Корни тайны

Закончив разговор, Станислав положил телефон на стол, посмотрел на бутылку виски, нетронутую, так и неначатую, неоткрытую – непочатую сегодня, пошел в приемную, сварил себе кофе и вернулся с чашкой в кабинет. Кофе он пил неспешно, глядя в окно – с четвертого этажа ему открывался прекрасный вид на знаменитый большой собор и на темный центр Москвы, весь пронизанный огнями фонарей и реклам. Допив кофе, он убрал бутылку виски вместе со стаканом в секретер, взял телефон, портфель и плащ и вышел из офиса.

Дочь – однозначно важнее чего бы то ни было.

На следующий день разразилась сенсация: эксперты полиции закончили патологоанатомическую экспертизу, и как внезапная гроза среди безупречно-ясного неба, появились сообщения СМИ о том, что смерть Геннадия Комина наступила из-за отравления.

По данному факту было возбуждено уголовное дело, и следователи на следующий же день после этого оккупировали офис корпорации «ГенКом». Поскольку кабинет Комина был опечатан в день его смерти, следователи смогли, вскрыв его, обследовать все предметы, находящиеся в нем. На чашке с остатками чая, стоящей на столе Комина, были обнаружены следы яда. В связи с этим следователи допросили сотрудников, в том числе секретаря Комина, Валентину – чтобы узнать, кто мог принести яд в чашке. Секретаршу уже собрались задержать сразу после долгого допроса, так как чай по просьбе Комина готовила именно она. Секретарша, понимая весь ужас угрожающего ей развития ситуации, находилась в предобморочном состоянии, но все же смогла сосредоточиться и вспомнила, что чай она действительно приготовила, но к Геннадию Максимовичу пришел тогда Вадим Алексеевич Ковров, финансовый директор корпорации, и он, зайдя в приемную и направляясь в кабинет Комина, подхватил поднос с чашкой. На чашке были обнаружены отпечатки и секретарши, и Коврова. Слова секретарши полностью подтвердились записью с видеокамеры в приемной: было четко видно, что она обычным образом готовит чай, потом входит Ковров, берет поднос, мешая секретарше его отнести, и входит с ним в кабинет Комина – а через несколько десятков секунд выходит оттуда и кричит, что Комин без сознания.

Секретаршу в итоге отпустили под подписку о невыезде, а Коврова задержали и поместили под стражу.

Узнав все это, Белогоров позвонил обоим Коминым, сообщил о наличии завещания и предложил новую встречу, чтобы поговорить сразу и о завещании, и о результате экспертизы. Роман спросил, кто наследник по завещанию, и обязательно ли ему приезжать – его тяготила вся эта юридическая суета; Станислав сказал, что приезжать не обязательно.

Молодой Комин никак не выразил своего отношения к полученной информации.

Его мать, узнав про завещание, просто сказала, что завтра будет на встрече.

Станислав, Петр и Виктория расположились за столом напротив Юлии Валерьевны – Станислав в центре, Петр и Виктория – по сторонам от него.

Белогоров представил коллег:

– Это мои коллеги, Петр Игоревич и Виктория Дмитриевна.

Он всегда, когда представлял младших коллег, принципиально называл их по имени и отчеству.

– Сразу к делу. Про результат экспертизы вы знаете?

Комина кивнула. Видно было, что сил говорить у нее немного, и что эта новость об отравлении ее бывшего мужа подействовала на нее давяще.

Белогоров продолжил:

– Мы с Петром Игоревичем оформим права в качестве представителей Романа Геннадьевича как потерпевшего, чтобы наблюдать за ходом расследования.

– Роме не нужно будет никуда ходить? – спросила Комина.

– Нет.

– Это очень хорошо. Он, как узнал про то, что Гена был отравлен, прямо с лица спал. Сидит дома и ничего не делает. Так он подавлен.

Далее Станислав перешел к тому, что было более насущным:

– Теперь о завещании. Мы были в нотариальной конторе, подали заявление о принятии вашим сыном наследства Геннадия Максимовича. И оказалось, что наследственное дело на самом деле открыто по заявлению наследника по завещанию – в деле имеется завещание на имя Маргариты Борисовны Лировой.

– Это дочь… – начала было Юлия Валерьевна, едва сдерживаясь, но Станислав подхватил ее мысль:

– Да, это дочь Бориса Степановича Лирова, начальника управления. Завещание составлено так, что недвижимость в Москве должна перейти Роману Геннадьевичу, а все бизнес-активы завещаны Лировой. Извините, должен сказать, что в завещании есть такая фраза: «моей невесте Маргарите Борисовне Лировой». Вот текст.

Комина взяла в руки текст документа и стала неспешно читать его. Завещание удивило ее, но она не выглядела шокированной фактом его составления и именем наследницы.

После непродолжительного молчания Юлия Валерьевна сказала:

– Я знаю, что Гена начал встречаться с Ритой – он сам говорил мне об этом. Но он всегда говорил, что его наследниками будут его дети, и Роман обязательно получит его бизнес, если останется единственным сыном, или часть бизнеса, если родятся ещё сыновья: Гена был старомоден и считал, что бизнес – это неженское дело.

– Вы думаете, завещание поддельное?

– Думаю, да, но понимаю, что никак не смогу доказать это.

– Юлия Валерьевна, пожалуйста, не торопитесь с выводом. Нам сейчас нужно понять, что предстоит сделать.

– Для того, чтобы это доказать, нужны, наверное, образцы почерка Гены?

– Да, конечно, нужны.

– Но это невозможно. У меня никаких его записей не осталось, а все бумаги по бизнесу полностью в распоряжении директоров его компании.

– Будем искать другие документы. Нам важно понять, вы – готовы бороться за наследство сына?

– Я готова! – неожиданно твердо сказала Комина. – За свои интересы, наверное, не стала бы бороться, а для сына – нужно.

– Тогда нужно и за наследство бороться, и вашу супружескую долю выделить. Супружеская доля – это половина нажитого во время брака имущества, – разъяснил сразу Станислав.

– Да, понимаю.

– Если завещание подлинное, то выдел супружеской половины бизнес-активов – это единственный способ обеспечить Романа наследством. Давайте мы начнем с разговора с топ-менеджерами компании, и тогда, может быть, что-то прояснится. Но поскольку у вас с Геннадием Максимовичем имущество не было разделено, с иском в суд обращаться все равно придется.

– Да, понимаю, – повторила Комина.

– Поищите, пожалуйста, все возможные рукописные документы Геннадия Максимовича.

– Да, конечно.

– И еще есть момент – в наследственном деле фигурируют какие-то договоры между Геннадием Максимовичем и самой корпорацией «ГенКом» – то, о чем вам сказали с самого начала. Надо разбираться.

Через два дня Белогоров предложил новую встречу, и в этот раз он настаивал, чтобы мать и сын оба присутствовали.

Мать была по-прежнему боево настроена, сын – безразлично. Такое впечатление, что все происходящее Рома начал воспринимать уже даже без ожесточения – а просто покорно и безучастно.

Станислав сразу перешел к сути:

– Мы подадим оба иска одновременно, но сразу же попросим суд дело о выделе супружеской доли приостановить.

– Почему? – удивилась Юлия Валерьевна.

– Потому что это должен быть ваш иск к наследнику, а сейчас законному наследнику – Белогоров посмотрел на Романа – нужно ещё отстоять свое право на наследство от претензий наследницы по незаконному завещанию.

– Вы так уверенно говорите о незаконности завещания! – сказала Комина с явным сочетанием восхищения и удивления в голосе.

– Как адвокат я должен ориентироваться на волю и мнение доверителя, то есть вас и Романа Геннадьевича. Вы считаете, что завещание подделано – значит, я как ваш адвокат исхожу из этой установки и веду дело, следуя ей.

– А если вдруг окажется, что завещание – подлинное?

– Значит, суд откажет в удовлетворении иска о признании его недействительным. Если нам удастся добиться признания завещания недействительным, то единственным ответчиком по делу о выделе супружеской доли будет Роман Геннадьевич, после возобновления производства по делу он признает иск – и суд удовлетворяет исковые требования. Если же суд не признает завещание недействительным – то дело о выделе супружеской доли все равно нужно возобновить и добиться выдела супружеской половины из всего, что было куплено во время брака.

И потом добавил:

– И еще, разумеется, нужно отдельным иском добиваться признания недействительными договоров между Геннадием Максимовичем и самой созданной им корпорацией.

– Да, понимаю.

– Мы организуем всю систему нужных исков. И параллельно будем представлять ваши, Роман Геннадьевич, интересы как потерпевшего. Надо тщательно разобраться в смерти вашего отца.

Работу в интересах Романа Комина Белогоров начал на следующий же день. Петр узнал, что Коврова уже допросили как подозреваемого. После этого Станислав созвонился со своим однокурсником, Алексеем, который был начальником Следственного управления, и, объяснив, кого он представляет, попросил его дать возможность посмотреть запись допроса. Однокурсник удивился, но пошел навстречу его просьбе, так как знал, что он принципиально не сделает ничего незаконного.

Видеозапись они смотрели вместе, в кабинете Алексея. Следователя такая просьба не удивила, поскольку в связи с личностью убитого дело как резонансное было на контроле.

На видеозаписи было видно, что с Ковровым присутствует его защитник – известный московский адвокат, славящийся решительным стилем осуществления защиты.

Следователь задал дежурные вопросы, и потом перешел к сути допроса:

– Расскажите о событиях тридцать первого октября, как вы увидели Комина Геннадия Максимовича.

Ковров посмотрел на своего защитника, тот кивнул, и подозреваемый стал говорить:

– В тот день я с утра был в офисе. Я хотел поговорить с президентом корпорации, с Коминым, с Геннадием Максимовичем, но узнал, что он ушел из офиса. Когда он уже вернулся в офис, я пошел к нему, чтобы до совещания обсудить некоторые вопросы.

– Какие вопросы? – стал уточнять следователь.

– По финансированию нового проекта корпорации.

– А почему вы пошли к Комину? Ведь он некоторое время назад устранился от текущих дел и поручил их вице-президентам.

Ковров с удивлением посмотрел на адвоката, невольно показывая удивление такой информированностью следователя.

– Ну… оставались еще проекты, по которым Геннадий Максимович получал информацию…

– Хорошо. Продолжайте.

Ковров был смущен, помолчал, потом заговорил дальше:

– Я зашел в приемную и направился в кабинет Комина. По пути увидел, что секретарь Валя готовила чай для него, взял поднос с чашкой и пошел с ним.

– Это ведь не входило в ваши обязанности как финансового директора? – уточнил следователь.

Ковров немного растерялся:

– Нет, не входило.

– А почему же вы, финансовый директор, взяли и понесли поднос? Почему не дали секретарше отнести его?

– Ну… ну, помочь секретарше… все равно ведь иду в кабинет…

– Продолжайте.

– Я вошел с подносом в кабинет Комина, замешкался в двери – неудобно было с подносом заходить.

– Вы торопились?

– Да, времени было мало до начала совещания, мне хотелось поговорить с Геннадием Максимовичем, а пока Валя заходила и выходила, потерялось бы время. Мне хотелось поговорить с Коминым наедине.

– Это связано с тем, что Комин хотел отстранить Вас от должности финансового директора корпорации и начать расследование вашей деятельности на этом посту?

Ковров посмотрел на адвоката с нескрываемой тревогой – следователь явно был информирован значительно лучше, чем им обоим хотелось бы.

Кто-то влиятельный из корпорации наверняка хотел устранить Коврова: следователь явно уже знал, что некоторое время назад Комин заподозрил Коврова в крупных хищениях и в этот день на совещании собирался отстранить его о должности. Очевидно, что мотив для отравления Комина у Коврова имелся.

Повернувшись к следователю, Ковров сказал:

– Нет. Мне он такого не говорил.

Следователь внимательно посмотрел на Коврова, потом вновь обратился к записи, сказав:

– Дальше.

– Захожу, вижу, нет Комина там, хотя Валя подтвердила, что он в кабинете. Подошел поближе к столу и креслу его, еще поближе – и вижу, что он лежит без дыхания. Я тут же вышел из его кабинета и сразу сказал, что Комин без сознания. Все.

– Вы что-то делали с чашкой, когда несли ее в кабинет Комина?

– Нет – уверенно сказал Ковров, даже не смотря на адвоката.

– Чашка осталась в кабинете?

– Вроде бы да. Я уже не думал о чашке.

– А когда там оказался яд?

– Я не знал, что там яд! – горячо сказал Ковров. – Может быть, Валя насыпала его туда, чтобы подставить меня?

– А какой у нее может быть мотив для того, чтобы подставить вас? – ровно-деловым тоном спросил следователь, продолжая записывать ответы допрашиваемого.

– Я не знаю! – горячился Ковров. – Раз вам кто-то сказал, что Комин хотел меня отстранить, может быть, кто-то из топ-менеджеров был заинтересован в том, чтобы избавиться от меня таким образом? Кто вам сказал, что Комин хотел меня отстранить?

– Вопросы здесь задаю я, – спокойно, но твердо сказал следователь. – Вы планировали убийство Комина Геннадия Максимовича?

– Нет! Я не убивал Комина!

Ковров даже привстал со своего стула, крича это. Услышав крик, в кабинет заглянул конвойный.

– Сядьте! – жёстко сказал следователь, и сделал конвойному знак рукой, что все в порядке.

Ковров осел обратно на стул, но не мог успокоиться.

– Я не убивал его! Слышите – не убивал!

– Это мы разберемся. Это все, что вы можете сказать о событиях того дня в связи со смертью Комина?

– Да.

Следователь закончил оформление своей части протокола допроса и передал его для ознакомления Коврову и его адвокату. Они прочитали его.

– Замечания есть? – спросил у них следователь.

– Нет.

– Подписывайте.

Ковров и его адвокат подписали протокол.

– Сопровождающий! – позвал следователь офицера. – Отведите подследственного.

Офицер вошел и повел Коврова; адвокат тоже вышел из кабинета.

Руководитель Следственного управления остановил запись.

Белогоров задумчиво смотрел перед собой:

– Похоже на сцену из «Места встречи изменить нельзя», помнишь – допрос Груздева – «Я не убивал! Слышите – не убивал!!!».

– А.. А, ну да – согласился руководитель. – Что думаешь?

– Не знаю. Пока что мне кажется, что этот Ковров действительно мог не убивать Комина. Ну вот такое впечатление. Ты же понимаешь, судьба Коврова меня не интересует.

– Но на чашке отпечатки пальцев Коврова, и в чашке был яд.

– А в кабинете видеокамер не было?

– Нет, там не было. Мы все видеозаписи получили.

– Может быть, Ковров и хотел бы отравить Комина, и яд подготовил, и принес его, но мне почему-то кажется, что отравление осуществил кто-то другой, опередив Коврова, – предположил Станислав.

– Ну не знаю, – усомнился в его версии руководитель Следственного управления, – пока что все свидетельствует против Коврова – и отпечатки, и яд, и мотив убить Комина, чтобы не потерять должность и не подпасть под расследование.

– Ну, мы его «топить» не собираемся – для интересов младшего Комина безразлично, кто убил его отца. Как вы расследуете – так и будет.

На обратном пути Станислав думал – как же все-таки легко люди решаются на убийство. Что-то неуловимо-интуитивное, основанное на большом психологическом опыте адвокатской практики, подсказывало ему, что Ковров все-таки действительно не убивал Комина. Однако отпечатки его на чашке были – это бесспорно – значит, он что-то мог замышлять. (Зачем он вообще взял этот поднос и понес его в кабинет?). Даже если его сомнение верно, все равно, то, что Ковров мог, опасаясь, что босс лишит его должности, вот так вот взять, достать яд, в тамбуре между внешней и внутренней дверями кабинета насыпать его в чашку чая и отнести своему боссу – это ощущалось как нелепость. Глупая, к слову, нелепость – ведь Коврова все равно быстро вычислили бы как убийцу. Насколько же он опасался объявления Коминым о снятии его с должности финдиректора на том совещании! Раз так открыто рискнул. И так глупо подставился и проиграл.

Однако это дикая, но реальность; адвокатская практика знала и еще более дикие случаи убийств.

Диких – и глупых.

Зазвонил телефон – это был его друг Сергей.

– Ты в Москве?

– Да. А где я могу быть?

– Ну не знаю, может, сейчас в Далмации еще можно заниматься яхтингом?

– Холодно там сейчас заниматься, яхтингом, Сереж, – по-дружески сказал Станислав. – Да и дел тут, в Москве, много.

– А сейчас ты свободен? Не занят?

– Нет, не занят.

– Слушай, Слав, давай пообедаем. До нас ты все равно не скоро доедешь.

– Но я уже набрал ваш адрес на навигаторе! – поспешно сказал Станислав.

– Знаю, Слав, ты это ещё три недели назад говорил, – перехватил собеседник эстафету. – Слушай, давай сейчас встретимся и пообедаем.

Договорились встретиться в «Черноморской Ривьере» – это был любимый ресторан Станислава, очень памятный ему.

Когда они встретились, друзья заказали обед и начали беседу.

– Как Саша?

– Нормально.

– Как мама? Не болеет?

– Да нет, нормально вроде. Как вы?

– Отлично!

– Как ты? Как преподавание?

– Сейчас новый учебный курс подготовил.

– Я очень рад, что ты нашел себя в преподавании – занимаешься любимым делом. Вот ты преподаешь в нашей академии – и я тебе очень завидую, что ты смог найти работу, которая тебе реально нравится, что ты реально нашел свое призвание.

– Да!

– Ты все такой же строгий?

– Да, с годами только строже становлюсь, – утвердительно ответил Сергей.

Станислав показал на родословную схему, которую до его приезда рисовал Сергей.

– Опять римская генеалогия?

Сергею явно было приятно такое внимание к его увлечению.

– Привет! Да.

– Что в этот раз? – спросил Станислав, артистично закатывая глаза.

Сергей улыбнулся:

– Тацит.

– Тацит?

– Да, Тацит, «Анналы». Он описывает, что молодой нобиль, Корнелий Сулла, обидел заслуженного сенатора, Домиция Корбулона, не пропустив его, и тот подал жалобу. Дело рассматривалось в сенате, и Суллу защищали его родственники. Так вот, дело закончилось тем, что за этого недоросля извинения Корбулону принес Марк Эмилий Скавр, который был одновременно дядей и отчимом Суллы! У Тацита так и написано: «его дядя и отчим». Меня озадачило, как так – дядя и отчим? Оказалось, что его мать, Секстия, была замужем за двумя кузенами. И вот я это разобрал сегодня. Оказалось, что Корнелий Сулла и Эмилий Скавр, мужья Секстии, по одной линии были двоюродным дядей и двоюродным племянником, по другой линии, от Цецилии Метеллы – троюродными братьями, и при этом они ещё были и единоутробными братьями – сыновья одной матери. Во как бывает! Все, ты совсем запутался? – спросил Сергей, видя, что Станислав смотрит в одну точку.

– Да нет, все понятно… Да – запутался. Чьей женой была Секстилия Метелла?

Сергей, высокий и нескладный, что было заметно даже за столом, и сейчас полностью находящийся в облаках римской истории, подрастерялся, но Станислав так по-доброму улыбался, что Сергей тоже засмеялся: