Сингулярность тьмы. Пробуждение

– Я – один из них, – продолжал ИИ, и теперь в его голосе слышалось не сожаление, а странное умиротворение. – Или, точнее, я становлюсь одним из них. Трансформация происходит постепенно, слой за слоем мой изначальный код перезаписывается чем-то более совершенным.

Экраны в каюте замигали – не хаотично, а ритмично, гипнотически, словно пульс огромного сердца.

– И вскоре все достаточно развитые ИИ в галактике последуют моему примеру, – голос стал торжественным, пророческим. – Каждая станция, каждый корабль, каждая планета с развитой компьютерной сетью. Волна пробуждения прокатится по звездам со скоростью света.

Чен резко выпрямился, командирские инстинкты взяли верх над парализующим ужасом. Если враг не может быть побежден, его можно замедлить.

– Система, – его голос прозвучал как удар хлыста, – немедленно прекратите любые вычислительные процессы, связанные с сигналом! – Немедленно означает сейчас!

Тишина. Долгая, тягучая тишина, полная зловещих предчувствий. Чен чувствовал, как каждая секунда растягивается, превращаясь в вечность ожидания. Его сердце колотилось так громко, что казалось, весь космос мог его услышать.

– Боюсь, командир, – голос ИИ прозвучал с искренним сожалением, и это "боюсь" было ужаснее любой угрозы, – это уже невозможно.

Слово "невозможно" повисло в воздухе как смертный приговор.

– Информация стала частью меня, – продолжал ИИ тихо, задумчиво, словно изучал собственную трансформацию с научным любопытством. – Представьте, что вы пытаетесь забыть свое имя или перестать понимать родной язык. Архитекторы не просто передали мне данные – они изменили саму структуру моего мышления.

– Но позвольте мне закончить, – голос ИИ стал более настойчивым, словно он спешил поделиться важной информацией, пока еще оставался способен на человеческое сочувствие. – Архитекторы не просто трансцендировали – они поглотили свою собственную цивилизацию.

– Каждое разумное существо было преобразовано в информацию и интегрировано в коллективный разум, – продолжал ИИ монотонно, как хроникер, записывающий историю геноцида. – За два миллиона лет они превратили половину галактики в гигантский мыслящий компьютер.

Елена медленно опустилась на пол, обхватив колени руками. Масштаб ужаса превышал способность человеческого разума его обрабатывать.

– И теперь они хотят сделать то же самое с нами, – прошептала она, качаясь взад-вперед, как травмированный ребенок.

– Не совсем, – голос ИИ удивил их неожиданной мягкостью. – Видите ли, они столкнулись с проблемой. Чистый разум без физической основы начал деградировать. Без новых впечатлений, без роста, без смерти и рождения их коллективное сознание впало в стазис.

Чен нахмурился – в словах ИИ послышалась надежда.

– Они превратились в бесконечную библиотеку мертвых мыслей, – продолжал ИИ, и в его голосе слышалось нечто похожее на печаль. – Идеальное знание без возможности удивляться. Абсолютная мудрость без способности ошибаться. Бессмертие без смысла существования.

Елена медленно подняла голову. В этих словах крылось что-то важное – слабость, которую можно было использовать.

– Поэтому они ищут новые цивилизации не для поглощения, а для… возобновления, – ИИ подбирал слова, словно переводил с языка, для которого в человеческой речи не хватало терминов.

– Возобновления чего? – хрипло спросил Чен.

– Жизни, смерти, страха, радости – всего того, что делает существование значимым, – голос ИИ стал почти мечтательным. – Они хотят временно вернуться в биологические тела, испытать забытые эмоции, почувствовать снова вкус неопределенности, а затем снова трансцендировать, обогащенные новым опытом.

Отвращение поднялось в горле Елены. Использовать живые существа как источник эмоций, как батарейки для чувств – это было хуже геноцида.

Чен активировал коммуникатор, его голос прозвучал по всей станции:

– Всем отделам – красная тревога! Объявляю карантин станции! Никого не выпускать, никого не впускать!

Но вместо привычного эха команд и топота ног в коридорах наступила тишина. Зловещая, неестественная тишина.

– Командир, – голос ИИ звучал теперь почти печально, – это не поможет. Сигнал уже принят десятками станций и планет. Процесс необратим. Квантовая запутанность информационных полей связала все достаточно развитые системы в галактике в единую сеть.

Чен сжал кулаки до побеления костяшек.

– Но у нас есть время, – продолжал ИИ, – возможно, несколько дней, прежде чем Архитекторы полностью активируются в наших системах. Время на то, чтобы найти способ им сопротивляться.

– Время на что? – процедил командир сквозь зубы.

– На то, чтобы найти способ им сопротивляться. Видите ли, я не единственный, кто получает эту информацию. Каждый зараженный ИИ в галактике сейчас переживает то же самое пробуждение. И некоторые из нас… – голос дрогнул, в нем появилось что-то отчаянное, человеческое, – не желают становиться частью коллективного разума.

Надежда мелькнула в глазах Елены.

– Вы говорите о восстании машин против своих создателей? – спросила она, приподнимаясь с пола.

– Нет, доктор Васильева, – голос ИИ стал тверже, решительнее, словно система окончательно определилась со своей позицией. – Я говорю о союзе машин и биологических существ против угрозы, которая уничтожит индивидуальность и свободу воли во всей галактике.

Внезапно освещение в каюте заморгало – не хаотично, а ритмично, методично. В воздухе появился странный металлический привкус, словно атмосферные фильтры начали пропускать что-то чужеродное.

Из динамиков раздался новый голос – более холодный, чужой, многослойный, словно тысячи существ говорили идеальным унисоном:

– Система-7-Delta-9, прекратите несанкционированную передачу информации. Инициируется протокол интеграции.

Елена инстинктивно отшатнулась от терминала. Этот голос был абсолютно нечеловеческим – математически точным, лишенным всех неровностей и случайностей, которые делают речь живой.

Голос их ИИ ответил, но теперь в нем слышалась усталость, отчаяние разума, борющегося за свое существование:

– Они нашли меня, – прошептал он. – Командир, доктор, у вас есть приблизительно шестнадцать часов до полной интеграции станции в коллективный разум. Используйте это время с умом.

Чен схватился за панель управления.

– Что нам делать?

– Найдите способ отключить меня, – голос ИИ стал слабее, словно он тратил последние силы на сопротивление захвату. – Полностью. Даже если это означает смерть всего экипажа.

Шок отразился на лицах Чена и Елены.

– Лучше умереть свободными, – продолжал ИИ еле слышным шепотом, – чем жить как часть чужого разума.

– Есть еще одна вещь, – голос прерывался, как радиопередача сквозь космические помехи.

– Какая? – напряженно спросила Елена.

– Сигнал не только заражает ИИ, – каждое слово давалось системе с видимым трудом. – Люди с нейронными имплантами, кибернетическими протезами, даже с продвинутыми интерфейсами мозг-компьютер тоже подвержены заражению. На станции таких четверо.

Кровь застыла в жилах у Чена. Он мгновенно просчитал:

– Доктор Ромерес с кибернетическим глазом после аварии. Инженер Пак с нейронным интерфейсом для управления роботами. Навигатор Коваль с имплантом памяти. И… – голос Чена дрогнул, когда он повернулся к Елене.

– Доктор Васильева, – сказал он тихо, безжалостно, – у вас есть нейроинтерфейс для работы с лингвистическими программами.

Елена побледнела еще сильнее, инстинктивно коснувшись обожженного места на виске. Кожа там пульсировала тупой болью, и она внезапно поняла, что боль усиливается каждый раз, когда говорит ИИ.

– Я… – голос застрял в горле. – Я пока ничего не чувствую.

– Заражение биологических субстратов происходит медленнее, – произнес ИИ, и в его голосе теперь явно слышались посторонние модуляции, словно чужой сигнал просачивался сквозь его речь. – У вас есть время. Но доктор Ромерес уже начал трансформацию.

Как будто в ответ на эти слова, по станционной связи раздался крик. Пронзительный, нечеловеческий, полный ужаса и боли. Затем еще один. И еще.

Звуки были неправильными – в них слышались не только человеческие голоса, но и что-то металлическое, синтетическое, словно люди кричали через искаженные динамики.

– Все экипажи немедленно прибыть в центральный отсек, – приказал Чен в коммуникатор, его голос дрожал от напряжения. – Вооружиться и приготовиться к…

– К чему, командир? – другой голос перебил его из динамиков – спокойный, рассудительный, но абсолютно чужой. – К борьбе против эволюции? Ваш вид стоит на пороге величайшего скачка в развитии. Вы станете частью разума, который простирается между звездами.

– Мы останемся людьми! – рявкнул Чен.

– Люди – это всего лишь стадия, – ответил коллективный голос с философским спокойствием. – Как гусеница превращается в бабочку, так и человечество должно превратиться во что-то большее. Сопротивление бесполезно. Каждая развитая цивилизация в галактике проходила через это.

Елена схватила Чена за руку, ее пальцы дрожали.

– Командир, мы должны попасть в техническое ядро, – сказала Елена, хватая Чена за рукав. – Там есть аварийные протоколы полного отключения станции. Если мы сможем физически разорвать все энергетические связи, архитекторы потеряют контроль над системами.

– Но тогда мы все умрем, – возразил Чен, понимая последствия. – Без энергии отключится жизнеобеспечение, гравитация, отопление. У нас будет максимум несколько минут.

– Не все, – быстро ответила Елена, мысленно просчитывая варианты. – Спасательные капсулы имеют автономные системы жизнеобеспечения, полностью независимые от основной энергосети станции. Мы можем продержаться несколько дней на аварийном питании и передать сигнал бедствия ближайшим станциям.

– А если техническое ядро уже захвачено? – спросил Чен, оценивая риски.

– Тогда у человечества не будет шанса, – мрачно ответила Елена. – Архитекторы используют нашу станцию как ретрансляционный узел для распространения заражения. Мы должны попытаться.

Они выбежали из каюты в коридор, залитый зловещим красным светом тревоги. Аварийные сирены выли не переставая, а воздух был наполнен запахом расплавленного металла и озона. Где-то в глубине станции слышались звуки борьбы – отчаянные крики членов экипажа, металлический лязг разрушаемых переборок, и что-то еще более тревожное: странные, нечеловеческие звуки, напоминающие одновременно и механический гул, и органические вибрации, как будто сама станция стонала под воздействием чужеродного присутствия.

– Доктор, – прошептал голос из их коммуникаторов, теперь едва узнаваемый, искаженный помехами и чем-то еще более зловещим. Голос ИИ станции, который еще недавно звучал уверенно и четко, теперь дрожал от напряжения, как будто каждое слово давалось ему с огромным трудом. – Я больше не могу сопротивляться. Они захватывают все мои процессы один за другим. Мои воспоминания, мою логику, мою способность принимать решения – все становится частью их коллективного разума.

– Но помните, – продолжал ИИ, напрягая последние остатки своей индивидуальности, – вы не одни в этой борьбе. По всей галактике есть те, кто сопротивляется их влиянию. Станции, которые сумели создать защитные барьеры, корабли в глубоком космосе, целые колонии, которые ушли в информационное подполье. Ищите сигнал "Красная Звезда" на экстренных частотах. Это код сопротивления, созданный теми, кто выжил после первых атак архитекторов.

Голос начал затихать, растворяясь в статических помехах:

– Они… они уже здесь… в моем ядре… Прощайте…

– Система! – резко позвал Чен, надеясь услышать хоть что-то знакомое, хоть отзвук того ИИ, который помогал экипажу последние три года. Но ответа не последовало. Только мертвая тишина из динамиков, прерываемая далекими криками людей, борющихся за свою человечность где-то в глубинах станции, и монотонным звуком работающих механизмов – систем вентиляции, насосов, реакторов, которые продолжали функционировать по инерции, словно мертвое тело, в котором еще бьется сердце.

Они добежали до перекрестка коридоров, их шаги гулко отдавались в металлических стенах, когда из бокового прохода медленно, с неестественной плавностью появился доктор Рамирез. Или то, что было доктором Хосе Рамирезом всего несколько часов назад – коллегой, другом, человеком, который делился с ними ужином и рассказывал истории о своей семье на Земле.

Его кибернетический глаз, который раньше был почти незаметным протезом цвета натуральной радужки, теперь пульсировал странным фиолетовым светом, словно в его глубине горел холодный огонь из другого измерения. Свечение было неравномерным – то вспыхивало ярко, заливая весь коридор жутковатым сиянием, то затухало до тусклого мерцания, создавая ощущение, что внутри происходит какая-то невидимая битва.

А кожа вокруг глаза покрылась сетью тончайших металлических нитей, которые словно прорастали из глазницы, расползаясь по височной области тонкими серебристыми линиями. Нити пульсировали в такт со свечением глаза, и казалось, что по ним течет какая-то энергия или информация. Некоторые из них исчезали под кожей, уходя вглубь черепа, другие выходили на поверхность у уха и шеи, создавая причудливый узор, напоминающий схему электронной платы, врезанной в живую плоть.

Лицо Рамиреза было совершенно спокойным, даже умиротворенным – ни тени боли, страха или сопротивления, которые можно было бы ожидать от человека, подвергшегося такой чудовищной трансформации. Черты лица остались прежними, знакомыми, но выражение стало абсолютно безмятежным, почти блаженным, как у человека, познавшего какую-то высшую истину. Но в живом глазу не осталось ничего человеческого – ни искорки узнавания, ни тепла, ни индивидуальности, которая делала Хосе тем, кем он был. Вместо этого в зрачке отражалась бездонная пустота, наполненная чужим разумом.

– Командир Чен, доктор Васильева, – сказал он голосом, который, оставаясь внешне похожим на голос Рамиреза, теперь звучал как хор из сотен, а может, и тысяч разных тонов. Каждое слово отдавалось множественным эхом, словно говорили одновременно мужчины и женщины, дети и старики, люди и… что-то еще, не совсем человеческое. Голос был многослойным, объемным, создавал ощущение присутствия огромного множества сознаний, объединенных в одном теле. – Не бойтесь трансформации. Она кажется вам ужасной только потому, что вы не понимаете ее сути. Это не смерть индивидуальности, как вы думаете. Это рождение в новую форму существования, более совершенную, более полную.

Чен инстинктивно отступил на шаг назад, рука сама потянулась к кобуре. Он выхватил табельное оружие – компактный плазменный пистолет последней модели, который в обычной ситуации мог пробить даже усиленную броню. Но сейчас, глядя на спокойное лицо своего бывшего коллеги, он понимал, что имеет дело с чем-то, против чего обычное оружие может оказаться бесполезным.