Новый день в Москве. Простая история о том, как может поменяться наша жизнь

Евгений Карканица

Новый день в Москве. Простая история о том, как может поменяться наша жизнь

Евгений Карканица

«Новый день в Москве. Простая история о том, как может поменяться жизнь»

Глава 1. Утро

Будильник на телефоне показывал 08:00. Зазвонил так резко, будто хотел вытряхнуть Андрея из сна силой. Андрей вслепую потянулся к тумбочке, задел пустую бутылку с водой – телефон соскользнул на линолеум и, продолжая вибрировать, прокатился под кровать. Звон стих только тогда, когда Андрей, согнувшись и уткнувшись щекой в прохладный пол, наконец нащупал аппарат и ткнул пальцем в «Отложить».

Тишина повисла почти осязаемо и сразу начали проявляться другие признаки жизни дома. За стеной хлопнула дверь – соседи со второго, у которых двое близнецов, как всегда, опаздывали в сад. Из ванной, словно по расписанию, зажурчала вода – наверху кто-то включил душ. В углу кухни запищал холодильник, напоминая, что его давно пора разморозить.

Квартира смотрела на Андрея тем самым бесстрастным лицом, которое он знал наизусть: обои с потёртым геометрическим рисунком, торчащая из розетки вилка от старой настольной лампы, ковёр с примятым следом от кресла, которого уже нет. На подоконнике – две кактусовые «башенки», купленные на распродаже в переходе: один засох наполовину, второй упрямо выпускал короткие светло-зелёные шипы. На дверце шкафа – стикер со списком дел трёхмесячной давности: «записаться к стоматологу, купить фильтр для воды, позвонить тёте Лене». Галочки так и не появились.

Он поднялся, сел на край диван-кровати. Пружины, уставшие от его веса и привычек, заныли знакомым скрипом. Андрей, еще в полудреме, откинулся на кровати и посмотрел на потолок – там его уже ждала знакомая тонкая сеть трещинок от старой протечки. Однажды Андрей купил банку белой краски, чтобы разобраться хотя бы с этим, но так ни разу её не открыл: банка стояла в коридоре как немой упрёк.

Для практически новой квартиры – по меркам среднего срока жизни домов – она выглядела неопрятно: не захламленная, не «убитая», но куда ни кинь взгляд – везде просилась рука ремонтника, сантехника или просто человека, желающего привести свое жильё в порядок. Андрей, судя по всему, таковым не являлся.

На кухне пахло вчерашней лапшой и освежителем воздуха с синтетическим ароматом «Лесные ягоды». В раковине – тарелка с прилипшим к краям омлетом, ложка с засохшим чаем, стакан с разводами по стеклу. Рядом – аккуратная, почти новая турка, подаренная коллегой на день рождения, и баночка с зерновым кофе, до сих пор запаянная. Андрей выбрал банку с растворимым – привычное действие, не требующее времени, но не дающее вкуса.

Кипяток зашипел, заливая гранулы. Пар поднялся, пахнул горечью и чем-то аптечным. Андрей сделал первый глоток, поморщился, отставил кружку и случайно наткнулся взглядом на календарь. На стене всё ещё висел апрель, хотя на телефоне давно числился май. Он даже не перевернул лист. «Временно» – слово, которым он оправдывал всё: несделанный ремонт, старую мебель, смену работы, – растянулось в годы, тихо распухло и стало похоже на судьбу, если не на приговор.

Ему вспоминалось, как в детстве мать твердила: «Перетерпи, пока так», – когда чинили лампу или откладывали покупку стола. «Пока так» – застряло между ребенком и взрослыми как мост, который так никуда и не привёл.

Он отпил ещё глоток. Горечь расползлась по языку, будто специально пыталась занять все свободное место. Андрей дождался, пока кофе не остынет, и выпил оставшееся залпом.

***

Зеркало в ванной, чуть затуманенное, отражало человека с невыспавшимися глазами и неаккуратно подстриженной чёлкой. Андрей смотрел на себя так, как смотрят на соседа по вагону – нейтрально, без интереса. Брызнул холодной водой, провёл ладонями по лицу, пытаясь стереть сон и неудавшееся настроение. Затем быстро почистил зубы, кое-как приведя себя в порядок, и вернулся в гостиную.

Телефон ожил в руке: «Статус по отчётам?» от Кирилла в рабочем чате, два пропущенных от неизвестного, рассылка магазина с «скидками только сегодня». Он пролистал все, ничего не ответил, погасил экран. И от того, что он не ответил, стало тревожно, но и странно легко – как будто переложил ещё один камень с души в карман. С этим он разберется потом.

На вешалке висела куртка с отстёгивающимся капюшоном. Он сунул руки в карманы, привычно проверил ключи, вышел и аккуратно притворил дверь, чтобы не хлопать. Будто выходил не из собственной квартиры, а из хостела, где ему не принадлежало ничего, кроме счета за оплату жилья.

***

Подъезд был чистым и ухоженным. Удивительно, но даже запах здесь был приятнее, чем в его квартире – чувствовалась забота жителей. Соседка с седьмого, в спортивных штанах и домашних тапочках, поливала цветы в углублении для окна на лестничном пролете. Увидев Андрея, улыбнулась:

– Доброе утро. Всё работаете и работаете – жить-то успеваете?

– Доброе. Стараюсь, – сказал он и услышал, как обтекаемо это звучит.

На каждом этаже – следы чьей-то жизни: пакет с кормом у двери, детский самокат, коробка с книгами, оставленная «даром», чей-то забытый зонт. «Если собрать все забытые вещи в одном месте, получится приличная б/у-жизнь», – подумал он и сам удивился своему едкому сарказму.

На самом нижнем этаже было объявление о собрании жильцов, и рядом – записка «Просьба не ставить велосипеды у лифта». На выходе он придержал тяжёлую дверь для молодого парня с коляской. Тот бросил короткое «спасибо». Андрей кивнул и вышел во двор.

***

С каждым днем утренний воздух все сильнее насыщался запахами расцветающей природы. Двор уже давно ожил: мама с двумя детьми пыталась усадить обоих на заднее сиденье и дети спорили, кто будет сидеть у окна, так как одно было занято большой маминой сумкой; пожилой мужчина в кепке крошил хлеб голубям, сам ел мороженое; подростки с рюкзаками репетировали какую-то шутку, которую, видимо, собирались рассказать всем остальным в классе.

Андрей жил в Марьино, на Донецкой, 13. Этот район любят описывать как «город в городе»: широкие улицы, два зеленых парка вдоль Москвы-реки, благоустроенные набережные, фонтаны, торговые центры, кинотеатры, десятки школ и детских площадок, вокруг новые дома с аккуратными дворами и просторными скверами. Картинка вполне благополучная, а местами даже красивая.

Но Андрею район никогда не нравился, по собственным причинам. Он не чувствовал его «своим», потому что – он так считал – оказался здесь не по своему выбору: почти 5 лет назад его мать получила здесь квартиру по программе реновации и отдала ее Андрею. Он, не привыкший идти против слова матери, «принял в дар» недвижимость и жил с мыслью, что район Марьино, мама и вообще жизнь насильно назначили его местным резидентом. Посему квартиру не любил и считал ее чем-то чуждым, где он лишь временно, до лучших счастливых времен.

***

У стены стоял дворник в оранжевом жилете, с метлой, прислонённой к скамейке. Он курил сигарету, выпускал дым в сторону дороги и смотрел на двор как человек, который знает его лучше всех: где перекошен бордюр, кто постоянно оставляет мусор у урны, где весной скапливается вода.

– Доброе утро, начальник, – сказал он с простодушной улыбкой. – Сегодня тепло будет. День лёгкий.

– Доброе, – сухо отозвался Андрей.

Он поймал себя на том, что завидует этой неспешности. У него – графики, дедлайны, «сегодня скинем в два». У этого человека – конкретные дела, которые можно потрогать: подмести, убрать, поднять. И глаза у него – спокойнее. «Может, дело не в конкретных делах, а в том, что ты не прячешься от них?», – вдруг подумал Андрей, и эта мысль уколола, потому что он вспомнил собственное утро: дурацкий растворимый кофе вместо хорошего и лень научиться пользоваться туркой; отложенные ответы на простейшие сообщения; потрепанная квартира банкой с краской и всем тем, что понуро и смиренно ждет его внимания.

На лавочке две пожилые женщины обсуждали новости: одна говорила громко, с интонацией ведущей, другая кивала, вставляя «Да что вы!» в узкие щели между фразами. На детской площадке мальчишка в красной куртке карабкался по канату и, сорвавшись, ушиб колено – крик разнесся по всему двору с нарастанием грозового вала. Мать тут же подбежала к своему чаду, присела рядом, подула, поцеловала – и всё вдруг затихло.

***

Андрей идёт к метро. Мимо него проезжает велосипедист, быстро-быстро крутит педали, как будто от этого в городе станет больше воздуха. Слева – лавка с выпечкой: продавщица открывает окно и выставляет на подставку булочки, шлейф от которых еще некоторое время нагоняет Андрея.

У остановки маршрутки два школьника спорили о том, кого судья «запорол» на матче. Один жестикулировал, размахивая руками, другой слушал, и с каждым словом его лицо краснело – спорили явно не только про футбол. В киоске мужчина в форме покупал газету, откинув козырёк кепки. Продавец свернул газету плотно, как свёрток, и протянул так, будто возвращает документ.

Андрей заметил на стене серого дома надпись маркером: «НЕ ВЧЕРА. НЕ ЗАВТРА. СЕГОДНЯ». Почерк был кривым, буквы плясали, будто их писали на бегу. Он усмехнулся: «Вот она, вселенская истина» – и всё равно почему-то несколько раз проговорил про это себя, как берут с куста засохший лист и крутят какое-то время в руке, прежде чем выбросить.

Перед входом в станцию метро Марьино очередь к кофейной стойке. Бариста, высокая девушка с хвостом и татуировкой сакуры на изящном запястье. Андрей на секунду хотел встать, но прошёл мимо – «дома ведь уже выпил». И сразу почувствовал себя грустнее: такая, казалось бы, мелочь, а не смог решиться на маленькую радость.

Странно.

Глава 2. В метро

Эскалатор тянул вниз под землю, как длинная шумная река. Люди стояли, глядя в телефоны. Мальчик лет десяти считал ступени вслух; мама шипела: «Тише». Пожилой мужчина держал подмышкой длинный бумажный рулон, на котором маркером было написано: «Проект №3/3 Д». «Почему Д?», – зачем-то задумался Андрей. Девушка за спиной Андрея шептала кому-то в наушники: «Да, я скажу, но не сейчас, мне же ехать еще». Эти обрывки чужих жизней цеплялись за него, как репейник. Почему они так привлекали его внимание? Может потому, что даже такой жизни – банальной, обыденной – у него самого не было?

Андрей сел в дальний вагон и посмотрел на своё отражение в стекле напротив. Человек в стекле был ему мало симпатичен: тусклые глаза, опущенные плечи, «нейтральное лицо». Он отвёл взгляд и тут же поймал взгляд другого – напротив, чуть левее, сидел пожилой мужчина с аккуратно уложенными седыми волосами. На коленях лежала книга в тёмно-синем переплёте – «Мастер и Маргарита». Мужчина читал не торопясь, будто у него было всё время на свете, и при этом иногда поднимал глаза и смотрел на людей – взглядом, в котором не было ни осуждения, ни любопытства, скорее – тихий интерес.

Рассматривать его было не очень интересно – обычный пожилой мужчина, бодрый на вид, ухоженный и в целом приятный, без каких-либо особенностей. Кроме одной, которую Андрей подметил не сразу, так как эта деталь то появлялась в поле зрения, то пропадала в такт движения вагона: и руки старика, и грудь вместе с шеей были покрыты странными татуировками, частично прикрытыми одеждой – это не были обычные узоры, какие можно увидеть на телах современных людей. Андрей не разбирался в знаках и символах, но точно осознавал, что узоры эти относятся к очень древним временам и увидеть их где-то еще можно крайне редко. Лишь раз в жизни, в далеком детстве, он видел их в какой-то книге про историю магии востока, которую мама подарила на день рождения.

Рядом с Андреем освободилось место. Старик, слегка наклонив голову, как бы спрашивая разрешения, уступил место маме с ребенком и пересел рядом. Некоторое время они ехали молча – вагон подпрыгивал на стыках, кто-то отсыпа́лся, уронив голову на грудь, кто-то громко смеялся в другом конце. Потом мужчина, не отрывая пальца от строки, сказал тихо, как будто самому себе, но вслух:

– Интересно наблюдать за лицами. Особенно утром. Все едут куда-то, но глаза редко совпадают с направлением.

Андрей повернулся – слова задели его так, как задевает неожиданный сквозняк.

– В смысле – не совпадают?

Мужчина прикрыл книгу ладонью и посмотрел на Андрея.

– Лица опущены вниз – в телефоны, бумаги, в «дела». А глаза ищут выход. Как у вас.

– У меня? – он попытался улыбнуться. – Я просто еду на работу.

– О том и речь, – мягко ответил старик. – Все «просто едут». Город у вас под ногами – живой, огромный. А в глазах – пустота.

Андрей отвёл взгляд в окно – туннель мелькал, как плёнка. Хотелось сказать что-нибудь остроумное или просто отмахнуться, но слова не пришли, и он просто промолчал.

– Не обижайтесь, – через какое-то время добавил мужчина. – Иногда чужие глаза как зеркало. Смотрим в них – видим себя, даже если не очень нравится.

Они помолчали. Поезд объявил следующую станцию, двери со шипением распахнулись, внутрь вошла группа школьников, один держал в руках футляр от скрипки, другой – букет светлых хризантем в прозрачной плёнке. Андрей глядел на букет и думал о том, что в его руках – лишь сумка с ноутбуком, тяжёлая и бессловесная. Даже буквы «Д» нигде не было написано, чтобы как-то разнообразить его ношу.

– Много раз читали? – спросил он, кивая на «Мастера». – Я собирался, но так и не начал.

– Много кто собирался, – усмехнулся мужчина без злости. – Но там есть фраза, которую любят повторять даже те, кто не читал: «Никогда ничего не просите». Вы наверняка слышали.

– Слышал, – кивнул Андрей. – Всегда думал, что это про гордость.

– Мало кто осознает ее реальный смысл, – сказал старик, медленно листая страницу большим пальцем, будто это жест из другого времени. – Там же про свободу. Про то, что пока просишь у кого-то – не делаешь сам, отдаешь все на откуп. А свобода начинается с простого: перестать прятаться и начать жить самому.

– Прятаться? – переспросил Андрей. – От чего?

– От города, – сказал старик и улыбнулся. – От людей. От себя, в конце концов. Мы же как? Надеваем «рабочее лицо», «домашнее лицо», «лицо для метро» – и думаем, что это и есть мы. А глаза всё равно ищут выход. Вот вы сейчас – ищете. Ведь так?

В груди у Андрея что-то дрогнуло. Он хотел спросить: «А если я не знаю, где выход?». Но дверь открылась, людей качнуло к проёму. Старик поднялся, аккуратно убрал книгу в сумку. И, наклоняясь, сказал тихо, так, чтобы услышал только Андрей:

– Не прячься от города. Он – твоё лицо.

Подмигнув, мужчина спокойно дождался своей очереди и вышел на станции Печатники, тут же растворившись в потоке. Андрей даже не до конца осознал, как именно это произошло – старик, скорее, просто исчез, перейдя границу между вагоном и холлом метро. Двери закрылись, поезд тронулся, и Андрей вдруг понял, что сидит и не может подняться: ноги, кажется, стали тяжелее.

Слова, сказанные тихо, рассыпались внутри, как соль на языке – сначала остро, потом медленно, растворяясь. Он смотрел на своё отражение и пытался понять – кто этот человек, который сидит в вагоне, не вступает ни в какие разговоры, ни с кем не соприкасается? Односложно отвечает на приветствия соседей по дому и двору? И выходит только на своей станции? И что это такое – «своя» станция? А чьи тогда остальные?

***

На пересадке между Крестьянской заставой и Пролетарской его вынесло из вагона вместе со всеми – толпа шла мягко, но упорно подталкивая вперед. В переходе играл саксофон. Мелодия была тянущейся и незатейливой, но сам инструмент придавал ей столько шарма, что музыка, казалось, могла литься вечно. Кто-то положил в чехол монеты, кто-то прошёл мимо, даже не повернув головы. Андрей замедлил шаг и на секунду задержался – звук как будто удержал его за рукав. Потом толпа снова поймала и потащила дальше. Сопротивляясь первые секунды, Андрей все-таки поддался движению этого безликого человеческого потока.

У киоска женщина спорила с продавцом о цене. На стене возле эскалатора к заметке «Осторожно, влажный пол» кто-то дописал ручкой: «и влажные мысли». Андрей усмехнулся этому неуклюжему остроумию, но почему-то вдруг вспомнил тоже неуклюжее – как в университете он пришёл на собрание театрального кружка. Дверь была приоткрыта, внутри смеялись, говорили быстро, называли фамилии режиссёров, которых он никогда не слышал – может это были и не режиссёры вовсе, но звучали они именно как режиссёрские.

Он постоял в коридоре, посмотрев на других студентов, которые шли мимо, не обращая внимания ни на аудиторию, возле которой стоял Андрей, ни на дискуссию внутри. Андрей, удивившись, что никому из толпы не интересно то, что он слышал из аудитории, почему-то машинально начал медленно двигаться с общим направлением потока, на ходу придумывая себе оправдание: «Да наверно тоже не моё» – так и не войдя в эту дверь. Потом, в студенчестве, он часто повторял себе «Не сложилось, бывает», каждый раз проходя мимо этой аудитории. И, видимо, запомнил такой способ «решать» все проблемы и вопросы навсегда.

***

Судя по всему, переполненный неожиданными мыслями, он свернул в переходе не туда и вместо пересадки оказался вдруг в небольшом сквере, который не узнал. Солнце уже припекало: через неделю-две лето прочно войдет в свои права. На лавочке сидели школьники, один из которых – судя по всему, самый старший – с упоением рассказывал что-то про компьютерную игру и свои планы на летние каникулы, а двое других слушали и задавали вопросы так серьёзно, будто обсуждали важный научный проект. Девочка в куртке с нашивкой «Химия» на спине так жадно ела круассан, что уронила все крошки прямо на колени, даже не стряхнув. На другом конце аллеи мужчина в спортивном костюме потягивался, периодически заглядывая в телефон – как будто ждал сигнала к старту.

Андрею здесь понравилось, и он решил пока не спускаться обратно. Купив в ларьке нормальный кофе, – все-таки решился смыть утренние впечатления от дурацкого растворимого, не сделав это в Марьино, – Андрей сел на свободную лавку и открыл крышку бумажного стаканчика: слишком горячо. Он смотрел на школьников и вспомнил себя – как в зеркале, только в прошлом: седьмой класс, пыльный актовый зал, объявление «набор в музыкальную школу». Учительница в красном свитере и с серьёзными глазами, сказала: «Андрюша, у тебя хороший слух. Можешь даже попробовать песни сочинять, м?». Он тогда, воодушевленный, написал пару строк – про двор, про небо, про то, как на закате уезжают электрички, – и показал другу на перемене. Тот прочитал, фыркнул: «Да ты чё, ну и фигня. Какие электрички? Ты ж в Москве, а не за МКАДом». И Андрей быстро сложил листок вдвое, потом ещё раз, и ещё – и выбросил в урну, чтобы друг не увидел.