нет. Выживает сильный. А слабых снег заметает».

Его губы едва шевельнулись, как приговор:

– Теперь я хозяин.

И снова тишина. Только за окном падал снег. Белый, холодный, равнодушный.

Снег всё ещё хранил следы крови. Но город жил – рынок открылся, базарщики раскладывали товар, словно ничего не случилось. Только разговоры были короче, глаза – тише.

Похороны

Тело Муратахана привезли на рассвете. Во дворе его дома собрались соседи, родня, мужчины из махалли. Женщины плакали, причитали:

– Ох, сиротами детей оставил… ох, за что, Господи?..

Старшая дочь стояла в углу, прижимая к себе младшую сестру. Глаза её были сухие, большие, как у зверька, которого загнали в клетку. Сын – подросток, тонкий, упрямый – всё время стискивал зубы, будто клялся самому себе: «Я запомню. Я не забуду».

Жена Муратахана не кричала. Она сидела на ковре, держала край савана и тихо качалась, повторяя одни и те же слова:

– Он ушёл… ушёл… а я осталась…

Мужчины выносили тело. Кто-то из родственников пытался сказать:

– Надо найти убийц…

Но другие тут же зашикали:

– Тише! Не говори при людях.

У ворот уже стояли люди в штатском. Смотрели внимательно, будто отмечали – кто пришёл, кто плачет, кто шепчет лишнее.

Родственники и милиция

На кладбище было людно, но тихо. Покойника опустили в землю. Холодный ветер срывал слова молитвы.

К брату Муратахана подошёл майор МВД. Высокий, в чёрном пальто, лицо каменное.

– Соболезную, – сухо сказал он. – Мы работаем.

– Работаете? – брат сжал кулаки. – Его убили, родного, на снегу! Вы же знаете, кто это сделал!

Майор посмотрел мимо, будто не расслышал.

– Сами понимаете… время сейчас сложное. Мы берём под контроль. Но открытых разговоров не надо. Для семьи это будет только хуже.

Брат хотел что-то крикнуть, но рядом дернули за рукав:

– Замолчи! – шептал другой родственник. – Они же слышат.

Майор поправил перчатку, кивнул, и милицейская «Волга» отъехала от кладбища. Ветер замёл колею.

Шёпот города. В чайхане старики шептались:

– Видел? Похороны людные были.

– А милиция? Стояли, как камни.

– Значит, кто-то крышу держит над убийцами…

– Тсс! Слышат же!

Молодые молчали. Только один сказал тихо:

– Всё… теперь Далас хозяин.

Ночь Даласа

Тем временем, в притоне, братва пила за «победу». Далас сидел в тени. Его лицо не отражало ни радости, ни сожаления. Он курил, вглядывался в дым.

«Все умирают, – говорил он себе. – Но есть те, кто ложатся, как мужчины. А есть те, кого снег заметает без имени. Муратахан ушёл – таков закон. Я сделал шаг. Назад нет. Только вперёд. Только сильные».

Он поднял рюмку, и голос его был ровный:

– За то, чтобы нас хоронили позже всех.

Парни засмеялись, чокнулись, гремели голосами. А Далас смотрел в окно, где падал снег. Белый, равнодушный снег – покрывал всё: и кровь, и слёзы, и слова.

Глава 3. Сироты

На кладбище было сыро, снег таял и превращался в грязь. Ветер рвал на куски молитвы муллы, смешивая их с плачем женщин.

Гроб опускали быстро, будто спешили закрыть страшную страницу. Земля летела тяжело, глухо, будто били по живому сердцу.

Лейла – старшая дочь – стояла неподвижно, губы сжаты, глаза сухие. Слёзы внутри, но наружу не выходили. Она знала: если заплачет, то Мадина сломается окончательно.

Младшая сестра дрожала, прятала лицо в её платье и шептала:

– Верни его, Лейла… пожалуйста, верни…

Мать стояла рядом. Слёзы уже высохли, голос сорвался от причитаний. Она обнимала дочерей, но казалась такой же маленькой и потерянной, как они. Мир, в котором ещё вчера был муж, рухнул.

Соседи и родственники переглядывались, одни крестились, другие шептали дуа. Но в каждом взгляде был страх. Люди знали, кто убил, знали имя – и боялись его даже здесь, возле свежей могилы.

– Далас… – прошептал кто-то.

– Тише! – одёрнул сосед. – Слова могут стоить жизни.

В стороне стояли двое сотрудников МВД. Они курили, не подходя близко. Их лица говорили больше слов: «Раскроя не будет. Сами понимаете».

Они не выражали соболезнования. Только отмечали галочкой – ещё один «висяк».

Земля закрыла гроб. Над могилой осталась только свежая насыпь и деревянный крест с именем.

Дом после похорон

Вечером квартира встретила тишиной. Всё в доме напоминало об отце: его ботинки у порога, рубашка на спинке стула, бритва в ванной.

Лейла прошла в комнату отца и долго смотрела на кресло, где он любил сидеть. Мадина боялась заходить туда и цеплялась за мать.

Мать села на кровать и закрыла лицо ладонями. Соседи разошлись, родственники разъехались. Никто не остался. Семья осталась одна – с болью и пустым холодильником.

– Мы теперь сироты, да? – спросила Мадина тихо.

Лейла обняла её.

– Нет. Мы вместе. Но отца больше нет.

Мадина снова заплакала. Лейла держала её, сама сжимая зубы до боли, чтобы не закричать.

Город другой

А в другом конце города шёл пир.

Далас сидел за длинным столом, вокруг – мясо, вино, смех, громкая музыка. Его люди поднимали тосты, хлопали по плечам, поздравляли.

Для них этот день – победа. Минус один соперник. Ещё шаг к вершине.

Далас молчал дольше других, но в глазах у него горел холодный огонь. Он чувствовал власть, как зверь чувствует кровь.

И всё же… в его памяти всплыли два лица. Две девочки на кладбище. Лейла – каменное лицо, сухие глаза. Мадина – ребёнок с красными от слёз щеками.

Он запомнил их красоту.

Он запомнил их боль.

Но отогнал мысль: жалость – роскошь.

Сильный идёт вперёд, слабый умирает. Это закон улицы.

Он поднял рюмку.

– За нас. За тех, кто выжил.

И в этот миг два мира жили параллельно:

в одном – две сироты, прижавшиеся друг к другу в пустой квартире;

в другом – смех и музыка, где смерть была всего лишь шагом в игре.

Тёмные дела Далласа

Улицы знали его имя, но шептали его только в полголоса.

Далас был не просто бандитом. Он стал частью системы.

Политики, бизнесмены, чиновники – они нуждались в нём так же, как в воздухе.

Разбой китайских бизнесменов

Слух пошёл быстро: трое китайских торговцев привезли в город партию электроники – телевизоры, видеомагнитофоны, компьютеры. Они думали, что смогут обойтись без «крыши».

Ночью их грузовики перехватили. Люди Далласа били быстро и молча. Один из бизнесменов исчез – его больше не видели.

Товар ушёл на рынки через неделю – уже под другими фамилиями и печатями.

Обман инвесторов

Когда в страну пошли первые иностранные деньги, Далас оказался рядом. Он «помогал» иностранцам получать гарантии правительства. Печати, подписи, договоры – всё выглядело законно.

Только потом инвесторы понимали: их деньги растворились. А государство лишь разводило руками: «Фирмы нет. Бумаги поддельные».

Власть знала, кто стоит за схемой. Но власть сама кормилась с этой руки.

Охрана детей чиновников

Министры, депутаты, губернаторы – они доверяли своих сыновей и дочерей не полиции, а людям Далласа.

Бронированные «Мерседесы», вооружённые охранники, клубы, рестораны – всё это контролировалось бандой.

Юные наследники чиновников росли рядом с криминалом. У них учились жить «по понятиям».

Некоторые сами потом становились частью его дел.